Молочная луна

Все мы пройдем. Через пятьдесят лет все мы будем в земле. Будут новые лица под вечным небом. И мне хочется крикнуть всем еще живым: Пишите, пишите больше! Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох! <…> Не презирайте «внешнего»! Цвет ваших глаз так же важен, как их выражение; обивка дивана — не менее слов, на нем сказанных. Записывайте точнее! Нет ничего не важного! <…> Цвет ваших глаз и вашего абажура, разрезательный нож и узор на обоях, драгоценный камень на любимом кольце, всё это будет телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души. М. Цветаева

1 сентября 1971 г. Полдень! Я еду. И не знаю, что сказать. Я должна дать имя себе, тебе, должна как-то обозначить место, где я. Папа объяснял: это — упражнение. Нет, это пытка… Я писать не умею. Кстати, мистер Люпин до последнего сомневался в идее вести дневник: вначале он сказал, мне лучше найти живых друзей из плоти и крови, а не утыкаться в пергаментный лист. Класс. Папа, ты так прав, но… но как я могу подружиться с кем-то? Я в поезде, сижу в купе. Похоже оно на бордово-бежевый ящик, сиденья мягкие, и приятно качает. Сюда никто не вошел, я одна… никаких друзей, дорогой дневник. Меня зовут Примроуз Люпин. Мне одиннадцать. Я левша и соня. Я люблю шоколад. Картинки за окном быстро мелькают, но я увидела человека с палкой, он ходит по рельсам… еще один! Магглы бродят там и тут и собирают мусор. Они в смешных жилетах ярких цветов и совсем не видят наш потрясающий великолепный поезд. Они накалывают на палки бумажки и мятые банки из жести. Так вот, я получила письмо. Большая сова влетела в гостиную, и папуля подавился чаем. Он кашлял так сильно, что от волнения я чуть не спятила. Но когда поняла, что за письмо у совы на лапе… тут-то уж мое сердце сделало сальто назад, клянусь головой. Было очень страшно. Мне точно дали самый сладкий шоколадный торт в мире. Чтобы затем схватить меня и бросить на дно темного-темного колодца… потому что разве могу я надеяться на то, что сравнюсь с кем-то из обычных девочек? Обычных мальчиков? Красивых, умных, веселых, у которых много игр и книг, много любящих родственников и есть милые домашние питомцы: совы, коты и ручные крысы… У меня есть только я, Примроуз Люпин, мой папочка, наша старая библиотека, огромный сад с разросшимися розами, а еще у меня есть фортепиано и коробочка с секретами. Всё. Дорогой дневник, не ищи подвоха. Хотя нет, кажется, подвох тоже есть, завалялся где-то поблизости. Он в том, что я — * Они заглянули в мое купе! Другие дети! Двое: мальчики-первогодки. Они наверняка новенькие — никаких мантий. Я видела их лишь несколько мгновений, но и этого хватит надолго: ужас, ужас, леденящий душу ужас! Это были богатые мальчики из хороших семей, я почти уверена! Такие, со множеством любящих родственников и с домашними питомцами. И, конечно, с домовыми эльфами, будь они неладны, как говорит папа. На них была такая красивая одежда… На мальчиках, не на эльфах. Один в очках и лохматый, как черт (папа бы не одобрил, но он не станет это читать), а второй с глазищами, словно молочные луны. Они хотели войти и сесть, но Лохматая Башка уставился на мою кожу, дернулся и попятился. Ужасно, ужасно, ужасно… и Луноглазый спросил: «Что не так, дружище?». «Ничего, тут девчонка. Идем, поищем другое купе!». Их напугало не то, что я — девочка… их напугали уродские шрамы. Я слышала их шепотки за дверью. А после — взрыв хохота. Прости, папа… Я назову тебя Марко. Это имя — мужское, но так мне будет легче. У меня никогда не было подруги. Понимаешь? Хотя есть миссис П., она цветочница. Я часто болтала с нею после школы, пока ждала автобус. Она жалостливая и дома у нее толстый кот. Ее цветы приятно пахнут, но не очень нравятся мне — они пытаются выглядеть хорошо, но не могут медоносить. Как большинство людей. Я люблю цветы в нашем саду и в поле за домом. Соседей у нас нет. Хорошо ли это? Думаю, да. Миссис П. гладит меня по голове и дарит цветок. Я закрываю им лицо, когда вхожу в школьный автобус — чтоб водитель Рори не видел убогие полосы на правой щеке. Они огорчают его всякий раз, когда мы встречаемся, а это целых два раза в день. Десять раз в неделю. Почти пятьдесят раз в месяц! Но из-за этого огромного пиона я ничегошеньки не вижу, поэтому падаю. Все смеются. Грустно, но я молчу. Рори огорчен. Я купила немного маленьких круглых конфеток у мадам с тележкой. Кажется, это орешки в шоколадной глазури. Неважно. Тут шоколад, а что внутри — не имеет значения. Мы стоим, дети выходят из вагонов, чтоб размять ноги. Некоторые выглядят крошечными, особенно девочки — это первогодки. А некоторые совсем взрослые, в форме и со значками старост на жилетах… я бы хотела стать старостой. Потом… Но это не для Примроуз Люпин. Марко, поезд тронулся, и в мое купе кто-то хочет войти!.. * Они сидят напротив меня прямо сейчас, Марко, я была бы рада-радешенька поговорить с ними и не выглядеть сумасшедшей, но прятаться за тетрадью куда безопаснее… И я не очень хороша в беседах с детьми, со взрослыми все гораздо проще, знаешь ли. Их двое: мальчишка и девочка. Она очень милая, и, прежде чем войти, спросила моего разрешения. Я кивнула. Можно подумать, я — машинист поезда. Это купе — не моя собственность! Всё в порядке. У девочки рыжие волосы и ее зовут Лили. Я назвалась тоже, но на этом разговор окончился. Носатый — ее друг, и я не нравлюсь ему. Он прожигает взглядом тетрадь, что очень пугает. Они немного говорили между собой, но теперь молчат… Лисичка сказала, что Носатому стоит держать себя в руках, а не лезть на рожон, а он огрызнулся, что «некоторые всякие придурки слишком много о себе воображают». Кажется, они не поладили с кем-то в предыдущем купе. Затем мальчик сказал: «Лили, ты же видишь — чистокровные волшебники не всегда дают своим отпрыскам приличное воспитание. Эти двое — распущенные нахалы, но я мог бы их проучить…». «Эта тема закрыта, Северус, ввязываться в драку еще до распределения — плохая идея. Лучше расскажи, чем ты планируешь заняться завтра после уроков…». «Лилс, мы еще даже не прошли отбор! Хватит строить грандиозные планы. Для начала я собираюсь не стать кормом для кальмара». Я хотела сказать, что кальмар не хватает учеников-первокурсников, даже если те падают в озеро, но вовремя прикусила язык. Папочка утешал меня, что это просто страшилка для малышей… Я склонна ему верить. По небу бегут облака, оно светло-голубое, но луна еще светлее — сегодня ее видно весь день, она только начала расти. Облака очень большие, но каждое оформилось и со своим лицом. Облако-сапог — гордое, оно загораживает некоторые другие, но совсем недолго. Его проткнуло облако-нос. Совсем как у моего нового соседа. Борются. На холмы ложатся тени от облаков, длинные и сине-серые. Луну скрыло облако-кот. Папа называет луной поверхность молока, когда я наливаю его в свою любимую чашку. Ее сделала когда-то мама. Эта чашка черная — внутри глазурь, блестящая и гладкая. Если не наливать до краев, то молоко кажется темным, но оно все равно белое. Ты просто знаешь это. Цвет странный. Папа заглянет в чашку, рассмеется и скажет: «Молочная луна всегда полная». Я соглашусь, но мне не весело. Папа думает, что, если шутить про полнолуние и высмеивать его, станет легче. Но это так не работает. У того мальчика глаза были как две луны на дне маминой чашки. Лили угостила меня яблоком. Ем. Носатый тоже ест. Он смотрит на мои руки — они ведь в шрамах. Видно, что его распирает от любопытства, но молчит. Правильно! Хороший мальчик. Лили спрашивает, какой факультет я бы предпочла, но я не знаю, Марко. Лили говорит, что ей хочется в Гриффиндор. Что ж, тогда и я бы… и я… папа учился в Когтевране, но он одобрит любой выбор Шляпы. Сама я выбирать не стану. Не думаю, что я заслужила все, что происходит со мной сейчас. Мне до сих пор кажется, что это розыгрыш. Кто-то хохочет в соседнем купе (очень громко!), и Лисичка хмурится. Она говорит, это те парни, что вынудили их с Северусом уйти. Тогда я благодарна тем ребятам: мы с Лили сидим рядом и болтаем о том, о сем. Она не таращится на шрамы и на мою одежду (та не слишком новая, и я хочу скорее надеть школьную мантию). Лили выпроводила своего друга в коридор, чтобы мы могли переодеться. Я отвернулась, но и Лисичка тоже. Я в майке. Какое счастье, что эта девочка не смотрит на мои плечи, руки, шею… в общем, я довольно ловка в надевании мантий. Она не сумела бы ничего заметить. Синие тени на полях растут. Потянулись леса, леса, леса… тени ходят по макушкам деревьев, вечереет. Месяц все ярче. Молоко налито почти до краев, да? В купе заглянул взрослый мальчик — староста — и велел нам приготовиться. Скоро Хогсмид? Я прекращу писать, дорогой Марко, но уверяю: мы еще встретимся. Я не верю в кальмаровы щупальца, клянусь головой. * О Мерлин и Моргана! Святые угодники, всё, что я сейчас расскажу — чистейшая правда, чтоб мне провалиться на этом самом месте, если вру. Озеро огромное, оно просто непередаваемо большое, Марко! Мы пересекли его в лодках, лишь мы, первогодки. Такова традиция. Большой человек в гигантском жилете помог мне сесть (точнее, просто взял меня, как котенка, и опустил в лодку). Мы плыли сами по себе без весел и правила, а черная вода кругом шевелилась, как шелк. И луна отражалась в ней. Светилась, словно молоко на дне чашки. Я слышала странные звуки, похожие на пение. Или просто шум ветра в кронах деревьев на берегу? Не могу сказать наверняка. Шляпа старая, как и говорил папа. Я поняла, в чем секрет: некоторые вещи и люди всегда были древними. Например, господин директор. Он что-то говорил на помосте, улыбался, кивал головой, но я ни слова не поняла. Прости, Марко. Я смотрела на его бороду. Я ошалела от счастья. Это случилось: я в Хогвартсе. Волшебница в остроконечном колпаке развернула длинный список и начала вызывать нас по одному. Я никого не знала… но прозвучала фамилия «Блэк», и вышел Луноглазый. Вот именно тот момент, когда сердце ухнуло вниз. И затерялось где-то в животе. Не знаю, что это: разочарование, горечь утраты? Я не понимаю, слишком сложно, Марко. Когда драная Шляпа на его голове завопила «Гриффиндор», я чуть не обмочилась. Я знаю, кто такие Блэки. И знаю, как сильно возненавидит меня Луноглазый, если догадается, кто учится с ним в одной школе. Но он не догадается, клянусь головой. Потом подошла очередь Лисички, но и она попала в Гриффиндор. Я хлопала вместе со всеми, что еще оставалось делать? Когда наступил мой черед, пришлось признать, что все возможности ускользнули. Лисичка и Луноглазый на одном факультете. Я так хочу быть рядом с ней, но мечтаю очутиться как можно дальше от него. Прямо слышу голос папы: Примроуз, борись, не дай страху тебя одурачить, ты сильнее аксиомы Эскобара! Проклятая Шляпа опустилась на мою вспотевшую голову. И задала мне вопрос! Вот так фокус: бормотание этой штуки слышит лишь тот, на чьей она голове. Это хорошо. «Никогда прежде здесь не было никого, похожего на тебя… беспрецедентный случай… Бедное дитя!». Я не бедная, глупая шапка… я стараюсь быть веселой, милой и счастливой, честное слово. «Как директор мог допустить подобное? Девочка-вервольф? Ты опасна?». Я тихонько прошептала: только раз в месяц. Честно, я — маленькая и почти не расту. И волк из меня вышел совсем маленький, Шляпа, ни о чем не беспокойся. Та, конечно, не поверила. Все знают, Марко, что оборотни — невероятно сильные. Все знают… «Ты умная и куда храбрее, чем кажешься. Ты найдешь друзей и поможешь тем, кто будет нуждаться в тебе. Поэтому… Гриффиндор!». Лили хлопала в ладоши, пока я шла по проходу и старалась смотреть только на нее! И не упала! Я не глядела по сторонам. За наш стол уселся и Лохматая Башка, но друга Лисички старый колпак отправил в Слизерин. Она загрустила. Мне правда жаль, хоть он и не выглядит приятным парнем. Кажется, они знакомы очень давно. * Марко, я пишу, лежа в своей кровати. Тут есть бархатный полог, сейчас он задернут. Лили открыла рот от удивления всего лишь потому, что я зажгла огонечек люмоса, чтоб не портить глаза. Две другие девочки (наша комната для четверых) косятся на меня как-то странно. Но Лисичка не такая. Совсем не такая. За мной весь день ходят тени. По холмам и кронам деревьев, по озеру и Большому залу… сейчас они алые и золотые и ложатся на мои руки, пока я пишу. Я хочу остаться в тени, где никто не заметит меня, но в то же время мечтаю найти друзей, хочу петь и веселиться, как другие дети! Быть нормальной, обычной… Но завтра я должна встретиться с той колдуньей, профессором МакГонагалл. Она будет ждать меня в девять. Она — глава нашего факультета. Не страшно. Она лишь кажется чрезмерно строгой. Думаю, она куда милее школьной учительницы-магглы. Та тыкала линейкой в мои руки и цокала. Марко, действительно есть люди, делающие такие вещи! Хоть в это трудно поверить. Я проучилась с магглами всего год, папочка думал, мне удастся найти друзей и почувствовать себя лучше, но нет. Дома мне нравилось куда больше. Я бы и сейчас вернулась, но… Здесь есть библиотека! И красивое озеро с кальмаром. И Большой зал с тысячей свечей, где на столах сама собой появляется разнообразная еда. Как по волшебству! Папа разрушил мою фантазию заранее: он предупредил, что готовят в замке домовики. Эх!.. Так что я не спешу домой. Хочу осмотреться… еще целый месяц, Марко, до ужасной ночи целый месяц. Спокойных снов, дневник, мне рано вставать. Лили прощается со мной. Поговорим завтра, не так ли? 3 сентября 1971 г. Вчера я получала свои учебники, встречалась с Минервой (мне очень нравится ее имя, она — очаровательная волшебница и учительница, я от нее в восторге!), познакомилась с медсестрой мадам Помфри и со всем больничным крылом. Еще мне выдали расписание, и я сходила в библиотеку. Как! Там! Здорово! Но я очень скучаю по дому, Марко… очень. Сейчас нужно спешить. Я и моя тень идем на трансфигурацию к Минерве, опаздывать никак нельзя! * Слушаю профессора Бинса и украдкой пишу тебе. Бинс — привидение, не то, чтобы я не уважала его, но… я знаю об истории куда больше, чем нужно знать одиннадцатилетней девочке. И у меня есть папины конспекты. Кажется, программа призрака вообще не изменилась за тридцать пять лет! Поверить не могу. Вот он мертв, но все еще здесь. Интересно, насколько грустно быть мертвым? Рядом сидит Лисичка, а впереди — Марлин МакКиннон и Алиса Фоули. Они делят с нами спальню. Волосы Алисы очень красивые. А у Марлин белая и гладкая кожа. Но сейчас она сидит ко мне спиной. Это хорошо: я не могла перестать смотреть на нее во время обеда, и она показала мне язык. Я почти сгорела со стыда. Я не нравлюсь им. Мои руки худые и жилистые. И все они в шрамах. Шрамы на груди и на спине, шрамы на моем лице… всюду. Это хуже, чем какой-то лишай, его хотя бы можно вылечить. У меня рассечено ухо, но этого никто не знает. Оно под волосами. Я — ужасна. Лили ни о чем не спрашивает. Какая радость. Луноглазый смотрит на меня. Я чувствую его запах. Эта лекция отвратительная, потому что на ней я думаю о разных неприятных вещах и не могу отвлечься. Я чувствую его взгляд. Волчица знает толк в таких штуках, иначе меня бы здесь не было. Волчица очень осторожна. Он пялится, потому что я в чулках. Еще слишком тепло. Мерзкие чулки. Даже если натянуть юбку еще ниже, стоит сесть — и она ползет вверх. И видна бордовая полоса. Это привет из июля. Та ночь была плохой. Я поранилась очень серьезно. Марко, ты осуждаешь меня? Нет, ведь ты — дневник. А большинство людей смущаются и сердятся, потому что не знают, как вести себя со мной. Некоторые магглы думают, что меня бьют дома. Кто-то решил, что на девочку напали дикие собаки. Ха. Ха. Тысячу раз «ха». Не смешите. Я могу перешибить хребет любой собаке. Хотя я — очень маленький волк… честное слово. Клянусь головой. Тебе не стоит бояться меня. Я очень плохо рисую, но хочу попробовать. Вот. Это я — волк. И пёсик миссис Чест рядом. Видишь разницу? — Что ты рисуешь? Прости… мне очень любопытно. Кажется, это что-то красивое. Я вздрогнула, чуть не выронив карандаш. Лили! Лили Эванс наклонилась ко мне… так близко, что от страха быть раскрытой я вспотела, как после марафонского бега. — Это… это некрасивое, прости, рисунок очень плохой! — Пискнула я, захлопывая тетрадь. Кажется, Лисичка огорчена… Мерлин и Моргана, что делать! В моей голове точно забили десятки гигантских колоколов. Друг! Мы ее теряем! Прямо сейчас! Срочно, три кубика шоколада и крепкое рукопожатие пациенту! — Лили, — прошептала я дрожащим голосом, косясь на Бинса. — Лили, я могу нарисовать тебе что-нибудь другое. Что ты хочешь? — Правда?! — Она понизила голос. — Ты… Римма, ты нарисуешь единорога? Наверно, это очень сложно… пожалуйста, попытайся. Какое облегчение, единорог — почти лошадь. Уж это я смогу. — Хорошо… Пришлось вырвать из дневника страничку, но что такое один листок, когда мне так нужно завоевать доверие этой девочки? Я готова нарисовать что угодно, всё, что она попросит, каким бы ужасным ни был рисунок. Только бы она согласилась дружить со мной… Мерлин, как мне нужна подруга!..