***
Благодаря обществу Чуи этот год пролетел незаметно. Я раскрывал ему свои мысли, а он, в свою очередь, делился своими. Частенько мы возвращались домой вместе, так как нам было по пути, беседуя о своем. Каждый урок либо он подсаживался ко мне, либо я к нему. С ним очень интересно и как-то хорошо. Когда Накахара был рядом со мной, в сердце просыпалось некое чувство, которое невозможно было объяснить словами. Благодаря этому доброму рыжему чуду я сам постепенно стал добреть и открываться миру. Со стороны это было не так заметно, и меня очень обрадовало то, что Чуя заметил эти перемены во мне. Накахара был необычным. Он не был похож на меня и на других ребят. В то время как я, кажется, с рождения был пессимистом, Чуя скорее казался оптимистом. А от своих сверстников он отличался умом и мировоззрением, которое было старше его возраста. И так как отличался Накахара ото всех не только своими внутренними качествами, но и яркой внешностью, школьных издевательств ему, к сожалению, избежать не удалось. Так как меня в нашем классе сторонились, пока я был рядом, к нему никто не лез, по крайней мере, в начале. И в самый первый подобный инцидент, когда к нему впервые прицепились наши однокласснички, меня, естественно, рядом не было. Когда я с ним увиделся, он вновь приветственно улыбнулся мне. Но тут я заметил, что что-то не так: улыбка не казалась мне беззаботной и веселой, как раньше. Она казалась натянутой. — Чуя, с тобой все в порядке? — спросил я тогда, взяв того за руку. И его при моих словах и действиях будто током прошибло. Тело мгновенно содрогнулось, но так же мгновенно и затихло. Но тихое «Ай» я все же смог расслышать. И тут я забеспокоился всерьез: — Что с тобой случилось? Чуя молчал, упрямо поджав губы. Руки его тряслись. — Я никому не скажу, честное слово, Чуя. Спрошу еще раз, что с тобой? Накахара выдохнул, и собравшись произнес: — Я по своей неосторожности споткнулся и упал. Не хотел беспокоить тебя по такой мелочи. — Это вовсе не мелочь! Мне важно все, что с тобой происходит! — горячо сказал я и тут же залился краской. –…В… вернее… это не то, что ты подумал! Я хотел сказать, что очень беспокоюсь о тебе, и что-то на подобие… И тут Накахара, наконец, искренне улыбнувшись, тихо засмеялся. — Нет, нет! Осаму, я все прекрасно понял. Ну что, пойдем на уроки? — просмеявшись, спросил голубоглазый. — Ты о чем говоришь? Какие еще уроки? Тебе в медпункт нужно! И без какого-либо отказа, я иду с тобой! — Спасибо, Дазай. Но я сам могу дойти. Не настолько я уж и сильно упал, — фыркнул Чуя. — Нет, я иду с тобой. Все. Точка, — стоял на своем я. Еще немного поспорив, все же решили, что я иду с Чуей, так как отговорить меня у рыжеволосого не вышло. Когда мы поднимались по лестнице, лицо рыжика заметно побледнело, а на лице появилась испарина. Заметив это, я тут же подставил ему свое плечо, а на слабые сопротивления и ворчание лишь отшучивался. И вот, добравшись до медпункта, я постучал в дверь. Никто не отозвался. Мы с Чуей переглянулись. И я снова постучал, только настойчивее. И снова никакого ответа. Немного толкнув дверь, мы обнаружили, что та не заперта. Зайдя в комнату, пропахшую лекарствами и морозным холодком, я осмотрел помещение. Никого. Но зато здесь были свободные кушетки и блаженная тишина. — Наверняка медсестра опять куда-то слиняла. Это тут частое дело, — объяснил я рыжеволосому, который сейчас, оперевшись на мое плечо, тяжело дышал. — И что же нам делать? Идти на урок? — недоумевая, спросил Накахара. — Да что ж тебя на уроки все тянет. Нет, так дело не пойдет. Сейчас я достану аптечку и буду тебя лечить! — хихикнул я. — Несмешная шутка, Дазай, — опасливо щурясь, ответил на мое заявление голубоглазый. — Так я и не шучу. Не беспокойся, я знаю, как обрабатывать раны. И знаю даже больше первой помощи. Думаю, о простом порезе или синяке я смогу позаботиться, — ответил я, вставая на стул на носочках, и вытаскивая аптечку из самой верхней полки шкафа. — Ну, тогда вся вина за неудачу будет лежать на Вас, доктор Осаму, — на это заявление мы оба засмеялись. Еле дотащив, кажется, десятикиллограмовую аптечку и положив ее рядом с кушеткой, я ожидающе посмотрел на Накахару. Рыжеволосый тоже посмотрел на меня. Минуту мы просто молча смотрели друг на друга, и потом Чуя не выдержав выпалил: — Чего? — Вообще-то жду, пока ты снимешь с себя верхнюю одежду, — невозмутимо отозвался я. После этих слов Чуя стал, в прямом смысле слова, как рак. Даже кончики ушей покраснели. — Зачем?! — Чтобы осмотреть и обработать все твои ранки, конечно же, — в этот раз я смотрел на Чую непонимающе. После этих слов Чуя засмущался еще больше, на этот раз не от действий Осаму, а от собственного хода мыслей. — Это… это… хорошо, я сниму, — смущаясь от того, как прозвучали его слова, еще сильнее. А до Осаму, сидевшего рядом, кажется, дошел весь смысл ситуации, в которой они пребывали. И после этого он тоже покраснел. Но не так сильно, как рыжик перед ним. Но заметно. Поспешив покончить со всей этой смущающей ситуацией, Чуя стал быстро расстегивать пуговки на своем жилете, и уже скинул его на белую простынь, как его тело вновь пронзила острая боль. И, не сдержав болезненного «ой», Чуя вновь поморщился. Увидев эту картину, Осаму подошел ближе к голубоглазому и добро усмехнулся: «Видимо, упал ты совсем не маленько, как говорил в начале, Чуя. Давай я тебе помогу, а то ненароком можешь ухудшить свое состояние лишними движениями.». После сказанного он начал расстегивать маленькие пуговички-бисеринки, на белоснежной рубашке, рассматривая каждую, стараясь не смотреть в лицо, до одури очень милого, сидящего перед ним Накахары. А тот, напротив, наблюдал за движениями шатена очень четко. Как его тонкие, изящные пальцы медленно расстегивали пуговицы, как сосредоточенный взгляд цвета коньяка следил за работой пальцев. Сосредоточившись, можно было услышать, как Дазай тяжело дышал. Но Чуя больше переживал о том, как на данный момент выглядел он сам: насколько его лицо красное? Насколько он часто дышит? Насколько быстро и громко бьется его сердце, выдавая своего хозяина со всеми потрохами? Закончив с пуговицами, Дазай осторожно снял рубашку. Белоснежная хлопковая материя легко соскользнула с белоснежной кожи. И тут, решив осмотреть тело, Осаму одеревенел. Это были не ушибы от простого падения. Это были настоящие следы от избиения. Многочисленные царапинки на локтях и множество синяков на груди, на животе и спине, будто от пинков и ударов кулаками. Тут же Осаму охватила внезапная злоба на тех, кто посмел сотворить такое с его рыжим чудом. Видимо, в его взгляде на секунду промелькнуло нечто страшное, так как Чуя еле заметно дернул Осаму за край рубашки. Это действие, кажется, немного успокоило шатена. — Слушай, Чуя. А где и как именно ты упал? При этих словах, румянец на щеках голубоокого исчез без следа, а на его место пришла болезненная бледность. — Я на лестнице навернулся случайно — промямлил тот, отведя взгляд. — А еще на этой лестнице были раскиданы камешки размером с детский кулак и ногу? И каким-то волшебным образом ни один камешек не задел твое лицо? — усмехнулся шатен. В комнате воцарилось молчание. Накахара смотрел куда угодно, но только не на Дазая. А Дазай в притык смотрел на Чую. — Чуя. — позвал голубоглазого шатен. — Да? — робко ответил тот. — Кто это сделал с тобой? — Я сам во всем виноват. — втянул в себя плечи и попытался укрыть ранки рубашкой. В этот момент шатен повалил его на кушетку, не дав возможности двигать руками. Склонившись к одному из, опять покрасневших ушей, парень прошептал: «Кем были те, кто поднял на тебя руку?» От такого Дазая у Накахары мурашки пробежались. Сейчас перед ним был будто совершенно другой человек. Не его Дазай. У его Осаму был теплый взгляд, а у этого во взгляде зияла лишь пустота. Будто глаза и вовсе были не настоящими, а кукольными. «Страшно, — промелькнула мысль тогда у рыжеволосого. — Страшно видеть такого Дазая». Жалостно всхлипнув, рыжий потянул руки за спину шатена, в надежде, что Осаму вновь станет прежним, и крепко и тепло его обнял, прижавшись лицом в шею кареглазого. Тело пробила мелкая дрожь. — Осаму, прошу тебя, стань прежним. Мне страшно. — тихо произнес тот с таким страхом и надеждой, что сам Осаму даже сначала опешил, но потом, взяв себя в рук, стал медленно успокаиваться и обнял в ответ, приняв сидячее положение. — Прости меня. Я вернулся. — грустно улыбнувшись ответил Дазай, начиная гладить рыжие мягкие волосы в успокаивающем жесте. После этих слов страх, промелькнувший в глазах голубоокого, стал постепенно рассеиваться. А Дазай все поглаживал того по макушке, нежно перебирая огненные пряди рыжих волос. — Эй, Дазай. — через некоторое время подал голос Накахара. — М? — Мне бы раны обработать — Ох, точно. Сейчас все будет в наилучшем виде. Не стесняйтесь и говорите доктору Осаму обо всех проблемах, что Вас в данный момент беспокоят. — улыбнулся Дазай. — Конечно же, доктор. Как уж без этого. Ведь передо мной сидит первоклассный специалист. — оба мальчика легко засмеялись. Атмосфера была разряжена и вновь наполнилась добрыми шутками и разговорами друзей. Когда длинные и изящные пальцы, как думал Чуя, обрабатывали ранки, Накахара болезненно шипел, а Дазай осторожно дул на только что обработанное место. Становилось легче. Обработав все ранки до последней, и даже проверив на наличие ранок ноги рыжика, и одев Накахару, Дазай успокоился. — Ну, вот и все. Ваше лечение закончено. — улыбнувшись, произнес Осаму. — Премного Вам благодарен, доктор Осаму — улыбнулся Чуя. А потом добавил: — Правда, большое спасибо, Дазай. — Я всегда помогу тебе, Чуя. Какова ни была бы ситуация.«Даю слово…»