Я не могу знать, не принесёт ли он меня в жертву убийце. Не могу доверять никому, кроме себя.
— Не трать силы на сокрытие того, что я уже давно заметил. Это глупо даже для твоей персоны, — проинформировал Достоевский, напомнив болезненный факт, что от его всевидящего ока не скроется ни одна деталь — пока он шёл вне моего поля зрения, остаётся догадываться, как долго дьявольски внимательный глаз выявлял малейшие перемены в состоянии и мышлении, что не могло не напрягать. Вероятно, идея утаивать своё самочувствие была изначально провальной, так как столкнулась я далеко не с обычным человеком, которого легко провести — данный факт под гнётом действительности стёрся, не оставив и следа. Придётся снова смириться и продолжить плыть по течению, не имея возможности свернуть с бурлящей реки, ведущей к скалам. — Ты не можешь не знать всю информацию об этом месте. Смею предположить, что прямо сейчас ты… — внезапное першение и жжение в лёгких резко прервали мою речь, и стоило прикрыть рот левой рукой, как меня настиг тяжёлый удушающий кашель, не дающий проронить и слова. Хоть приступ и отступил через несколько секунд, он оставил после себя ощущение, будто лёгкие изнутри изодраны мелкими и острыми когтями зверя. Убрав дрожащую ладонь от лица, я смогла проронить лишь хриплое «чёрт» — на всей поверхности находились крохотные алые капли, говорящие лишь о том, что яд с каждой секундой наносит всё больше урона организму. Прикрыв глаза и отдышавшись, я безжалостно вытерла кровь об рукав кофты, которой уже не поможет никакая интенсивная стирка. — Даже будучи на пределе, ты не просишь меня о помощи, — констатировал факт Достоевский, безучастно наблюдая за стремительно развивающимися симптомами отравления, — Мне не сложно подать руку, но, кажется, именно ты говорила, что убьёшь меня, если я притронусь к тебе. Как и всегда Фёдор выбирает наиболее эффективный рычаг давления — он прекрасно знает, что я не только сомневаюсь в себе и своих решениях, но и не доверяю ему, что означает лишь отсутствие опоры, колебание от одного варианта к другому и медленное самоуничтожение. Он давно запустил этот процесс изнутри, и теперь, благодаря его предыдущим заслугам, я куда податливее и наивнее, чем думаю — более удобна для того, чтобы быть ведомой и послушно исполнять его волю.Время прекратить это.
— Да, и я не откажусь от своих слов, — зная, что Демон преследует лишь свои цели, я не стала вестись на искусные сладкие речи и, приложив усилия, выпрямилась, после чего твёрдо направилась в последнюю комнату, которую планировала проверить. Вновь негодуя от тяжёлого приспособления глаз к тусклому освещению, что исходит от одного единственного канделябра посреди письменного стола, я, уже автоматически удерживая руку на порезе, прошла к излюбленному неправильному месту хранения лекарств — ванной комнате, которую тут же начала обыскивать и молиться, что путь к желаемому вот-вот вознаградится. — Уговаривать не буду, — как и всегда многозначительно ухмыльнулся Достоевский, не торопясь последовав за мной до заключительного пункта назначения. Однако вместо того, чтобы вновь остаться в коридоре и дождаться меня, он прошёл внутрь комнаты и запер дверь на внутренний замок, после чего закончил фразу, — В любом случае, тебе нужно продержаться ещё шесть минут. Фёдор не из тех, кто будет упоминать вещи, которые ему невыгодны или не нужны: он точно не из болтливых и пустословных. Любая его фраза влечёт за собой последствия, которые потянут за ниточки и поведут человека так, как выгодно манипулятору — это и есть основное оружие, которое, если попадёт не в те руки, может стать очень опасным. Даже руководствуясь этими фактами, я неосознанно ощущала, что поступаю неправильно и по-детски, оставаясь в гордом одиночестве и не принимая помощь, но не менее пугала мысль, что любое моё решение сыграет русскому на руку, а навредить подобным образом я смогу только себе. Осмотр ванной комнаты завершился даже быстрее, чем рассчитывалось изначально — вновь ничего не обнаружив, я сразу вышла из тёмного помещения, чтобы не терять драгоценное время, однако не пройдя и трёх метров, меня настигли злосчастное удушье и жжение в грудной клетке, впоследствии вызвавшие кашель, разрывающий от боли изнутри. Всеми силами удерживая себя на ногах, я перетерпела новый кратковременный приступ, после которого, сжав ладонь в кулак и выпрямившись, наконец ответила. — Это потому, что приманка должна оставаться свежей до прихода убийцы? — задала вопрос я, рассматривая наиболее подходящие места для размещения аптечки — таким образом под мою руку попался шкаф для одежды, который находится в отдалении от окна. Открыв дверцу и начав рыться в коробках, я, поглощённая неудовлетворённостью от недосказанности, дополнила свои слова, борясь с медленно усиливающимися головокружением и слабостью, — Не волнуйся, умирать раньше тебя я точно не собираюсь. — Очень хорошо, — не став терять время зазря, Фёдор обратил внимание на деревянный стол напротив окна, к которому тут же приблизился. Из всего содержимого на поверхности его заинтересовала лишь одна вещь, находящаяся по центру — лист бумаги, краешек которого он отогнул пальцем, — Скажи мне, неужели ты правда за это время не задумалась о настоящей причине, почему я больше не даю подсказок? — Это тонкий намёк, что я перестала чувствовать вину? — стараясь не давать себе волю для колкостей, я безучастно взглянула оставшиеся три коробки и, выдохнув, потянулась за первой, мысленно молясь, что терпеть убийственные симптомы воздействия яда осталось недолго. — Нет, — быстро расправившись с чтением рукописи, он перевёл оживлённый взгляд на меня, после чего, подняв уголки губ, добавил, — Зачем менять направление, если путь верный? — То есть… — поставив на кровать непримечательную коробку и раскрыв её, я смогла обнаружить внутри поблескивающие на тусклом свету склянки разного размера и стандартные для понимания медикаменты, от чего мои глаза в один миг распахнулись в удивлении. Не выдержав ударную дозу адреналина, я резко развернулась и посмотрела на Фёдора, который ни капли не удивился находке, — Откуда ты узнал? — Сейчас это не так важно, — с невозмутимостью, которой можно позавидовать, ответил Достоевский, будто всё происходящее находится под его контролем с самого начала, — Теперь ищи Амилнитрит и вату. — Говоришь так, будто я разучилась думать самостоятельно, — присев на край кровати рядом с коробкой, я, стараясь удержать информацию о необходимых вещах в голове, не заметила, как к губе потекла тёплая, вязкая капля крови, которая через пару секунд была неосознанно стёрта рукавом кофты. Всё внимание целиком и полностью было сосредоточено на поиске антидота, однако дрожащие руки и лёгкое головокружение сбивали с толку и затрудняли чтение названий препаратов. Пытаясь доказать наличие внутренней силы не только себе, но и русскому Демону, который ни во что меня не ставит, я прилагала огромные усилия, чтобы заглушить ломающую боль во всём теле и сфокусировать взгляд в одной точке хотя бы на секунду, чтобы иметь возможность идентифицировать склянку в руке. — Твоё здравомыслие ставится под сомнение из-за быстродействующего яда, — подметил бесспорный факт Достоевский, после чего, слегка опустив веки и наклонив голову в бок, добавил, — Если не найдёшь препарат менее, чем через полминуты, это придётся сделать мне. Полагаю, в твоих интересах не допустить помощи с моей стороны, верно? — Паршиво… обстоят дела, — с трудом натянув на лицо ухмылку, ответила я, борясь с дрожью и болью, проникающей в самые дальние уголки души. Чувствуя, что лёгкие и гортань медленно сжимаются изнутри, а дышать становится сложнее с каждой секундой, я не стала насильно выдавливать из себя слова, решив потратить силы на важнейшую задачу — поиск спасительного медикамента, что запрятался в коробке. Принимать помощь, что может являться скрытым вредом, я не хотела от слова совсем, так как не могла знать наверняка, спланировано отравление с самого начала или это очередная случайность, подставившая под угрозу именно мою жизнь. Руководствуясь данными мыслями, я ускорилась и вложила огромное количество усилий, чтобы разглядеть название склянки, находившейся в моей ладони, однако очередная стекляшка не представила для меня ценности, и я с горестью отложила её в стопку, обозначенную как осмотренные и ненужные лекарства. Стараясь не терять самообладание и веру, я взялась за идентификацию следующего пузырька с жидкостью, но в тот же момент неожиданно послышался голос Фёдора, от которого я едва не выронила предмет из рук, изрядно испугавшись. — Десять секунд, Эвелин, — закончив с исследованием письменного стола и осмотром комнаты, заявил Достоевский, которого вместо тысячи слов я поспешила одарить взглядом, полным ненависти. К сожалению, надеяться на должный эффект от испепеляющего взора было глупо с самого начала: несмотря на вложенные в устрашающий образ силы, угроза, как и всегда, осталась проигнорированной или не воспринятой всерьёз из-за моего ничтожно слабого вида, что начало удручать сейчас немного больше, чем когда-либо ранее. С явным чувством собственного превосходства, Фёдор, наблюдая за моим плывущим взглядом, дополнил фразу, — Теперь… пять. — Ты ужасен, — мигом собрав силы в кулак, я продолжила поиск препарата, искренне надеясь, что помощь от Демона принимать не придётся и антидот быстро окажется у меня — уж слишком хорошо отзывается в памяти холодящий душу тон, влекущий за собой боль и страдания. Дрожащими руками я взяла следующую склянку из коробки и вновь постаралась унять головокружение, чтобы иметь возможность прочитать название, однако за раздвоившейся в глазах картинкой и шумом в ушах последовала резкая щемящая боль в сердце, вынудившая схватиться обеими руками за грудь, позабыв и о кровоточащей ране, которую необходимо пережимать, и о пузырьке с лекарством, что встретил свою кончину и с грохотом разбился в дребезги об лакированный тёмный пол. Спустя две секунды хватания ртом воздуха, в глаза бросилась вязкая растекающаяся по паркету жидкость, от чего в мыслях прозвучало отчаянное «лишь бы не Амилнитрит». — У моей помощи есть лишь одно, обязательное к выполнению условие, — с ухмылкой приблизившись к кровати, Достоевский поставил пистолет на предохранитель и небрежно бросил его на одеяло, чтобы показать безобидность своих намерений и избежать риска подвергнуться нападению. Одобрив данный жест, я беспрепятственно позволила Фёдору сесть справа от меня, после чего выпрямилась и приготовилась к слушанию правил игры, однако, следя лишь за глазами, я упустила из виду ладонь, что ловко скользнула на моё бедро и вынула из кармана припрятанный на экстренный случай нож, который я, как только ощутила пропажу, поспешила выхватить, бросившись на чересчур уверенного в себе русского, что отвёл выпрямленную руку в сторону. — Это произведение становится всё интереснее, — без труда прижав меня к себе левой рукой за талию, Фёдор, игнорируя напористые попытки выбраться из своеобразного плена и добраться до ножа, выигрывал за счёт большего количества сил, от чего я никак не могла дотянуться до заветного предмета, а он, не отдавая его, имел возможность наблюдать за поблескивающей в свете канделябра сталью и засохшими на ней алыми узорами, довольствуясь интереснейшим раскладом событий, — Именно поэтому ты ни при каких обстоятельствах не притронешься к оружию — это и есть моё условие для помощи. Моя рука медленно опустилась из-за ноющей и стремительно немеющей раны, от чего я огорчённо шикнула и вновь пережала её, с трудом сдерживая порыв вступить в рукопашный бой — к счастью, здравый смысл до сих пор преобладал, от чего я быстро охладила пыл и нехотя смирилась с совершенно небезопасными для себя условиями, так как вариант убить единственного союзника и выкарабкаться самостоятельно, будучи едва дееспособной, абсолютно нецелесообразен. На ум пришла отвратительная мысль, что и эта часть была продумана манипулятором до мелочей, так как раненой частью я не смогу дотянуться до ножа, а яд, что активно убивает всё живое в организме, ослабит и физически, и морально, сделав борьбу беспроигрышной для Фёдора даже с учётом неравенства в подготовке. Приложив немалую долю усилий, я на секунду сфокусировала плывущий взгляд на поблескивающем предмете и смогла опознать кровавые отметины на лезвии, которое ни разу, с момента его обретения, моими руками использовано не было. Обвинение в несовершенном убийстве вызвало шок, от которого я резко втянула воздух ртом и непроизвольно распахнула глаза, с неприязнью ощущая, как энергия и тепло покидают тело. — Как такое…? — меня поработил страх из-за возможных последствий, от чего я не закончила фразу и невольно замерла, но сразу после этого меня смутило чрезвычайно неудобное положение, в котором пришлось оказаться в погоне за холодным оружием. В такой момент, кажется, я почувствовала себя ланью, что застала свет фар от машины посреди проезжей части и застыла на месте, не в силах сбежать. Краем глаза я отметила на губах Достоевского самодовольную ухмылку, от чего желание повернуть голову в его сторону не появилось даже в самых дальних уголках разума. Наблюдая за статуей перед собой, Фёдор испустил смешок, после чего, не увидев угрозы в виде дальнейшего сопротивления, положил нож рядом, довольствуясь интереснейшим исходом событий. — Мы всё ещё внутри способности, поэтому здесь возможно абсолютно всё, — невозмутимо ответил Достоевский, убрав руку с талии и приложив два пальца, от холода которых хотелось отпрянуть, к сонной артерии на моей шее, чтобы иметь возможность проследить за изменениями пульса, — Так же я бы хотел опередить следующий глупый вопрос — предпочту избавить себя от риска быть атакованным исподтишка, потому как ты можешь перестать быть вменяемой из-за яда. Это будет прекрасной возможностью для автора убить обоих одним выстрелом. Слегка кивнув для того, чтобы не сбивать счёт бесполезными словесными высказываниями, я старалась игнорировать не выходящее из головы неудобство в виде пребывания на коленях Достоевского в опасной близости от его лица, необычность чего им, на удивление, даже не отмечалась — от этого становилось спокойнее, но не менее мерзко из-за вычиненной им подлости. Начав отсчитывать секунды до того, как появится шанс изменить положение и вернуться на привычное расстояние вытянутой руки, я почувствовала, что концентрироваться на цифрах стало заметно сложнее из-за расстилающегося в голове тумана, медленно утягивающего в свои недра каждую новую мысль. Благо, момент, когда пальцы Фёдора незаметно пропали с моей шеи, настал очень быстро, после чего я услышала вердикт. — Займи удобное положение и постарайся сконцентрироваться на том, чтобы остаться в сознании, — чётко изложил он, подав мне руку помощи, от которой я не смогла отказаться в силу жуткой слабости и головокружения, что сильно затруднили бы путь к изголовью кровати, на которую я смогла опереться спиной. Поджав под себя согнутые ноги, я положила подбородок на колени и обхватила их руками, стараясь всецело сконцентрироваться на пяти мельчайших огоньках канделябра, что из-за тумана перед глазами казался намного более далёким, чем есть на самом деле. Взгляд раздваивало, размывало и соединяло вновь за считанные секунды, из раза в раз меняя порядок адского цикла, однако даже это не мешало свету ослеплять, давая крохотную надежду на благоприятный исход. Каждая секунда ожидания оказывала неблагоприятное воздействие на организм: дыхание окончательно сбилось и стало тяжелее из-за категорической нехватки воздуха, что вызывало едва подвластную панику. Ломающая изнутри боль охватила всё тело, от чего кровоточащая рана, успешно забытая от влияния яда, казалась обыкновенной царапинкой, не имеющей веса. Не менее утомляли усилившееся кровотечение из носа и ощущение присутствия жгучей жидкости в лёгких, а также не щадящие покалывания сердца, которые походили скорее на его раздирание. Полуминутное ожидание казалось бесконечным, от чего я пропустила мимо ушей бряканье стекла друг о друга и лёгкий хлопок, повествующий об открытии одной из склянок. К сожалению, у меня не оставалось выбора, кроме как довериться Фёдору и до последнего терпеть убийственную боль, так как оказать помощь самой себе я не в силах — слишком много времени потратила на поиски, а также сильно ослабила организм бессонными ночами и пробежками на холоде. Приходилось надеяться лишь на благоразумие спасителя и свою важность в его планах, однако в глубине души я не могла полностью расслабиться из-за его предыдущих заслуг и лжи, из которой он буквально состоит — я всё ещё помню дни, проведённые в проклятом подвале. Почувствовав мимолетное прикосновение к ладони, я обратила внимание на протянутую ко моему лицу руку, в которой находилась вата, пропитанная лекарством. Явно не предвидя, что антидот будет в такой форме, я вопросительно подняла помутневший взгляд на Достоевского, ожидая объяснений. — Просто поднеси вату к носу и глубоко дыши до тех пор, пока я не скажу перестать это делать, — терпеливо пояснил он, после чего я, машинально взяв белый комочек, послушно поднесла его к дыхательным путям, стараясь сосредоточиться на равномерности вдохов и выдохов. В нос ударил насыщенный запах спелых фруктов, от чего меня настигло приятное удивление — никак не могла подумать, что антидот может иметь настолько вкусный, хоть и резкий аромат. Я ожидала от ингаляции Амилнитритом поход по новому кругу ада, где меня сопровождал бы самый мерзкий аналог едкого нашатырного спирта, который надолго засел бы в голове, однако при таком раскладе ингаляция обещает пройти максимально гладко. — Некоторое время тебя может мучить тревога, головокружение и снижение артериального давления, но это худшее, через что придётся пройти, — упомянул о побочных эффектах Фёдор, обнаружив в коробке запечатанную пробирку и шприц, на что я ответила едва заметным кивком, продолжив наблюдать за ярким свечением канделябра вдалеке. Названные нежелательные последствия не возымели ужасающего эффекта и позволили немного расслабиться, так как хуже того, что мне пришлось пережить из-за яда, быть уже не может. Перестав пилить взглядом единственный источник освещения, я умиротворенно прикрыла веки и позволила себе ненадолго передохнуть, прислонившись затылком к стене и полностью отдавшись целебному фруктовому аромату. Хватаясь за каждую крупицу отдыха, я потеряла счёт времени, однако когда место рядом со мной слегка продавилось, я неосознанно открыла глаза и с сожалением лицезрела не изменившуюся тошнотворную локацию, которую хочется побыстрее покинуть. Почувствовав, как рукав на раненом плече оттянулся, я мигом перевела взгляд в сторону, где увидела приближающуюся ко мне сталь. Зрачки тут же сузились, однако отдёрнуть руку я не успела из-за надреза ткани, после которого быстро вернулось осознание происходящего — тогда же решила посодействовать лечению, не став мешать в избавлении от окровавленной части одежды. — Я не перестаю удивляться твоей стойкости, — срезав ткань с руки, Фёдор отбросил её подальше в сторону с целью облегчить дальнейшее лечение, — Не каждый сможет молча перетерпеть разрывающиеся изнутри органы. — Говоришь так, будто ты собирался прислушаться к бессвязной ругани, — вяло ответила я, с подозрением наблюдая, как Достоевский аккуратно прижимает моё запястье к простыни и подносит наполненный бесцветной жидкостью шприц, игла которого агрессивно блеснула в тусклом свете. — Верно. Ничего бы не поменялось, — ответил он, под наклоном введя остриё в вену, сделав процесс, по сравнению с предыдущими мучениями, безболезненным. Нажав на упор, русский заговорил вновь, натянув на лицо привычную ухмылку, — Очень жаль, что ты становишься послушной лишь когда помощь нужна тебе самой. Даже имея возможность обойтись без твоего существования, я предпочёл сохранить тебе жизнь. — Лжешь и не краснеешь, — неосознанно отведя взгляд, заявила я, будучи уверенной в том, что Достоевский никогда не станет действовать вопреки своим планам: будь моё спасение менее выгодным, чем потеря, он бы без сомнений выбрал второе. Восприняв его слова за очередную манипуляцию, я не стала доказывать свою правоту, ограничившись только одной, хоть и стереотипной, фразой. Вернуть концентрацию на ингаляции не стало проблемой — быстро успокоившись, я продолжила глубоко дышать пропитанной препаратом ватой, чувствуя, как боль в теле постепенно отступает. — Обычно своих спасителей благодарят, но ты, судя по всему, к такому не приспособлена, — закончив вводить неизвестное вещество в вену, Фёдор отложил шприц на прикроватную тумбочку, после чего оценил масштаб следующей проблемы, требующей устранения — кровоточащий порез, что до сих пор отравляет и является помехой полноценному лечению. — Разве тебя потешит… — не успела договорить я, как за длительные разговоры настигла соответствующая плата: першение и жжение в лёгких переросло в удушающий, прожигающий изнутри кашель. Едва успев прикрыть рот ладонью, я с трудом сдержалась, чтобы не согнуться пополам и перетерпеть очередные худшие четыре секунды в моей жизни, после которых одышка и тремор вернулись вновь. — Кажется, ты хотела сказать «Одно слово»? — хмыкнув, сказал Достоевский, неспешно подав корпус в мою сторону. Пока я оправлялась от пережитого и пыталась отдышаться, он провёл чистым куском ваты ровную линию от подбородка до уголка губы, стерев безобразную алую полосу, — Может и так. Придя в себя, я с ужасом взглянула на руку, усеянную крупными каплями крови, однако уже через пару секунд опомнилась и поднесла к носу смоченную Амилнитритом вату, что была успешно удержана меж пальцев в ходе приступа. Сделав глубокий вдох, я вновь почувствовала целебный фруктовый аромат, в эффективность которого хотелось верить всей душой — другого выбора не было. — Достаточно, дыши ровно и не суетись. Представь, что ты украла спокойствие у всего мира, — удивительно простым языком высказал идею Фёдор, положив на тумбочку новый подготовленный шприц с ещё более непонятной жидкостью, чем до этого. Стоило мне бросить недоумевающий взгляд, как от чересчур смышлёного русского поступило развёрнутое объяснение, — Это тиосульфат натрия, который вводится не позже, чем через десять минут после нитрита натрия. Второй уже активно циркулирует по твоей крови. Не став перечить, я кивнула и отложила вату в сторону, по привычке сложив руки на животе. Вновь мною была совершена попытка сфокусировать расплывающийся взгляд на близлежащих объектах, однако успехом это не увенчалось — головокружение лишь усилилось и стало мешать в разы больше. На тело нахлынула приковывающая к белым простыням слабость, которой я была скорее благодарна за обезболивающее действие в области сердца, так как она позволяет отвлечься. Совсем не ждав, что Достоевский возьмёт пистолет и сдвинется с места, направившись в сторону ванной комнаты, я невольно напряглась от тревожных мыслей, что застали меня врасплох. В голову вернулись устрашающие мысли о находящейся где-то недалеко угрозе, не позволяющие усидеть на месте — вдруг Фёдор уходит как раз для того, чтобы оставить меня на растерзание книжному убийце? Едва я попыталась встать и пойти за ним, как тот остановился и развернулся вполоборота, чётко дав понять, что мне этого делать не стоит. — В течение трёх минут ничего произойти не должно, поэтому я воспользуюсь этой возможностью и наведу раствор соды для обработки пореза, — словно ребёнку объяснил он, избежав ещё одного глупого вопроса с моей стороны. Вероятно, ему и самому осточертело детально отвечать на, казалось бы, очевидные вещи, однако другим образом сидеть тихо и помалкивать меня не заставишь, что понимает каждый, — Убийца чересчур глуп, чтобы искать нас в этом месте, поэтому свободного времени более, чем достаточно. Только благодаря твоей живучести мы сделали отличный ход. Убедившись в отсутствии новых сюрпризов с моей стороны, Фёдор размеренным шагом отправился исполнять оглашенный план в действие, рассчитывая на образцовое поведение и соблюдение постельного режима. Стоило ему скрыться в недрах комнаты, как меня настиг страх одиночества из-за нынешней беспомощности: опасность в виде недоброжелателя представляла реальную, а не надуманную угрозу, что по сей момент щекочет нервы, однако у меня получилось успокоить участившееся сердцебиение и убедить себя, что это лишь один из побочных эффектов антидота, которого не стоит бояться — пришла я к такому выводу не только за счёт веры в интеллект Достоевского, но и с помощью холодного оружия, что находится совсем рядом и успокаивает одним своим видом. Похоже, сделано это также не с проста. Ожидание длилось недолго: уже через минуту Фёдор вернулся с непрозрачным стаканом, который сразу поставил на тумбочку. В тот же момент я уловила на себе изучающий взгляд, которым поспешила одарить в ответ молчаливого собеседника, однако прошли секунды прежде, чем я поняла смысл — чтобы верно оценить моё состояние, расспросы ему не нужны. Этот навык, пожалуй, сильно облегчал жизнь обоим, так как никому не приходится тратить силы и нервы на болтовню. Паршивая для моей персоны ситуация переросла в чересчур экзотичное времяпровождение, не укладывающееся в голове: никогда бы не подумала, что меня не бросят на произвол судьбы, а будут… выхаживать. Уму не постижимо, учитывая личность спасителя и его исключительно тёмные деяния во всех промежутках времени, однако иного выхода нет — придётся довериться, так как ни сил, ни знаний для самолечения у меня недостаточно. Обработка раны, на удивление, прошла легко и быстро за счёт обезболивающего эффекта предыдущих препаратов, после чего в вену был введено следующее вещество, именуемое тиосульфатом натрия. Не сопротивляясь болезненной процедуре в виде бинтования пореза, я старалась мысленно отвлечься и расслабиться, что получилось лишь за счёт сильно снизившегося давления, головокружения и манящего тумана в голове, в котором хотелось раствориться и забыть обо всех проблемах. — Придётся потерпеть, так как разбила ты именно норадреналин, — флегматично заявил Достоевский, завязав над ранением узел, концы которого позже были успешно срезаны ножом. Не прошло и полминуты с окончания перевязки, как я вновь ощутила приятный фруктовый запах у себя под носом, побудивший лениво приоткрыть глаза и опознать источник. Лицезрев перед собой мутное маленькое облако, я не сразу догадалась, что это смоченная Амилнитритом вата, до которой я безуспешно попыталась дотронуться из-за нарушившейся координации движений — ладонь накрыла тёплое запястье Достоевского. Вообразив, что его рука является нитью, которая выведет меня из дремучего леса, я, ни на миллиметр не отрываясь, сумела добраться до кончиков пальцев, где обнаружила желаемый предмет и взяла его самостоятельно. Несмотря на неловкую ситуацию, которая в здравии не была бы оставлена без шквала колкостей, я не смутилась, так как жаловаться, на данный момент, не на что — из болезненных симптомов остались только сильное головокружение, жуткая слабость, приковывающая к кровати, и боль в лёгких, которые сильно пострадали из-за яда. По мере ингаляции металлический привкус во рту медленно исчезал, а дышать становилось заметно легче, что не могло не радовать — по сравнению с тем, что было ранее, это лишь цветочки, повествующие о медленном выздоровлении. Почувствовав слабое давление с обеих сторон запястья, я не сочла обязательным наблюдать за процессом, зная, что измерение пульса не требует активного участия с моей стороны — лучше переждать молча и без движений, глубоко вдыхая лекарство. Сладковатый аромат пленил и позволял мысленно сливаться с дымкой в голове, оставляя физическую оболочку вместе с болезненными ощущениями глубоко внутри подсознания, что сильно облегчало ношу. — Сонливость скоро пройдёт, — едва расслышала я откуда-то издалека, после чего целебная ватка исчезла из моей руки, а перед взором появилось тёмное пятно, в один миг вынудившее поморщиться от внезапного появления ядовитого света, однако полноценно закрыть второй глаз не давало оттянутое веко, которое Фёдор прижал пальцем с целью отследить реакцию зрачков, — А пока нужно оставаться в сознании. Через пару секунд, будучи неудовлетворённым результатом проверки, он выключил фонарик на пистолете и отложил универсальный предмет в сторону, а его рука, что соизволила освободить веко из плена, плавно опустилась ниже, к щеке, едва ощутимо оцарапав её указательным пальцем. Мой резко переменившийся взгляд говорил сам за себя, с лихвой выдавая неподдельное недовольство, перемешанное со страхом неизвестности из-за касания, что прошлось по телу словно высоковольтный разряд. — Если ты не заснёшь, я поведаю загадку этого места и раскрою личность убийцы, — сделав голос намеренно тише, Фёдор ненароком завладел моим вниманием, от чего пришлось напрячь слух и сосредоточиться, чтобы различить слова, — Разве тебе не интересно услышать ответы на давно волнующие вопросы? Всеми силами пытаясь показать взглядом, что шутить таким образом со мной не стоит, я вновь столкнулась с тотальным игнорированием угрозы, которая с трудом походила на таковую из-за ничтожно слабого вида — я даже не смогла с первого раза дотянуться до ваты перед собой, что уж говорить про силы для сопротивления. Беспомощность, без сомнений, угнетала и щекотала нервы одновременно, а зрение, что не способно сосредоточиться хотя бы на миг в одной точке из-за головокружения, и вовсе вызывало убийственную злобу. Для того, чтобы понять, каково выражение лица Достоевского в данный момент, видеть не нужно — всё та же мерзкая самоуверенная ухмылка, которую можно вычислить лишь по его тону. — Чувствуешь, как участилось твоё сердцебиение? — медленно водя пальцем указательным пальцем по щеке, принялся объяснять он, — Это лишь очередной трюк, чтобы компенсировать отсутствие норадреналина. Нетрудно догадаться, что он сработает даже в предобморочном состоянии, так как ты не переносишь меня на дух. Тихо шикнув, я с горечью признала, что он прав, а омерзительный способ вывести меня из состояния полусна — рабочий. Помимо этого, он является не только самым эффективным, но и относительно безобидным, что убивает двух зайцев одним выстрелом. Сдерживать пыл, чтобы не применить в ход все доступные конечности, становилось сложнее с каждой секундой, однако меня отрезвляла одна мысль, которую я старалась не упускать из виду в целях своей же безопасности: если и применять силу, то только при её наличии. Сейчас же, к сожалению, давать отпор будет наиглупейшей ошибкой. — До сих пор трудно поверить, что у девушки-мафиози есть подобная слабость. Более того, ты сама привлекаешь к ней внимание и даже не осознаешь этого, — сдержал смешок Достоевский, смакуя едва различимые эмоции на моём лице, — А ведь могла бы легко притвориться, что неприязнь вызывают совершенно иные действия. — Перестань, — твёрдо отрезала я, с первой попытки столкнув руку Фёдора со своего лица, — Я уже в порядке. — Тогда предлагаю тебе простейшую проверку, — явно заметив, что я была несказанно рада, казалось бы, самому элементарному действию и пыталась это скрыть под маской строгости, Достоевский также не стал стоять в стороне и вновь решил позабавиться, показав раскрытую ладонь, — Сколько пальцев я показываю? Отчаянно пытаясь сосредоточить расплывающийся взгляд в одной точке, я всё равно видела восемь пальцев, которые попеременно из пяти превращались в двенадцать, и это не могло не удручать. Уже смирившись с проигрышем, я решила назвать минимальное число, которое смогла разглядеть. — Пять? — неуверенно ответила я. — Что и следовало доказать, — вздохнул он, опустив руку, — Но ты уже готова поспорить — это тоже неплохой результат. — Ты обещал мне кое-что, — прожигая взглядом расплывающийся силуэт, напомнила я, искренне надеясь, что силы совсем скоро восстановятся, а русский не увильнет от ответа. — Не припоминаю, — расплываясь в ехидной ухмылке, начал Достоевский, — Но ты не переживай, бред — тоже один из возможных побочных эффектов. Впрочем, как и повышенная физическая чувствительность. Чувствуя на себе нити кукловода, что связали по рукам и ногам и стремительно перекрывают доступ к кислороду довершающим узлом, я предпочла тактику непосредственного сопротивления, в надежде, что страшнее отравления смертельным ядом мне ничего пережить не придётся. — Ничего подобного, — тут же выпалила я, подняв уголки губ, — Ты впервые ошибся. — Сказать честно, мне польстило слепое, безоговорочное доверие, — признался Фёдор, после чего неспешно наклонился к моему уху и сделал голос тише, — Ты была настолько озабочена насущными вещами, что не обратила внимание на очевидную ложь. — Первым делом, как мы выберемся, я тебя уничтожу. Можешь не сомневаться, — с ненавистью прошипела я, сдерживая ярое желание схватить нож и полоснуть им по глотке русского. — Полагаю, сейчас ты окрестила меня патологическим лжецом, однако соврал я лишь в трёх вещах, — продолжая игнорировать мои изречения, Достоевский аккуратно намотал прядь волос на палец, довольствуясь убийственным взглядом с моей стороны, — Попробуешь догадаться, в каких? Больше всего меня пугало, что угрозы на Демона не действуют, а страх, маскирующийся за гневом и самоуверенностью, он чувствует лучше каждого члена Портовой Мафии, от чего начало казаться, что любые средства, направленные против него, пойдут боком. Краем глаза настороженно наблюдая за Фёдором и его действиями, не без помощи мимолётного чуда я смогла разглядеть его исказившуюся ухмылку, что стала зловещее самой сути ада. Инстинкты кричали, что надо использовать все методы для сопротивления и бежать без оглядки, однако через секунду я почувствовала боль в области головы из-за пряди, которую русский намеренно оттянул — время на раздумья он давать не собирается. — Я не буду участвовать в твоей игре, — с заметной опаской в голосе отозвалась я, ощущая, как контроль над ситуацией утекает будто песок сквозь пальцы, а тело невольно каменеет из-за немого ужаса. — К большому сожалению, ты останешься здесь навсегда, если погибнешь, так скажем… по трагической случайности, — хмыкнув, Достоевский выпрямился и отпустил прядь, после чего задержал мертвецки холодную ладонь на щеке, — В твоих интересах пойти на уступки, чтобы этого не допустить. — Выделывайся, когда получишь те же увечья! — искренне негодуя из-за физического неравенства, вспылила я, не надеясь получить какой-либо отклик. — Наставляя на меня дуло пистолета, ты была более, чем уверена в себе, — довольно протянул он, неспешно взяв в свободную руку нож, лязг от которого отозвался угрожающим эхом, — Где же по итогу твоя смелость, Эвелин? — Занята утешением твоей растоптанной самооценки, — с опаской наблюдая за переливающимися мутными пятнами, съязвила я, надеясь, что пройти ещё и через пытки мне не придётся. — Ответ под стать твоей эрудиции, — хохотнул Достоевский, после чего я почувствовала на своём горле холодную сталь, угрожающе вжимающуюся в плоть. Машинально схватившись за рукоять ножа, я всеми силами пыталась избавить себя от угрозы лишения жизни, однако даже выкладываясь на все сто процентов, убрать оружие от шеи не получалось — намерения Демона серьёзны, и в этой борьбе, после осуществления тщательно продуманного плана, проигрывать он не собирается. Лезвие сильно затрудняло дыхание, от чего на тело с новой силой нахлынула слабость, не позволяющая продолжить борьбу: тогда я решила временно прекратить сопротивление и ослабить хватку, чтобы не тратить и без того ничтожное количество сил. — Тебе нужно назвать лишь три правильных ответа. Это не так сложно, как кажется, — с явной издёвкой утешил он, перехватив и силой прижав мою правую руку к простыне: вероятно, увидел новую угрозу и заблокировал последнюю возможность на высвобождение, которое ни при каких обстоятельствах не смогут обеспечить ни раненая рука, что так и осталась в бессилии покоиться на рукояти ножа, ни ноги, сил для поднятия которых недостаточно в принципе. Увидев, как Фёдор начал наклоняться ко мне, я замерла и ощутила бешеное, почти болезненное биение сердца о рёбра, что отсчитывало миллисекунды до неизбежного. Неосознанно в мыслях стали быстро сменяться сцены произошедшего в проклятом особняке, и я, когда заметила это, старалась перебрать их как можно больше, чтобы найти один из тех самых спасительных ответов и всё-таки пойти на поводу манипулятора, лишь бы не столкнуться с необратимым. Когда его лицу оставались сантиметры до моего, а кончики волос ненавязчиво защекотали скулы, чаша терпения переполнилась. — Стой! — не выдержав напряжения, я резко повернула голову в сторону, из-за чего на горле возник неглубокий, сочащийся порез, — Ты однозначно видел план здания, об этом я говорила всю дорогу! — Верно. Таким темпом, глядишь, и вовсе освободишься, — удовлетворённо хмыкнул Достоевский, после чего немного отдалился и начал вглядываться в наполненное ужасом лицо, продолжив речь, — За правильные ответы я буду давать тебе пять секунд на раздумья. Считай, что это поблажка за воздействие тормозящих препаратов. Каждое новое слово Демона повергало меня в немыслимый шок, усиливая дрожь и отдаляя от реальности. В настоящее я верить перестала — всё казалось ужаснейшим и непрекращающимся сном с самим дьяволом в главных ролях. — Зачем ты вообще… — почувствовав, как из-за сильного стресса и повышенного тона в лёгких накопилась жгучая жидкость, я воздержалась от продолжения речи на две секунды, после чего подала голос вновь, не желая мириться с происходящим, — Это несерьёзно! — Разве не ты проявила желание перестать быть ведомой? — непринуждённо спросил Достоевский, плавно переместив нож с шеи на щёку, после чего, едва касаясь, надавил на неё кончиком лезвия, — Я лишь даю возможность подумать самостоятельно, но ты упорно хватаешься за физическую силу, которой едва достаточно для выживания. Какой из тебя творец собственной судьбы? Из-за прямого попадания в душу я невольно притихла и полностью прекратила сопротивление, не принесшее ни одного плода — зря потратила силы, так как это лишь отправная точка в путешествие по всем уголкам ада. Долго размышлять об истинном мотиве Фёдора не пришлось, и как только ко мне пришло это осознание, я начала корить себя в халатности и излишней наивности, что привели именно к такому исходу: ослабила бдительность из-за того, что возомнила себя всезнающей, и доверилась главному в мире лжецу, которому стоит вверять жизнь последним — без сомнений, получила по заслугам. — Плевать ты хотел на мои ответы, — чтобы избежать злосчастного кашля, я постаралась усмирить свой пыл, от чего перестала скупиться на просторечия и перевела расплывающийся взгляд на Фёдора, — Ты знаешь, что я никак не смогу дать их в течение ограниченного времени, оттого и начал эту игру. Признайся, что тебе просто не хватает женского внимания. — С сожалением сообщаю, что ты потратила драгоценное время на колкости, — с издёвкой объявил он, медленно потянувшись лицом к моему. — Ты не мог соврать ровно три раза, это я знаю наверняка, — максимально прижав голову к подушке, с долей отчаяния заявила я, стараясь тянуть время и мысленно выискивать шанс для побега, — Не удивлюсь, если ты вколол мне другие препараты. — Такой исход был действительно возможен, однако… — выдержав интригующую паузу, Достоевский озвучил ответ, не скрывая поднимающиеся вверх уголки губ, — Он является неверным, иначе к этому моменту ты была бы мертва. Рука, держащаяся за рукоять ножа, опустилась под собственным весом на грудь, полностью отдав холодное оружие манипулятору. Демонстративно шикнув от бессилия, я постаралась накопить достаточно сил для единственного выпада, который либо успешно разрешит ситуацию, либо усугубит последствия от провала — на кону было слишком многое, чтобы отступаться от данной затеи, и если шанс на высвобождение есть, то его обязательно надо использовать. — Обмен любезностями закончен, Эвелин, — убрав лезвие от моей щеки, объявил Фёдор, из-за чего я прониклась страхом исполнения ужаснейшего приговора, который даже не смогу разглядеть физически — перед глазами всё та же двоящаяся мутная картинка, не желающая становиться чётче. Осознав, что более ждать нельзя, я прикрыла веки и покорно выдохнула, чтобы отвлечь внимание и воплотить первоначальный план в действие. Мигом в моей голове раздался щелчок, что за секунду побудил сосредоточить накопленные силы в области руки и сделать резкий выпад, главной целью которого было вцепиться в горло Демона и крепко держать его до последнего издыхания — пока тело не падёт из-за отсутствия кислорода. Далее дело будет за малым: забрать нож и перерезать глотку, чтобы Фёдор никогда не очнулся и более не потревожил этот мир. Почувствовав, как рука упёрлась во что-то твёрдое, я неимоверно обрадовалась успешному выполнению самой сложной части миссии и улыбнулась, после чего повернула голову, чтобы как можно быстрее разглядеть свой трофей. Вкус победы вызвал волнение и приятную дрожь по телу, лишь усиливая предвкушение страданий Достоевского, однако встретившись не со скорченным от удушья лицом, а с привычной ухмылкой, я заподозрила неладное и перевела взгляд на горло, за которое должна была схватиться. Помучившись с неподдающимся контролю зрением, я сфокусировала взгляд лишь на секунду, но этого оказалось достаточно для того, чтобы получить ответы и разобраться в происходящем: ниже я увидела руку, что упёрлась не в горло Фёдора, а в ограничитель на лезвии, которое прошло сквозь мою ладонь. На смену победной улыбке пришёл немой ужас, от которого глаза моментально распахнулись, а рот приоткрылся, резко втянув воздух в неверии — мысли о том, что реальность является дурным сном, поглотили сознание, парализовав. — Стоит предыдущему опыту уйти из поля зрения, как в настоящем начинают проявляться глупейшие ошибки, — едва сдерживая смех, заключил Достоевский, после чего развернул нож лезвием вверх и поднял, заставив руку повиснуть в воздухе без возможности высвободиться, — Неужели ты правда поверила, что я ничего не замечу и позволю себя задушить? С трудом различая слова, я наблюдала за происходящим как по ту сторону экрана: несмотря на медленно рассекающуюся под весом руки плоть, боль, как и любые ощущения в теле, перестали чувствоваться вовсе из-за необъятного ужаса. В мыслях буйствовало желание вырваться и сбежать, но ни одна конечность не поддавалась, предав в самый необходимый для этого момент. Резко стало всё равно, найдёт ли нас убийца — всеми силами я пыталась закричать, чтобы привлечь внимание присутствующих в здании, однако собственный голос будто обернулся против меня и бесследно пропал, всецело оставив физическую оболочку на растерзание Дьяволу. Поднеся нанизанную на нож руку к своим губам, Достоевский провёл языком линию от сгиба локтя до запястья, слизав стекающую вниз каплю крови. Холодными, не выдающими ни одной эмоции глазами, он наблюдал за малейшими изменениями в поведении жертвы — было неизвестно, наслаждается он зрелищем или скучает от однообразного подёргивания мимических мышц, однако стоило ему отследить проблеск осознанности во взгляде, как сразу последовала ответная мера: не дожидаясь, когда я отойду от шока и примусь за активное высвобождение, Фёдор вонзил лезвие в прикроватную тумбочку и оставил его покоиться в лакированном дереве до лучших времён. «Сделай хоть что-нибудь! Ну же!!» — мысленно кричала себе я, однако контроль над телом предал меня окончательно — вероятно, и без того сильную тревогу усилил Амилнитрит, приведя к желанному для русского результату. Из всего происходящего радовало только одно: боль под воздействием препаратов и нахлынувшего адреналина не чувствовалась. — Ты не учла, что людей, которые в силах получить что угодно, только привлекают трудности в овладении желаемым, — ехидно ухмыляясь, Фёдор коснулся кончиками пальцев моей щеки и провёл линию от скулы к подбородку, вызвав внутри меня новую волну дрожи из-за излишнего внимания к своей персоне, — Сопротивляясь, ты лишь подогреваешь интерес, а не отбиваешь. В этом и есть твоё упущение. С ужасом понимая, к чему клонит Демон, я с невероятно захотела уменьшиться до размеров атома, чтобы избежать уготовленной участи и скрыться от излишне проницательных лиловых глаз, которые не сможет замылить никакое головокружение. Тонкие пальцы плавно, будто удав, обвивающий свою жертву, переместились мне на шею и угрожающе застыли, а взгляд потемнел, без слов говоря «ты сильно пожалеешь о том, что попыталась сделать». — О чём ты будешь молить меня больше: о помощи или пощаде? — стоило Фёдору приблизиться к моему лицу и сжать горло, тем самым зафиксировав голову, как я всеми силами начала пытаться отвернуться и оказать всевозможное сопротивление, с ужасом понимая, к чему может привести новая неудача — на кону стояло намного больше, чем просто жизнь, и сдаться именно здесь будет самым крупным провалом, однако ни одна конечность не подчинялась из-за циркулирующих по организму тормозящих препаратов, что нейтрализовали остатки яда. Задев мой кончик носа своим, он закончил фразу, почти шепча в губы, — Мне не терпится это узнать. Мысленные мольбы всем известным богам оставались без ответа, от чего сложилось впечатление, будто всевышние были в сговоре и бросили меня на растерзание Демону, сидя где-то в стороне и наслаждаясь жестоким представлением. Невольно навязалось отвратное чувство, что судьба так и не повернулась ко мне передом, в то время, как другим она стабильно подаёт руку помощи и всячески выручает — словно меня для неё никогда не существовало. Надежда, что я стану меньше атома, что Достоевский испарится прямо перед глазами или данная участь обойдет меня стороной, меркла с каждым миллиметром между нашими губами, уступая место самобичеванию из-за ошибки, что повлекла за собой ужасные последствия. Быстро обессилев из-за безуспешной борьбы, я зажмурилась, отчаянно надеясь проснуться и избавиться от ночного кошмара.Стоит пасть лишь на секунду, и демон сразу вонзит свои клыки…
— Сто-о-оп! — неожиданно из неоткуда раздался чужой голос, ставший громом среди бела дня. Всё тело моментально парализовало от испуга, а мозг заполонили беспорядочные, едва разборчивые мысли о книжном убийце, который всё время бродил где-то рядом, ожидая подходящего момента для нападения: в этот раз чутьё не подвело, и опасалась скорой расправы я не зря. Раздумья о том, что Демон впервые ошибся и его обвели вокруг пальца, казались донельзя абсурдными, однако действительность говорила за себя: недоброжелатель в этой комнате. На ум навязалась ещё более леденящая душу идея на счёт сотрудничества Достоевского со здешним обитателем, от чего желание выбраться вспыхнуло с новой силой и готовилось вот-вот сжечь всё вокруг. Инстинкт самосохранения велел не давать себя в обиду вновь, иначе в этот раз, сразу перед несколькими врагами, будет худо вдвойне. Стоило мне почувствовать ослабление хватки в области запястья, как я отбросила любые сомнения и приняла решение бороться до конца, воспользовавшись неожиданным поворотом событий — без длительных раздумий я мигом высвободила руку и со всей силы бросила сжатый кулак в место, где предположительно должен находиться Фёдор, надеясь попасть хоть куда-либо да посильнее, однако в тот же момент прозвучал оглушительный выстрел, вынудивший машинально раскрыть глаза и приготовиться к новому, ещё более страшному наказанию. Прошло не менее секунды прежде, чем меня настигло осознание, что удар не достиг первоначальной цели, а рассек воздух и задел лишь кончики волос падающего с кровати тела, грохот от которого пробудил ото сна и заставил втянуть воздух ртом в неверии.Но капли крови, попавшие на ладонь, говорили за себя — Достоевский проиграл, и я буду следующей.
Так и не успокоившееся сердцебиение вновь набрало обороты, от чего разогнавшаяся кровь стала обжигать каждый капилляр. Метнув взгляд в сторону пистолета, я огорчённо шикнула, так как дотянуться до него не получится ни при каких обстоятельствах — вне зоны касания. Быстро вспомнив про своеобразный капкан, я рывком повернулась на левый бок и привстала на локте, после чего потянулась к намертво засевшему в деревянной тумбочке ножу и ухватилась за рукоять, искренне надеясь достать его до того, как неизвестный приблизится.Это… точно реальность?
Каждый новый рывок доставлял дискомфорт, лишь расширяя сквозное ранение. Сил на самостоятельное высвобождение всё так же не хватало, о чём ранее позаботился Достоевский ради исполнения своих грязных делишек — вещества, циркулирующие по крови, сильно угнетали организм, и так просто исчезать вместе с ним не собирались. Ощущение скорой расправы усиливалось с каждой миллисекундой, от чего процесс собственного высвобождения неимоверно затянулся: чувство, что мир меня проклял, истребляло последние лучи надежды. — Не подходи!! — бесконтрольно вскрикнула я, поддавшись нахлынувшей панике, которая не позволяла телу действовать складно и выбраться из ловушки. За секунды тело потеряло связь с нервными окончаниями и приготовилось принять в себя пулю или холодное лезвие, что отправит на тот свет за Фёдором. — И не собирался, — удивлённо выдал он, заставив меня неосознанно замереть и прислушаться, чтобы убедиться, не обманул ли меня собственный слух, — Я, вообще-то, даже с места не сдвинулся. Рука неосознанно задержалась на рукояти, в то время, как я перевела взгляд и попыталась рассмотреть расплывающийся из-за головокружения силуэт посреди комнаты, что действительно не совершал никаких телодвижений. Отчасти мне показалось, что данным жестом неизвестный намеренно подкрепил свои слова, однако недоверие после произошедшего преобладало в десятки раз — уже обожглась. — Мне, знаешь ли, это зрелище тоже неприятно, но если я подойду, то нож окажется уже внутри меня, — известил новоприбывший, уперев руки в бока, — Идти на такой риск мне совсем не хочется, а вот взять конфеты из сейфа в столе — очень даже. Надеюсь, По не забыл оставить там заначку. Словно забыв про всё в округе, он, напевая себе под нос, подошёл к массивному рабочему столу и открыл нижний ящик, где обнаружил скрытый от посторонних глаз небольшой сейф. Без труда введя код, незнакомец молниеносно распахнул отперевшуюся после щелчка дверцу, однако вместо вопля радости прозвучало шумное недовольство. — Почему именно здесь?! — прокричал юноша, после чего раздражённо вздохнул и продолжил, едва не хныча, — Из всех страниц в книге, мокрый снег размыл именно эту строку…. Этот русский — самый настоящий Дьявол!! Недоумевая, я наблюдала за силуэтом чудного незнакомца и пыталась вникнуть в происходящее, что давалось тяжело из-за пережитого стресса и препаратов, угнетающих нервную систему. Меня переполняли смешанные чувства, что вызывали внутренний конфликт: с одной стороны, я была благодарна, что мне не пришлось прочувствовать всю жестокость замысла Фёдора, а с другой — я не понимала, кто за этим стоит и насколько он страшен, и это не позволяло расслабиться. Опасность до сих пор не миновала, и вверять жизнь человеку, что появился буквально пару минут назад, точно нельзя, даже если тот не проявляет агрессию: урок я уже получила, и повторять ошибку мне не хочется. Несмотря на настороженность, я обратила внимание на занимательные вещи, о которых говорил неизвестный: рукопись может подвергнуться влиянию окружающей среды, как и любой другой бумажный экземпляр. Немного поразмыслив над его словами, я пришла к выводу, что под воздействие влаги попал явно не один момент, так как смазаться могло каждое крайнее слово на всех страницах — это может значить лишь большее число несоответствий с оригиналом, как это произошло со сладостями для недавно пришедшего. Может, были и другие вещи, которые я не заметила? Положение оставалось плачевным: Фёдор мёртв, а я не только не знаю истинный мотив прихода юноши, но и не могу сдвинуться с места из-за ножа, для избавления от которого требуется слишком много сил — на фоне этого пропадает любая уверенность и растёт тревожность, не дающая трезво оценить действительность. К запаху собственной крови добавился и чужой, более заметный, который не давал абстрагироваться даже несмотря на привыкание. Наблюдая за силуэтом негодующего незнакомца, я искренне надеялась, что он не воспользуется ситуацией и будет держать дистанцию не менее десяти метров до тех пор, пока я не освобожусь окончательно. Услышав шуршание бумагой, которую не представлялось возможным разглядеть из-за головокружения, я сильно напряглась в ожидании скорой расправы. Вопрос, как новоприбывший смог перехитрить и уничтожить Фёдора, остаётся открытым — это не было под силу никому, но сейчас, прямо здесь, я вижу капли чужой крови на собственной ладони, и это пугает всё больше от встречи с более сильным врагом. — Кто ты? И что здесь делаешь? — не выдержав эмоционального напряжения, спросила я, из-за чего сразу обвинила себя в опрометчивости и прикусила губу изнутри, дабы не ляпнуть лишнего. Привлекать к себе внимание, будучи в абсолютно невыгодном положении — худший вариант из всех, о котором я успела двести раз пожалеть, пока юноша поворачивался ко мне лицом. — Великий Детектив решил вмешаться и поговорить с тобой лично! Моё имя — Рампо, — воодушевлённо представился он, медленно развеивая мои представления о нём как о страшном и беспощадном убийце. Юноша походил, скорее, на крайне несерьёзную и относительно миролюбивую личность, что я определила по оживлённому, не присущему киллерам тону голоса, однако безжизненное тело с пулей в виске ставит этот довод под жуткое сомнение, — Сначала тебя стоит ввести в курс дела, так? «Либо чудик, либо член Вооружённого Детективного Агентства» — сразу подумала я, однако ни то ни другое не утешило, так как любая сторона, за исключением Крыс Мёртвого Дома, является моим фактическим врагом. К сожалению, Достоевский предпочитал играть в одиночку, что создало его пешкам миллион проблем: даже если подопечный попытается сбежать или перейти во вражескую организацию, его не примут из-за крайне скверных деяний лидера. Недолго подумав, я слабо кивнула, ожидая услышать что угодно, кроме правды — одной из Крыс уж точно никто не будет ничего рассказывать, и к отделению зёрен от плевел я была полностью готова, устремив взгляд на юношу. Выпрямившись и уперев руки в бока, Рампо начал разъяснять: — Сейчас ты находишься внутри яркой иллюстрации, что наглядно показывает главный страх, являющийся сильнейшим и одновременно простейшим рычагом давления для реального Фёдора, ну а тот, кого ты встретила здесь — фальшивка, которую создал По под руководством Дазая, — без доли сомнения говорил юноша, — Проще говоря, его настоящего здесь никогда и не было, так как он бы не пошёл на бессмысленный риск. Ты же понимаешь, о чём я говорю?Это… ловушка лишь для меня одной?
— Зачем я вам нужна? — осторожно спросила я, искренне не понимая своей ценности для кого-либо — я не являюсь доверенной приближённой как Гончаров, и не обладаю ни преданностью, ни достойной силой, что могли бы понадобиться организации. Всего лишь бывшая мафиози, что попала сюда не по своей воле. — Прежде, чем ты выслушаешь меня, я хочу рассказать тебе способ выбраться отсюда, — неожиданно заявил Рампо, от чего я замерла и стала ждать подвох, что с лёгкостью можно было бы определить по речи, однако детектив буквально излучал уверенность в своём выборе, чётко и громко проговаривая слова, — Единственный убийца был прямо перед тобой. Стоит назвать его имя, и ты выберешься на свободу. «Ему же невыгодно это говорить…» — с удивлением раздумывала я, ожидая услышать ложь в любом из слов, что произносил юноша, однако этого не происходило. Тут как нельзя кстати пригодилась бы моя способность, позволяющая читать мысли, но вражеская сторона хорошенько позаботилась, чтобы не дать мне возможность для сопротивления, в том числе физического — последствия ранений и препараты, к сожалению, не исчезли вместе с книжным Фёдором, зато обезопасили Рампо, что явился сюда собственной персоной. — Предположим, это правда, — вздохнув, нейтрально ответила я, с целью поддержать диалог и выведать новую информацию, — Но в чём твоя выгода? — Зная, что в любой момент возможно осуществить побег, ты будешь слушать меня охотнее, — честно признался Детектив, от чего мне показалось, будто эта информация и вовсе не имеет для него значения, — Но перед этим я хочу тебя предупредить: книга находится на временной базе Агентства и Портовой Мафии, и контролируют ситуацию снаружи сейчас они. Мне понадобится не более пятнадцати минут, чтобы изложить суть дела, а после ты самостоятельно сделаешь выводы.Попала… Жуть как попала.
Беря за основу опыт работы в Портовой Мафии, я смогла без труда определить подтекст, который не особо и пытался скрыть Рампо: либо я соглашаюсь на его условия, либо выбираю смерть — это элементарное принуждение, прикрываемое тончайшей вуалью в виде собственного решения. Кукловоды давно расставили фигуры на шахматной доске, и это вызывало лишь сильное негодование от несправедливости и нежелание следовать правилам свыше. Я вовремя остановилась, чтобы не сжать рукоять ножа со всей силы. Хотелось высказать юноше своё недовольство текущим положением вещей, а так же заявить про отсутствие выбора в данной ситуации вовсе, но для того, чтобы не допустить новых ошибок, приходилось терпеть и всеми силами сдерживать порывы гнева. Было рискованно смело кричать о своей позиции, так как Рампо может запросто изменить тактику ведения переговоров и начать давить на более уязвимые к манипуляциям точки, тем самым действительно склоняя меня в сторону сотрудничества. Пока чувствую давление, оказывать сопротивление не стоит, чтобы не усложнять себе задачу и точно не подвергнуться навязыванию чужой воли. — Выкладывай, — без капли сомнения объявила я. — Отлично! Тогда я начну с вопроса, — приободрившись, Рампо сел на стол и принялся объяснять, скрестив ноги в позе лотоса, — Ни для кого не секрет, что причина, по которой ты работаешь на Фёдора — обыкновенный страх за собственную жизнь, который он сам же вызвал по отношению к себе, но здесь есть маленькая не состыковка, над которой придётся подумать именно тебе, бывший профайлер Портовой Мафии: если ты боишься смерти, то почему упорно идёшь к ней? — Откуда у тебя информация о… — Я — Великий Детектив. Узнать это было проще простого, — в миг опередил меня он и, после изменения манеры речи на менее серьёзную, добавил, указав пальцем на мою персону, — К слову, навыки у тебя паршивые. — И ведь ни капли не смущается, — недовольно пробурчала я. — Вернёмся к вопросу, — вернув внимание к первоначальной теме разговора лёгким хлопком ладоней, Рампо устремил на меня взор, полный внимания. Чувствуя на себе чересчур пристальный взгляд, я отметила такое же неприятное и сковывающее ощущение, как при попадании в поле зрения Достоевского — данный процесс можно назвать сканированием, когда под анализ попадают как общее поведение, так и малейшее телодвижение. Тело невольно застыло от напряжения, будто пытаясь противостоять наблюдающему, однако и это было бесполезно перед визуальным исследованием — замирание учитывается также, как и лишние подёргивания пальцем или уголком губ. Обстановка из экстремальной медленно перетекла в пассивную, от чего сердцебиение стабилизировалась, а приток адреналина значительно уменьшился — на его место пришла изнывающая боль в ладони, которая с лихвой перекрывала остальные увечья. Думать о чём-либо, кроме сквозной раны, что лишь расширялась изнутри от малейшего движения, было крайне затруднительно, однако отзывающаяся писком в ушах тишина настаивала на ответе Детективу. Всеми силами пытаясь игнорировать не только болезненные ощущения, но и сильно нервирующий труп до жути реалистичной фальшивки, я сконцентрировалась на поиске неподдающейся логике причины подчинения. Многие прошедшие события скрылись за белесой пеленой неизвестности, оставив после себя только чувства: оглядываясь назад, я ощущала безвыходность и отчаяние, которые подпитывались сильнейшим страхом по отношению к жестокому мучителю. После приложения усилий, в памяти всплыло закрепившееся на долгое время воспоминание, которое тревожило меня многие недели — звук постепенно приближающихся шагов, который раздавался эхом по бетонному пространству — это напрягло меня даже сейчас, заставив сердце пропустить удар. И если я смогла поместить прошлое в тёмный ящик, то полученные шрамы не уйдут никогда: чёртова Библия на русском, которая видна на всех открытых участках тела, вынуждала меня скрывать увечья и носить закрытую одежду, чтобы нормально существовать. Невольно меня посетила злость, смешанная с почти детской обидой, ведь участвую в текущих событиях я только по вине Достоевского, которому никто не в силах противостоять — что уж говорить обо мне. Было сделано настолько много тщетных попыток истребить причину всех несчастий, что я сдалась вовсе, так как любое действие обращалось против меня самой: в попытках получить пряник, я получала лишь кнут, и это настигло меня даже в книге-ловушке, написанной абсолютно другими людьми. Разложив всё по полочкам, я дала ответ: — Потому что я очень долго наступала на одни и те же грабли. Мне никогда не победить Фёдора, хоть с этой мыслью и трудно смириться, — выдержав паузу, я глубоко вздохнула, чтобы усмирить пыл и не ускорять речь, — Все посягательства на его жизнь оканчивались для меня не менее плачевно, чем попытки побега, иначе я бы здесь не присутствовала. Если я снова что-то предприму — это будет конечная станция. — Сейчас совершенно другое время, где борьба идёт не на жизнь, а на смерть, — с ноткой горечи подметил Рампо, явно сославшись на текущие события за пределами книги, — Нет смысла гнаться за тобой в наименее подходящее для этого время, когда есть миллион дел поважнее для успешного достижения цели. Более того, видимость безвыходного положения уже создана, поэтому не будет ничего страшного в том, что ты сдашься и временно побудешь под начальством нашим начальством. Ты откажешься от этой возможности только если сильно не веришь в нашу победу или согласна с планами Фёдора, потому что цель Агентства, Портовой Мафии и даже Гильдии — вернуть настоящее в прежнее русло и спасти не только Йокогаму, но и весь мир.Против Него ополчился весь мир, и он всё равно остаётся верен своему плану? Самый настоящий безумец.
— Нет… ты явно не понимаешь, — тут же возразила я, лишь убедившись в том, что осознать бедственность моего положения практически нереально, — Он рано или поздно заставит молчать всех своих подчинённых, как это сделал с Гоголем у меня на глазах. У вас не — — Понятненько, — вновь безжалостно перебил меня Рампо, от чего я утомлённо вздохнула и принялась молча внимать невеже, — Что ж, я вдоволь наслушался твоих историй. Пора с этим разбираться, хочешь ты этого или нет. Стоило мне вопросительно взглянуть на его силуэт, как тут же последовало разъяснение: — Для начала передай мне устройства для отслеживания местоположения, которые находится у тебя. По моим скромным подсчётам, их три, об одном из которых ты наверняка знаешь, — показав соответствующее число на пальцах, Детектив продолжил, — После того, как ты попала в книгу, сигнал пропал, но если отсюда выбраться — он вернётся. Это не нужно никому из нас. Желания следовать указаниям Детектива у меня не возникло по одной простой причине: как бы ни хотелось пасть в руки тех, кто имеет возможность помочь мне проснуться от кошмара, всецело довериться вражеской стороне я не могла, так как данная книга создана лишь ради моей поимки, и пережитое здесь, как и всё произошедшее ранее, я запомню надолго — особенно мучения из-за смертельного яда, остатки которого негативно влияют на организм до сих пор. Более того, перейти на сторону правосудия означает, что на каждый прошлый грех придётся несладкое воздаяние, а это плавно перетечёт в пожизненное ограничение свободы, что даже хуже моего нынешнего положения.Неужели Фёдор настолько уверен в том, что я, питая к нему чистейшую ненависть, не смогу предать? Или эта ситуация не входила в его планы вообще?
— Одно находится в правом кармане, остальные — ни единого понятия, — ответила я, руководствуясь мыслью, что иного выбора, кроме как сотрудничать, мне не предоставлено, о чём говорят перекрытые пути для побега и решительность Рампо, что потрудился явиться в книгу собственной персоной. Более того, куда проще будет согласиться на наиболее здравые условия и позже улизнуть, чем сразу начать сопротивление, чтобы только усложнить себе жизнь. На пару секунд призадумавшись о местонахождении маячков, я ненароком подумала на вещь, что была использована ранее и осталась давно позади, — Не удивлюсь, если остальные находятся в куртке. — Если б я только знал, что сладостей не будет! — недовольно протянул юноша, борясь с явным нежеланием делать всю работу самостоятельно. Тем не менее, момент торга наступил куда раньше, и Рампо, почти хныча, выдохнул, отклонившись назад, — Как же здесь не хватает Ацуши… «Они ещё не пересеклись?» — тотчас подумала я, удивившись, так как была уверена в воссоединении Тигра с Агентством — иначе куда он мог направиться в жуткой спешке? Не став тратить время на догадки и поиски ответов, я отогнала размышления и решила воспользоваться ситуацией, чтобы заполучить более благоприятные для себя условия: — Если есть возможность отменить воздействие всякой дряни на меня — сделай это, и я схожу самостоятельно. Тогда тебе не придётся подставляться, так как тот яд наверняка хорошенько разлетелся по близлежащему пространству, — просунув руку в карман, я достала поблескивающее на свету маленькое устройство, которое демонстративно кинула в центр комнаты, так как бросить его в руки Детективу не представляется возможным из-за не отступающих слабости и головокружения, что успели изрядно вымотать. — К сожалению, над этим пространством я не властен настолько, как тебе бы хотелось, иначе, первым делом, наколдовал бы награду, достойную Великого Детектива, — заключил Рампо, после чего спрыгнул со стола и направился в сторону двери, параллельно захватив с собой маячок. — И то верно, — выдохнув, я проводила юношу взглядом до двери, за которой он быстро скрылся. «Видимо, придётся действительно ждать его» — с некой тоской подумала я, всё так же отказываясь мириться с не укладывающимся в голове происходящим. Перспектива быть и заложником, и работягой в одном лице, не утешала от слова совсем, так как идти против Фёдора под руководством врагов — самоубийство в чистом виде из-за того, что оригинал снаружи наверняка вычеркнул меня из всех своих планов и очень скоро вынудит замолчать, чтобы бывшая пешка никак не смогла помешать достижению цели. К какой стороне я бы ни примкнула, любая не станет мне безопасным укрытием, что посчитает меня союзником и полноценной частью команды, а я, в то же время, не смогу ни на кого положиться, каким бы ни был предлог. Искать виновных, пожалуй, также бесполезно: действия Агентства являются лишь предупреждением, в ходе которого я должна осознать опасность следования за настоящим Фёдором, а его совесть, в свою очередь, чиста, так как мерзко обошлась со мной лишь копия, написанная от руки. В один момент меня вновь настиг страх, что я сделаю неправильный выбор, который в этот раз станет последним и бесповоротным — больше подобных шансов изменить жизнь не представится, так как после этого никто уговаривать меня не станет. Куда проще будет избавиться от помехи, чем снова попытать удачу и обойтись без жертв.Почему я, в конце концов, продолжаю идти по дороге, что ведёт в тупик?
Больно, страшно, непонятно — только такие ассоциации посещали мою голову, не давая конкретного ответа. Возможно, я и сама убеждена в предстоящей победе Достоевского, и поэтому опасаюсь занимать заведомо проигравшую сторону, однако мозг в упор отказывался понять, что я нахожусь в подчинении одного единственного человека, против которого настроен весь мир, и переиграть всех и каждого едва ли возможно. Более того, план и методы его выполнения меня не устраивают с давних времён, и осознанных причин для следования за русским у меня нет с самого начала, но я всё равно не отказываюсь от данного пути, что полностью исключает наличие логики. Свободное время стремительно подходило к концу, а я так и не сдвинулась с места, пытаясь накопить достаточно сил для высвобождения. Кровотечение сильно сказывалось на общем самочувствии, от чего данный процесс усложнился и потребовал куда больше ресурсов, чем получилось дать, однако воля к жизни и решительность говорили за себя — сдаваться на этом этапе мне очень не хотелось. Покрепче ухватившись за рукоять ножа, я стала пробовать разные методы его вынимания из неподатливой деревянной тумбочки, чтобы найти наиболее быстрый способ выбраться до прихода Рампо. Хоть избавление от лезвия в ладони и не даст никакой пользы кроме внутреннего спокойствия, временное умиротворение я хотела заполучить любой ценой для того, чтобы иметь возможность здраво оценить ситуацию и понять, как следует действовать дальше. Лишь через полминуты непрерывных усилий я смогла вынуть холодную сталь из руки, чему сильно обрадовалась, однако улыбка тут же исчезла с лица из-за резко открывшейся двери, через которую вальяжно вошёл Детектив. Видимо, обнаружение устройств для отслеживания местоположения не стало для него сложной задачей, и справился он с ней достаточно быстро, успев ровно к моменту получения мной свободы, что не могло не огорчить — не успела даже облегчённо выдохнуть. — Есть ли у них другие функции? — не став томить, задал вопрос он, медленным шагом достигнув центра комнаты. Пришлось хорошенько напрячь зрение, чтобы разглядеть, как юноша осматривает маленькие чёрные устройства и вертит их в руке. — Мгновенное считывание температуры и прослушивание. Это всё, что я знаю, — выдохнула я, зная, что утаивать информацию перед чересчур смышлёным человеком бессмысленно, так как рано или поздно правда всплыла бы на поверхность, и хуже от этого было бы только мне. — В таком случае самый лучший вариант отпадает, — едва заметно нахмурившись, сделал вывод Детектив, — Можно было бы сымитировать твоё возвращение и выманить Крыс, но раз так, придётся уничтожить маячки, чтобы не выдать наше местоположение. А ещё, ты сильно недооцениваешь Агентство, раз никак не можешь решиться на добровольное сотрудничество и хочешь сбежать при первой возможности. Любой раскусит тебя сразу, как увидит, поэтому лучше откажись от провальной тактики. — Тогда убеди меня в обратном, — выдохнула я, смирившись с фактом, что от Детектива не получится что-либо скрыть, — Ситуация снаружи говорит за себя: город уничтожен, а у Достоевского окончательно развязались руки для полноценных поисков книги. Вам нужно сотворить чудо, чтобы выкарабкаться из этого положения. — Во время сотрудничества с Мафией в трёхсторонней войне, мы окончательно убедились в том, что мафиози, несмотря на преступные деяния, любят и защищают город, в котором живут, и я сомневаюсь, что ты на самом деле хотела бы победы Фёдора, особенно если учесть мимолётную радость после смерти куклы. Если ты не в курсе, его цель — переписать реальность и уничтожить эсперов, а это значит, что не станет и тебя в том числе, но ты всё равно продолжаешь выполнять указания, что приведут к такому исходу. Сомневаюсь, что самоубийство тебе по вкусу также как и Дазаю, поэтому скажу коротко — во всех событиях участвуют простые люди, которые и определяют исход даже небольшими действиями, а в данном случае, ты действительно можешь серьёзно повлиять на его планы, если откажешься от подчинения. Разве ты не хочешь хотя бы попытаться оказать сопротивление и спасти город, по которому и сама начала тосковать?Неужели это какая-то новая жестокая проверка от Достоевского? Или это не было продумано вовсе, и план идёт боком?
— Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — опустив взгляд и уведя его куда-то влево, с некой грустью произнесла я, — Лучше не рискуйте. Не знаю, что за этим может скрываться, но здесь явно всё не просто так — ниточки Фёдора мне удаётся почувствовать даже здесь, и это явно нехороший знак. — Если это единственная причина, из-за которой ты до сих пор не согласилась, Агентство может поручиться за твою безопасность, но только при условии, что не будешь вставлять палки в колёса, — неожиданно заявил Рампо, от чего я немало удивилась и одарила собеседника ошеломлённым взглядом. До самого последнего момента я ожидала расслышать в его голосе неуверенность или отрешённость, чтобы подтвердить навязавшиеся мысли о скором подвохе, однако этого будто назло не происходило, вынуждая напрячься как морально, так и физически, — Тогда тебе не придётся противостоять в одиночку. «Это… было действительно сильно» — мысленно признала я, сдавив рукоять ножа. Хоть я и пыталась всеми силами сопротивляться и не подавать виду о несогласии, Детектив не только распознал скрытые мотивы, но и искусно подверг мои действующие убеждения сомнению, при этом не внушая свою точку зрения и не пользуясь запугиваниями, коими грешат многие на переговорах. Наоборот, Рампо словно пытался пробудить меня ото сна, чего не делал никто ранее, и это в какой-то степени вызывало восхищение — вместо того, чтобы давить на легко найденную больную точку, он предложил взаимовыгодное решение, при котором обе стороны получат желаемое. Несмотря на максимально благоприятные условия, соглашаться было по-прежнему страшно, так как всецело доверять недавно встреченной личности — элементарно рискованная затея, ведь неизвестно, будут ли исполнены обязательства Агентства и не сдадут ли меня при первой же удобной возможности из-за скверного происхождения. — Что от меня потребуется? — осторожно спросила я, не собираясь подписываться на не полностью оговоренные обязательства, которые могут принудить меня исполнять безумнейшие приказы. — Выдать всю информацию, известную тебе, а также не вмешиваться в дела организаций без соответствующего приказа от любого члена Детективного Агентства, — закончив с осмотром устройств для отслеживания местоположения, Рампо легко уничтожил каждое, и обеспечил безопасность не только себе, но и своей команде, — Так же с этого момента тебе запрещено исполнять указания других группировок, иначе мои слова о защите потеряют вес. Всё понятно? — Да, — коротко ответила я, почувствовав от перемен не облегчение, а новый, ещё более тяжёлый груз, взвалившийся на плечи, так как Фёдором инструкции для подобных ситуаций не давались, и это, вероятно, означает моё предательство, что пугает больше всего — расправа будет скоро, это я знаю наверняка.