Молочная луна

Я твое повторяю имя этой ночью во тьме молчаливой, и звучит оно так отдаленно, как еще никогда не звучало. Это имя дальше, чем звезды, и печальней, чем дождь усталый. Ф. Г. Лорка, «Если б мог по луне гадать я»

4 января 1975 г. Римма: Марко, Марко, милый дружок. Странна жизнь, особенно если ты — девочка-верфольф. Нет никого, кто ответит на твои вопросы. Вспоминаешь: в резервации терпеливо ждут десятки соплеменников. И эти несвободные печальные полуволки… единственные, кто знает. Каково это? Быть вечным врагом самому себе. Искать и не находить. Разрываться — слыша внутренний голос. Властный рык зверя. Моя волчица всегда права, ее не обмануть. От этого, Марко, вдвое горше. Представь, так совесть никогда не спит. И не заврешься. Один неумелый шаг против Правды и Природы — и волчица смеется. Этот «смех» хуже брани. Чувствую, как с каждым днем расту. И словно отдаляюсь от людского. Папочка не может объяснить, почему я меняюсь. Его знаний недостаточно. А непонимание рождает страх. Он боится за меня… а если и меня тоже?! Самый близкий и родной человек? Я хочу, чтоб кто-то принял всё во мне. Желаю остаться с людьми. Но это невозможно. Анимагия была нелепой детской придумкой. Играм конец. Скоро мне пятнадцать. А я даже не девушка… одинокое и никем не понятое нечто. Смешно. Думать о Блэке — смешно. 17 января Мадам Помфри сказала, нужно серьезно поговорить. Нынешним утром никто не пришел. Гриффиндорцы пишут контрольную. Профессор Минерва строга — не увильнешь. Хорошо, что Поттера, Блэка и Петтигрю нет: ночь была плохой. Иногда в лазарет заглядывает Лисичка. Сегодня ее нет, и слава Мерлину. Как правило, медсестра не жалует долгими визитами. Деловитая и такая занятая. Но сейчас даже присела на край моей постели... «Римма, ты — девочка любознательная. Как много тебе известно?» Да, Примроуз Люпин долгие часы торчала в библиотеке. «Крохи, мадам. И всё больше о волках. Про оборотней… сплошь нелепица». «Немудрено. С оборотнями связано множество предрассудков. Не советую пытаться вникнуть в древние фолианты. Они призваны запугивать волшебников, а не помогать вам, вервольфам. Думаю, ты и сама это почувствовала». «Увы, это так, мадам...» Она замолкает. Глядит в окно. Поправляет фартук, одергивает рукава мантии. «Римма, прекращение менструаций не означает, что ты перестала быть человеком. Женщиной. Что ты прочла о волках?» «Всё, что обнаружила». «Догадываешься ли, что твоя физиология — отчасти волчья? Не паникуй! Будь она иной, не было бы у тебя такого иммунитета. А у тканей — способности к восстановлению. Римма, я могу говорить откровенно? Не люблю вводить пациентов в заблуждение... Так вот, полагаю, ты сможешь иметь детей. Потом, когда-нибудь... повзрослеешь, встретишь человека...» Звуки ее голоса дают подсказки. И я всё понимаю. «Человека? Или вервольфа, мадам?» «Оборотня, милая. Только если пожелаешь. Ох… Деликатный вопрос... скажем так: понести от волшебника вряд ли удастся. Я полгода вела переписку с двумя коллегами из Норвегии. Если чудо и произойдет, ребенок родится ликантропом. Вопреки распространенному мнению, это не то же самое, что быть вервольфом. Природа проклятия изучена плохо. Вдруг малыш не сможет справиться со своими инстинктами! Понимаешь? Есть случаи и иные... Обнадеживающие примеры... Но их ничтожно мало». Я вздыхаю. Но не от огорчения. Ведь я обо всем догадывалась. Да и какая разница! Одно мне, что этот конец, что тот… забудется всё, как сто лет пройдет. Папочка лелеет мечты о внуках? Едва ли. Мадам, кажется, не закончила. «Еще одно, Римма. В ближайшем будущем ты почувствуешь небольшие изменения в настроении и в общем состоянии. Обратись ко мне сразу, как ощутишь что-то необычное. К примеру, жар или головокружение. Легкое недомогание. Не молчи! Я всегда рядом и готова помочь». Она смутилась, поджала губы. Слишком откровенный разговор. Но я не против. Смутным догадкам найдено подтверждение. Тайна обретает контур. Истина — неумолима и страшна. Ну и пусть! 10 марта Римма: Доброе утро, друг! Спасибо, не стоит. Ага, вот мне и пятнадцать… Мерлинова борода, я умру, если встречусь с проклятущими мародерами. Они наверняка вытворят что-то неловкое. Лили поздравила, пусть пока мы лежим в кроватях. Алиса тоже. А вот МакКиннон прикинулась глухой. Или мертвой? Одним словом, что угодно! Лишь бы не говорить со мной. Блэк и Кэрроу не вместе. Марлин берется за старое. Уже ни для кого не секрет: она влюблена в Лупоглазого. Но сочинила новый подход: избегание. Отлично. Вот только сработает ли? Лисичка в ссоре со Снеггом. Теперь она стала чуть ближе к нашей дружной компании. Но всякий раз фыркает и морщится. Стоит Поттеру что-либо спросить. «Хэй, Лилс, как дела?» И вот уже она вздернула подбородок и спасается бегством. Но мне вовсе и не тоскливо. Забавно следить за ребятами — я будто в огромном гулком океанариуме. Наблюдаю за морскими обитателями сквозь толщенное стекло. Они гладкие и мокрые, быстрые и юркие. А я в сухости и безучастна. Просто девочка в полумраке коридора. Так далека от их таинственной жизни… Пора вставать. Трансфигурация — и я ни за что не опоздаю на любимый урок! Сириус: После завтрака я ловко ускользаю от МакКиннон. Вперед, на практику к МакГи! Марлин допекает. Сохатый уверяет, мне стоит сблизиться с ней. Якобы, почувствую себя нормальным парнем. Если быть нормальным парнем — значит просыпаться с мокрым пятном на трусах… Увольте! Удовольствие так себе. Это началось с неделю назад. Снится всякая всячина. Порой — совершенно невероятная. Вроде старой кошки МакГи, гладящей меня по щеке. Полное дерьмо. Сегодня у Полосатой Прим праздник. Я подарил ей книжку о зельях — глупость. Зато совершенно нейтрально. Хвост начал ныть еще с месяц назад: что, что, что… достал до ужаса! В конечном счете нашел нелепейший «Набор юной ведьмы»: одеколон, расческа какая-то… Волшебный мир сошел с ума! Я всегда знал: юношество — кошмарная пора. И все эти несуразности отступают перед Большой Проблемой Рега. Его желание отдалиться — болезненное и бессмысленное. В страхе, что я его брошу, он бежит сам. Удержать братишку невозможно. Я пытаюсь, но он взрослеет. И, кажется, уже не так нуждается в старшем брате… Всё, что могу, — просить Эдварда Гори присматривать за ним. Все в замке привыкли к Эду. Он бродит по коридорам, точно маленький лев. Увязывается за студентами. Говорит на непонятном гортанном языке. Дает гладить себя. Иногда он пропадает по полдня. Стало быть, кому-то плохо. Эдвард Гори выбирает грустную маленькую пуффендуйку и всюду следует за ней. Глядит печально, но серьезно. Кладет голову на колени. Я спрашиваю у случайных встречных: где мой вальравн? О, кажется, его видели в подземельях. Нет-нет, на Астрономической башне! Ага, вчера он был в Восточном крыле. Или в лазарете. Помфри делала перевязку, а Эд сидел рядом и смотрел. Если раньше я терзался — зачем я здесь? Как сюда попал? Для чего? То теперь отвечаю: где я — там Эдвард. И он всем помогает. Это ведь хорошо, так? Значит, всё не напрасно. Гадкий Нюнчик — напасть номер два. Он точно злорадствует: а помнишь, как твой братишка выбрал меня? Это сквозит в его взгляде всякий раз. Лениво кидаю какие-то чары, он привычно ставит щит. Поединок? Надрал бы я Снеггу зад, да слишком утомился. Ночные бдения, беспокойство о друзьях, размышления о мамкиных назойливых письмах. Похоже, этот говнюк удивлен. «Что, Блэк, парадная мантия жмет?» Вялый Остолбеней, и я сваливаю. Сохатый остается препираться и переругиваться со слизеринцами. Давненько я не развлекался. И скоро растеряю всю репутацию. Но Прим выглядит довольной. Страшно только, что злость-то не уходит. Она копится и копится. Вдруг вырвется? Ведь за всё нужно платить… Открываю синюю тетрадь и пишу: «Я отыграюсь на домашних на летних каникулах. Устрою погром. А пока буду хорошим. Потому что это радует П. У нее и так много причин для огорчений. Вот так». Теперь на душе спокойно. Я оправдался? Плевать. * Я спешил в класс. Впереди замаячили спины студентов, послышалась негромкая песня. Кто там, Хвост? - В тишине закатной напевают дети. Ручей прохладный, источник светлый! Поттера с ними не было. Но чуткое ухо уловило голосок Эванс. - Что хранишь ты в дивном веселом сердце? Прим ответила нараспев: - Перезвон дальний, утонувший в небе! - Вот ты и уходишь из тихого сквера. Ручей прохладный, источник светлый! - несмело протянул Пит. - Что несешь ты в пальцах своих весенних? - Кровь алой розы и первоцветы. Я почувствовал укол досады. Первоцветы — имена Люпин. Какого дьявола меня не подождали? «Эй, народ, что за фигня!» - собрался я крикнуть, но не успел. - Что на губах чуешь сочных и свежих? - Привкус костей и череп моей смерти. Испей воды чистой нашей старой песни. Ручей прохладный, источник светлый! О, - голос Прим дрогнул, - Северус, здравствуй! - Маггловские песенки? С ума сойти, ничего лучше для Хогвардса не нашлось? Или ваш репертуар настолько беден? Я выбежал из-за угла и столкнулся с ними: Прим, Лилс и Питер. А еще — гадкий ухмыляющийся Нюниус. - Сириус, опаздываешь! Мне недосуг было отвечать Люпин. Объяснять глупой девчонке, где пропадал. Сейчас прямо передо мной вырос злейший враг — злейший оттого, что похвалялся безнаказанностью. Он словно знал какой-то секретик. Отвратно! - Что, Нюня, давно промеж глаз не получал? Чего докопался? А вы… какого дьявола здороваетесь с ним? Эванс опустила голову и молчала. Хвост пожал плечами. «Я не, это Римма…» Мы разошлись быстро и без потерь: класс был рядом. И на другом конце коридора появилась МакГи. Опять не вмазал сальноволосому! Тот старательно скрывал глумливую усмешку. Небось вспомнил, как украл братца. Что ж… и я не забыл. Урок начался. Озвучено задание: трансфигурировать кругленьких пыхтящих ежей в серебряные подстаканники. И обратно. Ежи разбегались, кололись и гадили. Но мне нравились эти зверьки. Куда милее большинства слизеринцев… Да и людей в целом. Прим быстро посеребрила своего ежика. Джим тоже. Лили украсила подстаканник маленькими камушками — МакГонагалл благосклонно покивала головой. Петтигрю маялся и тихо ворчал. На другом конце класса копошился Снегг… Я скосил глаза. Его еж был совершенно серым. Точно малярной кистью выкрасили. Да-а-а, сегодня гаду явно не везло. - Римма, слушай… прикрой-ка меня, - прошептала Эванс по соседству. - Тссс… кажется, Севу нужна помощь. Если он не сдаст хорошего ежа… - Ты не обязана помогать ему! Помнишь, что было в октябре? Лили, он справится и сам! - Прим склонилась к уху подруги и что-то горячо заговорила. «Нет, нет… МакГонагалл увидит… Лили, правда!…» Я нахмурился. Бросил взгляд на Поттера. Джим возмутится как пить дать. И чего Эванс неймется? Зачем лезть к кому-то, кто не умеет вести себя по-человечески? Но вот рыжеволосая девчонка выскользнула из-за стола. Тихонько подошла к слизеринской половине. Иногда ученики вставали — то ежа поймать, то укатившуюся палочку. МакГи ничего не замечала. И вдруг… - Нет, черт подери, не смей! Вздрогнула Прим. Вскинулся Поттер. Минерва оглядела класс в поисках источника шума. «Мисс Эванс, почему вы покинули рабочее место?» Снегг покраснел — то ли от раздражения, то ли… Сохатый зашипел — я не сумел перехватить его руку. Он вскочил на ноги. Чуть не перевернул стул. - Эй, Снегг, довольно пользоваться гриффиндорскими мозгами! Своей башкой соображай! - Пошел к дьяволу! - Минус пять баллов каждому факультету! Немедленно успокойтесь и возвращайтесь к заданию. Мисс Эванс? Желаете еще?… Лилс готова была разрыдаться. Джим горел от негодования. Снегг раздувал ноздри. Он ткнул палочкой в ежа. И тот сделался алым, точно огнем объятый. Неизвестно, что произошло бы еще. Но урок закончился. Выбежала из аудитории Эванс. Пулей вылетел Снегг. МакГонагалл прошлась вдоль рядов, проверяя наши подстаканники. И — ничего себе! — выяснилось, что еж Нюнчика исчез. То ли заполз куда, то ли Снегг прихватил его с собой по ошибке. Змеиный факультет потерял еще пять баллов. Люпин разочарованно вздохнула. 16 апреля 1975 г. Римма: Ни на что не хватает сил. Вроде апрель — месяц весенний, легкий и благостный. Только мою волчью природу никто не отменял. И скоро полнолуние. Я бреду к озеру по тропинке. Мальчишки наказаны — стычка со слизеринцами неделю назад. Лисичка заседает в библиотеке. И я одна. Набрякла земля, скользят ноги. На берегу под ивой кто-то есть… Снегг?! Носатый склонился, сидит на холодной земле по-турецки. Будто бы читает. Но я замечаю, как он двигает рукой. Что делает?... Замерев, вытягиваю шею. Серый еж! Всё такой же, как и в марте. Мальчик свернул грязноватое полотенце, а зверька посадил в середину. Как в гнездо. Картина эта так странна, что я забываю дышать. Распрощался с пятью баллами из-за потерянного ежа! Носит его с собой и гладит. Снегг! Меня чуть качнуло. Оступившись, придавливаю ногой ветку. Проклятый хруст! Парнишка вскидывает голову, оборачивается и видит меня. - Гадина! Ты что здесь забыла?! Подглядываешь, да? Оскорбление так легко слетает с его языка, повисает в воздухе. Не знаю, что ответить. Наконец резонно замечаю: - Это озеро общее. Иногда я тут гуляю. Симпатичный зверь. У него есть имя? Снегг сипло кашляет и бледнеет от гнева. За что он так ненавидит меня? В воздухе мелькает палочка. - Пошла отсюда!! Или тебя припечатать хорошенько?! Может, чары какие наложить, чтоб рот держала на замке? Мне не обидно. Только грустно. Отчего-то на ум приходит Регулус. И чем его привлек кто-то настолько грубый и дерзкий? Неужели младший Блэк разглядел в Снегге друга? Едва ли тот может быть дружелюбным… но он приласкал ежа. Определенно в этом что-то есть. - Я никому не скажу. Да и чего особенного? У многих учеников есть питомцы… - Ты, кажется, глупее пробки, - он на ногах. Одной рукой сжимает сверток, другой — волшебную палочку. - Что насчет… Облив… Шорох крыльев. Эдвард появляется внезапно. Зависает над головой Носатого, громко кричит. Падает палочка. Я срываюсь с места. Возможно, потом я спрошу себя: зачем побежала?! Почувствовала угрозу? Но не сейчас. Я несусь прочь и боюсь обернуться. Снегг заколдует Эдварда?! Или Эд сцапает Снегга и унесет, как кролика? Глупо! Но бегу, пока не натыкаюсь в дверях замка на Сириуса. Он весел. Джим и Питти — тоже. Кончились нудные отработки у Филча. - Прим, что такое? Э-э-э, да на тебе лица нет! - Эдвард! Там, у озера… Чертыхается Блэк. Краем глаза замечаю еще одного свидетеля. Регулус с кипой учебников в руках. Мы мчимся вниз по склону. И я уже знаю — случится дурное. Но что?! - Он ранил Эдварда! Твою мать!! Сириус бьет Снегга по лицу. Лупит и лупит. Валит в траву. Я слышу сдавленный крик — Рег хочет помешать. Но его сдавливает в объятиях Поттер. Лицо Джима бледно. Пит в растерянности, и для меня время на мгновение замирает. Сейчас происходит что-то жуткое. Что-то из ничего. Откуда только взялась беда?! Но это так просто: долго копились злые помыслы и раздражение. И теперь нашли выход. Эдвард обиженно плачет. Сириус мутузит Носатого. Наконец-то мне хватает сил, чтоб попробовать остановить Блэка. Он отталкивает руку, чуть ли не замахивается на меня. Но затем отступает. Снегг воет. К нам спешит Слизнорт — кто успел позвать преподавателя? Вовремя, ничего не скажешь… «Прим...» В глазах Блэка блестят слезы. Резко разворачивается и трусит вверх по склону малыш Регги. Его любимый брат… Мои глаза встречаются с двумя молочными лунами. Сириус будто хочет спросить: «Я? Неужели это сделал я? Примроуз Люпин, ты отвернешься и сбежишь, ведь так?» Я вижу глубину его отчаяния и не понимаю: чем оно вызвано? Кто выпустил тьму? Столько вопросов… - Сириус, у тебя кровь… на руке, - шепчу я. И в этот чудовищный миг понимаю: что бы он ни сделал, я всегда буду на его стороне. Я попала в ужасную ловушку Вечного Прощения! Потому что свято верю в доброе сердце Сириуса Блэка. Лили не может смириться с выбором друга — Северуса. Регулус уносится прочь. Поттер ругается сквозь зубы. Но я — в западне. Я в западне Истинной Дружбы, что не знает обиды и забвения. 17 апреля Сириус: Я открыл синюю тетрадь. «Лилс ненавидит меня и Нюнчика. Регулус ненавидит меня. Но радуется Нюнчику. Прим и Лилс огорчены. Почему нельзя закопать Нюниуса за квиддичным полем? И дружить без него». Как по-детски наивно. Сириус Блэк пинает людей ногами. И недоумевает, отчего с ним никто не разговаривает. Брат в ужасе. Лили думает, я — помешанный. Но Эдвард Гори ранен в лапу и угодил в лазарет. Так какого дьявола я чувствую себя виноватым?! По Школе ползет удивленный шепот: какой-то слизеринец обидел вальравна Блэка. Да-да, того самого. Ага, который такой ласковый, милый и добрый. Слышали, зимой я сломал руку, и Эдвард торчал со мной в палате? А меня он защитил от тех парней с пятого курса! Да, а еще… Еще… Девочки и мальчики крадутся в больничное крыло. Носят Эду сладости. Сидят с ним рядом. Хорошо: завтра вальравна выпишут. Мать настрочила письмецо: кто посмел нанести нашей семье такое оскорбление?! Да, я бы с удовольствием сдал Снегга. Но только не ей. Старуха теряется в догадках. Ну и пусть. Сегодня полнолуние. И пока Прим нет, я отчаянно медитирую. Большим черным псом бегаю по Школе и окрестностям. В своих мыслях… Но засыпаю. Пробуждение неприятно — Джим пихает коленом. Перекатываясь по кровати, падаю на пол. Что снилось?… Мантикору мне в друзья!! - Бродяга, ты чего? Мерлин и Моргана. Выглядишь, будто траванулся. Точно здоров? Обхватываю ногами кусок одеяла, поднимаюсь, снова падаю. От проницательного Джеймса не скрыться. Он закатывает глаза, охает, точно актер мыльной оперы. Мда-а-а, магглы такое любят. - Дружище, да у тебя неприятности! Или приятности? Хм, что б посоветовать… - Советую тебе не соваться! Иди к дьяволу, Джим, и без тебя плохо! - я все-таки пробираюсь к двери в ванную. Вслед летит крик друга: «Не забудь сменить брюки!» Жизнь — полное дерьмо. Но жизнь в общей спальне — дерьмо вдвойне. Вряд ли расскажу об этом хоть одной живой душе… Я видел во сне Прим. В том проклятом сарае. Доме с заколоченными окнами, по которому гуляют сквозняки. Прим без одежды. Я знал предостаточно. Но с полной уверенностью отрицал возможность связи. Прим — это просто Прим. Тогда меня не тронул вид ее голого живота. Не заботит и сейчас. Я хорошо помню белизну тела. И выпуклую полоску шрама. А рядом — след лунного света. Это сияние отпечаталось в памяти навсегда. Если я попаду в темницу — сырую и безрадостную — все равно буду это помнить. Но не потому, что хочу прикоснуться… и… мантикора меня раздери, это же бред! Это так глупо! И просто отвратительно! Я становлюсь гаже… с каждым днем. Вспышки злости, потеря самообладания. Эти ужасные влажные сны. Всё это — не я. Не имеет ко мне никакого отношения!! Да Прим стошнило бы от страха, узнай она… Если только она догадается… Что я вижу ее во сне! Это ничего не значит. Меня нервирует даже МакГонагалл. Что теперь, учебу бросать?! С превеликим трудом я наконец попал ногой в штанину. Чуть не поскользнулся на красно-золотом кафеле. Отлично, отлично… разбить бы тут голову. Никто не вспомнит добрым словом Сириуса Ориона Блэка. Грязного извращенца. - Хэй, Бродяга! Ты умер?! На обед не собираешься? - Иду, - сердито рявкнул я. - Не переусердствуй, руку сломаешь! Я скрипнул зубами. Сломаю, как же… скорее, Сохатый, такая участь постигнет тебя… Если не перестанешь мечтать о Лили Эванс. Вслух я этого не сказал. Как-никак, чувство такта — врожденная моя черта. 4 мая - Куда ж ты уходишь из тихого сквера? - спрашивает Пит у Люпин. Он не поет — не умеет. Но Прим все равно охотно отвечает: - К неведомым магам, к далеким принцессам. Я чувствую себя таким потерянным. Пусть лето близко. Потеплело. И лопаются на иве почки. Регулус отмахнулся от правды. Сбежал, бросил. Прим играет с Хвостом в странную маггловскую игру. Он вырос среди не-волшебников, а она… Просто знает всё и обо всем. Они спелись. Летние забавы... Прим ничего не замечает? Знает ли о чувствах бедолаги Пита? Пожимаю плечами. Ну и боггарт с ними. Но какая-то мыслишка колется, не дает покоя. «Ты видел полоску лунного света на ее груди. Ты всегда будешь помнишь об этом». Тупое подсознание, отвали. Сохатый подбрасывает украденный мячик-снитч. Смеется, но устало. Хочет домой. А я? Глажу перышки Эдварда и смотрю, как по озеру бегут мелкие барашки. Остаться бы тут навсегда… Всё лучше, чем вернуться на Гриммо, 12. Раньше я мог поговорить об этом с Люпин. Теперь всё как-то иначе. - У кого спросил ты дорогу поэтов? У источников светлых из старой песни… Кто-то приближается. На мое лицо падает тень. Эванс? Пит затихает. Все таращатся на Лилс. Она стоит — прямая, точно палка. Глаза горят, губы подрагивают. К груди девочка прижимает… серого ежа. «Что такое?» - надеюсь, мой голос звучит буднично. - Я… попробую помириться с… с Севом. Просто хочу, чтоб вы знали. Ребята, думаю, нам больше не стоит… ну… Примроуз напряглась. Она поднимается, смотрит неверяще. - Подожди, подожди, Лили! Вовсе не обязательно… Ты серьезно? Ведь можно дружить всем вместе, вшестером. Разве нет? Но девочка-вервольф и сама знает ответ. Наивная... Лилс мотает головой. Меня всегда мало интересовала Эванс — есть она или нет. Нравится Джиму? Да на здоровье. Но теперь подумалось: эта дружба важна для Прим. И как смеет рыжая дуреха говорить такое? Заставит подругу выбирать?! Петтигрю кажется испуганным. Поттер глупо хлопает глазами. Эдвард тянется к Эванс, но та отшатывается. - Римма, я не могу… Северус… Мы знакомы с детства. Прости. Я всегда рада поговорить с тобой. Но только не с… - ее взгляд скользит по лицам мальчишек. Надолго задерживается на мне. - Это очень тяжело и сложно. Она разворачивается и уходит. Кровь приливает к лицу, что это, стыд? Я взбешен и раздосадован. Так-то, теперь пришло время Прим ломать голову. Но она возвращается на траву. Молча теребит пальцами какую-то былинку. - Догонишь Эванс? - глухо спрашивает Поттер. - Нет, - голос девчонки так же тих. - Дружба — это большая ответственность… так всегда говорил папочка. Для каждого есть свое место. И мое — с вами рядом. Если вы, конечно… - Даже не продолжай! - вскрикивает Сохатый. И сейчас я благодарен ему. Потому что сам точно онемел. - Римма, мы создали карту! И знаем твой секрет… И столько всего… Вместе… Какое там! Косноязычие Поттера смешит ее. И Питер, как следует порывшись в памяти, декламирует: - Путь мой лежит далеко, уйду за горные цепи, уйду за шири морские поближе к звездам небесным! А дальше из головы вылетело. Черт подери! 4 июня Я возвращаюсь в спальню. Все мысли о скором лете, и не сразу замечаю: кто-то крадется за мной по пятам. Останавливаюсь. И из тени выходит Марлин. - Привет. - Привет, - рассеянно отвечаю я. - Ты чего не в спальне? Скоро отбой. - Хотела кое-что спросить. Думала поговорить с Примроуз, но она меня терпеть не может. Вот… так обидно… Слышала, Эванс вас кинула. Дружеский союз, всё такое. Я могла бы стать вашей подругой. Я бы давно с Люпин сблизилась, просто она какая-то дикая. Стали бы гулять впятером. В Хогсмиде веселиться. Я бы помогала вам с уроками. А вы — мне. - Постой-ка… МакКиннон, а Элис? Вы же не разлей вода. Куда ее девать прикажешь? - Она не против, - мнется девочка, глядя под ноги. - Вшестером, выходит. Здорово, да? Внезапная догадка появляется весьма кстати. Первое желание — разозлиться и припугнуть дурочку. Но нет, я держу себя в руках. - Эй, МакКиннон. Бумажный замок. - Что? - недоумение на ее лице. Я дышу тяжело — грудь вздымается и опускается. Противный молоточек постукивает в голове. - Бумажный замок Прим. Я не идиот. Хорошо ли он горел? - шагаю вперед, мечтаю выглядеть устрашающе. Но я всего лишь мальчик. А она — девочка. Противная МакКиннон никогда не признается. Значит… - Ты нравишься мне. Прости, - она привстает на цыпочки. Ужасно. Ужасно. Ужасно. Возможно, в роду Блэков — древнейшем и благороднейшем — затесалась пара кентавров. Потому что я бегу галопом. Миную портрет Полной Дамы, вваливаюсь в гостиную, спотыкаюсь о гребаный ковер, взлетаю по лестнице. Борюсь с дверной ручкой и чуть не ломаю ее. Спальня? Нет-нет. Я в ванной. Полощу рот снова, снова и снова. Тупой Сириус! Это начало конца. Сперва — поцелуй, потом — шантаж… теперь я — раб… Она напишет матери сразу или вначале вдоволь наиграется?! Джим пинает дверь ногой, но я молчу. Яростно тру щеткой зубы. Слюна и кровь смешиваются с белой пеной. Перестарался… - Сири, что опять? Мерлиновы кальсоны, только не говори… Час назад тебя искала Марло. Я ляпнул, что ты в совятне. Нагнала, да? Хэй, да не убивайся так… - Ты не понимаешь! - ору я. - Она вообще! Никак! Только от одной отделался, теперь другая… Я что, на алмазный прииск похож? Какого дьявола им надо?! Какого дьявола? Римма: В спальню мальчиков попасть несложно. Поттер ругается на дверь, та отвечает голосом взбешенного Блэка. Питти спрятался за занавесками — пытается спать. Но не может, само собой. Алиса с гордо поднятой головой доложила: Марлин отправилась навстречу своей судьбе. Штурмовать Блэка, куда ж еще. Мы ответственны за тех, кого приручили. А что о тех, кто прикипел к нам всем сердцем? Против своей или чужой воли? Я тоскую по Лисичке. И не могу представить летние деньки без писем милых друзей. Что чувствует Марлин? Я не люблю ее. Но жалею, что так вышло. Кто скажет, что у Сириуса — каменное сердце? Это ложь. Я немного сочувствую Марлин. Но так понимаю Луноглазого.