***
За две минуты до этого. – Итак, у нас сегодня в гостях Дженсен Эклз и Джаред Падалеки, актеры телесериала «Сверхъестественное», которые недавно взяли штурмом одну неприступную даму по имени «Эмми»! Сейчас они появятся перед нами. А пока нововведение нашей программы – мы установили в гримерке скрытую камеру, чтобы посмотреть, как наши гости чувствуют себя перед публичной казнью. Шутка! Посмотрим, чем занимаются Джаред и Дженсен, может, они уже рассыпали соль под дверью? Аудитория закричала, завизжала и затопала ногами: сегодня здесь специально собрали фанаток актеров. Хортон взмахнул рукой – и включился большой экран. Аплодисменты стихли, как будто кто-то нажал на выключатель. – Итак, – начал было Хортон, но заткнулся и несколько секунд таращился на изображение, затем замахал руками, призывая оператора выключить камеру. Экран тотчас погас. Бадди вынул платок и дрожащей рукой промокнул лоб. Черт, теперь он будет блестеть, гримера бы, но не будешь же пудриться онлайн. – Я вижу, наши звезды уже готовы, – пожалуй, впервые в жизни Бадди Хортон чувствовал растерянность. – Попросим же ассистента постучать в гримерку и пригласить их выйти.***
– А здесь всегда так... тихо? – недоумевая, шепотом спросил Джаред у партнера. – Мы просто привыкли к конам, – одернул его Дженсен. – Сейчас режиссер даст какой-нибудь сигнал, и все заорут. Он нацепил на лицо свою самую широкую улыбку и приветливо замахал рукой зрителям. Джаред последовал его примеру. Ассистент подняла табличку с надписью «Аплодисменты», и они зазвучали. Но что-то в самом деле было не так. Или у парней развивалась паранойя, или даже хлопки были какими-то напряженными. Натужными. Дженсен шепнул Джареду, когда они усаживались на диванчик: – Похоже, сюда нагнали фанатов «Дневников вампира», – и тот за все время с их приезда впервые действительно от души рассмеялся. Первые же вопросы заставили парней слегка расслабиться. Ну в самом деле, они тысячу раз уже отвечали на все эти «когда» и «почему», и рассказывали их коронную историю о том, кто на самом деле должен был какую роль играть. Техасские корни, учеба, модельная карьера Дженсена, спортивные успехи Джареда – все это было так предсказуемо. Тема сериала тоже не отличалась оригинальностью – сюжет, режиссер, коллеги, поклонники, они отпускали дежурные шуточки, и вроде бы париться было не из-за чего, но оба чувствовали непонятную неловкость и ощущали ее по напряженным позам друг друга. Джаред скрестил руки на груди, как будто в него собирались стрелять из пулемета, а руки могли защитить от пуль. Дженсен же наклонился вперед и не мог заставить себя облегченно откинуться на спинку диванчика. Что-то происходило, но задай им сейчас Хортон прямой вопрос, они бы ни за что не смогли объяснить, в чем дело. Может быть, причина была в аудитории – оба актера впервые слышали такие неуверенные смешки, когда ассистенты поднимали табличку «Смех». К тому же, в секторе зрителей постоянно стоял тихий гул, как будто те что-то обсуждали.***
– Как вы считаете, почему именно четвертый сезон принес вам «Эмми»? – задал Хортон интересный вопрос. О да, Джеи сами хотели бы знать ответ на него. Лично Дженсен считал, что два первых сезона были самые удачные, а потом уже пошли повторы и спекуляции на теме братской любви. – Мы влетели на ангельских крыльях, – по привычке отшутился Джаред. Дженсен согласно закивал. Последовал тот же натянутый смех. Хортон пожал плечами, мол, меняем тему, и задал новый вопрос: – Вы же знаете о таком явлении, как фанфикшн? Джаред с Дженсеном синхронно закатили глаза. Почему их считали невинными овечками, которые всех себя посвящают съемкам, вживанием в роль героя и прочей ванильности. Они сразу же отследили этот странный всплеск активности и порадовались, что «Сверхъестественное», надо же, не хуже «Стар Трека». И группа пиара им сказала, что это самое что ни на есть положительное явление. Многие сериалы продлевали на следующий сезон только из-за того, что по ним писали много фанфиков. И наоборот. – Да, мы знаем, – старательно покраснел под взглядом камеры Дженсен. – Нам рассказывали. И еще нам говорили, что про наших героев эти рассказы тоже пишут. Хотя мне странно себе это представить, ведь Винчестеры – действительно братья. Даже братья с большой буквы. Не всякие родственники так связаны друг с другом. Иногда братья или сестры не общаются годами, а Винчестеры словно проросли друг в друга. Он увидел лучики, разбежавшиеся от глаз Джареда: не имея возможности прямо подбодрить партнера, Падалеки смеющимся взглядом демонстрировал, что оценил, как ловко Дженсен свернул со скользкой темы. Эклз только хмыкнул: сотни интервью натренировали его любой щекотливый вопрос сводить к заученным заранее текстам. «Почему вас видели вчера пьяным за рулем?» – «Может показаться, что я был под воздействием определенных веществ, но я просто так сильно проникся этой историей, историей взаимодействия двух братьев, которые забрались друг другу под кожу, ведь они братья с большой буквы...». «Правда, что у вас нет актерского образования?» – «Да, Сэм тоже не закончил Стэнфорд, потому что его привязанность к брату оказалась сильней, они братья с большой буквы, проникли друг другу под кожу...» И так далее. Вот только Хортон тоже был натренированным – пресекать такие ситуации, когда гости начинали оттарабанивать тексты, написанные пиарщиками. Поэтому он прервал Дженсена: – Но эти... фанфики пишут не только про ваших героев, но и про вас самих. – Мы же не можем этого запретить, – театрально развел руками Джаред. – Как вы себе это представляете? По суду вытребовать предписание, запрещающее девочкам фантазировать о нас? Пусть пишут, что хотят, ведь это все совершенно безобидно. Теперь настала очередь Дженсена мысленно зааплодировать. – Но, скажем так, вы подаете этому повод, и не один, – сказал Хортон, смотря в никуда с отрешенным видом, как будто прислушиваясь к чему-то. «Наушник», – сообразил Дженсен и напрягся еще больше. Кто-то явно подсказывал ведущему реплики. Почему потребовалось срочно изменить сценарий? Тема разговора ему не нравилась еще больше. Он покосился на Джареда, который явно решил все перевести в шутку. – Да ладно, вам бы тоже наверняка хотелось, чтобы про вас написали фанфик, – разглагольствовал он. – Кем мы только не побывали, по другим планетам путешествовали, во Второй мировой участвовали, даже детей рожали. Дженсену захотелось побиться головой об стену: напарник сливал свое хорошее знание предмета. Хортон улыбнулся, как терпеливая змея: – В Интернете много фотографий и роликов, демонстрирующих, что вы любите прикасаться друг к другу и обниматься. – Я думаю, Джаред так выражает свою благодарность за то, что я единственный человек, не убегающий от него с криком «Йети!», – растянул губы в улыбке Дженсен. Опять неуверенные смешки. Да начинающие старлетки, которые смотрели только фильмы с участием Джулии Робертс, и то убедительнее бы изобразили веселье. Хортон продолжал гнуть свою линию: – Во время съемок вы жили вместе в одном доме... А вот это было уже проще, это они объясняли тысячу раз: – Так было удобнее, Джаред купил себе дом недалеко от съемочной площадки, а зачем мне было тратить деньги на съемную квартиру, если я мог тратить их на что-то более полезное – например, на новые игры для иксбокса? – он залихватски подмигнул, ожидая реакции на шутку, которой снова не последовало, и Дженсен только вздохнул. – Значит, вы настаиваете, что жили вместе исключительно из соображений выгоды, – без всякой вопросительной интонации сказал Хортон. – Нет, конечно, – поправился Дженсен. – Джаред мой друг, и нам просто было весело вместе. Сейчас у каждого из нас появилась девушка, поэтому я и съехал. Нам необходима личная территория. Не составлять же нам график встреч с Дани и Женевьев. Ведь если они пересекутся вдруг, мы останемся совсем не у дел, – на этот раз на дежурную шуточку даже смешков не последовало. – То есть, вы влюблены в своих девушек, а все эти рассказики про вас в Сети – всего лишь выдумки? – допрос продолжался. – Конечно, – быстро ответил Дженсен. Он уже готов был обратиться в зал, вызывая на помощь Данниль, но его прервали. – Может быть, тогда вы прокомментируете нам вот это? – Хортон махнул рукой по направлению к большому экрану, где время от времени возникали какие-то иллюстрации к их беседе. Дженсен и Джаред с готовностью обернулись – и оба застыли каменными изваяниями. На экране крупным планом были они сами, в гримерке, прильнувшие друг к другу в отчаянном поцелуе, руки Дженсена в волосах Джареда, руки Джареда на талии Дженсена, движения одинаковые – нежные, ласкающие... Расценить это можно было только одним способом. «Розыгрыш, – вертелось в голове у Дженсена. – Надо рассмеяться и сказать, что это был просто розыгрыш, мы договорились, зная, что в гримерке установлены камеры, решили таким образом подшутить над всеми, хорошо, что в зале Данниль, она выйдет, поцелует его при всех, и все будет забыто, да, хорошо, все концы сходятся, надо говорить...» Но Джаред его опередил. – Да, мы любим друг друга, – с вызовом сказал он. – Ну и что? Почему вас это так волнует? Зал, наконец, проявил эмоции: синхронно ахнул. Дженсен мысленно застрелился. – Что у вас было за длинное предисловие? Вы хотели триумфального разоблачения? А мы что, преступники? За что вы нас загоняли, словно бешеных зверей? Давно ли у нас стали судить людей за то, что они просто любят друг друга? Падалеки остановился, чтобы передохнуть, он тяжело дышал, и Дженсен смотрел на него, словно загипнотизированный. Дженсен знал, что он малодушный, скорее даже трусоватый, для него главным в жизни был личный комфорт, и они с Падалеки даже никогда не обсуждали возможность каминг-аута – оба понимали, что это невозможно. Но сейчас он просто любовался Джаредом, так яростно защищавшим его и их отношения. – Четыре года, – с горечью продолжил тот, – я чувствую себя то лисой, уходящей от охотников, то каким-то уродцем, ожидающим, что на него вот-вот начнут показывать пальцами. И главное – притворяюсь, я все время притворяюсь. Я заигрываю с девушками, притворяясь, что восхищаюсь ими, и ведь не то, чтобы я был к ним совершенно равнодушен, просто единственный человек, который меня по-настоящему волнует, сидит сейчас здесь рядом со мной. Я притворяюсь перед камерами, притворяюсь перед диктофонами, притворяюсь даже, когда нет камеры или диктофона, потому что они могут внезапно появиться. Только дома, за закрытой дверью и зашторенными окнами, я могу не притворяться, но при этом я чувствую себя, словно в личном гетто, на границах которого ждут люди с автоматами. Вы бы хотели жить в таких условиях? Нет? А если вам за это хорошо заплатят? Мне хорошо платят, но при этом ставят условия – я должен быть хорошим, правильным парнем, а значит – гетеросексуальным. Ну и получайте тогда! Джареда несло, и Дженсену не удавалось вставить ни слова. Да он и не знал бы, что сказать, они никогда не говорили на эту тему, и Эклз даже не подозревал, насколько все это мучило его... его любимого человека. – И все эти ваши... фанфики – это как колючая проволока, которой опутали наше гетто. Потому что мы были под подозрением, мы боялись шаг сделать в неправильном направлении, чтобы не быть тут же распятыми, проанализированными в каждом своем поступке и осужденными за это. Я понял, что влюбился в Дженсена через два месяца после знакомства, мы поняли, что это взаимно, через три месяца после знакомства, и через пару минут после этого мы осознали, что нам придется всю жизнь прятаться за запертыми дверями. Если только какому-нибудь журналисту не выпадет удача поймать нас на горячем. Удивительно, но Хортон как будто не только потерял дар речи, ему правда было неудобно, он делал вид, что усиленно пялится в листки со сценарными набросками. Впрочем, Дженсену было совсем не до ведущего. Джаред упорно, секунда за секундой, гробил их жизни. И ему нужно было выбирать, оставаться с ним под этими руинами или попытаться выбраться. – Мы думали о том, чтобы перестать скрываться, но... – Джаред впервые споткнулся. Когда он снова заговорил, его голос зазвучал как-то жалобно. – Наши семьи не знают. Никто не знает вообще, кроме пиарщика. Он очень обстоятельно донес до нас, что будет с нами, если мы решимся вдруг объявить всем о нас. Поэтому мы тщательно отслеживали всю информацию, поэтому скрывались, поэтому несли всякую ахинею в интервью. И вам бы тут тоже наговорили какой-нибудь ерунды. Если бы вы, как шпионы, не расставили скрытые камеры в раздевалке. Хортон поперхнулся и, кажется, покраснел. – Мы скрывались, не потому что мы стесняемся того, что любим друг друга. А потому что вы нас вынудили. Дженсен подтвердит мои слова, – в запале произнес Джаред. – Правда, Дженсен? – Ерунда, – рассмеялся Эклз. – Полнейшая. Мы просто подготовили этот розыгрыш. Я люблю Данниль, он любит Женевьев, мы хотим представить вам наших невест! Дорогая, иди сюда! Жаль, что Дженсен сказал это только в своем воображении. На деле же он посмотрел в глаза Джареда, словно загипнотизированный кролик, и едва слышно произнес: – Конечно, Джаред. И студия взорвалась. Хортон что-то говорил, они отвечали или отмахивались, Дженсен узнал потом много нового, когда пересматривал запись того злополучного шоу. Почему-то ему из всей этой неразберихи запомнилась только девушка с черными волосами из первого ряда. В студии было полно камер, которые всем скопом взяли их в Падалеки на прицел, но девица все равно вытащила пронесенный втайне телефон и снимала, снимала, снимала их, держа мобильник на вытянутой руке. И, чувствуя, как на осколки разлетается его старая, спокойная, беззаботная жизнь, Дженсен отчаянно хотел сломать что-то другое. Например, этот телефон в руках у фанатки. Он этого не сделал, но желание пожирало его настолько, что стало самым большим впечатлением от съемок. Джаред же вообще ничего не помнил о шоу и никогда его не пересматривал. Вообще никогда.***
После шоу они с Джаредом поехали к нему, в их с Женевьев недавно купленный в Лос-Анджелесе дом, что уж было скрывать. Благо хоть Жен гостила сейчас у родни где-то там в Денвере или вроде того. На стоянке к Дженсену подошла Данниль. Он неловко пожал плечами, не зная, что сказать, чтобы не почувствовать себя подлецом. Тогда заговорила она, и Дженсен в который раз за этот дикий вечер поразился, насколько он все же не разбирается в людях. Он и не подозревал, насколько все накипело у Джареда. Он и понятия не имел, как проницательна и умна его псевдо-подружка. – Наверное, я должна была бы злиться на тебя, – сказала Данниль, – но почему-то злости во мне нет. Наверное, где-то в душе я все это подозревала, просто не хотела самой себе признаваться. Ты мне по-настоящему нравишься, Дженсен. Поэтому я хочу пожелать тебе удачи. Мне кажется, она тебе очень пригодится. Данниль пожала ему руку и ушла, Дженсен еще долго смотрел ей вслед, и Джаред, севший за руль, даже не торопил его.