Дотронься

Хината довольно долго не мог понять своего отношения к Тобио. Сначала он сваливал все на чрезмерную радость от волейбола, от игр, от новых техник, которые с каждым разом становились все совершеннее. Но когда Шое с большим трудом разобрался в своих чувствах, это его ужаснуло. Он не понимал, что делать со всем этим дерьмом (типичный вопрос во время разговоров с самим собой перед зеркалом). Дерьмо и было дерьмом: ежедневно злящийся на коротышку Кагеяма, попивающий очередной пакетик с молоком через трубочку, уже не бесил Хинату: он заставлял его краснеть и смущаться. А ситуация в команде между ними после «озарения» становилась хуже и хуже, заставляя нервничать почти всех ее членов. — Я же сказал, мне не нужна твоя помощь! Я сам прекрасно справляюсь! — каждый раз отвечал Шое на попытки Тобио как-то наладить хотя бы слаженность их игры, уже и не говоря о личных отношениях. Кажется, кроме рыжика никто и не должен был узнать о его чувствах, но первым это заметил Сугавара, который всегда все замечал, а вторым — Цукишима. Они оба никому об этом не рассказывали. Суга только вздыхал, лишний раз поглядывая на нервного Кагеяму, который не понимал, то ли ему просто прекратить попытки общения с Хинатой, то ли более грубо и настойчиво вытряхивать из него всю дурь. А Цукишима усмехался, прекрасно понимая, что малявке ничего не светит. Кей не ненавидел Кагса, ровно как и Кагс не ненавидел Кея. Ну или чувство ненависти все-таки можно было совместить с чувством симпатии. Они целовались на переменах в служебном помещении, а если по-простому — в комнате со швабрами и тряпками, к которым школьная уборщица прикасалась от силы раз или два в неделю. Цукишима был Цукишимой, поэтому сделать копию ключа, предварительно «одолженного» у старушки, не составляло труда. Они целовались много. Много, грубо, долго, жарко, жадно. У обоих играли гормоны, и нередко их поцелуи могли закончиться чем-то большим. Тобио дико заводила улыбка (если ее можно было так назвать) Цукишимы. Она всегда была наглой, но выражала очень большой спектр эмоций, в зависимости от положения губ. И иногда языка, которым Кей проводил по губе, когда никто, кроме Кагса, разумеется, этого не видел. Очкарика заводил Кагеяма весь целиком. Он видел в нем что-то особенное, но никак не мог это описать и в полной мере воспринять, наверное потому, что в какой-то момент перестал пытаться, ибо это не важно. Об отношениях этих двух ходячих проблем помимо Сугавары знала молодая уборщица, которая хотела устроиться в школу, но по не понятным для персонала причинам решила уволиться на второй рабочий день. Остальные не заметили или не придали значения этой ситуации, которая значительно потрепала нервишки Тобио и Кею. Увидеть, как Цукишима отсасывает Кагсу - то еще зрелище. Конечно, очкастый был далеко не глупым, но когда дело касалось объекта его обожания, ему просто сносило крышу, и он забывал элементарные вещи, например: запереть дверь изнутри, чтобы хотя бы «подготовиться к приходу старушки» в те дни, когда ей приспичит наконец-то прибраться и использовать швабры, лежащие в заветном техническом помещении. К счастью, история не получила огласки, да и никак она и не могла ее получить. — Кстати, — как-то сказал Кей Кагеяме. — Мне уже можно ревновать тебя к коротышке? Тобио нахмурился, якобы «подумал», прежде чем ответить. — А как давно мне можно было начать ревновать тебя к Ямагучи? — Справедливо, — ухмыльнулся Цукишима, немного помолчал и добавил. — Да ладно, это просто шутка, но я все равно за тобой слежу. — Дурак. — сказал Тобио и поцеловал его в губы.