Ты просто ещё не встретил...

С утра Тимур, невыспавшийся и помятый, пошёл на работу. Хорошо, что пока тепло, можно и в реке искупаться. Сойдёт вместо душа. Но не может же он жить на улице. Нужно искать жильё. Можно попробовать спросить у коллектива на работе, может, что-то и получится. Тимуру повезло сразу. Рассказав, что хочет большей самостоятельности и переговорив с несколькими сотрудниками на предмет жилплощади, он неожиданно получил согласие от бухгалтерши. Акулина Ильинична предложила ему времянку — отдельно стоявший на подворье домишко с летней кухней. На такую удачу Тимур даже не рассчитывал. Вечером, расположившись в своём новом жилище, он написал сообщение брату. Получив в ответ краткое «ок», подумал, что всё складывается не так уж и плохо. А тут и Акулина Ильинична в окно стукнула, компанию за ужином составить попросила. Тимуру было неловко, но обсудить с хозяйкой оплату и прочие мелочи по его проживанию он так и не успел. Да и живот подводило, со вчерашнего дня не ел ничего. Нахваливая стряпню бухгалтерши, от выпивки парень отказался. Тем более, Акулина предлагала наливку, наподобие той, что Тимур пил с Гришкой. И с тех самых пор у него ко всем подобным напиткам выработалось стойкое отвращение. Слишком горько было от этой сладости, слишком больно раздирало воспоминаниями. Бухгалтерша отказ приняла легко, плечами пожала, и сама махнула стопку. Раскраснелась, разулыбалась и стала Тимуру о своей жизни рассказывать. И что одинокая она — не сложилось в жизни, и что в хозяйстве помочь некому. Тимур и вызвался помочь, а чего б не помочь хорошему-то человеку? Тем более, Акулина с него денег за жильё брать не хотела. «Сколько ты там зарабатываешь, — отмахнулась она, — самому-то небось не хватает. А мне подсобишь чем-то, компанию составишь, да и хорошо. Всё не самой куковать. И да, зови меня по имени, что ты всё Ильинична да Ильинична. И на «ты», чай не бабка ещё». Так и жил: днем работал, после работы по дому, что необходимо, чинил, а вечерами сидел за ужином с Акулиной на веранде дома да разговоры её выслушивал. Засиживались допоздна. Сначала ели, после долго гоняли чаи, которые бухгалтерша на травах всевозможных заваривала, и разбредались спать уже далеко за полночь. К концу недели решил Тимур с братом встретиться. Артёму уезжать скоро, повидаться хотелось, обстановку дома разведать. Да и вещи свои кой-какие забрать нужно. Тогда же, как конфликт возник, в чём был, в том и ушёл. Созвонились, договорились, что Артём маякнёт, когда родителей дома не будет, на том и порешили. Сообщение Артём прислал ближе к вечеру. Родители как раз куда-то пойти собирались. Тимур Акулину предупредил, что ужинать не станет, да и дёрнул домой короткой дорогой. Странно было заходить во двор — вроде бы и к себе домой идёшь, да уже не к себе. Даже Шарик облаял, хотя и отсутствовал Тимур всего-то с неделю. Собрав в сумку свои вещи, Тим перекинул её через плечо, а ноутбук зажал подмышкой. Крепко пожал брату руку и пожелал удачи в универе и городе. Ехать тому дня через три, но кто его знает, удастся ещё свидеться или нет. Уже решив уходить, ненадолго задержался, обводя их комнату взглядом. Тяжело вздохнул, что не укрылось от Артёма. — Да может вернешься ещё, — попытался успокоить Тимура брат. — Ну не звери ж они совсем. Тем более, я уеду, самим им тяжело будет. — Они за меня хоть что-то спрашивали? — Папахен слышать ничего не хочет. И говорить о тебе запретил. А мать как-то украдкой, чтоб батя не слышал, мол, «что там Тимка?» — Артём отвёл взгляд. — Ну я и сказал, что всё хорошо у тебя, что с бабой сошёлся. Вернёшься скоро. — Что? — Тимур бросил сумку на пол и аккуратно положил поверх неё ноут. — С какой ещё бабой? Артём, зачем? — А что, нет, что ли? — точь-в-точь как отец, зыркнул исподлобья Артём. — И так все знают, что Акулина себе хахаля нашла. Ты с ней переспал уже? — Бля, Артём, ты идиот или прикидываешься? — простонал Тимур. — Я же тебе объяснял… — Что ты мне объяснял? — вскинулся тот. — Ерунда это всё. Думаешь, Акулина для тебя ноги не раздвинет? Да ты ей только свистни. Она ж с тебя глаз не сводит. — Да с чего ты взял? — Алиска говорила, — пожал плечами Артём. — У её тётки в бухгалтерии знакомая работает в твоей конторе. Так там только и разговоров, что про тебя. И Акулина вся светится, прихорашивается, да и видят вас вместе часто. Даже те слухи, что про твою выходку поползли, чуток перебились. Ты, наоборот, радоваться должен. — Нужна она мне триста лет, — выпалил Тимур. — Она же старая! — Зато опытная, — хохотнул Артём. — Представляешь, чему тебя научить может? — Да иди ты, — отмахнулся Тимур. — Подъебывает ещё. Нет у меня с ней ничего, и быть не может. — Тим, завязывай, а? — Артём нахмурился. — Ну в самом деле, идеально ж складывается. Даже сплетницы поселковые рты прикрыли, когда тебя с Акулиной увидали. Ну не может же педик с бабой жить. Но они не уверены пока, сомневаются, разное говорят. А напрямую у Акулины спрашивать не решаются. Оно, конечно, не совсем приятно, что про тебя как про альфонса думать будут, — рассуждал дальше Артём. — Но, согласись, всяко ж лучше, чем как про пидараса. — С чем согласиться? С этим бредом? Послушай меня, Артём, я не собираюсь этим прикрываться, — разделяя каждое слово, чётко выговорил окончание фразы Тимур. — У Акулины я просто жильё снимаю. Ничего у меня с ней нет. И не может быть. Не может! И родителям я уже всё сказал. Как есть. И тебе. И врать я не стану. — А вот и зря, — отрезал Артём. — Акулина тебя рано или поздно всё равно в койку потащит. Целку ты из себя долго строить не сможешь. И когда она услышит твою эту стрёмную честность, вылетишь ты аж бегом. И славу она тебе вдогонку такую разнесёт, что не будешь знать, куда деваться. Это тебе не Полежаева. А мог бы по красоте выкрутиться. Ну вот что тебе стоит, а? Тимур молча отрицательно покачал головой. — Ну что тебе стоит, Тим? — повторил Артём. — Ну с какого ты упёрся? Если даже сейчас ты считаешь, что вся эта гомосятина для тебя, то со временем, я уверен, ты сам от себя в ахуе будешь из-за этого. Ну скажи им всем, что они хотят услышать, да и всё. А со временем решится. — Да не решится ничего, Тём, — горячился Тимур. — Не решится. В любом случае вот ты что, хочешь, чтоб я с этой Акулиной переспал? — его заметно передёрнуло. — Ну я ж объяснял тебе уже. Ну возьми сам и переспи с Надькой. А, не можешь, вот то-то и оно. И я не могу. Не могу я, понимаешь? Другой я, не такой как ты. Даже если и допустить, что смог бы… Сути это всё равно не изменит. Понимаешь ты? Но Артём только упрямо сжимал губы и качал головой: — Этого не может быть. Так не бывает. Этого просто не может быть. Я же не такой. И ты не можешь быть таким. — Ну, бывает, как видишь, — Тимур устал спорить с братом и сидел, упёршись взглядом в пол и опустив плечи. — Ладно, Тём, пойду я. Уже и родители скоро вернутся. Ты это, не пропадай, ладно? — Ладно, — пообещал брат. Тимур вышел, потрепал за ухом уже ластящегося к нему Шарика и открыл калитку. Накинул щеколду, просунув руку между штакетником — такие привычные, до механичности отточенные движения — развернулся, и нос к носу столкнулся с родителями. Мать тут же прошмыгнула мимо него в дом, будто не замечая, а отец задержался, сверля Тимура тяжёлым взглядом. — Ты здесь чего забыл? — негромко спросил он угрожающим тоном. — Пап, я… — Тимур замялся. — Может, поговорим нормально? — Говорили уже. Моё слово ты слыхал. Найдёшь бабу себе — приводи в дом и живи, сколько хочешь. Мы с матерью только рады будем. А выродка в семье я не потерплю. И так чуть ли не пальцами тычут все. — Ладно, я понял, — Тимур перехватил ремень сумки и пошёл прочь, глядя себе под ноги. Тихо пробравшись в своё временное жилище, не раздеваясь, лёг на старый диван и уставился в потолок. В горле стоял комок горечи, который никак не удавалось проглотить. «Хоть бы Акулину не принесло, — думал Тимур, — видеть сейчас ещё и её вообще невыносимо». Постепенно он проваливался в сон, а когда утром проснулся от будильника, понял, что так и уснул, не раздеваясь и не разбирая диван. От неудобной позы затекла шея, в голове мутилось, как с похмелья, а в окно уже тарабанила Акулина. — Вставай, Тимочка, на работу опоздаем. Я уж и завтрак приготовила. Скривившись, Тимур потащился умываться. «Тимочка, блядь. Ну надо же, — со злостью думал парень, размазывая по лицу гель для бритья. — Нашлась, тоже мне ещё, невеста, блядь». От завтрака он отказался и по дороге на работу отмалчивался. Акулина, поначалу пристававшая с глупыми расспросами наподобие «уж не заболел ли он», в конце концов, угомонилась. Надулась и молча семенила рядом, то и дело оступаясь на своих каблуках. «Вырядилась, идиотка, — кося глазами в сторону бухгалтерши, всё ещё злился Тимур. — Ну какая дура в сорок лет такие короткие юбки носит? Ноги все в венах, корявые какие-то, да и фигура не бог весть, а туда же. Ещё и сиськи чуть ли ни наружу вывалила. Трясутся, как желе, отврат какой. И каблуки эти, как цапля на них». Теперь, после слов брата, Тимур чётко видел и понимал все мотивы Акулины. Это сначала он не замечал ни вызывающе откровенных нарядов, ни якобы невзначай спадавшей с плеча одежды, ни оголённых ног между полами халата за вечерними чаепитиями. Не обращал внимания ни на вызывающий макияж, ни на попытки невзначай коснуться его, наливая чай или накладывая еду в тарелку. А сейчас просто поражался тому, что не видел всего этого. Это же настолько явно, что даже противно. И он, как лох последний. На работу и с работы — с ней. Ну, а как, если дорога в одну сторону? И на рынок, если нужно, в магазин. Опять же, сумку поднести, помочь. Дверь открыть, придержать. Чаепития эти ещё. Теперь понятно, почему на работе все хихикают и перешёптываются. Блядь, как же противно от этого всего. И Акулину где-то даже жаль, она ведь рассчитывает на что-то, а Тимур ей дать ничего этого не может, просто не может. Даже если бы натуралом был, и то не смог бы. А так — тем более. Тимур попробовал дистанцироваться, но Акулина словно с цепи сорвалась. Дошло до того, что, позвав Тимура посмотреть кран, она вышла к нему из душа чуть ли ни голой, сделав вид, что так и нужно. Тимур не знал, куда деваться, и попросту сбежал, сославшись на какое-то неотложное дело. Но долго так продолжаться не могло. И в итоге всё вышло, как и предсказывал брат. Акулина перешла к конкретным действиям. И Тимур, отбившись от назойливых, удушающих объятий, с трудом сдерживающийся, чтобы не блевануть от тошнотворного сладючего запаха духов отчаявшейся дамы, выпалил, что он гей, и поэтому ничего у него с ней быть не может. Акулина как-то нехорошо улыбнулась, запахнула плотнее халат и пытливо посмотрела в глаза Тимура: — Гей, значит, — Тимур кивнул. — А ты уверен, Тимочка? Хорошо подумал? И в вопросе этом был совсем не тот смысл, уверен ли Тимур в своей ориентации. Здесь было другое, совсем другое. «Уверен ли ты в том, что правильно поступаешь, отказывая мне? Ты себе представляешь последствия? А я же это так просто не оставлю. Одумайся, пока не поздно. Вот прямо сейчас. Последний шанс. Вали и трахай». Она приоткрыла рот, проведя по верхней губе языком и медленно прикрыла глаза. Тимура трясло от отвращения. Он пытался это скрывать, но получалось не очень. Точнее, совсем не получалось. Все эмоции отражались на его лице. — Понятно, — Акулина перестала кривляться и, как по мановению волшебной палочки, превратилась в немолодую и склочную тётку, которой, собственно, и являлась. — Так значит, правда то, что бабы говорили. А я ведь, дура, тебе поверила, не им. А ты вот так значит. Как гостеприимством пользоваться, жить на всём готовом, жрать на халяву, так это запросто. А как… — Я же предлагал платить за жильё, — Тимур отвернулся, уставившись на куст у перил веранды. — Ты же сама не захотела. Я же с самого начала… — Что ты с самого начала? — вскинулась Акулина. — Что с самого начала? Мозги ты мне пудрил с самого начала, выблядок. С родителями у него сложности, самостоятельности он хочет, а сам… — что он «сам» Акулина не договорила. Махнула рукой и встала из-за стола. — Значит так, убирайся из моего дома, чтоб я тебя не видела. Нечего мне здесь «голубятню» разводить. Надо же, дерьмо какое. А с виду и не скажешь, вот уж горе родителям. Не в силах больше это выслушивать, Тимур поднялся и молча вышел. Собрал свои вещи и покинул двор Акулины. Снова пошёл к реке, благо тепло было, хоть и конец сентября. Лежал на камыше, подмостив под голову сумку и смотрел в небо. Уснуть в ту ночь так и не удалось. Утром потащился на работу. Ноги не несли, идти туда и видеть Акулину не хотелось, но работа есть работа. Пришёл он раньше всех, уборщица только открыла офис. Тимур сразу же скрылся в своей каморке, и до конца рабочего дня старался лишний раз на глаза никому не попадаться. Тем не менее, день прошёл относительно спокойно. Выйдя на улицу и сощурившись на сентябрьское солнце, Тим направился в сторону дачных домиков, что располагались на выезде из посёлка. Кое-где ещё сновали люди, дачный сезон в их климате заканчивался значительно позднее. Сначала парень хотел попроситься к кому-то из дачников. Думал предложить заплатить за жильё, а как съедут — то и присматривать за домиком и участком. Но понимал, что не каждый согласится, чтобы чужой человек на их даче жил. Попытка, конечно, не пытка, но Тимур понимал, что вряд ли у него что-то получится. Поэтому решил сразу поговорить со сторожем. А уж если он откажет, тогда попробовать лично с дачниками. Другого выхода не было. Дед Тимофей, живший здесь же и стороживший дачи столько, сколько Тимур себя помнил, как раз шёл к своему дому, неся воду в ведре. — Здравствуйте, — Тимур пошел ему навстречу. — Помочь донести? — Сам справлюсь, ещё силёнок хватает, — ответил дед Тимофей, но ведро с водой на землю поставил. — А ты чего это вдруг, как чёрт из табакерки? — Мне жить негде, — Тимур потупил взгляд. — С родителями напряг, снять по посёлку не получается, думал, может, у вас здесь какой заброшенный домик есть, если можно. Я бы заплатил, сколько скажете. И помогал бы во всём. — Молодёжь, — проворчал старик. — Не цените вы родителей, вот что я тебе скажу. Не уважаете. Всё несёт вас куда-то. Ну да ладно, чего уж теперь? Бери ведро, да пойдём. Работы тут много, помощник мне удачным подспорьем будет, коли не шутишь. Поселил сторож Тимура неподалёку от своего дома. На этом участке хозяин около года не появлялся. Построек было много, да и сам домище назвать дачным язык не поднимался. Чуть ли ни дворец. В сам дом дед Тимофей никого не пускал, а вот сложенную из брёвен баню для Тимура открыл. Там вполне можно было жить — комната отдыха оборудована покруче, чем родительский дом Тима. Парень слыхал, что хозяин то ли в тюрьме, то ли в бегах, а раз в полгода на участок приезжали какие-то люди, которые с дедом Тимофеем и рассчитывались за присмотр. Сам сторож языком не трепал, да Тимур его и не расспрашивал. Жильё есть, и ладно. Днём работал, после работы приступал ко второй смене на участке. Там всегда находилось, куда руки приложить. В порядке нужно было содержать и территорию, и коммуникации. За деревьями ухаживать, листья сгребать, двор мести. Где-то починить, где-то смазать. Упахивался Тимур к вечеру, но и рад был. Так меньше всяких мыслей в голову лезло. А больше всего он радовался тому, что живут они с дедом Тимофеем отдалённо, да и сам сторож не любитель сплетен. А с некоторых пор и продукты в поселковом магазине Тимур закупал сам. Дед жаловался на обострение артрита, и далеко из дома выйти не мог. Тем временем обстановка вокруг Тимура накалялась. На работе косились и перешёптывались. Акулина ходила с оскорблённым видом и чуть ли ни плевалась вослед. Продавщица в магазине кривилась, обслуживая Тимура, а деньги брала с брезгливостью, совсем не озадачиваясь тем, чтобы это скрывать. Матери хватали на руки детей при его появлении. Одноклассники Тимура разъехались, те, кто постарше — уехали ещё раньше. А с теми, кто помоложе, особой дружбы он и не водил. Было несколько пацанов на год или два младше, которые учились с Тимуром и Артёмом в одной школе, и с которыми братья общались, но и те Тимура сторонились. Кучковались со своими ровесниками, глядели настороженно и о чём-то переговаривались между собой, изредка бросая на парня косые взгляды.Тимур кожей чувствовал неприязнь окружающих. Замечал все их эмоции — от презрения до явной ненависти. Но молчал и на конфликты старался не нарываться. Зарядили дожди, в воздухе пахло озоном, и Тимур почти физически ощущал, как сгущается атмосфера, словно перед грозой. Нагнетается, давит и сейчас вот-вот громыхнёт. И таки громыхнуло. Причем, произошло всё в один день. Утром начальник вызвал к себе Тимура и, отводя взгляд, известил о том, что фирма в его услугах более не нуждается. Расчет может получить в бухгалтерии прямо сейчас. На закономерный вопрос о причинах увольнения, промямлил что-то о кризисе, тяжёлом материальном положении фирмы и сокращении. Тимур хмыкнул, мысленно послал начальника к чёрту и отправился за расчётом. В этой конторе зарплату сотрудники получали не на карту, а наличкой в кассе. При виде Тимура, Акулина тут же покинула бухгалтерию. Расчётные Тимуру выдавала другая бухгалтерша — тихая и незаметная Соня. Наверное, единственная, кто не смотрел на парня волком. Ободряюще улыбнувшись девчонке, Тимур забрал свои деньги и вернулся на дачу. Дед Тимофей встретил его с удивлением — мол, чего так рано? Тимур пожал плечами, сказал, что с работой пролетел и занялся утеплением колодцев. Руки выполняли работу, а в голове теснились почти панические мысли — что же дальше? К обеду дед Тимофей, уже довольно сносно передвигавшийся с тростью, собрался на почту. Вернулся через час смурной и озадаченный. Поглядывал на парня, будто бы хотел что-то сказать, но молчал. А когда Тимур закончил работу и складывал инструменты в сарае, сторож решился. — Знаешь, — начал он, тяжело опираясь на трость, — я не жалую сплетен. Но уж больно нехорошие вещи о тебе в посёлке говорят. — И? — поднял голову Тимур. — И мне это не нравится, — вздохнул старик. — Парень ты вроде и неплохой, но все эти разговоры… Ты вот скажи, на кой ляд ты Акулине-то голову морочил? — Да не морочил я ей ничего, — Тимур с отчаянием посмотрел на деда Тимофея. — Вы же сами знаете, людям сплетни разносить — нечего делать. Врут всё. Сама Акулина эти слухи и распускает. — Ежели распускает, — заметил старик, — стало быть, есть у ней на то основания. Ну да ладно, а вот к детям ты зачем пристаёшь? — Что? — Тимур чуть дар речи не потерял от такого заявления. — К детям? В смысле? — Да в том самом смысле, — дед Тимофей раскуривал самокрутку. — В том, самом поганом смысле, Тимка. Или тоже врут? — Вот это уже чистой воды брехня, — Тимур еле сдерживался. — Вот же суки… — Ты погодь-то всех сучить. Раз тут точно брехня, то с Акулиной, выходит, не брехня? И это я молчу за совсем уж срам, говорят, родители-то тебя из дому выгнали, а не сам ты ушёл. И выгнали целиком по делу-то. Или, скажешь, тоже брехня? — Ладно, я понял всё, — Тимур вытер руки тряпкой и бросил её на деревянную полку. — Мне сейчас уйти или до утра подождёте? — Моё дело сторона, — пожал плечами старик. — Оно, конечно, неприятно с таким на одном участке жить, но кабы оно только в том проблема была. Вот дети меня больше всего волнуют, это уже уголовкой попахивает. — Да не трогал я никаких детей, — вспылил Тимур. — Что ж такое-то, а? Совсем уже с ума посходили, такую пургу гнать. Если я и гей, то это не значит, что педофил. — Так они ж все такие, гомики-то, — дед Тимофей зыркнул на Тимура. — Разве ж нет? Даже статья раньше была. Правильная, наверное, статья. — Чего вы от меня хотите? — устало произнёс парень, опускаясь на колченогий табурет. — Вы спросили, я ответил. Моим словам вы не верите. Смысл спрашивать тогда было? Хотите, чтоб ушёл — уйду. Чего душу-то мотать? — Не мотаю я тебе душу никакую, — старик повернулся к выходу. — Ишь ты, душу. Кабы ещё была у тебя та душа. Не знаю я, Тимка. Я живого пидараса никогда в глаза не видывал, а тут такое. Чудно мне это и не понятно. Ты ночуй-то сегодня, куда на ночь глядя. Завтра уж тогда определимся. Что изменится завтра, Тимур не понимал. Ясно одно — дед Тимофей явно жаждет от него избавиться, а то, что не сразу на дверь указал, так это по доброте душевной. Понятно, что снова искать работу, а теперь ещё и новое пристанище. В поселке с такими разговорами ловить нечего. Это ж надо такое придумать про детей, совсем уже мозгами повредились. В город нужно ехать. Там и работу искать проще, и жильё есть. Глядишь, и сложится. Тимур даже повеселел — и как ему раньше не пришла в голову такая простая мысль? Хотя и возникало желание уехать вместе с братом, но всё надеялся, что разрулится как-то, решится. С родителями удастся объясниться, и пусть уже даже и не будет тех отношений, что раньше, но и неприязни настолько открытой — тоже не будет. Но, видимо, момент «что скажут люди» важнее человеческих отношений и родительской любви. Ну, чего рефлексировать теперь, уезжать нужно. Только Артёма заранее предупредить, ключей-то от квартиры у Тимура нет. Приняв решение, парень постарался уснуть, и уж было совсем погрузился в дрёму, как услышал какой-то шум с улицы — что-то грохотало, потом зазвенели стёкла. Выскочив во двор, Тимур увидел разбитые окна в «особняке», как они со сторожем величали основную постройку, и услышал отдаляющийся топот ног. На шум выполз и сторож, кряхтя и опираясь на палку. Заметив дыры в окнах, принялся причитать, что спросят за это с него по всей строгости. А стеклить заново — столько денег нет. Тимур с горечью смотрел на разнесенные арочные окна, на валяющиеся во дворе булыжники. А после, выглянув на улицу, в надежде увидеть какие-то, оставленные хулиганьём следы, заметил и свежую надпись «пидар» через всю калитку. Белый цвет ярко выделялся на голубом фоне калитки, буквы, слегка поплывшие от большого количества краски, стекали каплями к основанию. Увидел это «творчество» и дед Тимофей. Крякнул, ушёл вглубь двора. Вернулся с растворителем и банкой синей краски. Всучил это всё Тимуру и ушёл к себе. Наблюдая за прихрамывающим стариком, отдалявшимся по мощёной дорожке, Тимур почувствовал, как перехватило горло. Внезапно, на ровном месте. Разозлился на себя и с остервенением принялся закрашивать несчастную надпись, сцепив зубы и глотая слёзы. А утром, чуть свет, оставив деду Тимофею большую часть денег, что у него были, «на окна», покинул дачу. С вокзала позвонил брату, сообщил, что приедет, а все подробности позже. Взял билет на автобус и, сидя в хвосте нещадно трясущегося на поселковых ухабах ПАЗ-ика, смотрел на отдаляющийся родной пейзаж. «Вот и всё. Всё закончилось. Можно выдохнуть спокойно. Теперь всё будет иначе. Всё закончилось…» Но вместо того, чтобы почувствовать облегчение, Тимур почему-то ощущал острую и пронизывающую насквозь, тянущую тоску.