Мой бледный свет

Спустя несколько недель Смерть пришел ко мне. Уставший, похудевший, но спокойный и, самое главное, без своего идиотского балахона, садится прямо на пол. - Ого, что за смена имиджа? - спрашиваю я, не отрываясь от холста. - Мешал наводить порядок, - ухмыляется он. - Что, варлоки не устояли перед твоим обаянием и раздели тебя, рыжий красавчик? - автоматически в шутку флиртую, чтобы восстановить забытые за время последних событий традиции. - Я откупился от них одеждой и вернулся к тебе почти обнаженным, - он тоже рад вернуться к привычному тону. У меня самый ответственный момент, и, погруженная в процесс, я становлюсь серьезной, полностью забываю о чувстве такта и вообще конспирации. - Без рычага давления на тебя они ничего не могли, - задумчиво говорю я и осекаюсь на середине фразы. За доли секунды его удивление сменяется бешенством, а затем приходит боль, заставляющая его скривиться. Блять. - Ты смотрела. Тоска его голоса немедленно находит отражение в картине, и это последний штрих. Я кладу кисть и сажусь рядом с ним. - Не могу понять, почему ты сделал такой выбор. Хоть ты и старался поддерживать тут порядок, по большому счету, тебе всегда было наплевать на этот мир. - Варлоки хотели власти. Рано или поздно они нашли бы его, и пришлось бы либо отдать им на растерзание этот мир и, следовательно, все остальные, либо его. А так у меня есть хотя бы надежда на то, что его душа переродится где-то в другом месте, - он говорит сухо, как будто надеется пластырем напускного равнодушия исцелить рваную, кровоточащую, зараженную рану. Я встаю, дую на картину, чтобы краски быстрее высохли, снимаю с мольберта и отдаю ему. Опустив голову, он смотрит, как рыжий парень в черной мантии нежно отводит с лица стоящего напротив белую прядь волос изящным, наполненным тоской и любовью движением, а позади распускаются цветы фарфоровых яблонь.