***
Роза не угасает до сих пор. Она все такая же прекрасная и неувядающая. Хенвон смотрит на нее с трепетом. Он не привык испытывать достаточно продолжительное время подобные чувства. Он слишком привык к тому, что было в его жизни до Хосока, которого почему-то приняло его сердце. Да, сердце Хенвона приняло Хосока, теперь это было очевидно как никогда. И он не мог удержать рвущейся из него улыбки при виде этого цветка. Его собственные чувства не поддавались никакого вида контролю. Но, возможно, Че и сам не сильно протестовал этому. Теперь было очень важно душевное состояние Хосока. Было необходимо обеспечивать для него спокойствие и безмятежность. Откуда-то взялись силы на это и желание. Мысли о Хосоке. О том, какие у него теплые руки и какое у него доброе сердце. Какие у него ясные глаза весеннего бескрайнего неба, и какие у него искренние слова. В нем нет лжи и притворства. В нем вся красота чистоты и чуткости. Спокойному Хенвону стало еще спокойнее. Так, словно все само собой встало на свои места. Поджав колени к груди, Хенвон склонил голову в бок и снова обратил свое внимание на цветок. Че был уверен, что именно в ту секунду роза говорила с ним, говорила ему что-то, что мог передать только Хосок, который должен был вернуться с минуты на минуту. Уже вечерело. Наконец-то наступила осень. Теплая, солнечная, разноцветная и немного ветреная. Многолюдная и дышащая жизнью. Осень, в которую можно слегка приоткрывать окна и не замерзать. Радующая глаз и успокаивающая шуршанием засохших листьев при легком дуновении ветра. С редкими дождями и все-таки со слегка потускневшим солнцем. Хенвон слышит уже совсем близкие шаги и понимает, что совсем прослушал когда Хосок открыл своим ключом дверь. Банши оборачивается. В дверном проеме стоит Хосок с небольшим пакетом из, кажется, пекарни. - Привет, - улыбается он. - Привет, - кивает Хенвон. - Меня угостили булочками. Две милые девушки-ведьмы из пекарни напротив. Ты хочешь? - Хенвон не улыбается. Банши поднимается на ноги, захватывая цветок, чтобы поставить его на стол, а после опускает свои руки на плечи Хосока, заставляя того замереть. Он только собирался раскрыть бумажный пакет, как это случилось. - Ты знаешь причину по которой я появился? - Хосок медленно разворачивается, заглядывая в глаза Хенвону. - Нет, - тихо и честно. Хенвон не тянет. - В тот момент, когда умерла твоя мать, ты потерял свою самую главную любовь. И тогда ты, - руки банши начали медленно опускаться к груди Хосока. Его взгляд смотрел левее, а пальцы заботливо разгладили ткань кофты, прощупывая под ней яростно бьющееся сердце феи. Он сжал свои губы в тонкую линию и сосредоточился на ощущениях, передаваемые через ладони. - Тогда ты почувствовал одиночество. А ты очень боишься одиночества и оно доставляет так много боли. Я появился только потому что ты так сильно нуждался в том, чтобы кого-нибудь любить. Для меня все дни стали одним единым днем. Головная боль не давала жить и мне пришлось, хоть я и не хотел, найти тебя. Было не так трудно зайти в дом, где широко открыты двери, громкая музыка и никто никого не знает. Еще легче было найти тебя. Я не хотел тебя спасать, но спас. Ты мне не нравился. С одной стороны это больше случайность, чем что-то спланированное. Хосок громко сглатывает слюну и пронзительно заглядывает в глаза Хенвона. - Ты хочешь уйти? - Хенвон слышит как на улице образуется самый настоящий шторм. Ливень стеной, а ветер разрывает все на пополам. И Хенвон не сомневается. Глядя в глаза феи он говорит: - Нет. Я сказал все это как раз потому, что хочу остаться. С тобой, - казалось, голубые глаза Хосока начали слезиться, но он не проронил и единой слезы. Хенвон скользнул одной рукой выше, пройдясь кончиками пальцев по шее, заправляет короткую прядь волос за ухо, а вторая слегка надавливает на затылок, притягивая к себе. Хосок не сопротивляется, подаваясь вперед. Они целуются медленно, аккуратно и очень скоро стирают расстояние между собой. Хенвон бережно обхватывает лицо Сока подушечками пальцев, слегка приоткрыв глаза. Он видит Хосока так близко, как подрагивают его ресницы. Вон ощущает на своей коже слегка щекочущее неровное дыхание. Хосок дышит через раз, чтобы касаться его дольше и тягучей. Он прижимает к себе за талию, крепче сжимая руки. - Я очень рад, - выдыхает фея. И это значит то, что значит. Хенвон чувствует его радость, как сбивчиво бьется его сердце, как не хватает дыхания от волнения и перевозбуждения. Он действительно счастлив. И поэтому не может контролировать свои эмоции, побуждающие чувственно водить руками по телу Хенвона. Так, словно прощупывая и запоминая уже навсегда. Более смело и уверенно даже с некоторой претензией на властность. И его глаза сияют. Хенвону они кажутся бликами солнечных лучей на поверхности быстротекущей реки. В нем бьет жизнь. И Хенвон тоже чувствует эту радость. Она обволакивает его изнутри непривычным чувством заполненности и теплоты. - Я тоже, - честно отвечает Хенвон. И это неожиданно смущает его. Хенвон не привык говорить и чувствовать что-то подобное. И принятие этого было для него чем-то совершенно новым. Хосок с желанием поцеловал кончик его подбородка, едва ли задевая нижнюю губу. Чувства из него так и лились бесконечной рекой. - Теперь все будет хорошо, - несвязно промямлил Хенвон, ласково зарывшись пальцами в мягкие фиалковые волосы. - Все уже хорошо, - подхватил Хосок, утыкаясь носом в его плечо.***
Кихен рвано дышал. Весь окружающим его мир перед глазами был не более чем мутной картинкой, просматриваемой через какое-то уродливо-кривое стеклышко. Окружающие звуки не были чем-то большим, чем одной единой какофонией, в которой нельзя ничего отчленить. Все едино, грязно и невнятно. И оно оглушает и слепит. Кихен шел домой. Кихен шел на автопилоте, не воспроизводя никакой картинки в голове, не передовая никакого знакомого звука. Ноги в данном случае знали больше, чем знала его голова. Он чувствовал себя раздавленным и сломленным. Простуда взяла свое и его, в конце концов, вышвырнули на больничный. Он мог только сидеть на месте, глядя в одну точку, которой по факту не существовало. Думая ту мысль, которой на самом деле не было. В данном случае лучший работник стал никаким и добрый босс пожалел бедолагу-трудоголика, даже не подозревая, что жалость - это последнее, в чем нуждается Кихен. Его отсутствие какого рода мыслей неосознанно притягивало к нему что-то похожее на галлюцинации. Он чувствовал на внутренней стороне ладони чужие пальцы, а у затылка чужое дыхание. Иногда он забывался, закрывал глаза и продолжал этому развиться. Иногда резко выпрямлялся и принимался что-либо чистить или приводить себя в порядок. Руки, дыхание, губы, тепло, а на деле лишь собственное тело без тепла и, порой, бездыханное. Кихен шел с такой же идеально ровной спиной, как и обычно, но истощенный и пассивно-раздражительный. Его сердце билось то слишком тихо, слишком громко и неровно. Слюна во рту была с привкусом мерзкой горечи. Ноги и руки - ватные. И вообще, он не был уверен в том, что это тело по-прежнему оставалось его собственным. Была великая вероятность того, что это уже давно не являлось правдой. Тело вполне управлялось самостоятельно и Кихен не чувствовал его. Уже у своего дома он смутно заметил силуэт, но не обратил бы на него такого внимания, если бы его не заставили это сделать. Хенвон, засунув руки в карман и в темном пальто, подошел к нему плавно, но быстро. И не успел Ю что-то сделать кроме как сдвинуть брови к переносице, как Хенвон заговорил: - Я увидел этой ночь один сон. Думаю, ты, как никто другой должен знать его значение. В комнате с песочными часами, в которых песок янтарного цвета, на полу валяется стул, а через трубу перекинута веревка, завязанная прочнее некуда. На ней, будто на ветке, болтается один фрукт. Имитация. Всюду пальмы, ветер в комнате. У кое-кого глаза на выкате, звонит телефон, на нем двадцать-двадцать, но уже поздно. У Кихена резко появляется зрение. Эти слова пробивают слух, он все слышит и теперь чувствует свое исхудалое тело легче легкого. Рука сама тянется к телефону, на котором показывает без десяти восемь вечера. Он не понимает, как по памяти набирает нужный набор цифр. Он не уверен, что кто-то возьмет трубку. Он боится, что этого не произойдет. Тем временем Кихен купается в собственном холодном поту ужаса. Вся кожа покрывается мурашками, волосы на теле встают дыбом, в горле пересыхает, и трещинки на губах чувствуются как никогда болезненно. Глаза видят заходящее солнце и этот алый свет режет глаза. Он слышит запах ветра. В его глотке комом бьется сердце. Гудки все еще идут. А на фоне их воспоминания сами врываются в его голову. Небольшая комнатка, где стены разрисованы пальмами. Где вся комната похожа на пляж. Где на подоконнике стоят непонятно зачем и непонятно откуда песочные часы. Безвкусная комната, Кихен ненавидел ее за не монотонность, за ее красочность, за ее пестроту и стилизацию. Ему резали глаза эти пальмы. Почему обои не могут быть монотонными? Но сейчас... ...пока он слышал все голоса, звуки улицы и гудков, он понимал, что так сильно хочет видеть эту комнату снова. Видеть эти идиотские пальмы, голубой потолок - небо, видеть под ногами разрисованный паркет, что играл роль песка и воды под ногами. Видеть эту убогую кухню, ненавидеть ее, ненавидеть. Ненавидеть всем сердцем. Эту трубу. Через которую можно перекинуть веревку. Кихен видел веревку, но мысль оборвалась до того, как он увидел в петле тело. Его имя. Его возраст. Его ямочки. Его хип-хоп стиль в одежде. Его запах. Его смех. Его громкая музыка. Его голос. Его волосы. Его заляпанное зеркало над раковинной в ванной. Его подгорелая еда. Его многочисленные друзья. Его разрывающийся от звонков телефон. Его блеклые глаза. Его раздражающие губы. Его привычка не закрывать дверь в ванную. Его шутки. Его кровать. Его мечты. Он. Один он всюду. Его любовь к публичному проявлению чувств. Еще большая страсть, когда они наедине. Быстрые поцелуи, ловкие руки. Глаза неба, глядя на которое ты понимаешь, что кто-то там есть, но он тебе не поможет. Одна ванная на двоих, где вода льется через бортики ванной, когда одно тело наваливается на второе. Цветок, выдранный из клумбы. Орешки в общей тарелке, перемешанные с чипсами. Несвязанные слова и клятвы в вечной любви. Толстовка, оставленная в чужом доме - как единственная надежда-нить. И Кихен срывается с места, позабыв о Хенвоне, позабыв о том, что Чжухон так и не взял трубку. Крепко сжимая в руке телефон, всюду мигающий красный свет на перекрестках, сигналы машин в спину и далекие звуки мата. Кихен не помнит себя и не чувствует, несется со всех ног и обливается потом, что застилает глаза. Его сердце никогда в жизни не билось так быстро, ноги не горели из-за такого быстрого бега. Окружающий мир предстал перед его глазами в поразительно четкой картинке. Внезапно он заметил проезжающую мимо машину, за рулем которой сидел взрослый широкоплечий мужчина. И Кихен, должно быть, совсем лишился головы, когда кинулся на капот. То, что он остался жив - чудо. Резко затормозив так, что свист шин оглушил всех в радиусе десяти метров, мужчина злостно выскакивает из машины, стопоря тем самым движение. Но не успевает он обрушить всю свою ярость и негодование на лепрекона, как тот обрушивается на него сам, в буквальном смысле. Кихен хватает мужчину за плечи, крепко сжимая их. - Умоляю вас, помогите! Он умирает! Он умрет! Нужно спешить! Все что угодно, я дам вам все, что угодно! Прошу! Отвезите меня! Отвезите! - Кихен кричал так, как никогда в жизни. Он кричал, срываясь на некоторых славах и переходя на сип. Мужчина, вероятно, пребывая в культурном шоке, все-таки молча кивнул на переднее сидение автомобиля. Кихен в одно мгновение оказался на нем. Он быстро продиктовал адрес. И всю дорогу никак не мог успокоиться, глядя на время, что указывает дисплей телефона. Минута за минутой, они ехали слишком медленно для того, чтобы успеть. Телефон выпадал из мокрой руки многократно. Водитель так и не решался задавать вопросов, под конец поездки Ю суетился больше, чем в самом начале. Он судорожно повторял "быстрее" каждые тридцать секунд. Мужчина отвечал ему неуверенно и как бы извиняясь, что ехать быстрее не может, образовавшаяся пробка зависит не от него. Но стоило им выехать на нужную улицу, как Кихен чуть ли не на ходу выскочил из машины, не успев и слова сказать водителю. Несчастный еле успел притормозить. А Кихен, спотыкаясь о бордюр, бежал со всех ног. Легкие жгло, а глаза видели только скорейшие пути к дому. В руке телефона не было, он бы уже ничего не решил, Ю бы все равно ничего не понял. Паника. Ох, боже, он должен был вызвать скорую! Он должен был вызвать экстренную службу! Он должен был что-то сделать! Он должен был это сделать уже давно, но теперь поздно! Если он не успеет!,. о, как он ненавидел себя, как сильно ругал. Как он бежал, выжимая из своего организма резервные силы, которых, казалось, нельзя выжать. Как громко, часто и сбивчиво он дышал. Как захотел упасть, достигнув нужной лестницы, как споткнулся и чуть не пролетел через весь пролет, но вовремя успел схватиться на перила. Все лицо и тело горело, сгорало в пламени. В кармане ключи. Ох, у него до сих пор среди связки ключей находится тот самый. Он тот самый! Кихен раскрывает дверь в мгновение. У него нет голоса закричать, крик застывает в нем, так и не вырвавшись, когда его ноги из последних сил перебирают к кухне, минуя прихожую и две двери. Первое, что бросается в глаза - болтающаяся веревка на трубе. Нет. Опрокинутый стул. Все тот же. Они сидели за этими стульями, пили чай, завтракали или обедали, ужинали. Чай с ароматом цитруса. Ах, каким же вкусным он был... - Кихен? - раздается за спиной. Ю резко оборачивается, сразу же кидаясь на шею парня. Он обнимает крепко, так, что не вздохнуть и не выдохнуть. Так, что тот замирает от внезапности момента. Кихен слышит аромат его тела. Всегда ли он был для него таким притягательным? Всегда ли эти плечи были такими крепкими? Как давно Чжухон успел стать центром всей земли? Как давно он единственный может заставить Кихена чувствовать то... Он всхлипывает, продолжаясь цепляться за спину Чжухона, словно ему никак не ухватиться, а он падает. Он действительно падает, его ноги отказываются стоять после того дикого километража. Хон придерживает его, опускаясь вместе с ним на пол. - Что такое, Кихен? Что случилось? - он совершенно ничего не понимает. На его лице шок ни чуть не меньший. И ему кажется, что Кихен ранен, что у него что-то болит. Но не может посмотреть, потому что лепрекон не отстраняется. Крепкой хваткой вцепившись в тонкую ткань футболки. Словно очнувшись, Кихен принимается покрывать быстрыми поцелуями все лицо феи. Он целует его всего. Ли хватает его руки, крепко сжимая в своих и ловит губами его губы. Из глаз Кихена слезы льются градом, он все еще не может восстановить дыхание. Задыхаясь, он шепчет: - Почему ты не брал телефон? Что это за веревка? Почему этот стул?.. - и это самое прекрасное мгновение в его жизни, потому что именно сейчас Кихен начал его ценить. - Я люблю тебя! Я очень сильно люблю тебя, черт возьми! Ты - самое прекрасное, что было когда-либо в моей жизни! Прости меня! Я был виноват! Я виноват! Я очень сильно перед тобой виноват! Прости меня! Прости меня! Он плакал и не понимал отчетов Чжухона, терялся в ответных поцелуях и объятиях, но слышал его голос. Слышал голос и влюблялся заново, еще сильнее. . Мир внезапно стал прекрасным, а красный осенний закат за окном самым красивым, что Кихен когда-либо видел. Тогда, в его доме, он оттолкнул Чжухона от себя, но теперь прижимал так крепко, что было невозможно когда-либо отпустить. Ли гладил его спину, не понимая происходящего, но чувствуя внутреннее спокойствие. Он тоже был уверен в том, что теперь все будет хорошо.***
Хосок встретил Хенвона у двери. - Что-то случилось? - Нет, просто выходил подышать свежим воздухом. Сегодня хорошая погода, - Хосок задумчиво кивает. - Кстати, тебе от Кихена привет. - От Кихена? - Хосок удивленно вскидывает брови вверх. - Ты виделся с ним? - Случайно встретились, - кивает Хенвон. - Сначала он выглядел ужасно, но теперь... который час? - Хосок удивленно отвечает: - Половина девятого, - и тогда Хенвон слабо улыбается, еле заметно кивнув самому себе. - Да, теперь он счастлив. Думаю, это самый счастливый день в его жизни. - Вы опять поругались? - Хенвон жмет плечами. И этот жест кажется Хосоку несколько игривым? Банши слабо улыбается, проходя в дом. - Думаю, после сегодняшнего дня он захочет вспороть мне живот. - Да что случилось? - Хосок идет следом. Хенвон оборачивается, они остаются стоять в коридорчике между прихожей и кухней. Хенвон берет в свои руки руки Хосока и улыбается ему, прижимая ладони к своим щекам. - Я только что спас сразу четыре жизни. Возможно, еще больше. Как можно теперь считать банши убийцами? - Я не понимаю о чем ты, но я никогда не считал тебя убийцей, - глядя в глаза произносит Сок. - Ты не убийца. Хенвон кивает. - Я тоже никогда не считал себя убийцей. Но когда слишком часто слышишь об этом, начинаешь сомневаться в правдивости твоего мнения. Начинаешь сомневаться в себе. Хосок, теперь все точно будет хорошо. Хосок не понял о чем он говорил, но все-таки улыбнулся и кивнул. Все действительно будет хорошо.