Ты просто ещё не встретил...

Тимур слушал длинные гудки в трубке, автоматически их подсчитывая. На седьмом мобильный отозвался голосом брата: — Воронцов слушает. Если Артём так отвечает, то это значит, что он либо на работе, либо рядом кто-то, кому не нужно знать, что он общается с братом. Выходной день ещё ничего не значил. Это для клиентов в банке чёткий график. А служащие зачастую задерживались и в вечернее время, и по выходным. Особенно, если сами служащие отличались повышенным рвением к работе. Брат Тимура, трудившийся финансовым аналитиком, внеурочные часы не пропускал никогда. И был на хорошем счету у руководства. Поговаривали, что нынешний управляющий собирается на повышение в головной офис. А занять его должность метили сразу несколько претендентов. И Артём в том числе. — Привет, Тём, — откашлявшись, произнёс Тимур. — Ты на работе? — Нет, — отрывистые, короткие фразы. Односложные ответы. — Позже перезвоню. — Ясно, — Тимур вздохнул. — Я просто хотел тебя… — в трубке послышались короткие гудки разъединения. Артём отключился. — Поздравить, — закончил Тим по инерции. Затем нажал "домой" и усмехнулся. Значит, скорее всего, брат решил отметить день рождения в кругу родственников. Ну что ж, имеет право. Захочет услышать поздравления от своего несуществующего для семьи брата-близнеца — перезвонит. Нет — значит, нет. Но внутри неприятно царапнуло. Всё-таки, брат был единственной нитью, которая ещё хоть как-то связывала Тимура с его бывшей семьёй, которой он стал в одночасье не нужен. И никакие прошлые заслуги не помогли, хотя родители всегда ставили его в пример Артёму. Тимур и учился лучше, схватывая на лету. И помогал по дому больше, жалея устававшую на работе мать. И к бабушке, которая часто болела, постоянно мотался. Семья Тимура жила за чертой города, в посёлке, который, хотя и назывался пригородом, по факту ничем не отличался от сотен посёлков области. Село селом, как считали братья, и чем старше становились, тем чаще мечтали уехать жить в город. Ещё когда Артём и Тимур были совсем маленькими, родители переселились сюда, потому что, по их мнению, детям нужен был свежий воздух и здоровое питание. А бабушка, которая жила здесь, переехала в их городскую квартиру. Ужиться им вместе не удалось. Со временем хотели махнуться обратно, да сломал ногу отец, и подниматься на этаж в квартиру ему было тяжело. Перелом оказался сложным. Даже спустя годы реабилитации ходить без трости он не мог. Думали о том, чтобы сдать квартиру и перевезти бабушку к себе, тем более, та совсем не возражала. Мать, хотя и была не в восторге от грядущего совместного проживания со свекровью, всё же, скрепя сердце, согласилась. Это было всё-таки лучше, чем разрываться на два дома. Бабушка болела, и ей требовалась дополнительная помощь. Но буквально перед самым планируемым переездом старушка почувствовала себя ещё хуже, попала в больницу, а вскорости и умерла. Тогда на семейном совете решили, что в квартире будут жить дети, когда поступят в ВУЗ. Тимур давно определился с «вышем» в отличие от Артёма, которого швыряло из стороны в сторону. Тёма хотел поступать то на юриста, то на врача; то в архитекторы податься, то в финансовую сферу. Мать причитала, отец хмурился. С предметами на итоговую аттестацию нужно было решать уже сейчас, а Артём всё размышлял. Он всегда был таким — филонил, ленился и особо ни о чём не переживал в надежде, что кривая как-то вывезет. Зачастую оно так и происходило, правда, не без помощи брата. Но Тимура это не напрягало. Они как-то умели находить общий язык. И Тёма, хотя и бесился из-за постоянных «а вот Тимур бы на твоём месте» родителей, но на отношения между братьями это особо не влияло. В итоге Артём выбрал те же предметы, что и Тимур. Обязательные язык и литературу кое-как сдал, чудом перескочив пороговый балл, а вот остававшиеся ещё несданными математика с физикой, удручали. Тимур понимал, что брат никогда не напишет экзамены, как бы он с ним не занимался. Репетиторы тоже разводили руками, сетуя на огромные пробелы в знаниях и «если бы было больше времени, то как-то можно было бы наверстать, но сейчас — увы». Артём загрустил и впал в уныние, что на него было совсем не похоже. Позже выяснилось, что Тёма встречается с девчонкой, которая собиралась поступать на банковское дело в экономический университет. И Артёму нужно было во что бы то ни стало поступить вместе с этой Алисой. Да и в случае провала Тёме светила армия, тогда как Тимура признали непригодным ещё на приписке из-за перенесённого в детстве заболевания. В успешной сдаче аттестации Артём вполне объективно сомневался и совсем упал духом. Тогда Тимур внезапно нашёл выход. Забив на свои экзамены, он поменялся с братом паспортами и написал тесты вместо него. Сдал блестяще, набрав почти максимальное количество баллов. С унынием смотрел на результат брата в своём сертификате, где даже на «сдал» не дотягивало. Но сияющее улыбкой лицо Артёма, его искренние и горячие благодарности нивелировали огорчение. Тимур плюнул на сорвавшиеся мечты о политехе. Ну, подумаешь, сдаст на следующий год. А свободное время можно будет посвятить улучшению своих навыков в программировании, устроиться на какую-то работу и родителям заодно помочь. Зато Тёмыч счастлив. Как уже там Артём будет учиться дальше — это его забота. Что мог, Тимур сделал. Выслушав разнос от родителей, Тим занялся поисками работы. И нашёл место кабельщика в офисе местного провайдера интернет-услуг. Офис сами сотрудники гордо именовали дата-центром, от чего Тимур, смеясь, просто складывался напополам. Назвать эту контору таким громким титулом могли, разве что, совсем далёкие от понимания сути люди. Но выбирать не приходилось. Платили копейки, тем не менее, Тим был счастлив, что может применить свои навыки на деле. И уже через какое-то время с ним даже советовались, проча карьеру матёрого системного администратора. А затем случился Гришка. Тимур вздохнул, вспоминая свой первый роман. Ещё раньше он понял, что к девочкам его не тянет. Подумывал даже о том, чтобы съездить в город в специальный клуб, месторасположение которого узнал на форуме и нашёл по карте. Но Тимуру было немного страшновато решиться на такой шаг. Поэтому он просматривал гигабайты порнухи и тусил на сайтах знакомств, избегая реальных встреч. И тут к тётке Марине, жившей через несколько домов и приходившейся матери какой-то то ли троюродной сестрой, то ли племянницей сестры двоюродной, приехали погостить и набраться витаминов далёкие родственники откуда-то с севера. Высоченный, широкоплечий и громогласный Степан Петрович с красным обветренным лицом, жравший водку, казалось, круглосуточно. В этом ему активно помогал муж тётки Марины. Видимо, представление о витаминизации у них обоих было своеобразным. Сопровождали Степана Петровича жена — невысокая, щуплая и какая-то неприметная дамочка, которую звали то ли Таней, то ли Маней, Тимур толком не запомнил, — и сын Григорий. Сын пошёл, видимо, в мать. Такой же невысокий, худощавый, светловолосый и сероглазый. Был он на год моложе Тимура, которому сразу же навязали шефство над приезжим. Дети соседей разъехались, а Артём, как всегда, виртуозно соскочил. Тимур, вначале пытавшийся протестовать, ссылаясь на занятость, работу и дела по дому, в итоге сдался и пошёл знакомиться с подопечным. А когда Гришку увидел, то внезапно для себя понял, что компания северного гостя ему нравится. Виделись они в основном по вечерам, когда Тимур возвращался с работы, а на подворье тёти Марины и дяди Вовы Полежаевых затевалась очередная шумная вечеринка. Созывались родственники и соседи, стол уставлялся нехитрой снедью, а в центр торжественно водружалась бутыль самогона, собственноручно изготовленного дядей Вовой. Гости гужбанили до глубокой ночи, а Тимур с Гришкой уходили бродить по посёлку. Тим показывал окрестные «достопримечательности» и попутно боролся со всё больше охватывающим его неясным томлением при взгляде на этого эльфа. Про эльфов Тимур давно читал в какой-то книге, названия которой уже не помнил. Но вот как только Гришку увидел, так сразу это «эльф» и всплыло в голове. Парень, конечно, отличался ото всех местных пацанов, но ни заострённых ушей, ни каких-либо других признаков, которые там ещё бывают у эльфов, естественно, не имел. Но для Тимура он стал именно таковым — личным эльфом, в глазах которого можно было потеряться, если смотреть близко и в самую глубину. Гриша компанию Тимура принял безропотно. Улыбался, благодарил и, порой, так смотрел своими глазищами, нервно облизывая при этом губы, что Тимуру впору было под холодный душ бежать, чтобы хоть немного притушить сжигающий изнутри пожар. Ближе к ночи, когда в воздухе одуряюще пахло скошенной травой и какими-то цветами, парни сбегали на речку. Берег в камышовых зарослях, пологий спуск к воде, которого почти не видно из-за разросшегося камыша. Тёплая, прогретая за день солнцем вода. Сверчки и низкие крупные звёзды над головой, отражающиеся в речной глади. Тимур украдкой любовался на голое тело Гришки и долго не вылезал из воды, дожидаясь, пока спадёт эрекция. Потом стыдился самого себя и своих желаний, зарекался глядеть в сторону искушения, но снова пялился и никак не мог насмотреться на своего «эльфа». А когда возвращался домой, дрочил, как обезумевший, вспоминая, как выглядит поджарый зад и мускулистое тело его наваждения. Именно в тех камышах всё и случилось. В один из вечеров Гришка утянул со стола бутыль наливки, предназначавшуюся «для дам», и парни почти без закуски приговорили «ноль семь» безобидного на первый взгляд «компота». Наливку тётка Марина делала на совесть, и от самогона её мужа этот напиток отличался только тем, что был сладким и имел вишнёвый окрас с ярко-выраженным ягодным вкусом. Тимур почувствовал резкий подъем настроения, головокружение и даже некое подобие эйфории. Близость находившегося рядом Гришки волновала ещё больше, чем обычно. В штанах становилось всё теснее, а желание завалить эльфа прямо здесь и проделать с ним всё то, что Тимур видел в порнухе, уже не казалось постыдным. Придвинувшись почти вплотную, Тим не удержал равновесия и завалился на расслабленно валявшегося на траве Гришку. Почувствовав под руками горячее тело и неожиданно твёрдые для щуплого на первый взгляд парня мышцы, задохнулся от нахлынувших ощущений. Гришка сам потянулся к нему, приоткрыв губы и прожигая своими глазищами до самой души. Тимуру ещё тогда показалось, что в глазах Гришки тоже отражаются звёзды. А потом всю соображаловку снесло моментально, стоило только прикоснуться к его губам своими. Конечно, сейчас Тимур понимал, что выглядел он в свой первый раз не лучшим образом. Плюс ко всему, и рисковал прилично — презервативов ни у кого из них не оказалось, да никто об этом тогда даже и не задумался. Хорошо, что пронесло. И никаких неприятных инфекций ни у кого не оказалось. Но это было не единственным казусом. Всё очень печально обстояло и во время самого процесса: неловкие движения, дикое волнение, дрожащие руки и очень быстрый финал. Это позже Тимур уже понимал, что для Гриши он был далеко не первым. Об этом говорило и отсутствие дискомфорта при проникновении, и странная лёгкость этого самого проникновения. А тогда он просто отдался этой первобытной тяге, ведомый инстинктами. Задний проход Гришки был скользким, будто чем-то заранее смазанным, и член Тимура вошёл как по маслу. Дёрнувшись несколько раз и захлебнувшись в тягучих Гришкиных вздохах и стонах, Тимур почувствовал, как мышцы внизу живота сводит спазмами, а сладкая судорога прокатывается от яиц по стволу члена. Он хотел растянуть эти ощущения, остановиться, но уже не мог. А когда ощутил, как Гришка сжимает его внутри себя, словно взорвался, слыша как где-то со стороны свой протяжный вой. Оглушённый, он ещё прижимался скользким от пота телом к Гришке. В голове хаотично скакали мысли: «Блядь, пиздец, какой же кайф. Какой же он… Ка-а-ак же офигенно… А ему? Интересно, он успел?.. А что теперь?.. Может, надо что-то ещё делать?.. Бля, как в башке звенит… охуительно… сверчки орут… река плещется…» — Ёбаный в рот, — реальность ворвалась в расслабленный посткайф Тимура зычным ором громогласного Степана Петровича. — Чего мы сюда припёрлись, Мариша? Тут же все ноги переломать можно. Надо было, как всегда, в сарайчике. И вторящий ему смешок тётки Марины: — Да тише ты, медведь, весь посёлок своим рёвом перебудишь. — А я и перебуду, а и буду, всех буду, — ещё громче захохотал Петрович. — А и медведь. Что, поймалась? Ох, заломаю. Визг тётки Марины, колышущиеся буквально в метре камыши и чёткое понимание того, что бежать уже поздно. Парни замерли. Каждый из них понимал — если сейчас начать совершать какие-то резкие движения, их точно заметят. А так, может быть, ещё пронесёт, если… Видимо, Степан Петрович не удержал равновесия, когда пытался строить из себя медведя и «заламывать» тётку Марину. Потому что, поскользнувшись на тропке из скользких камышовых стеблей, парочка рухнула чуть ли ни на головы затаившимся парням. Те в панике подхватились, забыв про оставшуюся на берегу одежду, и бросились бежать. — Пидарасы, извращенцы, — летело вслед нёсшимся через камыши. — Совсем стыд потеряли, суки охуевшие. Да погоди ты меня дёргать. Кто? Что? Ты чего несёшь, малохольная? Совсем что ли сдурела, баба? Да чтоб мой сын… Тимур понимал, что тётка Марина Гришку узнала. Понимал это и сам Гришка. Проговорив что-то наподобие «мне пиздец», он быстро сбежал к себе. Тимур тоже поплёлся домой с тяжёлым сердцем. «Если она узнала Гришку, — думал Тим, — то и меня не узнать не могла. Я ж с ней взглядами даже встретился. И её задранный подол, который она нервно пыталась одёргивать, до сих пор перед глазами. Одна надежда на то, что не растреплется. Не в её интересах, сама же на речку пошла не просто воздухом подышать. Дядьке Вовке — мужу её — это точно не понравится. Блядь, вот надо ж было так спалиться. Гришке точно влетит, и он знает, аж белый весь был. Но не должны они по идее разборки начинать. Даже если и что, то можно отнекиваться и говорить, что ничего не было, а всё это им с пьяных глаз померещилось. Надо было с Гришкой договориться, что и как. Но завтра уже тогда, как раз выходной, на работу не нужно». Придя к этому решению, Тимур уснул тяжёлым алкогольным сном, пробравшись в свою комнату. Артёма не было, видимо, где-то шатался со своей Алисой. А утро следующего дня началось для Тимура неожиданно поздно. Видимо, сказалась вчерашняя наливка и стресс — но спал он, как убитый, до двенадцати. Проснулся от того, что кто-то настырно толкал его в бок. Приоткрыв один глаз и застонав от засверлившейся в виски боли, Тимур увидел Артёма, сидящего на краю кровати. — Вставай, блин, харе дрыхнуть, — Тёма снова пихнул Тимура в бок. — Там такой пиздец творится, а ты всё не проснёшься никак. — Что за пиздец? — Тимур сел на постели, держась за голову. — Бля, как же мне хуёво. — На, — Артём протянул литровую бутылку минералки. — Алкашина несчастная. — Да ладно тебе, — Тимур с жадностью присосался к горлышку бутылки. — Типа сам не перебирал никогда, как же. — Ну я если и перебирал, то, по крайней мере, гостей заезжих не насиловал, — выдал Артём, а у Тимура мгновенно сжался желудок от нахлынувших воспоминаний и понимания, что все надежды на отсутствие разборок пошли прахом. — Ты мне скажи, вот всё то, что они несут — это что, правда? — Я не знаю, что они там несут, — выдохнул Тимур, отставляя бутылку в сторону. — Но никто никого не насиловал. — Не цепляйся к словам, Тимыч, — Артём нахмурился. — У тебя… блядь, как сказать-то это? Короче, ты ебал этого, как его, бля? Сына родичей Полежаевых? — Тём, это важно? — Тимур посмотрел в лицо брату. — Важно, — кивнул тот, сжимая в кулаки пальцы. Тимур сначала хотел всё отрицать, как и планировал. Но что-то в глубине души яростно этому сопротивлялось. — А если и так, то что? — прищурившись, он продолжал смотреть на брата. — Дебил ты, Тимыч, вот что, — Артём встал и пересел на свою кровать. — Тебе что, баб мало? Ты совсем уже, что ли? — Тёмыч, так бывает, — вздохнул Тимур. — Ну что меня теперь, расстрелять? — Бывает у него, блядь, — повысил голос брат. — Ни у кого, сука, не бывает, а у него бывает. Ну почему не тёлку, Тим? Ну что за долбоебизм? — Да не тащат меня тёлки, — вспылил Тимур. — Похуй они мне, понимаешь? Да что ты понимаешь вообще? Он подхватился, быстро одеваясь. Чертыхался, натягивая на себя одежду и путаясь в штанинах. — О, так скоро и штаны носить разучишься, — поддел наблюдавший за ним Артём. — Далеко собрался? — Надо мне, отстань, — отмахнулся Тимур. — Родители дома? — А где ж ещё? — кивнул брат. — Сидят в кухне, тебя дожидаются. Скажи мне спасибо, что не дал вломиться сюда всей компашке с разборками под утро. Такой ор стоял… Ты что, вообще нихера не слышал? — Не слышал, — Тимур, как-то в одночасье обессилев, сел на кровать и обхватил голову руками. — Мне надо к нему, узнать… — К кому? — перебил Артём. — К жертве твоей? Так нет его, уехал. — Да почему жертве? — Тимур ударил кулаком по кровати. — Не было никакого насилия, Тёмыч. Не было. Погоди, в смысле, уехал? — В прямом смысле, — Артём растянулся на своей кровати. — Первой маршруткой до города, а оттуда поездом к себе домой. Всем семейством и свинтили. Перед отъездом их этот дядя Стёпа разборки тут устраивал, требовал подать тебя пред его залитые бухлом зенки. Чтоб, значит, нахуячить по ебалу непотребному извращенцу, его сына совратившему. Означенная жертва отсвечивала неподалёку нехилым таким пездюлем под глазом и вела себя тихо и незаметно. Наш папахен сюда ломанулся, да я тормознул. Сказал, что тебя нет, и что я тут с Алиской. Он и не стал лезть. Так что, вот такие дела, Тимыч. И что ты со всей этой хуетой дальше делать будешь, я не знаю. — Пиздец, — Тимур монотонно раскачивался, продолжая сидеть, — просто пиздец. Он… я… мне надо позвонить. Нашарив телефон и радуясь, что успел хотя бы его забрать с берега, Тимур набрал номер Григория. Отключён. Зашёл в интернет. Все профили Гриши в социальных сетях удалены. Растерянно повертев в руках телефон, он посмотрел на Артёма, невозмутимо лежащего на кровати. — Он меня на самом деле насильником считает? — недоумённо задал в воздух вопрос. — Но я же… Он же сам… Или нет? — Тебе виднее, — пожал плечами брат. — К родокам выйти всё равно придётся, Тимыч. Рано или поздно, но это неизбежно. В общем, советую забить на ситуацию, списать на пьянку, покаяться и не засорять себе голову всякой хуебенью. — Я не могу так, — тихо ответил Тимур. — И потом, в этой истории не так всё просто. Полежаева сама не хочет ничего объяснить? Ты знаешь, с кем она была ночью на речке и что они там собирались делать? — А это не ебёт никого, Тимур, — Артём тоже поднялся и уселся. — Понимаешь, на фоне того, что вычудил ты, об этом даже никто не задумается. — Отлично, блядь, — Тимур резко вскочил. — Значит, как если я по обоюдному согласию и может даже из-за чувств, то это катастрофа? А как она от мужа налево, так это норм? И кто тут тогда извращенец? Или не в курсе никто её блядства? Так я могу просветить. Артём пожал плечами. — Тим, она ж выкрутится, у нее наверняка было время всё продумать, а ты ещё больше встрянешь. Не в твоей ситуации лишних врагов нахватываться. Не стоит. Просто проехали это. Ты со временем вылечишься от своей гомосятины, нахера сейчас скандал раздувать? Подумай, уже конец августа. Через неделю я уеду, а тебе здесь ещё год жить. Ты понимаешь, что тебя тут загнобят? — Да плевать я хотел! — рявкнул Тимур. — Я свободный человек. Я совершеннолетний. Я имею право любить кого хочу и спать с кем хочу. Так какого хуя? — Воу, воу, полегче, — Артём покосился на рассерженного брата. — Любить, бля, надо же, загнул. У тебя ж сейчас искры из глаз посыплются. Чего ты копытом бьёшь? Расслабься. Ну попутал чёрт, ну попробовал, бывает, пройдёт. Не создавай себе лишних проблем. — Да блядь, это моя жизнь, понимаешь? Это не попутал, блядь, нихуя и не попробовал! — Тимур уже практически кричал. — Вот если бы тебе сказали, типа, не гуляй с Алиской, гуляй… ну я не знаю, да хоть вон с Надькой с параллели, ты б согласился? — Ну ты и сравнил, блядь, — брат даже передёрнулся. — Надька ж страшная, как война. На неё ж даже под виагрой не встанет. Фу, блядь. — Так вот мне все тёлки, как тебе Надька, — выплюнул Тимур. — Ну, не то, чтобы до отвращения прямо, но именно, что не встанет. Артём закатил глаза и махнул рукой, показывая, что спорить бесполезно и каждый останется при своём мнении. Бахнув дверью комнаты, Тимур вышел в кухню, где сычами сидели родители. — Как тебе не стыдно? — сразу же понеслась мать. — Как ты мог? Позорище! Выродок! Ни во что родителей не ставишь. Перед родственниками опозорил, перед всем посёлком. Поверить не могу. Отец отмалчивался и недобро зыркал исподлобья. — Как нам теперь в глаза людям смотреть, а? — не останавливалась мать. — Вырастили сына-пидараса, прости господи. Грюкнула входная дверь, и в кухню заглянула Полежаева. — Ага, явился-не запылился, — подбоченившись, впряглась и она, бросив в Тимура его же вещами, забытыми на реке. — Ты что ж это сотворил, ирод ты проклятущий? — Тёть Марина, вы бы хоть молчали уже, — огрызнулся Тимур. — Сами-то чем лучше? — Нет, ну вы посмотрите на него, а? — повысила голос Полежаева. — Сами-то! Что, сами-то? Вот что? Ты меня ещё упрекать будешь? В чём? В том, что со Степаном среди ночи ноги била по всему посёлку и сына его пропавшего искала? Все закоулки оббегали, все посадки. И нашли ж сыночку, нашли болезного. Под упырём этим и нашли, у-у-у, похабник, — она погрозила Тимуру кулаком. — Упрекает ещё. Ах ты ж гадёныш, не стыдно? Ты скажи спасибо, что Стёпка ещё заяву на тебя не накатал. Всем семейством его тут упрашивали, на колени падали. Сынок-то его несовершеннолетний, восемнадцать ещё не стукнуло, совсем сопля. А ты, тварь бесстыжая, опоил малолетку, снасильничал, ещё и рот мне затыкать будешь? Педофил проклятущий! — Так, заткнулись, черноротые, — рявкнул отец Тимура, поднявшись с табуретки и пошатываясь. Тимур понял, что тот сильно выпивший. — Развели тут балаган. Сам решу, — он бахнул кулаком по столу, и женщины смолкли. Полежаева присела в уголке, оборвав свой обвинительный спич, а мать молча прикладывала к глазам платок. — Иди домой, Марина, Вовка тебя, поди, заждался уже, — распоряжался дальше отец. — Мать, пожрать сообрази, с самого утра в доме пусто, ничего не делается. А ты… — он грозно сузил глаза, глядя на Тимура. — А ты мне сейчас постараешься внятно объяснить, что за хероту ты здесь устроил. Объяснить Тимуру так ничего и не удалось. Тщетно даже Артём пытался прикладывать массу усилий, чтобы примирить своего непутёвого оскандалившегося братца с семейством. Бесполезно внушая и родителям, и самому Тиму, что это ошибка, глупость, по пьяни, с кем не бывает. Говорил, что это, может быть, даже болезнь такая. Ну, а как иначе-то? Был нормальный, обычный брат, и вдруг на тебе. На ровном месте. Что-то у него, видимо, в голове сместилось. А всё потому, что сидел круглосуточно над своим компьютером, с девушками не встречался, на тусовки не ходил, вот и накрыло. Ему бы врача. А лучше бабу. И как рукой всё снимет. И если отец скептично хмыкал, то мать цеплялась за эти оправдания и взывала к Тимуру. Но тот упёрся и стоял до конца, терпеливо поясняя, что это не болезнь, и лечить его не нужно. Что это «не по пьяни, не глупость, не модно, не случайно». Не потому, что ему нужна «баба» или «сдвиг по фазе произошёл». Это его суть. Он таким родился, его всегда привлекали парни. И да, у него был опыт, и это точно именно то, что ему на самом деле нужно. Мать заламывала руки и глотала корвалол. Отец хмурился, выражался кратко и ёмко, указывая на дверь. В итоге, Тимур развернулся и ушёл, отчаянно тяготясь создавшейся ситуацией, но так и не прогнувшись ради успокоения родителей. Он любил свою семью, но врать ради этой любви не хотел. Да и толку врать-то? Всё равно вылезет рано или поздно. И снова будет разочарование, даже ещё большее. Так пусть уж сразу. До утра перекантовался всё на том же берегу, вспоминая и теряясь в ощущениях. Сначала были мысли о том, что, может, он что-то не так понял. Неправильно считал Гришкин посыл. Виноват, и с его стороны это было, действительно, насилием. Но позже пришло понимание, что его попросту использовали. А когда запахло жареным, приняли решение сыграть жертву, чтобы не портить отношения с семьёй. Или же родители его вынудили… «С нехилым пездюлем под глазом», — всплыли в памяти слова брата. Тимур точно помнил, что уходил от него Гришка без повреждений, а значит… Но тогда бы мог найти возможность как-то предупредить. Может, через время включит телефон и сам позвонит? Или в соцсетях восстановит аккаунты и напишет. Нужно просто подождать. С родителями отношения испорчены, хорошо ещё, что брат не отвернулся. Вроде бы. Может, тоже со временем их попустит. А пока… пока надо как-то справляться. Он бессильно застонал, откидываясь на траву. Но почему? За что? Почему именно так? Кто может дать ответы на эти вопросы? Да и нужны ли они?