It's been too hard livin but I'm afraid to die

Это слишком легкое и непродолжительное касание, которое приводит в замешательство обоих. Хосок тушуется. Он становится меньше, чем есть, внезапно одергивая ладони от плеч Хенвона как от огня. Его руки слегка подняты в жесте "я сдаюсь". Кажется, он просто забывает их опустить. Взгляд падает в пол. И он, вероятно, совершенно не знает, что ему теперь делать. Хосок просто стоит неподвижно на месте, и его ладони сами собой медленно начинают опускаться вниз. Хенвон не уверен, ему не достаточно хорошо видно, но похоже, что старший поджимает нижнюю губу. Для банши это, на самом деле, не было великой неожиданностью. Он прекрасно знал, что Хосок думал о поцелуях с его участием слишком часто. Единственной внезапностью для Хенвона было то, что он, как обычно это случалось, в данном случае не почувствовал ничего предупреждающего. Не было ни одной кричащей мысли от Хосока, совершенно ничего. Наверняка, для Хосока это произошло даже больше неожиданно, чем для самого Хенвона. Потому что теперь несчастную фею так и захлестывало эмоциями. Он съедал себя живьем, давя чувством стыда, страха, неуверенности и раскаяния. И это было настолько искренне, настолько сильно и до смешного влюбленно, что Хенвон, поддавшись первому же ощущению с опозданием буквально в три секунды(самых долгих для Хосока секунды) положил две свои ладони на напряженные и сжавшиеся плечи Хосока, заставив фею резко поднять голову. В его глазах было так много вопросов, так много надежды, недоумения и, о боже, влюбленности, что это лишь подтолкнуло Хенвона на дальнейшие действия. Он приблизился к Хосоку, слегка наклонившись вниз, и оставил свой след на его губах. Это произошло в точности так же, как и несколько секунд назад. Легко и непродолжительно. Хосок смотрел на лицо Хенвона широко открытыми глазами. Ему было слишком тяжело поверить, слишком сильно билось сердце в его груди. В считанные секунды сквозь него прошел нескончаемый поток сомнений и страхов. В это короткое время Хосок словно прожил целую жизнь. И она оставила на нем глубокий отпечаток непосильной тяжести. Ему внезапно стало так плохо и больно, он вспомнил, что не так давно умерла его мама, вспомнил, что в случае чего окажется совсем один в пустом доме. Он увидел знакомый и привычный маршрут от дома до работы. Он увидел, как идет по этой дороге один. Он увидел свою уютную кухоньку в совершенно опустошенном состоянии, он увидел, как завтракает в одиночку. Он увидел самого себя, сидящего на краю кровати при свете одного лишь прикроватного светильничка. Увидел одну пару обуви в своем коридоре, увидел одну щетку в стаканчике ванной, одно полотенце и одни домашние тапочки. Дом стал больше и холоднее. Хосок вспомнил ту самую боль утраты и она ударила по нему с новой силой. Он вспомнил, что на этой земле он - единственная собственная кровь. Больше нет его крови. Он увидел себя совершенно одного. По дороге на работу. Дома. В каждой комнате и в каждом времени суток. В каждом дне недели и в каждое время года. За несколько секунд произошло многое. Мысли и чувства старшего били Хенвона ничуть не слабее, чем самого обладателя. Хенвон понял каждый оттенок абсолютно каждой эмоции. Он ощутил Хосока куда сильнее, чем это было до того. И ему самому захотелось его поцеловать. Хенвон снова наклонился к Хосоку. Его руки обвились вокруг плеч старшего, а губы вновь прильнули к губам. И внезапно это оказалось слишком чувственно. Такой чувственности Хенвон не ожидал от самого себя. Его сознание не поспевало за собственным телом и эмоциями, которые им двигали и заставляли обнимать Хосока все крепче. Шин, с оцепенением заставшего врасплох, увидел как красиво подрагивают ресницы Хенвона. Он почувствовал, как руки банши смыкаются за его спиной и их грудные клетки оказываются прижатыми друг к другу. Губы с таким чувством медленно целуют его. До этого он знал лишь мамины любящие поцелуи. И, конечно же, они в корне отличались от того, что был между ним с Хенвоном. Его никогда не целовали в губы, до появления Хенвона Хосоку никогда раньше не хотелось кого-то целовать. И он, находясь рядом с младшим потому не всегда до конца понимал то, что испытывал к нему и чего хотел на самом деле. Но теперь он понимал, что именно это ему и было нужно. Он хотел поцеловать Хенвона. Он очень хотел. Очень сильно. А теперь Хенвон целует его, не отталкивает, а наоборот сам притягивает ближе к себе. И, о боже, как много в этих прикосновениях того, чего Хосоку раньше не доводилось проживать. Это было абсолютно новое, непривычное, но отчего-то заставляющее испытывать облегчение чувство. Хосок увидел, что в стаканчике на раковине стояло две щетки. На столе стояло по два столовых набора. В коридоре была еще одна пара обуви. На чужих дорогах были не только следы от его подошв. На этих дорогах был еще один след и почему-то, глядя на него становилось спокойно. Хосок увидел, что, возможно, рядом есть кто-то еще. Есть не только он один в этом доме. Чья-то тень стоит за каждой дверью и каждым деревом, чье-то присутствие в доме и на дорогах. Глаза Хосока закрыты. Его нижняя губа слабо дергается и Хосок, совершенно не зная о том, как правильно это делается и существует ли какой-то правильный способ чтобы поцеловаться так, как нужно, отвечает на касания Хенвона. Его руки обхватили спину Хенвона, возможно, даже сильнее, чем руки банши. Они не торопятся, пробуя друг друга. Пальцы Хенвона постепенно перебираются ближе к лицу Хосока, чтобы было можно коснуться его еще, пройтись кончиками по розовым щекам, ощутить тепло и мягкость кожи. Чтобы в конечном итоге зарыться в фиалковых волосах. Хосок млеет от ласковых поглаживаний. Хенвон гладит его по голове, массажными движениями перебирая пряди волос. Старший втягивается, действуя наугад. Руки угловато и неуверенно водят по спине Хенвона, то поднимаясь, то опускаясь вниз. Он думает только о том, какие же у банши мягкие губы. Они такие теплые и... он просто не знает, как описать их. В его ответах все больше нежности и Хосоку становится все тяжелее оторваться от Хенвона. И ему страшно подумать о том, что будет после того, как они отстранятся друг от друга. Но ровно в этот момент Хенвон целует его в уголок губ, создавая хаотичную дорожку из легких поцелуев по всему лицу Хосока, еле приоткрывшего глаза. Он целует щеки, скулы, в кончик носа и переносицу. Целует в виски и лоб. Хосок ловит его лицо в свои ладони, сам того не замечая, зачем-то привстает на носочки и заглядывает в открывшиеся глаза Хенвона. И в этих глазах он видит доброту. В них то самое тепло слегка полуостывшего горячего шоколада, который как-то принес ему в постель Хенвон. В них тепло всех услышанных историй о создании мира. В них Хосок видит тот самый день своего пробуждения, когда мог уже никогда не открыть глаза. В них его чувства и в них куда больше ответа, чем ему казалось. В них сам Хосок. Нижняя губа невольно поджимается, а из глаз огромными каплями начинают капать слезы, быстрыми дорожками стекая по порозовевшим щекам. Хосок крепко обнимает тело Хенвона, утыкаясь лицом в его грудь. И Хенвон, удивленный резкой сменой настроения Хосока, крепко прижимает его к себе, целуя куда приходится. Он чувствует свое сердце, бьющееся как безумное. Он чувствует, что абсолютно не властен над ним. Плечи феи подрагивают, он беззвучно выдыхает раз за разом, выпуская лишь слишком много воздуха. Больше, чем он берет. - Все хорошо, - Хенвон не узнает своего голоса и не узнает всего себя. Он пытается как-то утешить Хосока, но он безутешен. Он заставляет наклоняться к себе ниже, заставляет гладить его и обнимать крепче, он заставляет отдать ему все сердце Хенвона. Хенвона, не привыкшего все это ощущать. Он никогда бы не мог подумать, что его так сильно будут рвать слезы Хосока. Это было больнее, чем можно было представить. Он никогда раньше не видел слез феи и был не уверен в том, что не отреагировал бы так же. Но теперь это было неважно. Ему стало абсолютно все равно на то, что Хосок - фея. На то, что все его чувства - лишь результат чар Сока. Широко раскрыв глаза, Хенвон так и стоял, поглаживая трясущуюся спину, чувствуя под своими руками чужую жизнь как никогда отчетливо.

***

Кихен усердно проверяет все отчеты по три раза, концентрируя все свое внимание на них. Когда остается еще время до конца рабочего дня, он тщательно протирает свое рабочее место, создавая на нем безупречный порядок, когда казалось, что чище уже быть просто не может. Каждое действие воспроизводится им автоматически. Внутри пусто с тяжелыми нотками горечи. Кихен походит на всего лишь оболочку без содержимого. Он чувствует собственное сердцебиение, пульсацию тела и то, как при дыхание еле заметно поднимаются и опускаются его плечи. Начальник - серьезный взрослый мужчина-оборотень, хвалит Кихена за хорошую и усердную работу, но просит немного передохнуть с документацией, которую лепрекон вот уже третий день порывается взять с собой домой. Он говорит, что очень доволен продуктивностью, но все-таки переживает за состояние своего персонала. Говорит, что цвет лица Кихена стал каким-то нездорово желтоватым и под глазами появились синяки, и что он просит Ю как одного из самых ценных своих сотрудников поберечь свое здоровье. Кихен кланяется и уходит домой с пустыми руками. Он уходит в пустой дом. В идеально чистый дом, где весь оставшийся вечер лепрекону предстояло наводит еще больший порядок. Вымывать все химией, пахнущей лимонной свежестью. Мыть сверкающие окна, плинтуса, надраивать кафель в ванной. Все дни становятся одним долгим и бесконечным днем. Поэтому так тяжело вспомнить, что происходило вчера, а что сегодня. Кихен трет свою кожу под горячими струями душа, оставляя красные следы. Пары, исходящие от воды вызывают головокружение, но Ю не остановиться. И даже когда он выбирается из ванной, ему не хватает сил надеть на себя что-нибудь из одежды. Первое время он отрешенно лежит на холодном идеально вымытом полу. С него стекает вода, от розового тела идет пар. Головокружение не заканчивается, в висках долбит, а в ушах слышится тяжелый стук сердца. Дыхание учащенное, но такое хрупкое, что в любую секунду может прерваться. Ребра, выделяющиеся под тонкой кожей, слабо раздвигаются. Позвонки заметны более отчетливо, чем раньше. Мокрые волосы прилипли ко лбу и тонкие струйки стекают на пол. Если бы у Кихена не было бы гордости или чувства собственного достоинства, он бы наверняка сейчас жалел себя и думал о том, какой же он все-таки несчастный. Но Кихен так не думает. Ему проще не думать ни о чем, чем позволить себе хотя бы несколько секунд жалости к своей персоне. Поэтому нет, никогда. Никаких сожалений и никакой жалости. Кихен отказывается от этого, Кихен не принимает. Он поднимается на ноги, когда головокружение едва ли отступает и идет к кровати. Упав на нее, абсолютно обнаженный, он так и засыпает, ну а после уже встречает новый день, похожий на предыдущий. Выходной день он забывает о том, что не нужно идти на работу. Вспоминает Ю об этом только пройдя пару метров от дома. Этот пасмурный и холодный день проходит для него в звенящей тишине с кружкой чая за кухонным столом. Дом не выглядит домом, в котором кто-то живет, все идеально и пусто. Ю продолжает незаметно для самого себя избавляться от мебели, разоряя комнаты. Когда в один из вечеров в его дом заходит Хосок, мягко улыбаясь ему, первое, что говорит Кихен - это: - Я не пущу этого и на порог своего дома, - разумеется, речь идет о стоящем за спиной Хосока Хенвоне. Улыбка мгновенно спадает с лица старшего, руки, в которых он держит горшочек с розовыми пионами, слегка опускаются, а в глазах растерянность и грусть. Зато Хенвон начинает улыбаться. - Кихен, ты совсем не здоров, - тихо произносит Хосок, протягивая руку ко лбу парня. Ю отшатывается от нее как от огня, хмурясь. - Я тебе рад, Хосок. Но его чтобы в моем доме не было. Или лучше уходите оба, - прежде чем Хосок успевает окончательно расстроиться, на его плечо аккуратно опускается ладонь Хенвона, заставляя фею обернуться назад. - Я пойду погуляю пока. - Но... - Все хорошо, - и, напоследок улыбнувшись, разворачивается. Кихен закрывает за Хосоком дверь. - Это для тебя, Кихен, - старший протягивает лепрекону горшок с цветком. Ю небрежно окидывает его взглядом, быстро кивает и принимает его из рук феи, заставив себя улыбнуться. - Спасибо, Хосок, - но в голосе его все еще слышно хоть немного любви. Они проходят в кухню. Старший присаживается, а Ю принимается суетиться, выставляя все, что есть на стол, включив чайник, чтобы тот закипятился. - Ты простудился, Кихен? - Нет, все хорошо. В последнее время, возможно, я работал немного больше, вот и все. - Твой лоб был очень горячим. Я думаю, тебе нужно прилечь. Давай я укрою тебя одеялом и буду с тобой, пока ты не уснешь? - Раньше бы это могло очень сильно разозлить Кихена, но в этот раз подобная наивность даже рассмешила его. Уголки губ обреченно вздернулись вверх, он, слегка наклонившись вниз, беззвучно усмехнулся, потирая уставшие и раздраженные глаза. - Ну почему ты такой? - И прозвучало это не как вопрос. Это прозвучало как утверждение. Хосок чувствовал внутреннюю боль. Ему было очень тяжело смотреть на Кихена в таком состоянии. Он привстал и, сократив расстояние в два шага, обнял его горячее тело. - Ты всегда трудился на износ, не жалея себя. Кихен, я твой друг, - и ладонь принимается мягко поглаживать спину, ощущая кожей сквозь тонкую ткань водолазки ребра. Он так сильно похудел. Его лицо так сильно осунулось и посерело. Глаза выглядели уставшими. - Ты - мой единственный друг, - тихо произносит Ю, принимая объятия. - Ты всегда им был. Никому я больше не мог верить. Я верил только тебе, Хосок. Когда ты заболел, я... - и не смог продолжить. Но Хосок все понял. Он, обладая сверхчувствительностью к чувствам других, все и без слов прекрасно видел. Тогда он заставлял страдать Кихена. Буквально месяц назад Хосок умирал прямо на его глазах. Но теперь Кихен умирал на глазах Хосока. И пусть лепреконы не способны подобно феям умирать от сильных и продолжительных депрессий и грусти, они вполне могут умереть от истощения. В их силах очень долго и серьезно болеть. И Кихен уже болен. Но Хосок даже не знает из-за чего. Его слова, произнесенные только что, так глубоко задели и сделали еще больнее. - Кихен, пожалуйста, идем, я уложу тебя. Принесу горячий чай. Пожалуйста, не отказывайся от моей заботы. Ю поддался Хосоку и его красивым глазам. И почему в окружении фей всем становится хорошо? Пока Кихен расстилал для себя постель, в комнату вошел Хосок с подносом, на котором стоял горшочек с цветком и кружка чая. - Я принес его для тебя. Пионы очень домашние цветы. Они оберегают дом и вносят в него больше уюта. - Ты вернулся на работу? - Да, уже как три дня, - Кихен укладывается на кровать, он чувствует как кожа покрывается мурашками от холода постельного белья. - Молодец. Хосок присаживается на край кровати и ставит поднос на колени Кихена. Тот медленно выпивает содержимое в тишине. - Этот цветок очень красивый. Как о нем нужно заботиться? - Никак, Кихен. Это он будет заботиться о тебе. Я сказал ему, чтобы он заботился о тебе. Ты не почувствуешь никакого дискомфорта, но он выполнит свою работу. Однако тебе придется любить его в ответ. Цветы увядают, когда их не любят. Кихен лишь кивает. Он вполне ожидал, что Хосок скажет что-то подобное, они знакомы не первый и день и произнести это было вполне в его духе. Как только лепрекон допивает чай, Хосок ставит на прикроватную тумбу поднос и, вернувшись, тепло укутывает его в одеяло, крепко обнимая тело Кихена, забравшись на кровать. Кихен ничего не говорит о том, что нельзя забираться в повседневной одежде на чистое постельное белье, но очень активно думает об этом первую минуту. Ему сдавливает сердце от подобного отношения. - Давно-давно лепреконов возненавидели все существа, - тихо начал Хосок. - Они завидовали крепким и теплым их домам. Завидовали богатству, которое они прятали. - Хосок, не надо. Я не верю в это, правда... - но Хосок не остановился. - Говорили, что они закапывали огромные горшки с золотом недалеко от своих домов, но сколько бы не было желающих отыскать хотя бы один горшок, никому этого так и не удалось. Дома уничтожались остальными существами, имя которым люди. Они убивали лепреконов целыми семьями, вытесняя их из своих лесных домой, даже из лесов. Их не любили за то, что человек не имел этого и пожелал так, чтобы этого не имел никто. На самом деле, не существовало никакого золота. Никогда. Это были всего лишь сказки, которые сочинил какой-то маленький и мечтательный лепрекон. На самом деле, единственное, что действительно имели лепреконы - это добрые сердца, хозяйственность и любовь к своей семье. Эти существа погибли просто так. Сейчас их осталось совсем мало и, возможно, теперь они не такие открытые и гостеприимные как раньше, но в них бьются все еще добрые сердца. Так рассказывала моя мама. Своей маме я верю, Кихен. - Ты думаешь, что все мы вышли из одного большого леса? И как только последнее существо покинуло его, на его месте появился бетонный город? - Обессилено спросил Ю. - Я думаю, что в этом намного больше правды, чем тебе кажется. - Мифические истории, в которых есть какие-то там "люди", не обладающие никакой способностью - это не совсем то, что кажется мне правдой. - Я верю в это, Кихен. Я хотел рассказать тебе историю, потому что мне всегда нравилось, когда истории рассказывали мне. Я до сих пор слушаю их. И пусть они повторяются часто и новых я уже практически не слышу, это не так важно. Зато я знаю каждую хорошо. В них во всех есть немножечко правды. Иначе бы я не заговорил с тобой еще в школе. И мы не стали друзьями. Кихен ничего не смог ответить, да и сил на это в себе не чувствовал. Он, прикрыв глаза, подумал, что только недолго подержит их закрытыми, как наконец-то уснул крепким сном.