Никогда не иди назад.

73. Тишина… Первое, что Дейзи уловила, проснувшись, — тишину. Как будто само время даже не застыло — застряло в какой-то петле. Было так непривычно открывать глаза и понимать, что это не по сигналу к подъёму. Не с ограничением в десять минут на то, чтобы умыться, одеться, и явиться во двор на утреннее построение. И вовсе не для того, чтобы приступить к службе. Но зато так, словно спешить… некуда. Как если бы они изо всех сил бежали куда-то так долго, что не могли уже ни говорить, ни даже дышать, и вдруг, только-только привыкшие к бешеному темпу гонки, остановились. Потому что какая-то неведомая сила заставила их, безмолвно упрекая: «Вы не можете так и дальше. Не можете. Нельзя». «Непривычно», пожалуй, было правильным словом. Спускаясь по скрипучей лестнице вниз, Дейзи невольно прислушалась: ей уже был слышен приглушённый одомашненный гул, почти естественно вплетённый в череду живых звуков. Гремела посуда, раздавались шаги, разговоры… кажется, что-то аппетитно кипело и булькало, дразня сжавшийся от голода желудок. Дейзи воровато выглянула из-за угла, надеясь узнать, чем в отряде готовились позавтракать… или пообедать… но вместо этого оказалась свидетелем очередной потасовки. Сосредоточившись на собственном голоде, характерных звуков Белл попросту не заметила. Зато заметила другое: на обеденном столе небрежной кучей лежали все медикаменты, которые имелись в группе на сегодняшний день. И новое, незнакомое ощущение испарилось, как вода с нагретых камней. Хаотичная рутина сто четвёртого выпуска не создавала ничего нового. Она просто возвращала некоторые вещи на свои места. 74. С кружкой чая в руках взгляд на развернувшийся в общей комнате мордобой, как и на попытки под шумок распорядиться лекарствами из распотрошённых сумок, становился каким-то философским. Учитывая обнаруженную не так давно седую прядь чуть выше левого виска — мудрость была непрошенной, поэтому Дейзи не испытывала от находки особого восторга. Осевший в волосах пепел стал заметен пару дней назад, но тогда, будучи на грани с безумием и горячкой, да ещё и в шаге от смерти, придавать ему значение было бессмысленно. В свете последних событий вообще многое не имело смысла или оправданий. Зато теперь… особенно, когда Дейзи дотрагивалась руками до головы и невольно вспоминала об этом изъяне молодости… в чувствах проскальзывала досада. Даже ей не хотелось выглядеть старой раньше срока.       — … корчишь из себя всесильного, а по факту только как говно в проруби мотаешься!       — Сказал трус, который вечно пытается за умного сойти, но только ещё больше позорится! Ты с наездами не охере… Хотя возникавшее в результате философских наблюдений монашеское спокойствие было очень даже удобно использовать, если появлялось желание отгородиться от дурдома вокруг. Прямо как сейчас. Чай был всё ещё горячий, терпкий и вполовину не такой вкусный как мог, если бы в него положили ароматную ягодную смесь или ложечку мёда. Полезное для здоровья до неприличия хорошо гармонировало с гадким вкусом. Дейзи неохотно тянула заваренный в кружке девясил (спасибо Саше за её предусмотрительность), сидя на нижних ступеньках лестницы и держа на коленях раскрытую тетрадь, когда к ней присоединился Армин. Умник первее всех попал под эффект чудесного воскрешения, который произвела Белл своим появлением, и теперь его пытливый ум, судя по взблеснувшему в глазах интересу, снедало живое любопытство. Каким чудом ей удалось всего за пару суток побороть то, с чем порой люди и за недели интенсивного лечения не справляются? (никаким) Как она вполне себе твёрдо стояла на ногах после почти суток лихорадочного забытья? (с трудом) Вслух, конечно же, спросил совершенно другое:       — Жар спал? Ругань с перебивками на грохот продолжалась и беспокойства по-прежнему не вызывала. Медленно покивав головой, девушка перевела умиротворённый взгляд на Арлерта и аккуратно постучала обратным кончиком карандаша себе по шее. От вербальных диалогов в ближайшее время придётся воздержаться — слова как будто наждачной бумагой раздирали воспалённую гортань.       — О, — за обеденным столом оживился Конни, наверное, заприметивший пропажу Армина. — Остроухая. Бой тут же замер. Кулаки остановились в миллиметрах от условных мишеней. Магическое исцеление, вычёркивавшее заочно поставленную дату смерти от лихорадки, продолжало творить чудеса. Помахав всем, кто обратил на неё внимание, Дейзи отвернулась и ещё раз показала Армину надпись в попытке уточнить, почему лекарства и средства для оказания первой помощи были небрежно раскиданы по столу, а не аккуратно лежали на своих местах. Собеседник отчего-то искренне смутился и смешался. В отличие от Арлерта, у Спрингера таких сложностей с ответом не возникло:       — Слушай, Баранья голова… пока опять не отъехала: капитан Исаак ещё в штабе распорядился антибо… антитоб… короче те лекарства, которыми ты себе какой-то «мунитет» убила, отправить в утиль. Так что скажи, какую дрянь колешь последнюю неделю? Её надо выкинуть. От той непосредственности и обыденности, с которой было сделано признание, Дейзи заинтересованно выгнула бровь — ничего себе приказ! — хотя, если задуматься, то отношение Исаака к комбинированию выбранных препаратов было обозначено ещё до операции по спасению Эрена, поэтому не возникло и тени сомнений в том, что авторство озвученного задания действительно принадлежало именно Нойманну.       — Ты же не чем-то запрещённым кололась? Со стороны раздалось удивительно солидарное шипение, призывавшее Конни думать над словами, прежде чем делать настолько громкие высказывания. От возмущения даже карандаш выпал — на середине слова образовалась угловатая кривая — Дейзи вскинула голову так резко, что у неё закружилась голова и кольнуло в висках. Неприятные ощущения не помешали оскорблённо посмотреть на Конни и почти задохнуться от переизбытка эмоций… да как он смеет?! Да чтобы она… Вздор какой!       — Шутка. Я шучу, Белл. Усмешка с юмором ничего общего не имела и вообще была насквозь вымочена в фальши. Не озорная. Подавленная. Будь Дейзи сейчас чуть ближе к прежней себе — вряд ли заметила бы. Не случись с Конни страшное, сумевшее пошатнуть что-то даже в нём — вряд ли кто-то вообще смог бы понять.       «Можете не искать. Их тут нет». — Надпись вышла корявее обычного. Настолько, что даже сама Белл не с первого раза поняла искривлённую в разные стороны буквенную вязь. Чётко пытаясь проговорить фразу вслух, с третьего раза Армин успешно донёс общий посыл написанного и тут же уточнил:       — Ты что… всё использовала? В удивлённом голосе с каждым словом всё отчётливее читался посыл: «Это же опасно». Пожав плечами, Дейзи смачно, с прихлёбом отпила, зацепившись взглядом за всплывший на поверхность листик. 75. Она сидела на лестнице, грея ладони о гладкие бока кружки, простудно шмыгала красным припухшим носом и была такая… откровенно нелепая: синюшно-бледная, с нездоровыми тенями под глазами, потухшими глазами, взъерошенная, завёрнутая в плед едва ли не по самые уши, но, почему-то, с голыми коленками, фиолетовыми от синяков, и в уродливых шерстяных гольфах, сползших до щиколоток. Того, глядишь, потеряет по дороге. Гольфы были говённого цвета, и на задворках мелькнула шальная мысль — новые, что ли, ей подарить? — от которой одновременно захотелось то ли дать себе по морде, то ли отчаянно схватиться за идею, потому что все остальные более-менее адекватные рассыпа́лись, как зерно из дырявого мешка. Именно в это мгновение Жана осенила какая-то до абсурда нелепая, по-мальчишески неловкая мысль: Дейзи Белл — девушка. И в ней от этого буквально в с ё. Абсолютное обнуление застало его в странное время. В наименее подходящее время. Удивительно, что вообще застало. Блядское сердце, можно не так громко?       — Ого, ты чё это красный такой? Тоже подхватил что-то? Пожалуйста.       — Завали! Дейзи Белл девушка. И Жан не имел никакого понятия, как с этим быть. 76. Разумеется, знать всё об этой невозможной, невыносимой, двинутой на медицине, учёной на голову было просто невозможно. Было слишком просто.       — … Это что, побочный эффект от лекарств?       — Понятие не имею. Зрелище, конечно, угнетало… Если выражаться мягко. На деле пугало до мурашек. Обещало кошмары во снах, хотя в нём не таилось и тени опасности… наверное. Почему-то оно вызывало ощущение гораздо более жуткое, нежели всё то, что ему предшествовало. Если бы кто-нибудь увидел такое, будучи спросонья, то вполне мог и окочуриться. Сейчас, в тишине, монотонный стук, который днём можно было принять за часть природного шума, выделялся, казался громче. Ночью, в полной темноте, когда даже лунный свет с трудом проникал сквозь плывшие огромными ворохами облака, невинные светлые цвета вызывали только ужасающие смертельные ассоциации: белая сорочка и светло-коричневая шерстяная кофта, съехавшая с одного плеча, на фоне тёмного коридорного угла смотрелись как нечто потустороннее, придавая образу зловещее начало. Стук разносился по всему первому этажу, лишь смутными отголосками долетая до второго назойливым отзвуком. Кто-то спящий мог бы сравнить его с комариным писком — противно, мешает, нормально не выспишься, пока не разберёшься с источником. Из спящих в доме был только Конни.       — Хорошо, с простудой мы более-менее знаем, как бороться. А с этим-то что делать? — Эрен озадаченно посмотрел на одинокую фигуру у входа. Вообще-то, вариантов в голове была масса, но от каждого острым углом вставал вопрос корректности. Везде оставался паршивый осадок. Никаким из возникавших способов решения пользоваться не хотелось. По крайней мере не по отношению к этому человеку.       — Она пытается выйти? — понаблюдав какое-то время, задумчиво вымолвила Хистория, с неуютным ощущением кутаясь в накинутый на плечи плед. Она следила за однообразными действиями.       — Пытается. Но как будто… не помнит, как это сделать, — Армин кивнул. — Хотя дверь же заперта на ключ. Есть вероятность, что она просто не знает, куда мы его обычно кладём, и поэтому не может…       — Так давайте её выпустим, — как будто произнося очевидные данности, зашептал Эрен. — Можем узнать, куда она рвётся.       — Не уверена, что Дейзи будет рада, когда проснётся, — возразила ему Хистория. — Она же не животное, чтобы наблюдать за её поведением. Примерный интервал ударов был где-то в четверть минуты. При этом звук не становился громче, но и не затихал, как будто кто-то настроил невидимый механизм, управлявший процессом без стороннего вмешательства. Даже удивительно, что человеку было под силу выдерживать один и тот же ритм столько времени. Минут пять точно — и это только из того, что они услышали, когда проснулись. Не без помощи оголодавшей Браус, которой в это время суток приспичило выдвинуться в стратегический поход за провизией — следы преступления в виде остатков хлебных крошек вокруг рта дали подсказку лучше озвученных объяснений.       — Я однажды слышала про нечто подобное… вроде говорили, что таких не стоит будить. Не сумев подобрать слов, чтобы заменить чем-то менее грубым слово «таких», Микаса быстро замолчала, качнув головой в сторону запертой входной двери, где творилось устрашающее действо.       — Почему? — спросил Армин.       — Этого я не знаю, — Аккерман покачала головой. Едва приобретя нить к разгадке головоломки, в отряде снова скисли. Стук продолжился.       — Слушайте, может, тогда того? Свяжем её? Расшибёт же себе лоб — вон, покраснел аж, — Саша трусовато оглянулась на ребят, впавших в глубокие раздумья. — К тому же болеет. Идея со связыванием не вдохновляла. На самом деле, к Дейзи было страшно не просто подходить, но даже смотреть на неё, совершенно не реагировавшую ни на какие внешние раздражители. Не говоря уже о каком-то взаимодействии. Чувства у всех были примерно одинаковые, обусловленные иррациональным страхом так или иначе навредить слабой, по-прежнему сражённой болезнью (и, судя по нынешнему поведению, недугом умственным) девушке, которая, подобно какой-то сказочной святой, на последнем издыхании вдруг обрела силы встать и пойти. Истончившийся за последние дни силуэт упирался лбом в тугой дверной массив, запертый изнутри на засов. Белл шаталась, но продолжала ломиться, как будто в действительности не осознавала физической преграды перед собой. Как она умудрилась спуститься на первый этаж и не навернуться с таким потерянным равновесием — загадка.       — Нет, давайте всё-таки отложим связывание на менее вменяемый вариант поведения, — уставший от тупого беспомощного бездействия Жан стукнул себя по колену и поднялся с нижнего яруса лестницы, где сидел.       — Это какой? Когда она с ножом на кого-то из нас бросится? — покосившись на него, уточнил Эрен.       — Очень смешно, — даже не пытаясь попасть в нормальный диалог, Кирштайн прошёл мимо, остановившись ближе всех к их невменяемому врачу. — И как только ты — такой охеренно-умный и храбрый — кадетку вообще закончил.       — Ах, ты, ублюд…       — Вы правда не можете отложить это на завтра? — категорично осадила Хистория, на удивление твёрдо возвращая всех к действительно важному инциденту. — Сначала нужно решить, что делать с Дейзи. Не оставлять же её в таком… Жан.       — Чего?       — Ты знаешь, что делать?       — Откуда? Я, что, похож на волшебника? Разумеется, ни на какого владельца сверхспособностями Кирштайн даже отдалённо не походил. Отчасти он понимал, почему другие спрашивали или подсознательно надеялись — Дейзи ему доверяла (вроде как, с поправкой на ветер), и в отряде об этом знали. Тем не менее, общеизвестное «доверие» не меняло того факта, что сейчас он наравне с остальными вообще не понимал, как ему действовать. Как поступить так, чтобы не сделать хуже. За последний месяц Жану начало казаться, что в умении всё портить с Дейзи он набивал какую-то неприличную оскомину.       — … А чего тут все трутся? Внезапный как июльский снег, проснувшийся Конни напугал всех. Широко зевая с одним прищуренным глазом и лениво почёсывая бок под рубахой, Спрингер громко спустился по лестнице, пуская прахом все старания группы соблюдать безмятежную тишину. Атмосферу он совершенно не читал, и только агрессивное шипение коллектива помогло привлечь его внимание к насущной проблеме. Которая, почему-то, совершенно не тронула и, вопреки ожиданиям, не напугала впечатлительного парня. При том, что ему по складу характера положено было самым первым хвататься за грудь и орать благим матом. Несколько секунд Конни с лицом сморщенной сливы молча щурился в сторону Дейзи. Стук неизменно продолжался. Игнорируя сиюминутную суету вокруг появления Спрингера, Белл продолжала беспробудно спать.       — Конни…       — Вы что, как дети малые испугались лунатика? Тот в пояснениях не нуждался: сразу пресёк попытку Армина осветить ситуацию, и уверенно двинулся вперёд, приблизившись к Дейзи. Её ресницы судорожно трепетали, под прозрачной плёнкой сомкнутых век медленно двигались глаза. Присутствие рядом с собой девушка не замечала, медленно и настойчиво пробивая путь к свободе. В момент, когда она, вяло отклонив корпус немного назад, уже качнулась вперёд, Спрингер улучил мгновение и ловко втиснул ладонь между головой Дейзи и дверью. Лоб был горячий и сухой. Поднималась температура.       — Эй, Остроухая, пошли… Давай-давай, не надо тебе туда. Идём, пора спать. Не проснулась. Да и вообще никак не откликнулась ни на слова, ни на прикосновение. По крайней мере в стандартном понимании. Вместо этого в её руках и ногах как будто отсекли невидимые нити, которые удерживали тело в вертикальном положении: Белл вся расслабилась и соскользнула вниз, уткнувшись лицом в плечо Конни. Мгновенность этого действия вынудила стоявшего рядом Жана отреагировать раньше, чем он успел осознать. Рука сама потянулась к плечу, отчаянно хватая, лишь бы не позволить упасть.       — Вот и держи… Да не смотри так, она не проснётся, лунатики крепко спят, — громким шёпотом наконец-то заговорил Спрингер, придерживая навалившуюся на него девушку. С их разницей в росте выглядело почти как нападение. — Чтоб вы знали: я её не понесу. Он мягко передал безвольно обмякшую Белл на попечение Кирштайна: тот, подчиняясь каким-то внутренним механизмам, без возражений позволил Конни перебросить бледную горячую кисть Дейзи через свою шею, сам аккуратно сунул правую ладонь под худые коленки и поднял лекарку над полом. Жан ужасно переживал, что из-за их манипуляций Дейзи проснётся. Вместе с неловкостью, на него резко навалилось тяжёлое ощущение ответственности. Как будто Дейзи, продолжавшая безмятежно спать в такой ситуации, полностью зависела только от него. Полупаника захлестнула все чувства разом, прошибая на пот. Казалось бы, поступок мелочный, а в душе такой разброс. Щёки и уши пекло. В противовес спину холодило и неприятно склеивало влагой кожу с рубашкой. После этого ему, как и другим в отряде, оставалось лишь смотреть, как Конни будничной походкой направился обратно, очевидно не намереваясь давать какие-либо комментарии по поводу своего поступка. Не для того, чтобы скрыть что-то, а скорее…       — Ну, чего встали?       — А как теперь…       — Да всё, можно обратно на боковую. Ничего не будет. Она сегодня уже никуда не пойдёт. … Как будто привык иметь со всем этим дело и уже не видел в этом ничего особого.       — Постой, — охваченный любопытством, Армин даже встал со стула.       — М?       — Откуда ты знаешь, что нужно делать? В темноте лестничного пролёта не было заметно моментально напрягшуюся спину. Скрытая мраком фигура просто замерла на середине подъёма. Излишне напряжённая задумчивость и растягивание ответа, трудно сопоставляемые с образом скорого на реплики Спрингера, вязали совершенно неправильную канву из мыслей и догадок.       — Мой брат, Мартин, часто ходит… ходил во сне. И вроде бы вопросов больше не осталось — один его ответ, произнесённый таким тоном, смёл под ноль весь интерес — как Конни и сказал: можно было уложить Дейзи обратно в кровать и самим возвращаться в комнаты. Однако никто больше в ту ночь так и не уснул. 77.       — … Ну, примерно так всё и было. Мы-то остались внизу, а Жан тебя наверх отнёс и потом вернулся. Никто вроде особо и не говорил ни о чём, а до рассвета просидели. Бодрое Сашино лицо вызывало крайние противоречия со всеми теми чувствами, которые Дейзи испытывала, слушая эпическое повествование о собственной непредсказуемости. То ли от смущения, то ли от подкатившего к горлу приступа, но Белл захрипела. Кашель уже не причинял ей столько боли — после обрушившейся на их головы череды неудач, даже такая мелочь казалась ложкой мёда в бочке дёгтя.       — Ты бы не переусердствовала так — только ведь на поправку пошла, — попытки Браус в убеждение были неумелыми и больше походили на несуразные уговоры ребёнка, нежели на серьёзные рекомендации. Дейзи вежливо (и чуточку нервно) улыбнулась и потянулась к туго натянутой верёвке, расправляя небрежно перекинутую через неё только что выстиранную простыню.       — Вот Микасу ругаешь, что она режим не соблюдает, а сама так же делаешь. В этом виноватой Дейзи себя не чувствовала. Единственное, что её в действительности беспокоило: отсутствие консультации с другими докторами и должной подготовки. А ещё собственная безграмотность, которую далеко не всегда прощали даже новичкам — дилетантам, терявшимся в критической ситуации и от безвыходности положения проводившим эксперимент в экстремальных условиях, не позаботившись о том, кто будет последствия разгребать. Пускай нужный результат и был достигнут, ложных надежд относительно своего расстрелянного до состояния дуршлага иммунитета Дейзи не питала: убила, разбила и ещё сверху попрыгала. Сожалела при этом, конечно, мало и не о том, но кому же объяснишь? Лежать пластом и наслаждаться блаженным ничегонеделаньем оказалось приятно лишь первые два с половиной часа. После это превратилось в пытку. Никогда бы не подумала, что так будет, — в кадетском корпусе, где вечно не хватало то сна, то сил, то еды, то нервов, а то и всего вместе взятого, она могла лишь мечтать о подобной роскоши. Однако сейчас, получив в своё распоряжение целые дни, освобождённые от какой-либо трудовой деятельности, Дейзи находила бездействие невыносимым. А ещё считала его неразумной тратой ресурсов. Решение нашлось быстро и, вопреки солидарному недовольству хора проснувшихся родительских инстинктов в отряде, привело её во двор, где творилась глобальная стирка. Дейзи с удовольствием помогла бы и на кухне, но жеребьёвка сотворила страшное, наградив Жана и Эрена ответственностью за приготовление обеда и всунув между ними Кристу. На этот пируэт совпадений от жизни у Белл сил точно не хватило бы.       — Ладно, тогда справишься пока сама?.. Вот и хорошо. Я схожу, заберу у ребят пододеяльники. Вроде уже выжали. Браус схватилась за плетёные ручки опустевшей бельевой корзины и оставила Белл в одиночестве. В долгожданном. Необходимом. Ненавистном из-за того, сколько мыслей начинало роиться в голове, когда не было никого, кто отвлекал бы от них. После Сашиного ухода самообладания хватило ровно на то, чтобы встряхнуть края расправленной простыни, выравнивая их, и мельком оглядеться — не осталось ли кого поблизости — затем показушное спокойствие рухнуло хрупкой фигуркой из спичек. Как же давно этого не происходило. Почему именно сейчас? Ничто из услышанного в рассказе и близко не всплывало в памяти. Она толком не помнила даже сон, который мог стать двигателем в ночных гуляниях. А уж слышать о том, что Жан… Не может быть. Не может быть. Не может быть! Даже парад глупостей, свершённых неконтролируемым состоянием Дейзи, не шёл ни в какое сравнение с тем фактом, что Жану пришлось носить её на руках. Он был вынужден. Окажись это любой другой человек в отряде, Белл вряд ли бы даже обратила внимание и по умолчанию засунула событие в категорию несмертельно смущающих. Но Жан, мать его, Кирштайн носил её на руках. И Дейзи Белл заморачивалась. Сильно. Закрывая лицо руками, она медленно села на корточки и уткнулась в колени, шумно вздыхая. Могла бы — заплакала б. Совесть и глаза повсюду не позволяли ронять слёзы, Белл просто сидела, сгорая от стыда, и во всех возможных смыслах сожалела о том, что не обладала способностью исчезать по желанию. Так хотелось взять и слиться с живой природой.       — … Дейзи! Парни там сами закончили, так что нам ничего не нужно развешивать, — отвлекая её от ковыряния новой раны на маленькой девичьей гордости, Саша быстрее ветра оказалась перед Дейзи. — Пошли, Хистория попросила тебя позвать — обед уже готов. Перспектива сидеть за одним столом со всеми людьми, видевшими её позор (особенно перед одним определённым), мигом выкрутила все возможные опасения из той тревоги, червём засевшей в голове девушки. Не поднимая лица, Белл помотала головой из стороны в сторону.       — Как «нет»? Почему? Дейзи только сжалась сильнее. Немота играла на руку. Поначалу молчать приходилось банально из-за боли. Слова как будто наждачной бумагой раздирали воспалённую гортань. Однако лекарства и бытовой уход быстро снизили болевой синдром до минимума… что, по мнению Дейзи, остальным знать было вовсе не обязательно. Это позволяло молчать просто так — из вредности. Когда в отряде осознавали её трудности вербального общения, то и с расспросами лезли меньше. Хотя для некоторых — для той же Саши — отсутствие базовой человеческой коммуникации вовсе не считалось преградой. По крайней мере серьёзной.       — Дейзи, это неправильно, у тебя полноценного обеда не было… я вообще не помню, когда ты в последний раз ела нормально. От щедрости вечно голодной Саши и её озабоченности чьим-то питанием, помимо своего собственного, вполне можно было растрогаться и уважить стремление, но Белл лишь заупрямилась ещё больше. Просто дай мне врасти в это место и сгнить. Разве могла она ожидать, что Браус настолько вознамерится исполнить просьбу Хистории, что вдруг начнёт тащить Дейзи за руки, пытаясь привести её в дом не просто уговорами, но силой.       — Меня обещали половины порции лишить, если тебя не приведу! В ответ на это Белл дёрнула плечами и упёрлась пятками в землю, оставляя за каблуками ботинок сухие борозды. Рано радовалась! Альтруизмом там и не пахло.       — Пошли, надо есть! Ловкие, цепкие пальцы Саши впивались в предплечья ровно настолько, чтобы Дейзи не ощутила боли, но зато вовсю прочувствовала желание Браус получить полный обеденный набор. Импровизированные «санки» продолжались до тех пор, пока Сашина упёртость не дотащила их обеих до входной двери, ведущей на кухню. В распахнутом настежь окне девушки увидели озадаченное лицо Жана, наблюдавшего за сценой из дома. От совершенно детской, слезливой обиды поджатая нижняя губа Дейзи задрожала.