Нерассказанные истории

      «Ты не виновен, Габриэль».       Мягкий голос судьи в очередной раз проносится в голове.       «Нам очень жаль, Габриэль».       Костяные руки в очередной раз начинают дрожать.       «Мы с самого начала знали, кто на самом деле убийца. Мы ждём его здесь».       К глазам подступают слёзы. Дышать становится гораздо труднее.       В зале суда, где ещё ничего не понимающий Габриэль стоял перед кафедрой, понуро, с надеждой смотря на едва заметно улыбающуюся судью, звучали слова, которые он так хотел хоть раз услышать за все тридцать восемь лет, что находился в тюрьме за убийство, которого не совершал.       «Мы приносим свои искренние извинения, Габриэль. За некомпетентность наших живых коллег».       Габриэль не встретил в зале суда никого знакомого. Ни того самого прокурора, что выносил обвинение и доказывал то, чего Габриэль не совершал. Ни адвоката, почти не заинтересованного в деле, ведь самому Габриэлю не хватило денег на хорошего юриста, того, что будет действительно пытаться доказать невиновность своего подопечного. Ни одного родственника или друга. Был только судья, несколько других представителей власти и тот парень, в убийстве которого его самого столько лет винили. И парень этот был едва ли в лучшем состоянии, чем сам Габриэль. Наверное, нелегко видеть, как за твою смерть расплачивается кто-то невиновный?       К глазам снова подступили слёзы и, кажется, к горлу должен был подкатить ком. Мотнув головой, Габриэль постарался избавиться от неостывших воспоминаний о своем прибытии в Мир Мертвых, о своем пересмотре дела об убийстве — которого он, опять-таки, не совершал, — и о своей внезапной свободе в этом ярком и странном мире. Где его не ненавидят, ни к чему не принуждают, ничего не заставляют делать, не бьют и не наказывают. Где перед ним чувствуют вину. Где самому Габриэлю от всего этого в высшей степени неловко.       — Следующая семья, пожалуйста!       Габриэль снова помотал головой. На негнущихся ногах он подошел к женщине за монитором, проверяющей, поставил ли кто фото желающего пройти в Мир Живых на офренду.       Офренда... Габриэль надеялся, что его семья всё-таки его не забыла. Не передумала. Не перестала верить в его невиновность. И хоть они уже много лет к нему не приезжали, не писали писем и не отвечали на его, он все равно надеялся. Он знал, что они живы, и надеялся, что они его не винят. И помнят.       «Следующая семья...» — пронеслось в мыслях Габриэля, и он нахмурился. На слушании по его делу не было никого из родных. И после освобождения он тут же побежал к мосту, даже не задумавшись поискать кого-то из своих уже в Мире Мертвых. И хоть после его смерти прошло всего несколько дней, стоило узнать о родственниках.       Габриэль невесело ухмыльнулся. Поднял глаза на женщину в форме. Скелетов было видеть всё еще странно, даже очень, иногда пугающе, но именно эта дама не страшила его как сам скелет. Больше всего Габриэль боялся услышать отказ.       Щелчок, похожий на звоночек открывшейся кассы в магазине, привлёк внимание Габриэля обратно к служащей.       — Ваше фото... Простите, я не понимаю, здесь явно что-то... — нахмурившись, задумчиво произнесла женщина. Габриэль видел отражение зеленого света на скелетном лице, но не мог ничего ни сказать, ни спросить, даже двинуться не был в состоянии. Все его мысли были заняты осознанием, что кто-то всё-таки поставил его фото.       Но в чем же тогда проблема?       — О! Простите, конечно же! Ваше фото на офренде вашей семьи, просто оно достаточно маленькое и по какой-то причине запрятано за остальными. Но оно там есть, поэтому вы можете пройти, конечно же! Простите за задержку. Приятного вечера!       Добрая улыбка. Габриэль едва смог выдохнуть. Едва смог улыбнуться в ответ и сдвинуться с места. Но выражение лица женщины резко сменилось, а вокруг раздался звук, похожий не на щелчок кассы, а на тюремный скрежет динамика перед захлопыванием решётки.       — Простите, но, кажется, ваше фото только что кто-то снял, — виновато произнесла женщина и повернула монитор к Габриэлю.       На экране зацикленные несколько секунд, где одна рука, мужская, бережно отодвинула фото его родителей и схватила за ней другое — фото самого Габриэля в небольшой картонной рамке с заметным оборванным краем самого снимка. Женская рука помоложе попыталась отдёрнуть мужскую, но та, мужская, всё-таки сдернула маленькое скрытое изображение молодого улыбающегося Габриэля.       Габриэль поднял глаза на женщину в форме.       — Значит, я не смогу пройти? — тихо спросил он.       — Мне очень жаль. Вы сможете пройти, если ваше фото вернут на офренду. Попробуйте, может быть, чуть позже?       Габриэль опустил голову. Развернулся и зашагал мимо очереди, чувствуя на себе жалостливые взгляды, однако думал он совершенно не о них. Неприятное осознание необходимости вернуться, когда все смотрят и, очевидно, жалеют, было настолько ничтожным по сравнению с беспокойством о том, что его фото необходимо было прятать и что убрал это фото кто-то явно не из числа тех, кого он помнил. Откуда там могла быть такая властная мужская рука, решающая, кому быть на офренде? Братьев ни у Габриэля, ни у жены не было, сыновей тоже, а родители никогда бы этого не сделали. Его родители всегда верили в него, всегда любили, а родители жены погибли много лет назад...       Габриэль поник ещё больше. Все мысли вытеснила одна-единственная, крутящаяся вокруг осознания: в его семье появился новый отец.