Ангел ночи

      Что мы знаем о смерти? Кто-то скажет что-то о демонах и ангелах, кто-то о аде и рае. Люди настолько боятся смерти, что начали выдумывать. Кто-то утверждает, что после смерти, что-то есть, а некоторые даже утверждают, что были там. Это всё такая глупость. Я всегда считала, что они придумали всё это только для того, чтобы люди верили в то, что после смерти ещё есть жизнь, но я никогда не поверю в это.        Так сложилось, что моих родителей не стало, когда мне было десять. Их убили, когда я возвращалась домой со школы. Отпечатков не нашли, ровно как и других следов. Полицейские сказали только: «Женщина в ушибах и царапинах, значит, сопротивлялась. А мужчина видимо вбежал в комнату и ему прострелили голову». Из их уст это звучало так, будто они каждый день это видят. Они даже не успокоили маленького ребёнка, который остался сиротой. В тот момент я услышала ту самую ужасную нотку эгоизма и пофигизма. Уже в ту секунду, мне хотелось их задушить.        Теперь по решению суда меня опекает мой старший брат, Чарльз, но ему абсолютно на меня наплевать. Чарльзу уже около тридцати, может, меньше, не знаю точно. Видела его только на заседании, да и там он просто попивал пиво. Ему никогда не было дела ни до меня, ни до родителей. Он ничего не добился, не женат, хоть и состоял в отношениях. Его девушка была очень умной и доброй, за это я её любила. Спустя год она его бросила. Я бы на её месте поступила так же. С тех пор он и начал пить. Я даже не вспомню момента, когда он обнял меня. Его попросту не было, хотя до смерти родителей, я старалась прощать ему абсолютно всё. Все ошибки, все злые шутки — абсолютно всё. Но после этого я даже перестала здороваться с ним и сбежала.        Сейчас я обустроила подвал одной из местных забегаловок. Этим заведением владеет очень добрая молодая девушка, Тесса. Каждое утро до открытия она приносит мне школьный обед в пакетике. В тот день, когда я сбежала, я зашла за угол какого-то здания. Тогда ещё шёл сильный ливень. В этом месте стояла Тесса. Мы с ней поговорили, я всё рассказала как есть, и она любезно предложила помочь мне обустроить их подвал, которым они не пользуются уже несколько лет. Помню, она показала мне моё новое место жительства. Там была ветхая лестница, по которой спускаться не очень хотелось, но пришлось. Она включила единственную лампочку в этой комнатке, которая осветила её всю. В помещении был завал коробок, которые мы в скором времени разобрали, и занесли туда необходимую мебель, вещи и книги. В соседней комнате находился старый неактивный служебный туалет с душевой кабиной. В общем, меня всё это очень радовало, ведь я даже не рассчитывала на жильё.        На данный момент до моего совершеннолетия остались считанные дни. Я, как и любой подросток, учусь в старшей школе. Учусь бесплатно по решению, несмотря на то, что эта школа даёт образование на высоком уровне. Друзей у меня никогда не было, я всегда любила одиночество. Каждый день был самым обычным: проснулась, умылась, оделась, сходила в школу, сделала домашнее задание, почитала и заснула.        Звонок на урок. Каждый урок для меня будто не имеет смысла. Порой мне не хочется учиться, да и вовсе выходить куда-либо, но приходится.        Обстановка в классе мрачная, гнетущая. Доска, казалось, показывает каждый правильно и неправильно решённый пример и каждую двойку или пятёрку. Окна старые, будто пострадали во времена войны. Никогда не бывают чем-либо занавешены. Парты все исписаны всевозможной чушью, но в каждой парте чувствуется каждый ученик, который сидел здесь за последние лет десять. Пол деревянный и вечно скрипит, стоит ноге человека на него ступить. На стенах висят фотографии тех, кто когда-то протирал своей задницей эти стулья.        Самый обычный урок. Учитель пытается что-то втолкать в пустые головы тупых подростков. Кто-то тянет руку, чтобы ответить, а кто-то, чтобы выйти в туалет и считать минуты до окончания этого гребанного урока. Некоторые, создав перед собой баррикады из учебников и тетрадей, сидят в смартфонах, то листая ленту каких-либо социальных сетей, то переписываясь с друзьями. Кто-то и вовсе играет в кулачки. Одна я сижу и просто смотрю в окно, думая о чём-то, сама не до конца понимая о чём.        Спустя ещё несколько таких минут, раздается звонок, длящийся гораздо дольше обычного. После чего, слышится голос директора из колонок школьного радио: «В здании произошёл пожар. Просим всех немедленно покинуть здание».        Я чувствую запах дыма, проходящий сквозь щели в окнах. Все выбегают из класса, не задумываясь о том, как они будут выбираться. Найдя у себя в портфеле какой-то платок, я выбегаю из класса. Воздуха практически нет, сплошной дым. Я бегу по коридору, закрыв нос тканью. Мои глаза щурятся, из-за едкого дыма. Некоторые падают, но их поднимают и тащат к выходу. Все кричат и не разобрать ни голосов преподавателей, ни голосов учеников. С каждой секундой глазам всё больнее. Ткань уже начинает пропускать дым. Я, задумавшись, оказалась самой последней, кто бежал по коридору. Внезапно потолок рухнул прямо передо мной. Деревянный пол, превратившись в уголь, так же провалился. В глазах уже темнеет и всё вокруг словно замедлилось. Развернувшись, я понимаю, что с этой стороны тоже обвал. Я оказалась в ловушке, но вдруг, сквозь треск огня, до меня доносится слабый, низкий голос, периодически заходящийся кашлем: «Кто-нибудь… Эгх-гх… Моя нога…». Я оглядываюсь. На полу, у стены, лежит парень, из моего класса, Том. Его глаза, кажется, еле открыты. Я, подбегая к нему и уже практически ничего не видя, подаю ему свою дрожащую руку. Он, бросив на неё взгляд и не понимая кто это, берёт её. Я перекидываю его руку через плечо и помогаю подняться. Мы идём по коридору. Одна часть дощечек уже сгорела дотла и мы могли протиснуться там. Одной рукой придерживая его за ребра, а другой держала платок на носу. Я чувствую, как он пытается бороться за свою жизнь, пока я тащу его по коридорам. Он сжимает мою футболку и одну из лямок моего лифчика, стараясь ухватиться хоть за что-то, чтобы не упасть. Иногда он старается открыть глаза и увидеть кто я. Когда ему всё же это удаётся, он всё таким же голосом говорит: «Елена… Эгх-хм… Спа…» и снова закрывает глаза. Я понимаю, Том слабеет, ему не хватает воздуха. Я второй рукой перетаскиваю ему на нос ткань, но он не в силах сам держать её, поэтому я делаю это. Мне уже практически ничего не видно, а ноги то сгибаются, то разгибаются, снова стараясь сделать шаг. И тут я со всех сил, которые у меня были сказала: «Я вижу выход, держись, ещё немного». Эти слова будто заставляют его проснуться и он вновь сжимает рукой то место, открывая глаза. Я слышу, как сверху хрустят деревянные доски, понимая, что сейчас будет новый обвал и вдвоём мы не выйдем. Я должна либо оставить его и выйти, либо толкнуть его к выходу. Я перекидываю назад его руку, становлюсь сзади и, уже почти ничего не понимая, говорю ему на ухо: «Мы не выберемся вместе… Эгх-гх… Я тебя толкну… Гхм… Постарайся доползти до двери и… Эгх-эх… Выйти». Он, понимая что у него нет сил отпираться, слегка кивает головой. Я толкаю его и он успешно выбирается. Спустя секунду я падаю на спину, смотря вверх и понимая, что не в силах даже доползти или опереться на руки. Слышится хруст досок надо мной. «Сейчас это всё упадёт на меня и я умру…» — сказала я про себя. И тут… Потолок упал на меня… Эта адская боль, когда твоё тело горит, и ты ничего не можешь сделать, ни закричать, ни отодвинуть их. Я отключилась.        Я открываю глаза и по-прежнему вижу потолок. Странно, но я больше не задыхаюсь и полна сил. При этом я слышу как трещит огонь. Я встаю, оглядываюсь, не понимая, что происходит. Я смотрю на пол и вижу своё до ужаса изуродованное огнём тело. На нём по-прежнему обвал. От одежды почти ничего не осталось. Я пячусь назад, прикрывая рот рукой от ужаса, охватившего меня. Я подбегаю к телу и пытаюсь убрать обвал, но бесполезно, мои руки словно ничего не касаются. «Неужели я просто буду смотреть на то, как я умираю?», сказала я и направилась к выходу. Я по рефлексу пытаюсь схватить ручку, но рука проходит насквозь, вместе со мной. И вот я уже стою на ветхом крыльце, которое тоже слегка почернело от огня, который, видимо, потушили. Слышен вой сирен. Едут скорая, пожарные, офицеры полиции. Многим ученикам оказывают первую помощь. Пытаются что-то заклеить, что-то перевязать, кто-то вовсе накладывает шины. Ученики говорят между собой о случившимся, но в голове мысль: «Надо найти Тома!», которой я следую. Я прохожу сквозь толпу и никто уже не видит меня. Медсестры, врачи и учителя нашей школы склонились над чем-то. Это Том. Я смотрю на него не как на парня, из-за которого я мертва, а как на героя. Как на человека, который изо всех сил борется за свою жизнь, через сильную боль от ожогов и большой потери крови. Он уже не открывает глаз. — Том… Я знаю, что ты меня слышишь. Умоляю тебя: борись за свою жизнь так, как не боролся ни за что на свете! — сказала дрожащим голосом я, стараясь не пустить слезы, и склонилась над его лицом. — Да, я мертва, но ты ещё нет. Я вытащила тебя оттуда не для того, чтобы ты умер у меня на глазах! Ты должен жить, слышишь?! — продолжила я, но, не сдержавшись, заплакала и продолжила дрожащим шёпотом. — Моё существование не играет роли в этом мире. Я ничего не сделала за эти семнадцать, а, точнее, восемнадцать лет. А ты… сам подумай: награды по спорту, любимая семья, тёплый дом, мечта. Всё это у тебя есть сейчас, а у меня этого не будет уже никогда. Ты должен жить. Ради меня, прошу.        Моя слеза, падает с моей щеки на его, как бы это ни было странно. Он начинает моргать и в итоге просыпается. Я встаю на ноги, понимая, что с ним всё будет хорошо. Слышатся неразборчивые голоса пожарных, которые бегут тушить огонь. Я приближаюсь к ним. Один из них бежит с моим изуродованным телом к каталкам скорой помощи. Я следую за каталкой. Доктора перекрикиваются: «Ожоги третьей степени. Слабый пульс, задыхается, сейчас скорее всего находится в коме». Все мои волосы сгорели, некоторых пальцев попусту не было. Это самое ужасное, что я видела в своей жизни. Они погружают меня в машину. Я успеваю запрыгнуть в неё и они закрывают двери. На всей скорости мы мчимся в больницу. Меня заносят в операционную и на скорую руку начинают готовится к операции. Я не могу смотреть на это. Я прислонилась спиной к стене этой палаты и медленно сползаю вниз со слезами на глазах. Обхватив колени ног руками, я опускаю голову и начинаю плакать.        Операция идёт уже больше трёх часов. Одна из врачей выходит из палаты и начинает говорить с медсестрой, которая так упорно ждала, когда закончится операция: — Ну что там? — спросила медсестра, сглотнув. — Мы помогли ей как смогли, но… — не успела договорить врач, как я будто перенеслась куда-то.        Переглянувшись, я вымолвила шёпотом: «Кладбище…». Все в чёрном, там сидят многие ученики нашей школы, Том на самых первых местах, рядом с пустым стулом, который видимо был предназначен для моего брата. Он даже не поднял свой зад, чтобы придти на похороны своей единственной сестрёнки! Я его ненавижу! Директор школы говорит речь, но вдруг передаёт слово Тому. Ему помогают встать и дойти до стенда. Он твёрдым голосом начинает говорить: — Я не готовил речи для похорон Елены Стюарт, но, пожалуй, мне есть что сказать. Она никогда не была чем-то значимым для меня, для класса, для всех нас. Она никогда ни с кем не общалась, поэтому никто её не знал. Когда я был там, в пожаре, моя нога зацепилась за одну из досок пола и я упал, подвернув её так, что не смог сам подняться. Я задыхался в едком дыму и не мог даже нормально открыть глаз… Однако я увидел как кто-то стоит рядом и пробормотал что-то, чего уже не помню, и… мне протянули руку. Это была Елена, — сказал он, посмотрев в сторону холма, где меня похоронили, вздохнул и продолжил. — Она пожертвовала собой ради меня. Это — действительно героический поступок для любого человека. А особенно — для юной девушки. Помню, как я уже не в силах что-либо делать, ноги подкашивались и я… я пытался ухватиться за неё, чтобы не упасть. Ей было трудно, но она не бросила меня и сделала это. Спасла меня из огня. Я хочу сказать лишь одно. Покойся с миром, Елена. Мы все помним и скорбим…        После этого я ничего не видела, не слышала очень долгое время, около года, не могу определить точно, но внезапно открываю глаза в какой-то непонятной комнате. Ковра нет, только холодный кафель чёрного или тёмно-бурого цвета. Старинные люстры из золота, на которых висят капли бриллиантов. Я аккуратно поднимаюсь и осматриваю себя. Мои волосы стали каштановыми, несмотря на то, что они были светлыми, и намного длиннее, чем были ранее. Ожогов на теле нет. Одета я в старинное чёрное платье, которое носили в последний раз в начале 30-х годов. На руках перчатки такого же чёрного цвета и поверх надеты кольца из золота и бриллиантов. Я оглядываюсь. Передо мной трон такого же мрачно-чёрного цвета, а вокруг него свечи и каменные статуи древних стражей ещё более давних лет. Комната огромная, но кроме этого там ничего нет. Только окна, из которых виднелось мрачное серое небо, сухие и одновременно жуткие деревья и птицы, скорее всего, вороны.        На троне никого нет, но вдруг из какого-то чёрного дыма появляется мужчина лет двадцати. Он ничего не говорит, лишь только осматривает меня и платье, в которое я одета. У него короткие не уложенные чёрные волосы, карие глаза, от которых трудно отвести взгляд, губы, на которых раны будто от кулаков, широкие мужественные плечи и накаченное тело. Одет он в традиционный мужской костюм, но вместо белой рубахи на нём рубашка красного цвета и с фонарями, будто из тех же лет, что и моё платье. Он сидит как царь: откинув спину назад, положив руки на трон и раздвинув ноги. — Привет, Елена. Меня зовут Владимир, — сказал он так, будто хочет допросить меня, при этом продолжая осматривать, затем продолжил как мой близкий друг. — Ты знала, что тебе очень идут платья этих лет?        Я слегка открываю рот. В голове бегают тысячи мыслей, но выбираю я только одну и причём самую предсказуемую для такой ситуации. — Кто ты? — спросила я, слегка отступив назад то ли от страха, то ли от непонятливости. — Это трудный вопрос… Ну, могу сказать, что когда-то был таким же обычным человеком, как и ты. А сейчас я — Король ночи. Тебе многое предстоит узнать … — ответил он, таинственно улыбнувшись. — Я должна спросить где я, но меня мучает вопрос: в каком я веке? — Ты в начале девятнадцатого века. А в каком ты была, когда тебя хоронили? — В начале двадцать первого. — Ну надо же. Так вот почему ты так странно осматриваешься, — сказал он шёпотом, откинулся назад и более уверенно продолжил. — Я разрешаю тебе задать ещё один вопрос, после чего я начну историю, которая тебе не очень понравится… — Почему я здесь? — Что ж… Видимо вопроса не будет, так как это часть истории. Готова её выслушать? — сказал он, поднявшись с трона и медленно подходя ко мне. — У меня нет выбора… — ответила я, пытаясь отвести взгляд от его глаз, в которых я утонула. — А ты смышленая. Наверное поэтому он сослал тебя сюда. — Он? — Да, я говорю о Дьяволе. Все вы верите, что существует рай и Бог, но это не так. Есть только Дьявол, а я — его правая рука. Ко мне он ссылает тех людей, которые заслужили продолжить своё существование, а не сгореть в аду. Таких очень мало, не более тысячи, но ты — одна из них. Поздравляю. Те люди, которые попадают ко мне, остаются в мире живых…, но с одним условием. Они уже никогда не будут людьми. Все они становятся Ангелами ночи. Моими слугами, если можно так выразиться. Мы помещаем их в ту же жизнь, в те же условия, к тем же людям, но только категорически меняем внешность. Если у кого-то есть семья, то они их больше не увидят и будут жить в каком-то другом месте. Но я знаю, что у тебя есть только брат, который даже не пришёл на твои похороны, поэтому у тебя всё останется также, но ты будешь выглядеть абсолютно по-новому. Я верну тебя в то же время, но ты придёшь как новенькая в свой класс. У тебя будут миссии, которые ты будешь обязана выполнять. И да, создания ночи не умирают сами, их могут лишь только убить. И в том случае ты сгоришь в аду. Но Ангела ночи можно убить только одним способом: отрезать крылья. Этого не произойдёт. Я уверен.        Он говорит очень настойчиво и, в какой-то степени, пофигистично, но, думаю, его можно понять. Он рассказывает это всем, кто сюда попадает. Я бы тоже устала. Я не понимаю одного… — Где мои крылья? — спросила я, оглядываясь. — А это самая интересная часть –прошептал он за моей спиной мне на ухо, взял меня за талию и подтолкнул вперёд.        Из ниоткуда появилось зеркало. Оно огромное. В нём я вижу себя и остаётся ещё много свободного места. Он отходит от меня со словами: «Вообрази свои чёрные крылья и рога!». Это меня удивляет, но не смущает. Я закрываю глаза и начинаю воображать. Когда я заканчиваю, начинаю ощущать небольшой груз на спине. Словно на меня повесили портфель с учебниками. Я открываю глаза. На голове у меня рога, которые я и представила — формы «арфа» тех лет. А на спине… крылья… чёрные крылья, у которых много чёрных перьев! Я воображала, что они длинные и широкие. Они такими стали. Я не могу поверить, что воображаю наяву. И я могу ими управлять! Ощущение будто к твоей спине приделали два огромных предмета, которыми ты можешь махать, как веерами. Я складываю их и оборачиваюсь. Владимир открывает рот от шока, но сразу же старается сделать вид, что ему всё равно. — Я итак вижу, что ты удивлён, но не понимаю чему? — сказала я и усмехнулась. — У тебя невероятные крылья… За всё время, что я тут, я не видел более красивых и массивных крыльев. Где ты могла увидеть такие? — ответил он, подойдя ко мне, и начал их гладить, как бы проверяя их реальность.        Я оглядываюсь. До этого он был так пофигистичен, а теперь… Видимо они ему действительно приглянулись. — У меня просто хорошая фантазия и отличный полёт мысли, — ответила я и улыбнулась. — И ты первая, кто улыбнулся, до этого все только умоляли о помощи или вовсе не хотели идти на контакт. Мне ты уже нравишься. Это отлично, ведь я могу тебе давать меньше миссий. А могу их и вовсе не давать, если захочу, — промолвил шёпотом он, как бы намекая на нечто большее, но лишь шутя, не всерьёз, и продолжил уже спокойным голосом. — Ты готова отправиться назад? — Думаю, да. Какая первая миссия? — Узнаешь, — ответил он и взял мои руки. — Тебя зовут Селена Фоллс.        После этого я почувствовала ветер и будто попала во временную петлю, проходя историю от начала девятнадцатого века до начала двадцать первого. Я очутилась в своём подвале.