Душевный архитектор

«Не стоит верить ощущениям: в конечном итоге тебя обманут собственные глаза. Слепое пятно — особенность человеческого организма, один из его не самых приятных изъянов. Подумать только, ты постоянно чего-то не видишь даже без воздействия гендзюцу просто потому, что в ходе эволюции тебе достался такой несовершенный орган зрения». — Господин Казекаге… «И это далеко не все: человеческое восприятие склонно ошибаться, и даже воспоминания с течением времени искажаются и сливаются друг с другом, награждая тебя прошлым, которого никогда не было. Мелочи, но мы движемся сквозь время с разным упорством и в конце концов теряем друг друга навсегда». — От тебя не было никаких известий целых два года, — заключил Гаара, извлекая из памяти последний разговор с этим шиноби. Что бы ни происходило, он постоянно думал о нем, и это успело стать привычкой: фронт, обещание защищать Сунагакурэ, Итару Кейджи с особо секретным заданием, лично заверенным Казекаге. Все остальное казалось слишком размытым и неясным, что Сабаку-но попросту не хотелось напрягаться и искать в своей жизни какие-то другие смыслы. Хотя чаще всего одно вытекает из другого. — Не хотел беспокоить вас во время войны. Гаара нахмурился, подняв раздраженный взгляд на старшего Кейджи. Тот не показывал никаких других эмоций, кроме сосредоточенной серьезности, как и всегда. Выдержка, которой младший сын Расы успел научиться за столько лет, заскрипела под натиском вопросов, которые не отпускали, сколько бы он ни старался забивать свою голову чем-то другим. — Где она? — спросил Казекаге, ожидая самый краткий и немедленный ответ без излишних подробностей, но Итару словно выжидал момент, молча вглядываясь в лицо бывшего джинчурики. — Может, вы уже начнете спрашивать, почему она вас бросила? Медленный выдох, и растущее внутри напряжение приняло на себя еще одну порцию ноши.  — Где твоя сестра? Четыре года назад. — Где Гаара? — спросила Темари своего брата вместо того, чтобы поинтересоваться, чем же он так раздражен. Канкуро недовольно хмыкнул и очень долго не отвечал, наблюдая за тем, как ирьенины суетились в больничном коридоре, пытаясь спасти жизнь тем, кто умудрился сохранить её до этого дня. Что же его раздражало? Бездействие лишь отчасти, конечно, но сестру интересовала другая причина, та, которая совершенно незаслуженно привлекала к себе внимание. — Он сказал, что не будет в этом участвовать. Отказался от миссии, — Канкуро произнес это с такой серьезностью, что Темари на мгновение поверила ему. Однако слова брата зачастую приходится обесценивать хотя бы наполовину, чтобы не промахнуться и попасть в суть. — Ты поддался эмоциям и даже не дослушал его, верно? — угадала куноичи, видя, как Марионеточник повел плечами, не желая отвечать. — Нам не нужно ничего предпринимать, если ты опять пытался подбить его на это. Сейчас в приоритете безопасность деревни, отсрочка, чтобы пострадавшие успели хотя бы встать на ноги. Нет нужды ворошить осиное гнездо. Они сами вскоре явятся, а мы будем готовы. Ясно? — Да в том-то и дело, что мы не будем готовы. Ты хоть знаешь, сколько их? Чего вообще от них ждать? Все, что мы услышали из уст Вару, ни о чем толком нам не говорит, а я уверен, что она что-то недоговаривает, потому что Гаара от нее ни на шаг не отходит. С чего бы вдруг? «Это их дело», — хотелось возразить Темари, но она нашла силы оставить это мнение при себе. Куноичи не верила Кейджи, но не могла не верить Гааре. Он принял это решение сам, и какая из них в итоге семья, если они не могут поддержать младшего брата в таком важном выборе? — Думаешь, я сама не задаюсь вопросом, почему именно она? Да, еще во время учебы мы открыто презирали друг друга, но это в прошлом. Я понимаю, что тебе хочется верить, что Гаара в состоянии разобраться со всем сам. Но это не так. — Это она тебе сказала? — скептически фыркнув, спросил Канкуро, и Темари не осталось ничего другого, кроме как безоружно поднять руки. Она была не в настроении спорить сейчас. От очередной порции негодования Марионеточника предостерег грохот больничных дверей, и в коридор вбежал запыхавшийся мужчина, как-то испуганно озираясь по сторонам. — Шиноби! Где шиноби Сунагакурэ?!

***

В двенадцать лет Вару не понимала, почему отец снова и снова снимал с её шеи петлю. Ответ до безобразия прост — так делал бы каждый, и глубинной истины здесь не разглядеть, сколько ни пытайся. Все люди лгут, просто с разной степенью серьёзности: никто не признается тебе в том, чего сам бы очень сильно хотел позабыть. Кейджи любила своего отца и не хотела жить в мире, где он не любил её — об этом никто не знал и никогда не узнает. Однако время действительно лечит: спустя годы ты попросту забываешь, по какой причине мысли о смерти стали успокаивать тебя. Вару улыбалась, потому что без слез было в десятки раз больнее. Концентрированный девяностопятипроцентный раствор уже выдохшихся страданий. Почему? Ответ затерялся где-то глубоко внутри нее, но, если честно, ей слишком страшно заглядывать туда. Желание сдаться, опускаются руки, но воспоминания впиваются острыми зубами, не давая возможности забыться и уснуть, — типичная реакция на слишком трудную задачу, результат которой мог бы с лихвой окупить все усилия. Да, только под скептическим взглядом знатока подобные чувства кажутся типичными, но это знание не несло облегчения. Вару попала в клетку, о которой знала абсолютно все, и здесь не было ни одной двери. Мир сквозь прутья казался серым и до абсурда бессмысленным, и жажда просто закрыть глаза и ничего не видеть становилась слишком невыносимой. Тупая боль в голове напоминала ей о том, что время продолжает идти вопреки ее слабостям. Она умудрилась привлечь к себе сон в такой момент? Опять? Разрешая себе, наконец, проснуться, Вару чуть приподнялась, тут же медленно и тяжело выдыхая от понимания, что не сможет встать с постели сразу. Она оглянулась, зацепляясь взглядом за уже осточертевшую фигуру, но не почувствовала ничего, кроме усталости. В первый раз ей было по-настоящему безразлично, что он снова здесь, рядом с ней, как чудовище под детской кроватью. — Разве Темари не сказала нам встретиться всем вместе в больнице? — зачем-то спросила Кейджи, и без того зная ответ на этот вопрос. — Ты не собираешься туда идти. Гаара отвернулся от окна, с неким любопытством посмотрев на бывшую шиноби. — Ты очень много спишь в последнее время. — И в самом деле, — Вару улыбнулась, зная, что у нее попросту не хватит сил. Их уже почти не осталось, и весь ее энтузиазм стремительно вытекал и испарялся, как из сломанного сосуда. Посторонние люди лишь додумают причины, но какая ей разница? — Что тебе нужно от меня? — Ты снова все забыла? — спросил Гаара с едва заметной настороженностью, но Кейджи отрицательно мотнула головой. — Нет, я просто хочу услышать более свежий ответ. Ты ведь уже принял какие-то решения, а значит, что-то да изменилось. На самом деле ей просто хотелось проверить, насколько ненормально ее собственное непостоянство. Цель — слишком размытый ориентир, и если ты ослеп, то куда тебе в итоге идти? На какие чувства полагаться? На то мистическое шестое? Как и с плацебо, это не работает, если ты не поглощен идеей, а Вару не верила. Больше нет. Она вновь просыпалась с, казалось бы, свежей мыслью, но видела одно и то же — разинутую всепоглощающую темную пасть ее и его прошлого. — Я хочу избавиться от его голоса. Он мешает мне делать все правильно, и я снова и снова ошибаюсь. Некоторые вещи слишком хрупкие, чтобы я мог с ними обращаться, но оказывается, что без них я никогда не стану обычным шиноби, — ответил ей Гаара так просто, словно фанатичный верующий в храме. Он верно заметил — паутина человеческого общества на самом деле очень хрупкая, и чтобы жить в ней, нужно соответствовать определенным стандартам. Если ты колоссален для нее, то, увы, места себе ты тут не найдешь. — Хах, забудь. Уж что, а «обычным» ты точно никогда не станешь. В этом твоя судьба уже предрешена. Как и я никогда не стану куноичи, которая была бы в состоянии принести пользу родной деревне, — слабо улыбнулась Вару, посмотрев на свои покрытые шрамами руки. Они казались ей такими чужими. — Война — это не единственное возможное для человека ремесло. — Я знаю, но больше ничего не хочу. Мои техники хоть и могут помочь, но они слишком извращены. Их побочные эффекты не исправить. Вот сейчас. Противоречие шлепнулось на идеальный текст жирным чернильным пятном, и джинчурики нахмурился, немного раздраженный тем, что его снова вводят в заблуждение. — Разве ты не говорила, что хочешь попытаться? — спросил он ее с уже знакомыми злыми нотами, на что Кейджи ответила почти шепотом. — Я много чего говорю, Гаара. И далеко не все из этого является правдой. Это нормально. Люди частенько болтают попусту. Он еще долго смотрел на нее, очень внимательно, будто боялся что-то упустить. В конечном итоге его достало ее молчание, и Гаара вновь отвернулся к окну. Он знал, что она сломалась. Вару Кейджи слишком быстро изнашивала себя, и рано или поздно настанет момент, когда она больше не сможет его ничему научить. По неясной причине понимание этого причиняло ей жуткую боль, а не забавляло, как раньше. Шутки закончились. Смеяться больше не над чем, каким бы черным ни был ее юмор. — Вару, — вдруг позвал ее Собаку-но, и, услышав свое имя из его уст, Кейджи посмотрела на него с искренним удивлением. — Найди Темари и Канкуро. Это не было продуктом его размышлений. Джинчурики что-то видел там, в окне, и его настороженный взгляд ясно говорил о том, что кто-то решил подвести итоги прямо сейчас. — Будь с ними.