***
— Как прошла встреча с братом? Голос Дженни хриплый и даже немного замученный, что, в принципе, было довольно логично. Только что они с Намджуном закончили разбирать новые темы по высшей математике. Хотя это и разбором назвать было сложно. Намджун снова где-то упал и заработал вывих лодыжки с недельной прогулкой по квартире, а Дженни полностью погрузилась в роман со своей кроватью на несколько дней после усиленной зубрежки. И стоило этим двоим пропустить пару дней, как профессора будто с цепи сорвались с новыми темами. Но преподаватель высшей математики превзошел сам себя. Так что теперь им приходилось разбирать новые темы по конспектам ЮнгиЛучшегоХенаНаСвете на квартире у Намджуна. Ким уже благополучно спал на полу в кухне, потому что там тепло, да и к холодильнику близко. Сама же Дженни стояла на балконе, выдыхая дым в шумный мегаполис и стряхивая пепел куда-то в низ, где уже давно все поглотила ночь. — Нормально. Ты представляешь, у Тэяна выпал первый молочный зуб. Он теперь шепелявит еще сильнее. А ведь мальчишки то всего четыре, но ест мелкий за двоих сразу, — приглушенный смех пробирается через динамики, и как будто наполняет балкон своим уютом, а Дженни становится уже не так холодно, — Янга собираются повысить. У них кто-то сверху на взятке попался, так что его старшего инспектора перенаправили на освободившее место, а Янг, как инспектор, может быть назначен на эту должность. Боже, он так радовался, как будто Туен ему второго ребенка собралась рожать, — гул машин заглушает смех Юнги. Все-таки он был рад, что нашел время для встречи с семьей своего брата. С его единственной семьей, помимо их маленького братства альф, как их прозвали в институте. — Боже, Джун так храпит, как будто уже успел где-то выпить без меня. Он оккупировал всю кухню, хотя единственно, что он может приготовить - рамен, — Дженни тихо смеется, позволяя ночному воздуху поглотить выпускаемый дым, — если он, конечно, не захочет повторить инцидент с той сковородкой. Они находятся в разных частях города, каждый из них прокладывает свой путь, просто один идет вдоль оживлённой трассы, слушая, как сигналят машины, а другой вдоль балкона, наслаждаясь тишиной жилого района. Но в данный момент перед глазами обоих Намджун в тапках-зайцах и домашних штанах, которые когда-то были белыми, по крайне мере, до того момента, как они по своей ошибке доверили ему приготовление спагетти. Он их сжег. На сковородке. Спагетти. Сырые спагетти, чтоб вы знали. А потом сковородка взорвалась. Тогда Юнги впервые бежал так быстро за огнетушителем, а Дженни была на грани истерики, где-то между непрекращающимся хохотом и крикам о помощи. А Намджун просто плакал. Им тогда было где-то по 19, но эта история буквально возглавила топ совместных воспоминаний. — Я помню, как он рыдал потом над ней, — возможно сейчас Юнги ухмыляется, возможно, немного злобно. — Ты ему после этого две новых подарил, а он перекрестился и выкинул их, — возможно Дженни тоже ухмыляется, возможно, тоже немного злорадно. Под разговоры о светлых моментах прошлого, сигарета медленно превратилась в окурок и кинула в густой непроницаемой темноте улицы. На пальцах Дженни остался запах пепла, на футболке дыма, но ей все равно. Дверь балкона открылась, все те же тапки-зайцы коснулись ледяного пола. Теплые и большие руки обняли со спины, притягивая к себе, для того чтобы поставить подбородок на плечо. — Меня обсуждаете, негодники? — в совершено привычном жесте утыкаясь носом в мягкие волосы и вдыхая запах приближающего дождя, в шутливой манере бурчит Намджун. Он чувствует запах сигарет и ворчит что-то о вреде курения, пока находит идеальную позицию для своей головы на плече Дженни. Та лишь закатывает глаза на его негодования, позволят себя обнять и сама расслабляется в его руках. — Господи, избавьте меня от ваших гейских замашек. Я их даже через трубку чувствую, — Юнги выдыхает тихо «бэ», но сам хочет оказаться на каменном балконе вместе с друзьями. Ему хочется, скорчить лицо, хочется дразнить Намджуна за его любовь к объятьям, и скорее всего, обидеться, когда Ким вспомнит про страсть Юнги к мягким игрушкам. Даже если они альфы, они имеют право на то, чтобы быть мягкими с дорогими людьми. Да вот только дверь его подъезда уже перед носом, а ноги ужасно гудят после вечерней прогулки, хотя сегодня он даже не бегал по излюбленному парку. Так что у него остаются силы толька на то, чтобы благополучно добраться до своей квартиры. Хихиканье Дженни буквально мягкой волной окутывает Юнги, и на самом деле, он все еще удивляется тому, что не влюбился в нее. Но О Дженни альфа, чистокровная и немного жестокая альфа. Она смеется с друзьями, обнимается с ними, пьет молочный коктейль за просмотром Железного человека и хихикает ужасно мило. Но черт подери, не переходите ей дорогу и не трогайте ее друзей, потому что она беспощадная, когда дело заходит о ком-то близком. Да и то, как она говорит, как молчит и даже просто смотрит, всегда показывало ее принадлежность к роду альф. А Юнги не собирался становиться геем, хотя часто и шутил про взаимоотношения его лучших друзей. — А ты так сильно хочешь присоединиться к нам? — голос Наджуна лениво раздается в динамике, тот все еще зевает после своего недавнего пробуждения, и даже слышно как он причмокивает где-то около телефона Дженни. А в это время запах сладкого попкорна и пороха впитывается в свободную футболку О. — Фу, идите вы, — на этот раз он все-таки морщит нос, хотя в его пустой квартире этого никто не видит, — Я уже дома и ужасно устал, так что собираюсь спать. Но даже не надейтесь, что я забыл о завтрашней встрече, потому что мы должны будем повторить все то, что вы сегодня так старательно учили. Он ухмыляется, представляя замученные лица друзей, и даже не скрывает злорадный смех. — Мин Юнги, ты деспот. — И я тебя люблю, Дженни. — Боже, еще мы страдаем гейскими замашками. — И тебя я тоже люблю, Джун. Все, спокойной ночи. — Спокойной./Сладких снов. — Поругай Дженни за курение, — это последнее, что говорит Юнги, последнее слово всегда за ним. Вызов сбрасывается, и последние гудки раздаются в динамике. Дженни устало потягивается, размашисто взъерошивает волосы Джуна, и направляется в ванную. Она хочет сбежать с каменного балкона. — Что-то случилось? Не выходит. Дженни ощущает спиной изучающий взгляд Намджуна, как будто тот ищет какой-то подвох в ее поведение. Ким славный парень, милый и до жути любящий, но он видит, всегда видит все на сквозь. А еще он помнит — Дженни не курит просто так, никогда не курит просто так. Тонкие пальцы сживают ручки двери почти так же, как зубы сжимают нижнюю губу. — Мама звонила, — голос больше не дрожит как в детстве. Теперь она взрослая девушка, которая может сдерживать свои эмоции. И она сделает это, потому что никто не вправе рушить ее внутреннее спокойствие, — я в порядке, — вдох выдох, она разворачивается, и в глазах Джун видит, она и в правду в порядке, по крайней мере сейчас, — а вот Юнги точно нет. Ты ведь слышал? А Намджун слышал. Голос друга дрожал, когда он в шуточной форме признавался в любви. Они знают, что это значит. Они это уже проходили. Теперь он смотрит на город, погруженный в темноту. Возможно, он ищет взглядом квартиру Юнги. Потому что уверен, что тот не спит, что тот снова зависает в своей самодельной студии, потому что знает, что только так Юнги успокаивается. Кто-то курит, чтобы отпустить весь негатив как Дженни, а кто-то выпускает его в песни, превращает его во что-то живое, возможно даже более живое, чем сам Намджун. Обычно так делал Юнги. — Скорее всего, он опять вспоминал. Дженни тихо ругается под нос. Ей страшно за своего друга, ей действительно страшно за него. Но она знает, что не сможет помочь. Осознание этого всегда висит тяжелым грузом на ней. Ее собственная беспомощность бесила до чертиков. Но гнев не поможет, никогда не помогал. — Как думаешь, он когда-нибудь прекратит мучить себя? Прекратит вспоминать? Намджун смотрит в серые глаза Дженни, всматривается в самую душу, ищет там что-то. Но не найдет, они оба знают, что не найдет. Этого нет в их глазах, только в глазах Юнги, только в них можно увидеть то самое сожаление, ту вину, что он тянет за собой черной дорогой срывов, слез и гребаных грязных денег. Хотя последнее вроде как должно быть на их совести. Вопрос повисает в воздухе, разрушает весь тот уют после недолгого разговора. Он буквально давит на них, превращаясь в нечто ужасное и тянущее где-то между ребер. Неприятное ощущение не покинет их сегодня, возможно завтра, но только тогда, когда перед их глазами будет Юнги со своей безумно прекрасной улыбкой. Только тогда они поверят, что все еще хорошо, что все еще может быть хорошо.***
Часто, в голове Сокджина возникает мысль, будто все вокруг него большая ошибка. Что все должно быть не так. Должна быть семья, любящая мать, которая все поймет, отец, который научит верить в себя и защищать свою честь. Возможно, чуть позже должна была появиться уже своя семья, где он будет заботливым отцом-альфой, где у него будет красавица жена-омега и скорее всего дети, которые будут отражением правильной любви. Но что, если сам Ким неправильный? И что, если из-за его неправильности, все не так как должно быть? Его детство было прекрасным. Мама гладила его по голове и покупала ему молочный коктейль раз в неделю, скорее всего именно из-за этого он их так сильно любит. Отец подбрасывал его в воздух и учил быть самостоятельным. Его детство пахло теплотой и заботой, его детство было наполнено любовью его родителей. Ох черт, как же он любил эти воспоминания. В тот вечер шел дождь. Небо окрасилось в прекрасный серый цвет, запах мокрого асфальта был везде, он словно стал плотным материалом, заменяя кислород собой. Это была его любимая погода, и даже после того дня не прекратила ею быть. Его мама часто шутила, что у его истинного омеге скорее всего будет запах дождя. Нет, мама, не будет. Это странно, но он запомнил, как воздух стал тяжелее, как исчезла улыбка с губ его матери, которая как обычно встречала его после школы, как ее голос дрогнул, когда она звала отца в коридор, как падая с волос, капли дождя разбивались о его щеки. Возможно, он поступил опрометчиво, надо было подготовить родителей, надо было сказать это в один из вечеров у телевизора. Но тогда ему было всего лет 16, он был юн и немного наивен, так что вывалил всю информацию прямо с порога, даже не разуваясь. Ким Сокджин любит себя, он принимает себя, но его родители не смогли принять тот факт, что их сын-альфа может любить альф. И именно тогда разрушилось все то, что должно было быть.