Пролог
11 апреля 2018 г. в 16:00
Со стороны коридора не переставая доносились приглушённые голоса. Не связанные между собой обрывки слов и фраз, вырванные из контекста, беспорядочно гуляли в воздухе. Мужчина долго пытался их различить, прикрыв глаза и навострив уши, но жужжание люминесцентных ламп в комнате для допросов не давало ему полностью сосредоточиться. Накалившиеся до предела источники света не прекращали глухо трещать, в попытке осветить крошечное пространство. Ламповая мощность была настолько мала, что комната давно канула во мрак.
Проведя рукой по взъерошенным волосам, мужчина выругался. Его арестовали больше двух недель назад, но всё ещё держали в камере, не предоставляя право на адвоката. Главный следователь Юн и прокурор Кан, не давая встретиться ему со своим защитником, пытались как можно дольше оттянуть, как им казалось, беспроигрышное для них дело. Силки были расставлены. Хищники были пойманы. Однако даже очутившись в стылой камере, он всё ещё верил в то, что деньги и власть выше любых созданных для нищих законов. Хотя сейчас эти грёбаные бумажки играли не на его стороне.
Застряв в четырёх стенах, он догадывался, что его главный обвинитель сделает всё, чтобы оспорить его право на нормального юриста. Подкупит, запугает, подделает адвокатскую лицензию, а потом вывернет всё так, будто бы сторона защиты сама нечиста на руку, и всё это может произойти в самый последний и решающий для него момент, когда он будет сидеть на скамье подсудимых. Он догадывался, что не сможет воспользоваться услугами своего собственного адвоката: в этом случае ему придётся довольствоваться государственным защитником, которым точно окажется какой-нибудь паршивец, слепо следующий за дудкой своего Крысолова. Мужчина ещё более нервно двумя руками зачесал волосы назад, отчего металлические кольца наручников, встретившись, издали противный скрежет. Ему не хотелось, чтобы адвокатом оказался какой-нибудь взрослый неудачник с проплешиной на голове, нигде толком не преуспевший и не выигравший ни одно серьёзное дело. Хотя с большей вероятностью он мог предположить, что им окажется какой-нибудь тщедушный студентишка, только получивший свой долгожданный диплом и радостно пускающий на него свои слюни.
Уже скоро должна была начаться опасная игра. Настолько опасная, что парой трупов тут точно не светило отделаться. Закрыв глаза, мужчина представил, что если бы у него сейчас был пистолет, он давно бы уже расправился со злосчастной лампой, неудачно испускающей бледно-голубой свет, а потом последовала бы очередь конвоира и других несчастных людишек, бродящих по узкому тюремному коридору.
Вытянув ноги и откинувшись на неудобном стуле, заключённый задрал голову. Рассматривать грязный потолок с жёлтыми разводами не хотелось, но за прошедшие сорок минут, что он провёл в одиночестве, зелёные стены с облупившейся краской успели ему несказанно надоесть. Браслеты на руках гулко ударились о стол, пальцы беспокойно начали барабанить по деревянной поверхности. Он не общался ни с кем целую неделю и уже начинал тосковать по обыденной человеческой речи. Сейчас сгодился бы любой пустой трёп с друзьями. Сидеть одному в камере было невыносимо. За время заточения он кажется даже возненавидел оранжевый цвет. Мечтая выкарабкаться отсюда поскорее, он уже строил планы по ликвидации одежды из своего гардероба, которая хоть в малейшей степени, но могла бы напомнить ему когда-нибудь о тюремной робе.
За дверью раздался дробный стук каблуков. Мужчина поморщился: защитника в лице женского пола ему точно не хотелось. Хватило всего пары мгновений, чтобы он представил, как в дверь вкатится какой-нибудь круглый бочонок с сальными волосами и, заикаясь, будет зачитывать ему права. Потом этот самый бочонок заговорщически прошепчет, что он готов хранить всё сказанное им в тайне, но на самом деле разболтает вечером своим подружкам за бутылкой соджу, какую важную и хищную птицу ей подкинули на днях. Заключённый в очередной раз выругался, решив, что пусть лучше адвокатом окажется какая-нибудь симпатичная, пусть и бестолковая, девица. В пустой красоте тоже была польза — ей можно было усладить глаза.
Ещё в юности он начал разделять людей по социальному и половому признаку. Ему всегда ставили в упрёк то, что он являлся сексистом, хотя он сам себя таковым и не считал. Впрочем, за всю жизнь ему попалась всего парочка представительниц прекрасного пола, с которой можно было поговорить на любую тему. Остальные же недальновидные особи, по его мнению, были глупыми и чересчур легкомысленными.
Приложив немало усилий с противоположной стороны комнаты, металлическую дверь приоткрыли. В помещение ворвался сырой и затхлый воздух. Следом последовал противный скрип отодвигающегося стула. Тяжёлая папка аккуратно легла на стол. Менять положение ему не хотелось и встречаться лицом к лицу с этим недоразумением тоже, поэтому он всё также не отрываясь изучал потолок. Так прошло минут пять. Никто не решался заговорить. Он чувствовал на себе изучающий взгляд, но к его удивлению, он не доставлял ему никакого неудобства. Напротив, ему даже было любопытно: казалось, что человек, сидящий рядом, совершенно его не боится или же просто тщательно это скрывает.
– Вы знаете, кто я? – скучающе, делая паузу после каждого слова, спросил он и, не дав ответить, сразу же продолжил: – А если и знаете, то неужели не страшно?
– Знаю, – отозвался продрогший, похожий на мокрую шерсть, облепившую тело, голос, – и не страшно, только от того, что знаю.
По мужскому телу прошлись мурашки. Знакомый тембр. Слишком знакомый, чтобы когда-нибудь забыть, чтобы просто когда-нибудь перестать помнить. Где-то в глубине сознания всплыл образ. Образ плачущей иконы. Плачущей кровавыми слезами. Это было так давно. Минуты сжались в часы, а те — в дни, а дни — в года. Казалось, что прошла целая череда десятилетий. Кровь, много крови. Багряной, густой и липкой, рекой текущей по полу. Её было настолько много, что она хлюпала под ногами. Слёзы, много слёз. Так много, что можно утонуть в этом море. Крики. Страшные, как обрушившееся на голову небо. Маленькое тело, забившееся в истерике в угол, в серебряном и блестящем платье с утра, а теперь в таком же красном, как всё вокруг. Вой. Не человеческий, а какой-то звериный. Желание смерти и мольбы о смерти. Да убей же ты меня уже — в ту ночь просили её глаза.
Он не верил в судьбу. Происходящее — просто какая-то ужасная ирония. Насмешка в лицо. Они не должны были встретиться так. Они обещали. Они клялись. Следующий выстрел точно в цель. В этот раз он не промахнётся. Всё закончится очередной смертью. Он даже уверен в том, что сейчас не сможет сдержаться и прямо тут, на месте, придушит её, после чего проклятый прокурор Кан точно радостно спляшет на его костях.
Мужчина откинулся обратно на своё место. Глаза встретились. Мягкие светло-карие и пронзительные тёмные, почти что чёрные, в тусклом освещении комнаты. Он хотел скрыть миг удивления, но вышло фальшиво, и это не скрылось от её глаз. Молчание было слишком долгим, как ей показалось, и слишком коротким, как показалось ему. Он хотел её лучше рассмотреть, потому что она вроде бы изменилась, а вроде бы осталась той же. К его сожалению, спустя столько времени её образ успел затереться в его памяти. Джоконда с его полотна давно уже выцвела, а реставратор из него был никудышный. Скучал ли он по ней? Ему бы хотелось соврать. Но был ли в этом смысл? Он всё равно не мог убежать от своих истинных чувств, отразившихся в её потухших глазах.
– Что ты здесь забыла? – хрипло спросил он: в горле пересохло.
Не отрываясь девушка молча изучала бумаги из папки.
– Надеюсь, со второго раза ты понимаешь лучше, – раздражённо выплюнул слова мужчина, поднимаясь с места и снова повторяя вопрос, но только теперь растягивая слова. – Что ты здесь забыла?
Ни одна черта на её лице не дрогнула, когда он вплотную подошёл к ней, обогнув стол. Она словно каменное изваяние сидела не шелохнувшись. Её чёткий профиль был очерчен тенью, и только одна непослушная прядь, выбившаяся из строгого пучка волос, диссонировала с образом. Больно схватив девушку за запястье, мужчина одним резким движением, не прикладывая много усилий, выдернул её из-за стола. Теперь разница в росте и силе стала слишком очевидной. Он и забыл, какая она хрупкая и маленькая.
– Убери руку, – девушка попыталась высвободиться из железной хватки: всё было тщетно, преимущество было на его стороне, – здесь камера.
– Она не работает, – ядовито бросил он ей в лицо.
– Ты постарался?
– Тебе напомнить о нашей последней встрече? – проигнорировав её вопрос, задал он свой.
– Представь себе, ни на миг не забывала.
– Тогда какого чёрта ты здесь делаешь?
– Хочу засадить тебя, чтобы ты до конца своих дней гнил в этом убогом месте.
– Ты мне угрожаешь? – губы растянулись в мерзкой полуулыбке. – Напомнить к чему привели твои последние необдуманные действия? – руки, скользнув вверх, тяжело легли на хрупкие плечи.
– Не приписывай меня к своим преступлениям. Это ты убийца. Это ты убил их всех. Это ты уничтожил всё самое дорогое, что у меня когда-либо было, и это ты будешь вариться в адовом котле! – прокричала она, резко сбрасывая его руки.
В камере повисло молчание. Хотя в ушах отчего-то звенело, когда звона вокруг и не было. В помещении было по-мёртвому тихо. Его ладони снова потянулись вверх, обхватив её маленькое личико. Она поморщилась и хотела было убрать их, положив сверху свои. Однако он сбил её с толку, резко наклонившись и прошептав обжигающие губы слова:
– Только если с тобой.