«Прошу тебя, Господи, возьми меня. Меня — не его. Я готова пойти, только дай ему шанс. Он заслуживает благодати Твоей.»
По спине проходила дрожь. Нутро выхолаживало от тех слов, что непрерывно шептали её испачканные в собственной крови из прокушенных ран губы в ту секунду, когда и сам Армин, отчаянно защищая их, троих, уже не надеялся на спасение.«Или возьми нас обоих. Потому что я без него не смогу. Не хочу. Не стану.»
Взгляд зацепился за измученное болезнью, светившееся рыжеватыми отблесками единственного источника света в комнате, лицо девушки. Ровное и спокойное. Кто бы знал, сколько доводящих до безрассудных поступков чувств пряталось за этим… В безжизненных, тусклых глазах, которые все называли глазами дохлой рыбы, — в них скопилось столько эмоций, что это даже смущало. И как только никто прежде не разглядел этот пожар? Каким образом не видел Жан, который последние три года и сам буквально дышал своей симпатией к Микасе? Который сейчас, в это самое мгновение, смотрел в упор и просто… просто не замечал? Зная Жана, если бы он хоть на какую-то долю предполагал о чувствах Дейзи, то не смог бы вот так открыто играть в гляделки. (она была готова умереть вместе с ним) (имея на руках все шансы выбраться) (она предпочла погибнуть вместе с человеком, которого выбрало её сердце) Взволнованно сглатывая, умом Армин никак не мог понять: неужели можно вот так легко броситься жертвой наперекор смерти, зная при этом, что весь риск, все чувства, ожидания и симпатии не взаимны? Интеллект позволял лишь проанализировать ситуацию, опереться на знания и сделать вывод о неразумности выбора Дейзи. В чувствах, сквозь толщу рациональности, просачивалось понимание — можно. Белл смогла. Молчание между ними стояло такое, что Арлерт вдруг отчётливо ощутил себя маленьким ребёнком, случайно заставшим родителей за крохотным, полным интимности моментом проявления чувств друг к другу. В камине снова шумно лопалась древесина. С каждым щелчком казалось, что чья-нибудь выдержка тоже вскоре лопнет. В отличие от Белл, Кирштайн терпением и излишней молчаливостью похвастаться не мог, поэтому все подозрения падали на него. Однако, как только Арлерт в очередной раз взглянул на друга, то уже не смог поддерживать однозначное мнение на этот счёт. Что-то в выражении лица Жана царапало душу изнутри и затягивало на трахее невидимый узел, пережимая. Перекрывая кислород. Шарахнувшая разрядом молнии вспышка за окном отвлекла обоих. На счастье Армина, Дейзи и Жан опомнились быстро. Первая наконец-то моргнула, заторможенно комкая в руках края письма. Второй отвернулся и потянулся ладонью к затылку, вплетая пальцы в чуть отросшие волосы на затылке. — Не сиди допоздна, — в голосе зазвучал какой-то совсем уж неясный Армину упрёк. Прохладный и грубый. Абсолютно разнившийся со всем невысказанным, чему Арлерт стал свидетелем. Жан вышел — наверное, пошёл спать, как и хотел. Не став провожать его взглядом, девушка отвернулась и поджала нижнюю губу. Её нижняя челюсть немного выдвинулась, подбородок приподнялся — совсем как у обиженного ребёнка, готового вот-вот разрыдаться. Армин медленно сомкнул веки и сделал глубокий вдох — незримый узел на шее ослаб — прогоняя тем самым разъедающую расплавленным железом неловкость. Немного повременив, будто из желания убедиться, что их медик не станет внезапно слишком сентиментальной, Арлерт всё же вышел, так и не услышав ответ на свой вопрос. 80. Ситуация, конечно, была как медаль о двух сторонах. Что вовсе не мешало Жану думать, будто на его шее затягивалась висельная петля — не меньше. С момента обнуления и до нынешнего прошло чуть большое двух суток. Но всё, что он получил сполна за это время — брызги головной боли, кривыми кляксами растекавшиеся по черепной коробке, и паническое, далёкое от адекватного, сердцебиение, возникавшее каждый раз, когда вблизи появлялся хотя бы намёк на присутствие Дейзи Белл. Охереть, как вовремя, учитывая, что они будут ютиться в одной избушке семь на восемь до тех пор, пока не поступит приказ возвращаться на передовую. И ничто не могло помочь Жану бороться с оглушающей и отупляющей неловкостью, из-за которой становилось страшно даже издалека взглянуть на их врача. Восхитительная тупость. По первичным прогнозам, над их головами мог уже сейчас висеть полный разъёб Разведкорпуса, а мозг оказался в состоянии думать лишь о том, как разорвать порочный круг между ним, Марко и Дейзи так, чтобы последняя не чувствовала себя использованной в качестве замены… или до чего там докатился её мозг? Слоняясь по дому как какой-то неприкаянный, не знавший, куда бы ему приткнуться, Жан мысленно укорял самого себя: у него наконец-то появился шанс подумать о чём-то, кроме отношений с Дейзи. Она уехала — с глаз долой, из мыслей вон! Откуда ему было знать, что в её отсутствие станет только хуже? Настолько, что не продохнуть. Дом замер в напряжённом ожидании. С тех пор, как майор прибыла в убежище и забрала в Рагако Конни и Дейзи, оставив все разъяснения на туманное «потом», наступил штиль. Зловещий. Непредсказуемый. Все эти часы Жан чувствовал себя насекомым, застрявшим в медленно застывающей капле смолы. Ощущение было так себе — не из приятных. Он пробовал поговорить с Армином, чтобы хоть чуть-чуть привести в порядок хаотичный разброс домыслов, — совместные умозаключения приводили в ужас. Они оба не считали себя теми, кто наивно полагает, будто проблемы решатся сами собой, если о них не размышлять и не продумывать возможные исходы, но сейчас, почему-то, место рациональности занимало скользкое малодушие. А ещё думать в положительном ключе мешала злость. Не хотелось признаваться в этом даже самому себе, но Жан действительно злился. Ужасно. Нелепо до неловкости. Он вспоминал их с Дейзи неоконченный разговор в лазарете Стохеса… Вернее ссору. Ругань на пустом месте, вытянутую из ничего, основанную на том абсурде, который накрутили по обоюдному молчанию. И не мог не испытывать раздражения. Обида жглась. Недомолвка висела тяжестью на плечах и горчила в горле. Подогревала едкую жёлчь. Дейзи Белл всегда выглядела чудачкой, но никак не тупой или слабоумной. Разве Жан хоть раз давал ей повод усомниться в… … В чём? Что между вами такого особенного, чтобы ты имел право обижаться, когда она сомневается? — Как думаешь, почему майор вызвала на место расследования Дейзи? Второй раз за день Армин подтанцевал к нему с метёлкой наперевес, когда Жан пытался пробудить в себе расположенность к плотничеству. Да, было крайне абсурдно чинить покосившиеся от бури перила на веранде дома, в который они никогда не вернутся, но по оригинальной задумке смысл крылся в том, чтобы отвлечься и направить мысли в другое русло, а не приводить убежище в божеский вид, чтобы впечатлить руководство. — Может, кто-то из отряда майора сунул свой нос куда не следовало, и теперь нужно бедолагу по кускам сшивать? Белл с этим на «ура» справляется. — Правда? — Кривда. Откуда мне знать, Армин? Я в Разведку шёл не для того, чтобы отслеживать её поручения. Жёсткие прутья метлы царапались об доски, сметая редкие листья, сухие травинки и грязь, оставленные тем же ураганом. От молчания звенело в ушах. Жан старался не зацикливаться на этих звуках и всё щурил левый глаз, примеряясь к положению немного вывалившейся балки, но само присутствие Армина рядом напрягало. Ей богу, если бы подобное поведение выводили в соревнование, вундеркинд собрал бы все призы — настолько его немое желание высказать что-то угнетало. С Дейзи было как-то попроще: зачастую её немота означала сугубое нежелание говорить в принципе, а не неловкое замалчивание каких-то тем. — Вы поссорились? Господи. — Окей, я не совсем понимаю, к чему ты ведёшь, но давай без попыток в воспитательную беседу. — Я и не думал. Просто считаю, что вы оба какие-то напряжённые. Особенно когда… рядом находитесь. От неожиданного выпада, который, похоже, смутил и самого Армина, Жан едва не выронил молоток. Красные уши Арлерта казались такими яркими, что если их оторвать, то вполне можно было использовать вместо сигнальных огней. — Так, а вот это уже жутко. С каких это пор ты взялся следить за тем, как мы с ней общаемся? — В том-то и дело: вы не разговариваете. Только переглядываетесь. Вдох. Выдох. — Не знаю, что ты себе напридумывал — мы не ссорились. Просто Дейзи, как обычно, вытворяет хуйню, а я, как обычно, ничего в этом не смыслю. Стандартная ситуация. Разберёмся. Доволен? — Если честно, это так не выглядит. — Значит пора вводить в твой рацион чернику: совсем зрение испортилось. — Может, вам с ней… — Плохая идея. — … Но я ещё ничего не сказал. — Пло-ха-я-и-д-е-я. Армин нерешительно кивнул. Понял. Правильно, он же умный — знает меру, границы. По крайней мере, Жан на это надеялся. Или скорее на то, что ему дадут ещё капельку времени и пару-тройку сантиметров личного пространства, чтобы прийти к определённости. Вытравить всё ненужное. Мешающее. Из головы, из сердца. И вовсе не для того, чтобы избавиться от нелюбимой девушки, застрявшей в твоих рёбрах. Вдох. Выдох. Нужна тишина. Только не вокруг. В голове. Жан замер, невидящим взглядом уставившись в спину уходившего обратно в дом Армина, и молча осознавая, какой пиздец только что выпотрошил мозг: Ему нужна тишина... В собственной, мать его, голове! 81. Разрушенные дома, безлюдные улицы и гиблая тишина. Родной край Конни встретил доблестного и храброго сына опустошением и гнетущей погибелью. Дейзи старалась не глазеть по сторонам — не хотела, чтобы сознание проводило аналогий с собственным городом. Видя состояние Спрингера, опасно колебавшееся от сухой истерики до больного безразличия, свою трагедию с его Белл сравнивать не стремилась. Ни вслух, ни в мыслях. Первое, что она увидела, приблизившись к одному из домов, возле которого остановился Конни, — две сухие и тонкие, ужасно длинные, человеческие ноги, раскинувшиеся по обе стороны от треснувшей поперёк входной двери. Взгляд пополз выше — к лопнувшей изнутри крыше, где в кровельных досках виднелись заострённые, как рога кабана, огромные рёберные кости, как будто не вместившиеся в тело. Западная стена дома была снесена почти под ноль. Там, в руинах домашнего быта, уже прибитая кольями к земле, беспомощно лежала рука. Такая маленькая в сравнении с запрокинутой головой и торсом. Но страха перед всем этим не было. Только тяжкое, сумбурное замешательство: разве может на свете быть подобное «нечто»? Существо, словно на грани: настолько похожее на человека, насколько разительно отличавшееся? Прежде это вызывало необъяснимое волнение — если природа гигантов не исходила от человеческой, почему они были награждены теми же внешними признаками? Теперь же всё вставало на свои места. В голове крутилось столько всего, раньше выставлявшегося псевдонаучным, а теперь вдруг ставшего обоснованным и с реальными очертаниями… Сыворотки, смеси, эксперименты, полная ассимиляция, чьи-то безумные успехи и провалы, погубившие столько жизней. — Вот портрет моих родителей, — Конни передал майору простую деревянную рамку. Дейзи даже не пошевелилась, чтобы туда заглянуть. Уже знала, что представшее перед ними таким чудовищным, жадным до людской плоти, гигантское лицо всеми чертами будет походить на рисунок. Дрожавшая рука потянулась к лицу, смахивая со лба влагу. Пот. Холодный. О чем разговаривали Ханджи и Конни, девушка не слышала — только смотрела в маниакально блестевшие нездоровым интересом глаза и чувствовала оглушающую нехватку воздуха. Чем дольше вглядывалась, стараясь проявлять научный интерес, тем меньше находила от чудовища и больше от человека. — … Выньте колья, — с тяжёлым сердцем изрекла где-то на периферии слуха майор. — Верёвок будет достаточно. От тишины, действительно мёртвой, закладывало уши. — Майор, я же больше здесь не нужен? — тихо спросил Конни. — Разрешите я… мне нужно… — Иди. Ханджи, уже не лучившаяся своей фанатичной страстью к изучению гигантов, казалась Дейзи остывшим пепелищем. Впервые за все те годы, что девушка её знала, Зоэ выглядела не просто уставшей — она была запутавшейся, совершенно сбитой с толку и как будто… более женственной. Такой хрупкой, какой, наверное, показывалась лишь своей лучшей подруге, Адалин Белл. Маме. — У тебя есть какие-то мысли на этот счёт, Дейзи?.. Отлично. Выскажешь их, когда прибудем в штаб. А пока что… Медик качнула головой и бесшумно скрылась. Не озвученное: «Пока что побудь с Конни», она усвоила без всяких подсказок. Он нашёлся возле какого-то сарая: сидел на ящике с оборудованием и смотрел в никуда пустыми сухими глазами. Белл тихо прошла мимо старших офицеров, бросавших в сторону парня сочувствующие взгляды, и села перед Конни на колени, аккуратно накрывая его холодные ладони своими. Бледное лицо юноши теперь казалось девушке гораздо старше, и невольно напомнило ей о собственной седине. Не выглядя жалким или убитым горем, тем не менее всем своим видом Конни выражал боль… по крайней мере так Дейзи видела: боль пряталась в ссутуленной спине, на которую словно взвалили все горести мироздания, в уголках губ, на дне зрачков, в кончиках пальцев, стиснувших колени до белизны. — Знаешь, Дейз, — его голос был глух, но так дрожал, что срывался на сип. У Белл неприятно и больно тянуло в сердце. — Мы с тобой никогда близкими друзьями не были. Но я, почему-то, всё равно позвал сюда тебя, а не Жана или Сашу. Дейзи медленно кивнула, крепче сжав его руки. — Майор ещё в дороге сказала, что ты вряд ли поможешь. Да я и сам это понимаю. Особо и не надеялся ни на что, если честно. Ты, поэтому, в голову не бери, ладно? Безжизненные глаза секунда за секундой стали заволакиваться, пока слёз не набралось достаточно, чтобы наконец-то пролиться. — Можно я тебя обниму? Дрогнувшие руки потянулись к вперёд так резко, что Дейзи и сама не сразу приняла этот порыв. Прежде, чем сознание смирилось с импульсом, она уже прижимала к себе… мальчика. Да, наверное, всё же его. Заплаканного, всхлипывавшего через каждый вздох, мальчика, которому — так окружающим казалось — все беды были ни по чём. 82. В госпитале знакомо пахло стерильной чистотой и медикаментами. Находиться в привычной для себя обстановке было приятно, но Дейзи старалась этого не показывать, потому что повод для пребывания в палате командора Разведкорпуса был слишком тревожным и тяжёлым, о чём красноречиво напоминало не до конца высохшее от слёз плечо. Уже отчитавшись обо всём, произошедшем в его деревне, и выслушав короткую многозначительную похвалу от капитана Леви, Конни вышел, мимолётно сообщив Дейзи, что будет ждать её за дверью. Белл осталась наедине с руководителями и не представляла, как ей быть. — Возьми. Одолжили у Моблита, чтобы ты могла писать, — Ханджи устало улыбнулась и протянула девушке альбом и карандаш. — Мы не спрашивали при Конни, потому что ему и так приходится тяжело, но сейчас хотели бы знать, есть ли у тебя какие-то домыслы относительно этого… случая? По верхней губе скользнула капля пота. Хотя достойных внимания признаков не было (ни шальной усмешки, ни истерического обгрызания ногтей), но на самом деле Дейзи ужасно нервничала. Она не могла сказать, что совершенно об этом не задумывалась. Свободное время и так давало слишком много оснований для размышлений. Бессонница ночью выкручивала всё на максимум: в том числе и раздумья о теоретическом (а теперь практическом) обращении человека в гиганта. Если предположения верны, то всё упиралось в медицинское вмешательство. В сыворотку, таблетку, микстуру — препарат любого агрегатного состояния, способного выйти в массовое употребление. «Инъекция?». — Мы тоже так думали, хотя склонялись в сторону заражения. Как вирусом. Это, по крайней мере, объясняет массовость. И, насколько я знаю, вакцинация не является обязательной процедурой. Ханджи прислонилась бёдрами к окну, случайно зажав между собой и рамой край занавески и едва не сдёрнув её. От натяжения один из зажимов оборвался и с щелчком вылетел. Дейзи показалось, что это у неё стрельнуло в сердце. Конечно, они думали об этом! Они не просто так руководили военным подразделением: думать и вести за собой людей — их работа. Тем не менее, высказаться не мешало. От неё ведь только это и требовалось — выразить своё мнение. Так на листе появилась длинная врачебная вязь: «Если смотреть на картину в целом, то всё выглядит как действие препарата, которым жителей могли нарочно прививать вместо лекарства от сезонной болезни. И вы немного не правы, когда говорите о необязательности. Когда двадцать лет назад в Стенах разгорелась эпидемия, очагами распространения были южные регионы и преимущественно в осенний период. Поэтому каждую осень их прививают, чтобы избежать повторной эпидемии.» — Это где-нибудь упоминается? — спросил Эрвин, смотря на Дейзи прямо и с нескрываемым требованием. «Насколько я знаю, Ассоциацией Центрального госпиталя был выпущен список населённых пунктов и официальный указ с королевской печатью.» — Рагако входит в круг очагов поражения? «Не могу знать. Подобной информацией обычно располагают близлежащие госпитали, передающие вакцину местным врачам, чиновники, закрепленные за регионами, которые обеспечивают финансирование и бесперебойность поставок, и Центральный госпиталь.» — Местный врач также проживал в деревне. Узнать, все ли до единого жители были привиты, получится только если достать его записи. Я могу приказать обыскать дома, но на это уйдёт какое-то время. Ханджи устало потёрла шею и мотнула головой, словно отгоняя сонные мушки, так и норовившие мельтешить чёрными точками перед глазами. Дейзи сочувствующе поджала губы и бросила взгляд на подозрительно тихого командора. Она знала, что здесь Эрвину оказывали надлежащий уход, однако его внешний вид так и подмывал спросить, хорошо ли о нём заботились. Мужчина был непривычно бледен, имел неопрятную щетину, и рубашка на нём казалась небрежно измятой. Перебинтованная культя выглядела нелепо. — Допустим, что вакцинацию проходили не все. Если этот вариант мы отметём, то что ещё останется? Что могло спровоцировать обращение? — Спрашивай уже прямо, Очкастая: даже я вижу, что ты на самом деле пытаешься узнать у неё, — выглядевший ещё угрюмее, чем обычно, Леви поднял голову и посмотрел на Дейзи, до которой мало доходила суть вопроса. Он помолчал, но в итоге расщедрился на пояснения: — Давай начистоту: как бы ты поступила, если бы захотела устроить похожую репетицию вечеринки с гигантами? Открыв рот, чтобы возмутиться — ибо само предположение о том, чтобы навредить человеческой жизни, да ещё и таким изуверским образом, являлось оскорбительным и унизительным — девушка тут же его закрыла, лишь с болью высипев нечто нечленораздельное. — В теории, дорогуша, — то ли подстёгивая, то ли приободряя, молвил генерал Пиксис, сцепив пальцы в замок. — В теории. Как будто кому-то от этого легче. Шумно чихнув и тут же закашлявшись, Дейзи продолжила писать: «Для массового заражения наиболее подходящий вариант — это отравление ближайших источников питьевой воды». — Предположение хорошее, но разбивается о местонахождение ближайшего родника: скважина питает не только Рагако, но и соседний населённый пункт, уходящий вниз по течению реки, — тут же сказала Ханджи. Девушка сжала в пальцах карандаш, едва не переломив пополам… Ещё? Ещё думать про это? Они пытались выжать из неё какой-то конкретный ответ? Зачем? Проверяли на умственную полноценность? — То есть, если бы воду отравили, мы бы имели не одну деревню обращённых, а две, — произнёс Леви. — И какой вариант ещё остаётся? Не по воздуху же эту дрянь передали, как простуду? Хмурясь в задумчивости, Белл старалась собрать в своей голове всё, что удалось выяснить. Идея была похожа на щелчок. На звук спички, что резко вспыхнула и стала гореть, пожирая тонкое древко за суриковой головкой. И на то, чтобы успеть ухватиться, есть лишь эти заветные несколько секунд, пока спичка не догорит окончательно и не исчезнет, оставив напоследок лишь пекущий ожог на подушечках пальцев и тлеющую осиновую соломку угольно-чёрного цвета. «Именно так!» — Объясни. «Воздух!» — Дейзи так торопилась, что надпись скакала из стороны в сторону, а буквы меняли размер. — «Март 843 года, «Дом смерти» в Шиганшине. Гибель семьи из восьми человек от отравления угарным газом. Симптоматика схожая: массовость, единое время обращения, и то, как под воздействие попали даже те, кто в тот момент находились в подвальном помещении или на окраине деревни — на подобное способен лишь сам воздух. То есть газ.» Это ужасало. Кто-то оказался настолько безумен, настолько поглощён некой целью, что отравил сотни людей. Осквернил тысячи жизней. Кто-то, кто, возможно, приносил ту же медицинскую присягу, что и она. Господи… зачем? Ну, зачем ты наделил человеческий ум такой разрушительной силой? Неужели это всё тоже часть Великого замысла? Позволить своим детям, созданным по образу и подобию, извратить вложенные добродетели? Породить уродство? Единственная резонная мысль влилась в голову как будто бы даже естественно: Может, Бог просто устал от них. 83. Они вернулись измотанные. Словно выпитые досуха. Ни с кем не желавшие говорить. Но даже в таком состоянии Дейзи умудрялась на последних крохах сил держать себя в руках: заварила для всех чай, официально попросила у майора разрешение не принимать участие в собрании и тихо скрылась с глаз долой. Ничего нового в словах Ханджи для неё не было, а слышать всё во второй раз — только раны бередить. Конни тоже этого не хотел. С красными и припухшими глазами прошёл мимо, сразу поднялся наверх и закрылся в комнате. И оба потерялись. Закрылись в себе. Спрятались от всего мира. Никто не решился вытаскивать. Даже Саша, пожалуй, чувствовавшая настроение Конни лучше всех, своим вызубренным вежливым говором сообщила, что лучшим вариантом будет оставить Спрингера и Белл в покое на какое-то время. Лишь с наступлением темноты, когда майор уехала, оставив после своего визита только отчаянное осознание, а лес и горы вокруг дома утонули в зловещем мраке, потери нашлись. Собрались. Конни лежал на лугу, на противоположной стороне просёлочной дороги, и бесцельно смотрел в небо, переваривая безрадостные мысли… или кровожадно расправляясь с чудовищем, что изуродовало его мать. Дейзи сидела на ограждении с кружкой в руках, с тревогой наблюдая за ним, и сосредоточенно обкусывала губы, пытаясь бороться с внутренним желанием что-то сделать. Не то, чтобы девушка могла уверенно отнести себя к тому типу чувствительных людей, которые близко к сердцу воспринимали не только свои несчастья, но и чужие… однако некоторые ситуации оказывались слишком хорошо ей знакомы, чтобы ничего не ощущать. Умерла мама. На тот момент Дейзи уже была достаточно взрослой, чтобы понимать: мамин путь на земле подошёл к концу, и Господь забрал её… И всё же недостаточно, чтобы понимать — зачем. И чего же ей хотелось больше всего в тот момент? Одиночества? Тишины. Взаимной. Быть с кем-то. Иметь возможность молчать с ним. Решительно отставив кружку в сторону, она соскользнула с ограды. Под ногами приятно шелестела сухая трава, приминаемая туфлями. Подходя ближе к поляне, Дейзи старалась не шуметь — она вообще последние дни вела себя тихо, словно вместе с голосом потеряла желание быть замеченной — плотнее закуталась в плед и осторожно прилегла рядом с Конни на тёплую, ещё не успевшую остыть после дневной жары, землю. Волнистые волосы бледным пеплом рассыпались по траве, образовав ореол. Положив голову на плечо Спрингера, которого в тот момент будто контузило от её действий, Белл замерла, уставившись в поле тёмных фиалок над ними. Молча. Несколькими минутами позже к ним присоединилась непривычно тихая и кроткая Саша. В противовес своей молчаливости, она громко и уверенно плюхнулась на траву, растянулась во весь рост и прилипла к боку Конни с другой стороны. Наверное, Микаса наблюдала за ними откуда-то со второго этажа, потому что вскоре из глубины дома раздались и её шаги. Аккерман устроилась рядом с Сашей. Туда же прилёг и Армин. Хистория решила сесть немного поодаль. Все молчали и смотрели в небо. Наблюдавший за ними с веранды, Жан переглянулся с Эреном. Взглянув на его дебильную рожу, почувствовал отвратительную, просто невыносимую солидарность с этим придурком. Временное перемирие никто не объявлял. А то, как они, не сговариваясь, побросали свои дела и почти синхронно двинулись в сторону разлёгшейся на лужайке компании, вызывало жжение в кулаках и желание набить друг другу морды. Услышав их шаги, Дейзи запрокинула голову. В её пронзительной серости глаз, ещё так недавно казавшейся унылой и пресной, всё сияло и переливалось. Красиво настолько, что смотреть больно. Жан старательно делал вид, что всё нормально и сердце, бешеной кавалькадой выламывавшее кости, стучало в пределах нормы. Получалось плохо. Потому что в груди сжималось, ворочалось и теплело. Потому что перед глазами была чёртова Дейзи Белл с её голыми коленками и хрупкими запястьями. Потому что всё заставляет думать не о девушке, в которую ты влюблён, а о той, что выворачивает тебя наизнанку. Заткнись. Гоня ненужные мысли, рождавшие ненужные сомнения прочь, Жан посчитал крайне глупым упустить свой шанс лечь поближе к Микасе — он же не умственно отсталый, в конце концов, чтобы уступать какому-то дебилу с комплексом бога. Лёг. Мягкий и тёплый, расслабленный живот Дейзи под весом его головы слабо дрогнул, напрягаясь до состояния камня. Скрестив руки на груди и закрыв глаза, Кирштайн философски задумался над тем, что неплохо было бы научиться думать головой, а не задницей, до того, как начать вытворять всякую ересь и херь, из-за которой потом придётся краснеть. Последние три года подобное поведение было прерогативой Эрена — не его. Так и валялся с красными ушами, мысленно делая пометки на будущее. — Смотрите! — вдруг воскликнула Саша, вытянув руку и ткнув указательным пальцем в точку над лесом. В точку, которая вскоре оторвалась от всего остального неба и стремительно умчалась прочь, за горизонт, мелькнув перед глазами тонким хвостом. — … О. Упала. — хриплым от молчания голосом Конни произнёс первые за вечер слова. Одна за другой, звёзды загорались, срывались и хаотично разлетались белыми мушками, пропадая где-то там, в бездне неизвестности. Значит, вот, как это было. Вот, о чём говорил Марко тогда. С самого первого лета в кадетке твердил, не оставляя попыток и надежды показать…«— Зря ты не ходишь с нами. Барашек такое место нашла — оттуда каждую мелочь видно. Рядом ещё озеро, всё небо отражается. — Не знал, что ты безнадёжный романтик. Спасибо, конечно, но как-то не охота быть третьим лишним на вашем с Остроухой свидании, а потом ещё и получить от Шадиса на орехи.»
В уголках глаз противно пекло. Рука Дейзи, крепко сжимавшая его собственную, дрожала. Она не спрашивала. Не колебалась. Она знала. Всё знала. Звёзды продолжали падать.