Добрым словом и пистолетом

…Прозрачно-синяя вода в бухте набегала на берег маленькими волнами, пронизанная теплыми солнечными лучами. Стоящий на камне в волне прибоя Благородный нетерпеливо вглядывался в толщу вод, слегка нервничая, недовольно сложив руки на груди. Белые пальцы барабанили по обтянутому темной тканью острому локтю, а ветер играл со светлыми прядями, то и дело бросая те в рубиновые глаза, но юноша не удостаивал помеху внимания, оно целиком и полностью принадлежало морю. Вдруг вода неподалеку от него всплеснула, из нее, как игривый дельфин, в окружении миллиардов брызг, на поверхность вынырнула темноволосая девушка. Звонкий, задорный смех огласил окрестности, когда Мэй-тян отвела прилипшие пряди со лба. Прическа ее почти не изменилась, ликорис все так же золотил корону на затылке, но теперь пряди растекались по воде вокруг девушки, словно шелковые водоросли или дивный русалочий хвост, превращая колдунью в мифическое существо. Простой темный купальник подчеркивал усыпанную капельками-алмазами гладкую кожу, счастливое сияние темных глаз. — Раэль, идем сюда! Поплавай со мной! Вода сегодня просто чудесная! — Я не… — Ой, не будь занудой! — Мэй-тян плеснула в него водой, а затем подплыла к камню, слегка приподнялась, используя его в качестве опоры, и запрокинула голову, чтобы посмотреть собеседнику в глаза. — Расслабься, у нас ведь каникулы! — Союз может напасть в любой момент! — Не нападет. По крайней мере, я так не думаю, — отказывалась серьезнеть младшая из ведьм. — После смерти местного вождя у них осталось всего два Старейшины. Не думаю, что они предпримут какие-либо шаги без малейшей подготовки. Но даже если так… Кто мешает нам насладиться сегодняшним днем? Одним-единственным мгновением? Девушка откинулась, вручая свое тело водам, те с радостью приняли ее в объятия, мягко покачивая, расчесывая волосы, отчего шелковые пряди струились вокруг головы темным ореолом. Мэй-тян с задумчивой улыбкой смотрела в небо, облака тонули в глубине ее глаз, их отражения прятались за черными ресницами. — Когда я была маленькой, меня часто пытались убить в родном мире. Поэтому я научилась наслаждаться каждым мгновением, свободным от бега и пряток, использовать любую полученную секунду для отдыха. Иначе сошла бы с ума и не дождалась онее-сама. Нельзя все время жить в напряжении, иначе возненавидишь этот мир. Раэль прошел к ней, ступая по воздуху в паре сантиметров над водой, присел на корточки возле девичьего лица. Ведьма повернула к нему голову и лукаво улыбнулась, хотя в глазах кружились тени прошлого, которые младший Кертье отлично видел. — Прости, — он протянул руку, желая отвести очередную нахальную прядку, прильнувшую к мраморной щеке, но девушка неожиданно перехватила узкое запястье и потянула на себя, нарушая концентрацию. Со сдавленным вскриком Раэль полетел в воду, совсем не элегантно, почти кувырком, порождая еще больше брызг, чем раньше — Мэй-тян. Вынырнул он злой, мокрый, напоминающий выкупанного против воли кота. Блондинистые пряди льнули к лицу, как ни отфыркивался Кертье-младший. — Мэй! Вопль души наливался сочным возмущением, но ведьма его не испугалась. Она поплыла к Благородному почти вплотную, улыбчивая, довольная, ни капельки не боясь рассерженного аристократа. — Вот, так гораздо лучше. Не бойся, Сейра знает, что мы с тобой просто друзья. Давай поплаваем! Расслабься. Создай себе плавки или что-то в этом роде… — Мэй… — Раэль перехватил плескавшую руку. Ведьма замерла, не закончив фразу, застыла напротив серьезного Кертье, глаза ее потрясенно расширились, в их темных глубинах было так просто затеряться. Просторная уединенная бухта вдруг показалась самым крохотным местом на планете, полностью залитым родившимся напряжением. Невысказанные слова, еще не оформившиеся, не понятые до конца, витали в воздухе, норовили вскочить на кончик языка и сорваться вихрем вальса, круговоротом осенних листьев и брызг сине-прозрачной воды, солнечным зайчиком, лукавым и веселым. Серьезные, самые важные на свете. Они бы непременно изменили все, но для этих изменений еще не пришла пора. — Твоя сестра… — Раэль отвел взгляд, покраснев. Он сменил тему, но та оказалась еще более смущающей. — А что с онее-сама? — Твоя сестра… она понимает, что мой брат серьезен? Если она решит пойти до конца, он будет страдать, когда ее не станет. — Ах, э-это! — протянула Мэй-тян, вновь откидываясь на спину. Напряжение в бухте развеялось, вновь вернув обычный солнечный день. Почти обычный — недосказанность осталась, затаилась, ожидая своего часа. Ведьма тем временем сделала кружок на спине вокруг Раэля, словно не замечая с каким волнением тот смотрит на нее, терпеливо дожидаясь следующих слов, постепенно сменяя терпение на сердитость. Но эта тайна — не то, чем привыкли делиться ведьмы направо и налево. Мэй требовалось время, чтобы решиться рассказать. — Мы — Кровавые ведьмы, Раэль Кертье, мы зачаровываем собственные тела. Если выходим замуж, то заключаем с мужьями договор. Первым ребенком всегда рождается девочка, следующая Кровавая. А вторым, если муж того пожелает, обычный человек, полностью в отца, без каких-либо признаков колдовства. И нашу линию будет продолжать именно старший ребенок. Мужья соглашались, если любили. Мой отец стал редким исключением — он пожелал, чтобы оба ребенка были Кровавыми ведьмами, как мать, обычно никто из мужчин не соглашался поступиться мнимой гордостью и отдать нам всех возможных наследников. Поэтому мама в благодарность сделала ему подарок — постаралась, чтобы я как можно сильнее походила на отца внешне. К чему я это веду? Мэй-тян сделала еще кружок, вроде бы спокойная, но частое дыхание, бурно вздымающаяся грудь показывала, как нелегко ей давались откровения. — В случае второго ребенка мы просто блокируем доступ к колдовству, а в остальном он развивается, как обычный плод. Онее-сама выносливая, ее тело крепче, чем у людей. Даже если твой брат захочет ребенка, она выживет. Я рассказала тебе это лишь для того, чтобы ты не волновался. В принципе, об этом можно догадаться, если хорошенько призадуматься. Не понимаю, почему никто до сих пор не догадывался? — Мэй прекратила свое движение по кругу, замерла перед лицом Раэля. — Кстати, знаешь, почему онее-сама так и не рассказала этого Майтре, хотя тот просил? — Почему? — пусть Кертье-младший не знал, кто такой Майтра, успел наслушаться про настойчивость неведомого исследователя. — Потому что данный секрет мы рассказываем только молодым ведьмам и своим будущим мужьям. В изумленное лицо Кертье полетела вода, всплеснувшая, когда Мэй-тян с разворота рыбкой ушла под воду, чтобы скрыть полыхающие щеки… …Несмотря на распахнутое настежь окно на квадратном столике у стены жужжал маленький вентилятор. Движения воздуха беспокоили бумаги на основном столе, те загадочно и встревоженно шелестели, на что сидящие в помещении люди не обращали ни малейшего внимания. Юрий то и дело поднимал глаза от планшета, обдумывая очередную мысль, прокручивая ее в голове, чтобы рассмотреть под разными углами, а заодно исподволь, совмещая приятное с полезным, любовался точеными ножками в сверкающих туфельках, закинутых на тот же стол. Восьмая в кои-то веки позволила себе немного расслабиться — пиджак висел на спинке стула, отставленного за ненадобностью, так как кошка притащила на новое место работы пару удобных глубоких кресел на колесиках. Шляпа составила компанию пиджаку на сиденье того же стула, а темные локоны, во спасение от жары, были забраны в высокий хвост. Кошка тихонько мурлыкала себе под нос, покачивая стопой, делая пометки в документах и краем глаза посматривая на монитор компьютера, куда шло изображение с тренировок оставшихся в Корее модификантов. С утра ей предстояло навестить их и ткнуть носами в допущенные ошибки. Рыцари и рады были бы избежать поединков, однако знали простую истину: учитель их на том свете достанет, не то что в пределах одного мира. — Ты уверена, что оборотням не стоит покидать Союз? — неожиданно задал вопрос Юрий, отложив планшет в сторону и потянувшись, расправляя затекшие мышцы. Кошка ласково скользнула взглядом по сильным изгибам, улыбнулась какой-то мелькнувшей мысли, явно не связанной с делами. — Сотрудничество выгодно по политическим и экономическим причинам. Многие представители клана задействованы во внешних делах: охранные предприятия, детективные агентства, спонсирование учебы одаренного молодняка… К тому же, нам надо что-то противопоставить Первому и Третьему старейшинам. Пусть после смерти Мадука Лунарк осталась одна, за ней стоит целый клан, в то время как у них — не самое большое количестве последних разработок. — Кстати меня это удивило. Мадук всегда был уверен, что в любой момент без малейшего сопротивления поставит на колени человечество. Как будто вовсе не заглядывал в отчеты текущих разработок Союза. — Внешними делами занималась Лунарк, как Пятая старейшина, она же контактировала с Союзом больше всего, курировала экономику. Мадук углубился в исследования, вернее, разработку планов по захвату мира. — Мило, — Юрий поджал губы. — Определенно, — насмешливо фыркнула в поддержку молодая женщина. — Поэтому основная часть документов уцелела. И в лаборатории нашлось, о чем подумать… — Значит, в ближайшее время ожидать нападения не стоит. Однако Восьмая с утверждением не согласилась. Сентябрьские глаза, задумчиво прищуренные, разглядывали потолок в поисках истины, пальцы с аккуратными ноготочками выстукивали четкий, быстрый ритм. — Я бы не была столь уверена… Мы с Музакой послали Союзу сообщение, что в ближайшее время на клан рассчитывать не стоит, так как возник ряд внутренних проблем, с которым предстоит немедленно разобраться. Они могут посчитать смерть Мадука шансом раз и навсегда расправиться хотя бы с одной из более сильных рас. — Но ведь это не все, так? Восьмая хмыкнула — Юрий как всегда читал ее по изгибу брови и взмаху ресниц. Такое понимание… грело душу. И возбуждало нечеловеческий аппетит. Смуглая, словно облитая нежно-молочным шоколадом шея приковывала взгляд. — На главном острове работали не только оборотни, имелась парочка ученых из людей, приглашенных как наиболее одаренных в своей области. Вот ученые-то как раз и пропали, стоило только разрушиться замку. Барьер сейчас, пока Музака принимает власть, нестабилен. Ты знал, что он будет своеобразно «переписываться» в течение нескольких недель, пока не примет нового вожака? — Действительно, неплохой шанс: ослабленная защита, донесения шпионов… — Юрий поймал тонкую руку, прижался губами к ароматно пахнущей ладошке. — Почему у нас все так непросто, моя леди? — Потому что в противном случае нам было бы скучно, не правда ли? — В самом деле. Парочка обменялась взглядами заправских интриганов… …Величественные сосны расступились, выводя узкую, изгибистую тропинку на утес. Идущий впереди Благородный подал руку, чтобы помочь своей спутнице пройти в трудном месте. Красные туфельки легко порхали по камням, а платье раздувал вольный ветер. — Не устала? — Нет! — старшая ведьма рассмеялась, откинув назад розоватые локоны. — В последние дни перед превращением у меня возникли трудности с передвижением. Поверь, сидеть на одном месте — невыносимо тоскливо. Так что сейчас я готова взлететь. Они вышли на край утеса, под которым расстилалось игривое море, глубоко-синее, с белыми пенными барашками, в колечках которых запуталось солнце. — Как красиво… — удовлетворенный вздох сорвался с губ Двенадцатой, когда она восторженно взирала на открывшуюся взгляду картину. — Это место похоже на то, где ты живешь? — Раджек бесшумно возник рядом, возле левого плеча, легонько коснувшись ткани рукава. — Немного. Возле моего дома тоже есть лес и озеро. Представляешь, оно горячее, — Двенадцатая усмехнулась. — Его создают несколько горячих ключей, поэтому летом там настоящая сауна. Из озера вытекает река, которая смешивается с холодными ключами «по дороге», поэтому ее вода прохладная и прозрачная. — Наверняка красиво, — со странной тоской произнес Раджек, радуясь, что может спрятаться за маской. — Да, очень. Природа нашего мира слегка отличается от этого. У нас есть красные сосны и серые цветы… Наш мир красив, но и опасен, — молодая женщина не отводила задумчивого взгляда от горизонта. — Порой я скучаю по своему родному миру, но не хотела бы там жить постоянно. Не могу жить в месте, где не чувствую себя спокойно даже под крышей собственного дома. Теперь, когда мы с Мэй освободились, Покровитель сказал, что нам позволено поискать свою судьбу в других реальностях, предоставив родной самостоятельно решать свои проблемы. — Вы были… хранителями мира? — потрясенно спросил старший Кертье. — Что-то вроде. Мы не выбирали — нас выбрали, — ведьма печально усмехнулась. — Это честь, но это и боль. Это тяжкая ноша, которую нужно нести с гордостью. Сплошное противоречие. Но мы гордились, готовились выполнить свой долг с честью, если понадобится — отдать жизнь. А вместо этого случайно выполнили древнее пророчество и освободились. Двенадцатая подошла к самому краю и опустилась на землю, свесив ноги в пропасть, болтая ими беспечно, как маленькая девчонка лет пяти. Ветер развевал светлые локоны, солнце светило в глаза, отчего женщина щурилась, как кошка. Казалось, она хочет раскинуть руки, чтобы обнять весь мир. Продолжалась эйфория освобождения от боли и страха неизвестности. — Скажи, — Раджек подошел ближе, совсем близко, почти вплотную, колени его коснулись гибкой спины. Двенадцатая обернулась, взглянув вопросительно и добро, этот взгляд придал Благородному смелости. — Ты не хотела бы посмотреть родовое поместье Кертье? В прошлый свой визит вы вряд ли успели оценить красоту Лукидонии. Уверяю, моя страна не менее прекрасна, чем эта. Поместье Кертье расположено неподалеку от берега, поэтому… — Я согласна. — Что? Двенадцатая широко улыбнулась, смотря на Благородного с умилением, хотя с той же кошкой уже бы поцапалась на тему слуха и сентиментальности. — С удовольствием, Раджек… …Полуденное солнце роняло лучи на белоснежную простынь, ранее хрустящую, а сейчас слегка измятую. Среди вороха подушек, под пышным, легким одеялом виднелись растрепанные пряди цвета золотого меда, загорелая рука обнимала подушку изящно-небрежным, полным естественного очарования жестом — вряд ли получится повторить подобное у самых лучших и дорогих моделей с телеэкранов. Картина дышала уютом, негой, медовой сладостью бытия. На край постели присел Франкенштейн. Этим утром директор Ли, аккуратист и педант по части собственного облика, лишился части аристократической сдержанности, и рубашка, облегающая широкие плечи, была расстегнута почти до пояса, обнажая крепкий пресс и бархатную, манящую прикоснуться кожу. Мужчина с непередаваемой нежностью посмотрел на инстинктивно прячущуюся от солнца в ворохе подушек женщину. — Давно уже полдень, — заметил он. — Ничего не хочу знать, у меня каникулы. У всех каникулы. В школе прекрасно справится Тао… особенно теперь, когда я заставила его возвращать тебе деньги с процентами. — Неужели и зарплату отняла? — Зарплата — это святое, а на остальном он научился экономить и торговаться, — одеяло стекло с гладких плеч, Третья зевнула от души, потянула мужчину за рукав рубашки. — Ложись! — почти приказала она, но так очаровательно-мягко, что слово за приказ бы не сошло ни в коей мере. Наверное, поэтому Франкенштейн усмехался, послушно укладываясь. Третья, растрепанная, с припухшими, покрасневшими губами, немедленно переползла на широкое плечо. Тонкая бретелька сорочки соскользнула на локоть, но женщина не пошевелилась, чтобы поправить ее, лениво жмурясь и подставляясь под прикосновения — пальцы Франкенштейна начали чертить узоры на лопатке и части позвоночника. Мужчина смотрел умиротворенно, сыто и довольно. — Я жутко ревновал тебя к Десятому, — неожиданно тихим голосом признался он. — К папочке?! — Третья удивленно подняла голову, посмотрев на ученого. — Он же в отношении женщин безобиднее котенка! — Меня как-то забыли об этом просветить. Надеюсь, теперь поток мужчин в твою спальню прекратится? — Понятия не имею, — честно призналась Третья, удобно улегшись, руки скользнули по стройной талии Франкенштейна. — Может, они и сейчас там есть. Я не была дома уже несколько месяцев. Я… — она замолчала. — Что? Третья мотнула головой. — Нет, ничего. — Что? — настойчиво повторил ученый, теперь уже действительно обеспокоившись. — Третья! — Я не хочу туда возвращаться, — шепот был едва уловим, дыханием пролетел по коже, прокрался под рубашку. — С тех пор, как встретила вас, познакомилась с тобой, то место перестает быть моим домом. И я не чувствую разочарования, обрыва привязанности или чего-то в этом роде. Наверное, та Система отпускает… — Не возвращайся. Останься здесь. Разве есть для тебя разница, где жить? — Нет, но… — Шестая точно будет в восторге. — С Шестой мы видимся чаще, чем ты думаешь, — фыркнула Третья. — Место жительства на это не влияет. Но, думаю, ты прав. Попрошу кого-нибудь из мальчиков поделиться спальным местом. Или вот к Юрию пристроюсь, чтобы быть поближе к моей милой девочке. Ай, щипаться не обязательно! И шлепать! И… Это все Копье виновато, совершенно точно! А ведь кто-то обещал на руках носить! — Буду, — клятвенно заверил Франкенштейн. — Моя комната как раз на втором этаже. Буду носить тебя туда и обратно каждый день. Какое-то время Третья смотрела на него с недоверием, а затем не выдержала, фыркнула и рассмеялась. — Таких предложений мне еще никто не делал… Шестая вздрогнула и вынырнула из картин-сновидений, обнаружив, что все еще день, и она по-прежнему сидит в плетеном кресле-качалке на веранде под яркими лучами солнца. Земли оборотней наполнены сосновой красотой, хвойной мягкостью, прелестной дикой естественностью, когда жители дышат в унисон с природой, являются ее частью, вырастая из-под земли словно тени, нимфы и дриады — из стволов деревьев и глубин рек. И даже белые плащи, принятые у основной части населения в качестве официальной одежды, не особенно портили картину. Оттенки коричневого, зеленого и желтого, запахи почвы, моря и солнца — по сравнению с лукидонскими леса страны оборотней являлись куда более светлыми, менее загадочными. Более… простыми, можно сказать, наивными и открытыми. Прекрасный дикий край, освоенный, но каким-то образом сохранивший неприкосновенность, очарование нетронутости ландшафта. Жилые дома и рабочие здания здесь становились естественным продолжением природы. Единственное, что портило картину — бывший замок Мадука, на создание которого тот убил немалое количество ресурсов как Союза, так родного клана. Уродливый нарост, болезненная опухоль. Даже руины смотрелись гораздо органичнее. Оборотни не строили в знак почитания своих вождей памятников или дворцов, единственным символом власти являлось каменное кресло, выточенное из скалы и находящееся в самом сердце страны. Мадук избегал его, как огня, понимая, что не имеет права претендовать на звание сильнейшего. Однако теперь он мертв, замок разрушен, и постепенно прежние традиции вновь занимали причитающиеся им по праву места. Шестая вытянулась в плетенном старом кресле на веранде одного из выделенных их компании домов. Те располагались на отшибе жилого квартала, раскинувшегося неподалеку от исследовательского центра, хозяева давно оставили их, скорей всего, не без помощи Мадука — об этом молчали, но выражения лиц жителей говорили сами за себя. Здания медленно ветшали, приходя в негодность. Оборотни по приказу Музаки привели жилье в порядок, чтобы гости страны могли разместиться с комфортом, а не ютиться до конца отпуска в комнатах отдыха при лаборатории. Было тепло, уютно, никуда не хотелось уходить, а под веками мелькали картины того, как проводят отведенное им время родственники. Это была еще одна странная сторона дара: Шестая видела прошлое, еще пару минут назад бывшее настоящим, и одновременно осознавала себя в реальности. Стоит постараться — и сквозь картины она увидит землю, маленькую лестницу, другие дома. Она радовалась, что может узнать, как обстоят дела у членов Семьи, находящихся в пределах ее мира, но вот без последней картины предпочла бы обойтись. Слишком стыдно, горячо. Слишком… без оберток. Детям вообще трудно видеть родителей в данном плане. Наверное, это были первые выходные в этом мире, спокойствие которых ничто не нарушало. Даже на семейном фронте воцарился штиль — химеризация проходила в штатном режиме, а другие проблемы не вызывали трудностей. Шестая прожила в солнечном медовом мареве покоя всего два часа, а затем начала искать подвох, подспудно ожидая, когда благоденствие превратится в затишье перед бурей. — А еще меня называют параноиком и эмо, — на соседнее кресло плюхнулась Восемнадцатая. — Когда-нибудь сглазишь ситуацию. — Не каркай! — фыркнула Шестая, оглядывая сестру. Та была непривычно, просто возмутительно открыта: глухой костюм сменил раздельный купальник, состоящий из узкого топа и шортиков, как будто Эмо собралась на пляж, а не в лабораторию. Впрочем, цвет остался неизменно темным, и это почему-то радовало Шестую. — Ты ничего не хочешь рассказать? — Семейка ненавидела подобные вопросы, однако девушка спрашивала не для того, чтобы выудить информацию. Она искренне беспокоилась за сестру, которая раньше не изменяла верному костюму и желанию уберечь окружающих от себя. Даже оставаясь в полном одиночестве, не снимала брони. Поэтому нынешнее ее состояние тревожило. Шестая знала, что Эмо в душе рассчитывала на химеризацию, надеялась, что последняя стадия произведет некоторые сдвиги в способностях, и те станут менее агрессивными. Пусть верить и разочаровываться тяжело, Эмо не могла иначе. А вместе с ней надеялись остальные. Поэтому когда, вернув человеческий облик, сестра показалась в прежней броне, у Шестой разбилось сердце. — Не знаю, — честно призналась ученая, и это было так… неожиданно. — Боюсь сглазить, веришь? — Что ты приобрела на последней стадии? — Шестая не сомневалась в верности вопроса. Однако Эмо побледнела, сжала пальцами рукояти кресла так мощно, что те жалобно затрещали. — Контроль, — прошептала она едва слышно, боясь, что произнесенные вслух догадки развеют идиллию, унесут ее мечту, разбив о скалы. — Я приобрела контроль, который считала утерянным. Пожалуйста, принцесса… У Шестой защемило сердце от жалобного тона, не вязавшегося с мрачной, угрюмой личностью сестры, но та смотрела с мольбой подозрительно блестящими глазами, протягивая обнаженную руку. И девушка вцепилась в нее. Даже если ее сейчас выпьют, она будет верить. Верить сестре до конца. Однако, вопреки опасениям, ничего не произошло. Сила не уходила, кожа под пальцами обжигала, словно у Эмо поднялась температура. Это от волнения. Восемнадцатая облегченно откинулась на спинку, перевела дух. — Не отпускай меня, а то мне все кажется, что это сон, — попросила она уже спокойнее. — Так что случилось? — Вместе с хвостом ко мне пришел контроль. Раньше я напрягалась, чтобы не коснуться никого, не выпить, так сказать, внешне. Теперь придется напрягаться изнутри — чтобы не выпить никого при прикосновении. — Это тяжело? — Не то, чтобы слишком. Просто следует привыкнуть, приспособиться. Я справлюсь — куда мне деваться? — Это же хорошо! — Шестая искренне радовалась за сестру. — Ой, не сияй так, — Эмо поморщилась, но девушка видела, что ученая тоже счастлива. — Еще предстоит много опытов, экспериментов… — В которых я предложила Восемнадцатой свою помощь, — на веранде показалась Клаудия Традио с подносом в руках, на котором позвякивали заманчиво кубиками льда напитки в высоких, запотевших от прохлады бокалах. — Могу я к вам присоединиться? — Конечно, присаживайся! — махнула рукой Шестая. Благородная ей нравилась — любопытная, светлая, страстная во всем, что делает. И быстро выполнила просьбу-приказ обращаться на «ты». Было видно, что ей до ужаса хочется подружиться с кем-нибудь, пообщаться просто так, но вбитые намертво правила мешали. Поэтому, когда она встретила кого-то, не знающего или плюющего на эти правила, то ухватилась за них руками и ногами. — Есть новости об Идиан? — Она еще не пришла в себя, — тяжело вздохнула Клаудия, — но Рокудо Мукуро утверждает, что прогресс имеется. Правда, вряд ли она вспомнит последние пятьсот лет. Может, оно к лучшему. Я бы тоже хотела многое стереть из памяти. Курносый профиль Благородной четко выделялся на фоне растущих вокруг дома деревьев. Клаудия Традио обладала прелестным вздернутым носиком и косами цвета сливы. Гораздо более яркого, чем у Такео, однако схожесть оттенков наводила на некоторые размышления. У снайпера оттенок волос являлся побочным эффектом преобразования тела. Шестая подозревала, что Клаудии аукнулись эксперименты ее отца, все же Лагус был слишком стар, когда на свет появилась его дочь, вдобавок он разбирался в магии крови и являлся неуемным экспериментатором. Кто знает, что на самом деле довелось пережить Клаудии, и что она всеми силами желает забыть. На фоне полураздетой Восемнадцатой, Шестой с ее «подписанной» футболкой Благородная в длинном, закрытом платье смотрелась чопорной королевой, холодной и неприступной. Однако мочки чуть оттопыренных ушей наливались малиновым цветом, когда женщина до смешного умилительно отводила взгляд от груди Эмо. — Что нас не убивает, делает сильнее, — пробормотала Восемнадцатая и отсалютовала бокалом. Они просидели на веранде до глубокого вечера, пока сумерки не сгустились и сизо-черной волной не опустились на жилой квартал, скрыв большинство домов под своей вуалью. Только тогда исследовательницы убежали к себе, оставив Шестую сидеть в кресле. В конце концов, график себе они устанавливали сами и имели полное право сделать небольшой перерыв. Шестая прикрыла глаза и полностью отдалась видениям. Они не утомляли, в отличие от своих прошлых, ночных, собратьев, однако вынуждали максимально концентрироваться, чтобы оставаться в реальном мире, продолжая смотреть. Было трудно поддерживать беседу, порой девушка выпадала, теряла нить, но, к счастью, Эмо и Клаудия были только «за» новые опыты и знания, поэтому не ругали сестру-подругу, когда ее взгляд вновь неожиданно расплывался, а фраза прерывалась на полуслове. Видения варьировались по силе, по яркости, поэтому не все девушка могла отодвинуть, смотреть сквозь них. …Костер бросал снопы искр в ночное небо, с веселым, звонким треском пожирая смолистые сучья. Изредка Мэй-тян наклонялась вперед, вороша угли длинной палкой. Вспыхивающий огонь освещал сидящего напротив младшего Кертье. — Не хочешь вернуться к домам? — в голосе Благородного слышалось привычное нетерпение, скрывающее толику беспокойства. Вынужденная отвлечься от своих размышлений Мэй-тян подняла на него вопросительный взгляд, словно давным-давно потеряла нить беседы, погрузившись в себя. — Нет, но ты, если устал, можешь пойти отдохнуть. Встретимся здесь рано утром. Кертье закатил глаза. — Дело не во мне! Я о тебе беспокоюсь! Люди столь хрупки, они вечно нуждается в целой уйме вещей. К примеру, полноценном отдыхе. — О… — Мэй-тян забавно округлила рот, а затем улыбнулась. — Спасибо. Но тебе не о чем переживать. За свою жизнь я привыкла спать в каких угодно условиях, а наш дом сжигали так часто, что я даже толком не помню, каково это — полностью расслабляться под крышей. Наверное, эта гримаса являлась воплощением ужаса в понимании этого чувства представителями клана Кертье. Раэль ужасался легкости, с которой ведьма говорила об условиях проживания, и одновременно злился на тех, кто заставил ее считать подобное нормальным. Но волну праведного гнева, направленного на недостижимых людей, остановила мягко вышедшая из кустов незнакомка. Первым бросился в глаза облегающий черный костюм с насыщенно-розовыми вставками и глубоким декольте. В свете костра блестели странные розовые украшения, на любом другом смотревшиеся бы вульгарной безвкусицей, но только не у этой личности. Они соответствовали женщине, подчеркивали ее смуглую, броскую красоту и пухлые, сочные, неестественно розовые губы. Но Раэль, являющийся обладателем дружбы самой прекрасной девушки нескольких миров, не обратил внимания на все невольные ухищрения незнакомки, достав кинжалы. — Это не оборотень. В ответ женщина бросилась вперед, лицо ее пугало — оно не изменилось, застывшее подобно маске. Раэль блокировал удар, не сдвинувшись с места, отбросив незнакомку назад. — Кажется, это вторжение, — тонко улыбнулась Мэй-тян. — Как бы меня ни привлекала мысль взглянуть на ваш бой, думаю, стоит поторопиться и найти остальных. Кровь из фляги вырвалась вперед, повинуясь даже не жесту — единственному взмаху ресниц, пронзила женщину, задушила колючими стеблями, в одно мгновение превратив ту в окровавленную гору плоти, рухнувшую на землю с неприятным всплеском. Мэй поджала губы, когда увидела, что плоть еще трепыхается, пульсирует, отчаянно пытаясь восстановиться, поэтому взмахнула пальцами, усиливая натиск. Пара капель крови попали на голую стопу, и это решило исход битвы, позволив Кровавой ведьме подчинить врага своей воле. Мэй-тян что-то прошептала еле слышно, развеивая незнакомку по ветру. Та просто перестала существовать. А ведьма поднялась со своего места. — Идем! Нам нуж… …Ночная поляна в лунном свете, обычно тихое, безмятежное место, наполненное спокойствием, сегодня служила ареной для яростной, всепоглощающей битвы. Две молнии сходились и расходились, отталкивались друг от друга, превращаясь на мгновение в наемных убийц, а затем вновь становясь смазанными тенями. Юрий двигался как кобра: быстрыми, резкими атаками-выпадами пытался зацепить противника. Но тот уклонялся с поистине кошачьей грацией, поддразнивая насмешливым фырканьем. Восьмая изгибалась под немыслимыми углами, при этом демонстрируя все свои достоинства. Соблазняя. Играя. — У тебя совершенно нет совести, моя леди! — наконец выдохнул асассин, останавливаясь и признавая поражение. — Считаешь? — чуточку растрепанная, но от этого, если верить взгляду Юрия, не менее соблазнительная, Восьмая замерла в паре шагов. Густая трава обвивала стройные ноги высоким бархатом, вторя, отражая шелковую ленту мурлыкающего голоса. Глаза женщины горели яростным пламенем жажды. — Разве тебе не говорили, Юр-рий, что на войне все средства хороши? В ответ Юрий завороженно смотрел, как преодолевается последнее расстояние между ними. Изящная ладонь легла поверх светлого пиджака, туда, где билось сердце. Юрий наклонился слегка, изящные губы чувственно распахнулись ему навстречу, кошка подалась вперед, дыхания смешались… Когда на поляну выскочил неизвестный усатый брюнет. — Да вы издеваетесь! — кошка четко произнесла каждое слово, и это говорило всем, кто знал ее достаточно хорошо, что бывшая донна Вонгола в жуткой ярости. Она ненавидела, когда ее планам мешали. На певучем итальянском женщина поведала визитеру всю глубину его заблуждения. — Не могу не согласиться, моя леди, — Юрий был готов убивать. — Если я избавлюсь от него за две минуты, могу ли рассчитывать на награду? — Если только я не убью его первой! В ответ незнакомец усмехнулся, по телу пошла волна преобразования, изо рта, превратившегося в настоящую пасть, вверх и вниз полезли клыки, а глаза загорелись алым сиянием, свойственным Благородным. Однако кошку с асассином подобные нюансы волновали мало — они сорвались с места на предельной скорости. Мощные, прямолинейные атаки противника ничего не могли противопоставить гибкости и ловкости. Дуэт действовал слаженно, словно оттачивал свои действия годами. Раны, наносимые Юрием, немедленно запечатывались сине-черным льдом, мешающим регенерации. В конце концов, Восьмая сожгла обрубок, оставшийся от врага, отряхнула нарочито лапки. — Ну, что ж, — промурлыкала она, вновь возвращаясь к благодушному настрою и своему напарнику, — считаю, что награду… …В ярком пламени догорали останки какого-то серокожего, усатого старика. — Он не дал мне возможности проявить себя, — грустно вздохнул Франкенштейн, подавая руку выходящей из воды Третьей. Женщина невозмутимо высушила пламенем раздельный купальник, прямо на него накинула услужливо поданное партнером платье. Глаза блеснули отсветами золота. — У тебя еще будет возможность, — утешила она ученого, коснувшись легко губами точеной скулы. — О? — неизвестно, отчего Франкенштейн обрел больше воодушевления: от перспектив или ласки. — Тогда поспешим… …— Кто это? — Раджек Кертье внимательно рассматривал истыканный кровавыми ветвями труп незнакомого худощавого мужчины со смуглой кожей. В ушах мертвеца покачивались золотые серьги, а глаза стеклянным взором смотрели вдаль. — Не знаю, — задумчиво протянула Двенадцатая. — Но, думаю, нам лучше поспешить к остальным… Шестая выбралась из кресла с огромным трудом — затекшие за целый день неподвижного сиденья мышцы непроизвольно ныли, протестуя против жестокого обращения. Но девушка усилием воли заставила себя переодеться, взять оружие и поскакала вперед, к сердцу страны оборотней. Она чувствовала, что где-то там веселился Франкенштейн, ничуть не волнуясь за слугу, прогуливался Рейзел, от которого они с директором в негласном, но от этого не менее единодушном порыве скрывали свою, способную встревожить деятельность. Древний трон оборотней, залитый лунным светом, на фоне острых пик громоздящихся вокруг скал, казался особенно пугающе-мрачным, небезопасным. Воздух полнился силой тысяч невысказанных ожиданий местных жителей, когда-либо обитавших в стране, но человек просто не был способен почувствовать этот огромный пласт духовной энергии. Широкое каменное сиденье на высоком постаменте являлось оплотом спокойствия, олицетворением мира в окружении следов ужасающего побоища. Едва живые оборотни в обрывках плащей, с вывернутыми или оторванными вовсе руками и ногами, с ног до головы покрытые кровью, лежали, беспомощной раскинувшись, едва дыша, прерывисто и хрипло. Шестая слышала, как медленно, неуверенно, словно путник, пробирающийся на ощупь в полной темноте, встают на места сломанные кости. Слишком медленно для этой расы. Девушка нашла взглядом яркую шерсть Зураки, прикрывавшего ладонью поврежденный левый глаз, стоящую на четвереньках Лунарк, пытающуюся отдышаться. Ее закрывал массивными плечами Кентас, широкая лапища стискивала порванное бедро, зажимая ранение. Даже его регенерация отказывалась работать как следует. Музака и Гарда в данный момент находились на одном из дальних островов, и, судя по всему, Урнэ была послана к ним в качестве гонца, приносящего плохие известия. На картину с видом довольного делом рук своих творца взирал молодой мужчина, вальяжно усевшийся на троне. Почему-то, глядя на его то синие, то пшеничные волосы, Шестая подумала о павлинах, хотя тот же Зураки больше подходил по цвету. Но эта нарочитая неспешность, показушная неторопливость хозяина сих мест… — Ну, надо же, Савада Тсунаеши, — с улыбкой развел руками он, и голос согрел слух приятной, ласковой волной. Еще бы не было в нем столько холода и презрения, столько очевидной фальши. Шестая бросила короткий взгляд на две фигуры в светлых плащах, застывшие по обе стороны от трона. Телохранители? По крайней мере, все выглядело именно так. Мужчина выглядел и вел себя как избалованный представитель элиты с претензией на аристократизм, вот только до истинного благородства, элегантности манер того же Франкенштейна ему было как до луны. Дорогой деловой костюм, наверняка от известного модельера, волнами шел по груди, чего девушка никогда не замечала у директора Ли. И эти пронзительные, холодные, голубые, как лазер, глаза. Совершенно не человеческие… Они принадлежали матерому хищнику. — Несостоявшаяся наследница Вонголы. Когда так неожиданно пропал Юрий, я понял, что он все-таки нашел тебя, свою драгоценную, обожаемую больше всех хозяйку. Ну, с этим девушка бы поспорила. Особенно в свете того, что видела пару минут назад. О личной жизни кошки она хотела знать еще меньше, чем о маминой. Шестая отметила, что оборотни внимательно прислушиваются к разговору, кажется, даже забывая подгонять регенерацию. — Давно мечтал с тобой поговорить, — все не унимался мужчина. — О чем же? Шестая осторожно обошла тела, перешагнула через парочку конечностей. Старейшина определенно не знает, в какой роли она здесь находится, его заблуждение поможет выиграть немного времени. Поэтому она разыскала наиболее массивный обломок скалы, вывернутый из земли, с широкой, а главное чистой поверхностью, и уселась на него. Подальше от Старейшины с телохранителями, почти на другом конце поляны, но перед оборотнями, чтобы в случае чего отвлечь внимание на себя. Ноги зависли в воздухе, и девушка принялась болтать ими, как маленький ребенок, рассматривая телохранителя. У одного из них, с белыми волосами, заплетенными в три косички, глаза были еще более насыщенными, чем у разговорчивого «объекта». Значит ли это, что он модернизирован сильнее? Второй ее не интересовал, несмотря на массивность и суровость внешнего вида. Он не был опасен, даже если пойдет в лобовое столкновение — Шестая просто знала, что успеет отстреляться. Кстати, это весьма интересно — Старейшина точно знает о ее возможностях, пусть даже прошлых, но все равно не спешит прятаться или разговаривать из укрытия. Верит, что успеет увернуться? Или следует мудрому изречению, гласящему, что не стоит бегать от снайпера, чтобы не умереть уставшим? Ах, да, на момент передачи сведений об их компании Союзу у нее еще не было Приговора. — Я хотел предложить тебе сотрудничество. Сейчас в Союзе полным-полно вакантных мест Старейшин, ты можешь выбрать любое. И я даже закрою глаза на твою возможную причастность к смерти моих предыдущих коллег. В конце концов, в дикой природе побеждает сильнейший. Чем больше он говорил, тем сильнее раздражал. — Немного нелогично, тебе не кажется, присоединяться к тем, кто продал тебя на опыты? — Это все в прошлом. Сейчас никто не отправит тебя в лабораторию, если ты этого не захочешь. Нет того Союза, и той Вонголы больше нет. Ты можешь стать сильнее и обратить свои способности на пользу человечеству. — И ты ради этого пришел сюда? — На самом деле нет, — мужчина положил рук на подлокотники, погладил трон. — Твое присутствие стало приятным бонусом к миссии. Посмотри на них, — широким жестом показал он на корчившихся оборотней. — Их вожак убит, щиты над страной почти исчезли, а сами они ослаблены. И тем не менее они умудрились уничтожить всю пришедшую со мной группу и даже напасть на меня. Пугающе, не правда ли? Это еще одна причина, чтобы уничтожить их. Сначала моей целью было полное подчинение оборотней, но их дух не сломить, они не станут слушаться, а потому должны умереть. — Не слишком ли это жестоко? Мужчина подался вперед, глаза его яростно вспыхнули чистой, незамутненной ненавистью, а приятное в целом лицо исказилось дикой, звериной яростью. — Жестоко то, что они веками унижали человечество! Порабощали города, угоняли людей в рабство, как скот, убивали ради забавы! Каждое их преступление занесено в хроники, которое передавались из поколение в поколение. Второй старейшина, несмотря на заключенный союз, несмотря на то, что пользовался беззастенчиво нашими ресурсами и открытиями, все равно планировал уничтожить всех людей, считая нас не более, чем мошками, муравьями под ногами, которых раздавить не жалко. Есть ли предел его подлости и низости?! Я всего лишь сделал шаг первым. — По какому праву? — раздался вдруг из-за спины знакомый голос. Шестая еще никогда не была так рада видеть директора. Вышедший вслед за слугой Рейзел положил руки на плечи партнера, легонько сжав в жесте поддержки. — По праву короля людей! Как Первый старейшина и глава Союза я могу так называться. Человечество вздохнет свободней, когда оборотней не станет! — А самомнение у него ого-го какое. Король — ну надо же! Шестая, у нас теперь мировая монархия, ты в курсе? — Нет, я бы знала. Хотя в любом случае теперь не подпадаю под его юрисдикцию. По правде говоря, занятно — спасать человечество, убивая людей. Ты считаешь себя королем, потому что сильнее их? И это дает тебе право резать других? Знакомая, очень знакомая ситуация. На этих словах оборотни дернулись, будто по голым спинам прошлись бичом, но Шестой было плевать в данный момент на их тонкую душевную организацию. Ее раздражали двойные стандарты этого человека, последнего препятствия на пути к покою. К тому же было приятно смотреть на мимолетную растерянность, когда Старейшина не знал, что ответить. — Ты хочешь уничтожить оборотней и Благородных ради безопасности человечества — это я понимаю. Но зачем тогда ты вырезал Вонголу и другие мафиозные семьи? Они были недостаточно людьми? Слишком свободолюбивые? Не хотели помогать в качестве подопытных? Пытались остановить, сдержать Союз? И вы просто уничтожили их, обычных людей, которых должны были защищать? Каждое слово — точно выверенный удар, глаза Старейшины раскрывались все сильнее и сильнее, словно до этого он никогда не смотрел на действия организации под таким углом. Шестой было даже немного жаль его, запутавшегося окончательного, не способного разобраться в истинах, которые ему вдалбливали. Совсем немного — она жалостливая, но по их, семейным, меркам. А это значит… рука сама легла на Приговор. — Браво, Тсуна! — зааплодировал Франкенштейн. — А теперь, пожалуй, я покажу корольку его истинное место. Ненавижу, когда на меня смотрят свысока. Небеса содрогнулись, молния слетела вниз, змеей скользнула в подставленную руку, растрепав светлые волосы. Где Франкенштейн умудрился потерять Третью, Шестая боялась даже спрашивать. Темное копье пульсировало, еще более голодно и злобно, чем в предыдущих битвах. — Хмм, — надо сказать, Первый старейшина быстро пришел в себя. — Хорошая имитация Темного копья. — Имитация? Я никогда бы не удовлетворился подделкой! Темные иглы пронзили, почти разорвали второго, массивного, телохранителя на части. Старейшина невольно вздрогнул, когда регенерация его слуги вдруг не сработала. — Это техника… — прошептал он. — Эта энергия… Значит, ты в самом деле предатель человечества Виктор Франкенштейн. Учитывая возраст данной истории, после своего предательства ты переметнулся под крылышко к Благородному и заключил контракт. — Предательства? Обидно слышать это от Первого старейшины, владеющего доступом к архиву. Я никого не предавал. — Ты украл Темное копье, оружие, которое могло бы возвысить человечество, продвинуть его далеко вперед! — Украл? — директор поморщился, словно ему тронули больной зуб. — Вряд ли. Старейшины Союза пришли ко мне, практически умоляя присоединиться и поделиться своими исследованиями. Все ради блага человечества. Как глупо, но я им поверил. А они использовали мои труды, чтобы создать темную энергию, хотя как раз этот раздел я запретил категорически им трогать. Но они так жаждали власти, еще больше силы, что скормили получившейся субстанции всех, кто работал над нею и несогласных, включая парочку других Старейшин, пытавшихся остановить коллег.Видел бы ты их поджатые хвосты, когда они пришли вновь умолять меня помочь им справиться со взбесившимся экспериментом. Даже отдали мне его полностью, однако стоило только совладать с Копьем, возжелали вернуть. Любой ценой. И я ушел, уничтожив все свои исследования и документы. Камень дрожал под изящными, но сильными пальцами Первого старейшины, однако Франкенштейн не лгал. Что мог противопоставить человек, прочитавший переработанные, сдобренные цензурой хроники, живому свидетелю тех событий. При всем его мерзком характере, Франкенштейн не любил лгать по-крупному. Недоговаривать, расставлять специально акценты — сколько угодно. Но не тогда, когда на кону стоит его светлое имя. — Возможно, ты прав, — Старейшина резко выдохнул свой гнев. — Как известно, историю пишут победители, поэтому я допускаю, что в хрониках имеются отредактированные части. Это не так важно. Человечество все равно шагнуло далеко вперед, оно не нуждается в устаревших разработках. Что-то изменилось, прямо в эту секунду, опасность нависла над страной, но Шестая не могла понять, откуда придет удар. Угроза возникла внезапно и повсеместно. Глаза Первого залило синим сиянием, по вискам побежали тонкие морщины-нити, напоминавшие рисунком компьютерные схемы, словно мужчина подключился к какой-то программе. Франкенштейн сообразил первым, метнулся вперед. Из глаз смуглого спутника Первого вырвались лучи, которые ученый лихо отбил Копьем, а бросившегося на него массивного брюнета, потрепанного, но еще вполне дееспособного, вдруг перехватила серебристая тень. Пока Гарда с Урнэ помогали оттащить раненых подальше от поля боя, Музака отрывал руки — в прямом смысле — своему противнику. Дикая сила хлестала во все стороны, старый-новый Лорд оборотней был взбешен не на шутку, его ярость имела металлически-соленый вкус. Со стороны это напоминало избиение младенцев, потому что Музака проходился голой силой по всем техническим и генетическим изменениями, как паровым катком, сметая, уничтожая все, что стоит на его пути. Франкенштейн бросился к Первому старейшине, доставая кровавое копье, лицо ученого исказилось. Третий старейшина — а только им мог быть смуглый телохранитель — вынужденно прекратил обстрел, уворачиваясь от пуль Приговора. Шестая не сдвинулась с места, чтобы не мешаться бойцам под ногами, вместо этого она сосредоточилась на направлении пуль, чувствуя, как выматывает каждый выстрел. Но Третий не зря получил свое высокое звание — мужчина срезал снаряды почти на подходах к телу, подставлял каменные препятствия так близко к коже, что оружие считало свою миссию исполненной. До такого не додумывался еще никто, а другие функции девушка выбирать опасалась, чтобы не навредить директору и Музаке, слишком близко находящемся к ее цели. Хватало того, что она не давала Третьему старейшине вмешиваться в их бои. Первый парировал удары катаной со стальной рукоятью и плюющимся темными искрами лезвием. Его оружие, несмотря на то, что было создано из темной энергии и излучало злую ауру, было гораздо слабее Темного копья, однако имело существенное преимущество — не пыталось сожрать своего владельца. Они просто не успевали, все произошло за считанные секунды. Темень небес разрезал яркий луч света, он ударил туда, откуда пришла Шестая. Ветер донес отдаленный жар взрывной волны, грохот разрушений, а затем все стихло. Взгляды присутствующих обратились в ту сторону. Ни криков, ни боли — ничего. Шестой показалось, она вдруг оглохла. Подрагивающие пальцы стремительно набирали телефон сестры. Плохое предчувствие не отпускало. Восемнадцатая не отвечала. Ни звуков, ни мрачно-ядовитого автоответчика — ничего. Тишина убивала. Руки Рейзела стиснули плечи. — Что это было? — нахмурился остановившийся Франкенштейн. — Последняя разработка Союза — система «Армагеддон». Мгновенное уничтожение цели, — самодовольно хмыкнул Первый, поигрывая катаной. — Раньше нам мешал барьер над страной, многие сооружения мы просто не видели, но теперь таких проблем не имеется. Оборотни будут уничтожены в считанные мгновения. Шестая стиснула телефон, отчего корпус затрещал, по нему пошли пока еще крохотные трещинки, но аппарат продолжал автоматически набирать указанный номер. Рассчитывая возможности Союза, его дальнейшие действия, сражаясь с отдельными представителями организации, они подумать не могли о столь мощном оружии. Союз позиционировал себя как защитников человечества. И пусть их компания убедилась, что это временами далеко не так, продолжала верить в относительную гуманность Старейшин. Только для Первого оборотни и Благородные не заслуживают существования. И все жертвы он считает оправданными заранее. Цель ведь оправдывает средства? Что такое несколько сотен жизней по сравнению с благополучием миллионов? Шестая ненавидела подобную логику. — Там были… там были… — Лунарк с ужасом смотрела на мужчину, не могла поверить, что кто-то мог решиться на подобное. — Там были жилые кварталы. Обычные мирные жители! Женщины, дети! — Знаю, — все еще лучился довольством Старейшина. — Специально цель выбирал. Это будет вам уроком. Вы больше не сможете вытирать ноги о человечество! Наконец-то мы отомстим за все наши страдания! Лицо Музаки потемнело, сила взвилась, налилась густотой, оборотень резким взмахом руки отбросил голову своего противника и с утробным рыком двинулся к Первому, но, прежде, чем его успел опередить жаждущий боя яростный Франкенштейн, по земле пробежала дорожка сверкающего янтарного льда, всколыхнув волосы неестественным, нечеловеческим холодом. Острые грани и вершины, едва доходящие до колена, соприкоснувшись с постаментом трона, выросли и обхватили всего Старейшину целиком. Так быстро, что он не успел среагировать. Возможно, не ожидал, что в мире существуют пламенные, способные на такое. На границе света и тени стояла Третья, ее руки, объятые огнем, были сложены на груди, и пламя ласкало платье, трогало волосы, как послушный зверек. Не отводя взгляда от оставшегося Старейшины, женщина прошла к младшей дочери и опустилась рядом. Колыбель Шаманов абсолютна. Третий, сколько ни стрелял, сколько ни пытался, не смог отколоть ни крошки, ни кусочка. С губ мужчины сорвался отчаянный, тихий стон, словно всплеснул доселе тихий пруд, в которой бросили камень. Шаман не шелохнулась, не повела бровью, сейчас она походила на ученого, что с исследовательским интересом изучает реакцию очередного занятного индивидуума. Ее Колыбель абсолютна, лед прочнее стали сковывает тело, холод проникает внутрь, не дает двигаться, дышать, только думать. И это становится худшей казнью — когда видишь, осознаешь происходящее, но не можешь вмешаться. Колыбель глушит все сигналы. Теперь Старейшина не сможет активировать свою систему, призвать оружие и прочее, на что способен. Лед Колыбели Шаманов — воплощение решимости представителя древней расы. И Третий это понимал, знание горело в отчаянных синих глазах, когда мужчина затравленно озирался по сторонам. С ним не осталось никого, союзники убиты, слуги разорваны на части, больше помощи ждать неоткуда. А вокруг враги, жаждущие крови, готовые разорвать на мелкие кусочки за один неправильный жест. — Мам… мамочка… — Шестая беспомощно взглянула в сторону своей солнечной ифрити. Как она скажет? Как объяснит, что Восемнадцатой возможно больше нет? Если самой не удается поверить в это, а пальцы продолжают стискивать телефон, сведенные судорогой. — Мама… — ресницы намокли. — Мама! — Успокойся, — Третья ласково обхватила за плечи. Молодая женщина не выглядела ни опечаленной, ни потрясенной. — Но Восемнадцатая… она… возможно… мертва! — Эта-то? — хмыкнула Шаман и потрепала младшенькую по волосам. — Как же, дождешься от нее! Ее даже ядерные отходы не берут. — Ч-что?! — А что? Гербицид не оправдал моих надежд, я совсем отчаялась. И вообще, лучше бери пример с Восьмой. Истинный мафиози: убила противника и тут же предалась разврату на тихой лесной поляне. — Ты шутишь?! — но стало легче. Мама не бросала слов на ветер, она просто не могла быть так спокойна, когда одна из дочерей… Значит, все в порядке? — Ну, не совсем предалась, и не совсем разврату, — согласилась Шаман. — Скорее, побежала загонять пострадавших на лечение. Этот милый молодой человек весьма жестоко обошелся с рядовыми оборотнями. Впрочем, методы мотивации Восьмой, которые она использует, чтобы придать правильное направление и ускорение, тоже оставляют желать лучшего. Другой, не менее важный вопрос — что мы будем делать с молодым человеком? Может, убьем? Мне так будет гора-аздо спокойнее. Третий старейшина дернулся, выдвинулся вперед, защищая глыбу льда. Союз, вернее, его прошлое, висело на волоске, коим являлась жизнь последнего из оставшихся враждебно настроенных Старейшин. Стоит отправить на вечный покой последнего, и Союз полностью перейдет в руки двух рас, ведь только они знают истинное положение вещей и обладают возможностями перехватить управление организацией. Лунарк им определенно поможет. Вот, на что тонко намекала мамочка. — Я уже говорил, что люблю эту женщину? — восторженно спросил Франкенштейн у Темного копья. — Система «Армагеддон» напрямую подключена к Первому старейшине, — заговорил Третий, его голос был тихим, но внушительным. — Если он погибнет, система утратит контроль и начнет уничтожать цели хаотично. Даже если вы ликвидируете один спутник, есть еще несколько, связанных между собой. — Не стоит врать Шаману, — зрительное противостояние двух Третьих закончилось склоненной головой Старейшины. Шестая никогда не сомневалась в силе духа матери. — Ваш лидер отключился от системы. И привел с собой своих сильнейших бойцов, которых уничтожили даже не оборотни — наша Семейка. Ваш лидер проиграл. Вы тоже. И это ставит перед нами другую проблему — что делать с Союзом? — Третья-ним, Третья-ним! — вдруг раздался взволнованный крик. Все как по команде повернули головы в сторону бывшего жилого квартала, хотя оборотням причиняла боль любое напоминание о трагедии. Несмотря на то, что Шестой почти удалось уверить себя в невредимости сестры, больше всего на свете она желала проверить это, убедиться, чтобы убрать из груди даже самые слабые, призрачные ростки боли. К трону выбежала взволнованная Клаудия Традио, а на руках у нее обвисла бессознательная Восемнадцатая в коротких шортиках и топике. Руки Благородной, не скрытые перчатками, бережно, но цепко держали Эмо под ребра и бедра. Шестая ощутила колоссальный прилив облегчения, ей казалось, она вовсе упала бы, не окажись на спиной Рейзела, на которого девушка с благодарностью оперлась. — Что случилось, Клаудия? Традио с бледными от волнения щеками, расширенными от ужаса зрачками, приблизилась к Третьей, показывая той ее дочь, но не выпуская из рук. Восемнадцатая почти не подавала признаков жизни, глазные яблоки не двигались, лишь грудь вздымалась еле-еле. Впервые Шестая увидела ее столь… беззащитной. Как будто вернулась в прошлое. — Мы с Восемнадцатой обсуждали подробности одного проекта, когда она вдруг посмотрела в потолок, а затем выбежала на улицу. Я помню только свет, едва успела выставить щит, захватив парочку соседних домов. Мое оружие духа… еще плохо мне поддается. Простите, — робко взглянула она в сторону Ноблесс. Тот кивнул, и Клаудия облегченно улыбнулась. — Было много энергии, но всю ее впитала Восемнадцатая, вытянув руку вверх, а затем… затем просто упала. Мне не удалось привести ее в чувство! — с каждым словом Благородная приближалась к истерике. — А жители? — жадно спросила Лунарк. — Жители целы? — Да, она их защитила. Оборотни единодушно выдохнули с облегчением, кажется, Урнэ не сдержала слез, по крайней мере, отвернулась красноречиво, дернув плечом на безмолвную попытку Гарды поддержать и утешить. Раньше Восемнадцатая не впитывала искусственно выделенную энергию. Скорей всего, расширение «диапазона поражения» связано с обретением контроля. — Клаудия, все в порядке, — Третья заглянула в глаза Благородной. — Она просто спит. Кстати, ты бы не держала ее голыми руками. Она еще не научилась контролировать себя во сне. — Плевать! — решительно отрезала Традио. — Если это поможет Восемнадцатой, пусть пьет мою энергию. Но… — тут уши у нее покраснели от смущения, — я не чувствую отдачи. — Потому что ее нет. Наша девочка наконец-то нашла свой предел, — хлопнула в ладоши мамочка. — То есть, — раздалось угрожающе из кустов. На поляну вышла Восьмая, недобро щурясь. За ней шагал довольный, слегка растрепанный Юрий. — Ты хочешь сказать, что теперь, когда нам захочется безнаказанно полапать нашу Эмо, мы должны будем стрелять в нее из «Армагеддона»?! — А ты так хочешь ее полапать? — хмыкнула мамочка, заставив кошку возмущенно фыркнуть и отвернуться. — Но это возвращает нас к вопросу о Союзе. Что будем с ним делать? — Может, уничтожить? — раздалось робкое предложение со стороны мохнатой братии. — Нет, к сожалению, этого делать нельзя, — вздохнула Восьмая, присаживаясь прямо на землю, к ногам матери. — Союз контролирует множество отраслей, государств, отметился во всех сферах жизни. Если убрать его сейчас, начнется передел власти, война за ресурсы. В общем, всемирная кровавая бойня, которая обязательно затронет все расы. Но и прежнего главу оставлять нельзя. Нужен человек проверенный, которому мы можем доверять… — Или люди… — отозвалась Шестая, которую слова сестры навели на кое-какую идею. Ответ лежал практически на поверхности, как она могла не замечать его! — Что? — кошка подняла удивленно голову. — Или люди, — эхом откликнулась Третья, затем прижала младшенькую дочь к себе, затискала. — Мамина умничка! — Так о чем вы? Не поделитесь? — У нас есть группа людей, которые пострадали от рук Союза и которые имеют кое-какой опыт управления. В конце концов, всему можно научиться, если Третий старейшина им поможет. — Почему я должен это делать? — Потому что в таком случае ваш господин и хозяин, Первый старейшина, останется жив, — перехватила инициативу Шестая. — И даже, если осознает свои ошибки, сможет однажды принять участие в жизни организации. — И вы мне поверите на слово? — прищурился Третий старейшина. — Нет, разумеется. Но о вашей преданности позаботится наша сестра, когда найдется. Кажется, сейчас она помогает где-то пострадавшим. Поверьте, она просто волшебница. — Вы же тоже хотите блага для человечества, понимаете теперь, что шли неверным путем, просто свернуть не могли, — когда мама смотрела вот так: с пониманием, сочувствием, словно видела насквозь, — противостоять ей было невозможно. — Эти люди больше всего на свете мечтают защищать других людей, помогать им. У них чистые сердца, добрые души. И приличный запас жизни, чтобы проследить за всеми начинаниями. Старейшина вздохнул, укусил губу, но брошенный им на глыбу льда взгляд сказал, что мужчина согласится на все. Союз действительно обезглавлен, главное оружие не сработало, к тому же, оборотни объединились с Благородными, хуже того — у них есть новый Лорд, который на короткой ноге с Ноблесс. Союзу нужны руководители, свежая кровь, иначе не удержать все то громадное количество ресурсов, что организация сосредоточила в руках. Поэтому Первый так настойчиво предлагал сотрудничество Шестой. Ну, и из самомнения, конечно. — Кто эти люди? Шаманы переглянулись, весело подмигнули друг другу, ощущая живое любопытство окружающих. — Несостоявшееся десятое поколение Вонголы. — Что? Эти дети?! — воскликнул Франкенштейн. — Мафия?! — У Джотто Примо были весьма неплохие идеи, Виджиланте, пока не превратились в Вонголу, хорошо начинали. Так почему бы не создать из Союза еще одну группировку Виджиланте. Не переименовывать, конечно, но… Защита людей, мирные, щадящие модификации, сдерживание войн… Столько возможностей, которыми вы просто не пользовались, гонясь за быстрым увеличением силы. Савада Тсунаеши станет неплохим Старейшиной, как и его команда. Вы загнали детей за барьер, лишили их семьи, детства, но они все равно умудрились не озлобиться. В отличие от него, — Третья кивнула на фигуру во льду. — Оборотни не сделали ничего ему лично, но… Такая ненависть, расовая нетерпимость… Впрочем, его еще можно перевоспитать. — Не бойтесь, оборотни и Благородные приглядят, — кивнула Шестая. — Давно пора трем расам действовать сообща. Третий старейшина вздохнул, обвел взглядом присутствующих, готовых в любой момент снова превратиться во врагов. В принципе, ему сделали щедрое предложение. Никто не отпустит, ему не дадут покинуть страну просто так. Легче в самом деле убить, а потом все же захватить власть. С ресурсами и возможностями двух сильнейших рас это не составит труда. К тому же, после смерти Первого и Третьего, за главную остается Пятая. Не трудно предсказать, что она во всем поможет своим новым товарищам. Дети… Старейшины действительно поступили подло по отношению к пламенным. Но тогда это казалось правильным. Возможно, новый взгляд на защиту человечества поможет Союзу исправиться. И еще… если согласие позволит сохранить жизнь важному для него человеку… Третий старейшина облизнул пересохшие губы, посмотрел в небеса, словно пытался увидеть там ответ. Он не был плохим человеком, просто запутался. — Хорошо, я согласен. Словно дожидаясь этого момента, из-за горизонта выглянули первые лучи солнца. Страшная ночь наконец-то закончилась. Вместо эпилога. Шестая вместе с Рейзелом подошла к своему дому, одной рукой сжимая пальцы своего Благородного, а второй держа пакет, заполненный разнообразным мороженным из ближайших магазинов. Окончание каникул требовалось хорошенько отпраздновать. Каникулы очень быстро перестали быть каникулами, стоило только сообщить в Лукидонию об окончательной победе над Союзом и возникших идеях на его счет. Лица пламенных стоили того, чтобы пересечь океан — столько потрясения, граничащего с шоком, ужаса и одновременно восторга девушка не видела еще ни разу. Кажется, ее сводный братец разрывался между желанием немедленно помчаться учиться и побиться головой о стены тронного зала. Последнее не позволила вытворить Лорд, потрепавшая по плечу с сочувствием. По крайней мере, именно так истолковала Шестая тяжелое возложение царственное руки Благородной. Тсунаеши пошатнулся, но устоял. Правда, побледнел. Наверное, от радости — такие перспективы грядут! В любом случае, работы предстоит непочатый край. Сначала надо объяснить всем, даже мелким сошкам, что когда загорается сигнал о нахождении очередного пламенного, не стоит мчаться со всех ног уничтожать объект. И что Союз ждут некоторые реформы и потрясения — но с этим помягче, Третий обещал помочь. Он вообще стал как-то спокойнее, когда Колыбель с Первым старейшиной поместили в новом рабочем кабинете Тсунаеши. Шестая не сомневалась: пройдет месяц или два, как брат завоюет эту глыбу льда, очарует и заставит сгорать от стыда, вспоминая предыдущие методы. Что-что, а менять людей Савада Тсунаеши умел. Шестая верила в него. Пусть пройдет немало времени, но однажды Первый старейшина Савада Тсунаеши завоюет всеобщие любовь и уважение, а сам Союз кардинально изменится. Шестая видела это так ясно, словно уже освоила дар полностью. Главное — все это будет подальше от них, ведь Франкенштейн отказался уходить из школы. Модифицированные отказались уходить из школы. Некоторые Благородные отказались уходить из школы. Все они просто не могли оставить Е-Ран, Корею и появившихся у них здесь важных людей. — Тсуна! Рей! С возвращением! Шестая с яркой, широкой улыбкой посмотрела на бегущих к ним одноклассников. Их ждали драгоценные, желанные, обычные школьные будни. В соседнем доме разбилось что-то стеклянное. — Ни за что и никогда! Чтобы какая-то псина приблизилась к моему внуку! — загремел раздраженный геджутелевский бас. — Двадцать первый — не псина, Двадцать первый — волк, — попытался оправдать друга Тао, но робкий протест хакера смыло волной праведного гнева Геджутеля Ландегрэ. — Все равно! Никаких волков в партнерах! Что это за резонанс такой… — Идем, — усмехнулся Рейзел. — Франкенштейн справится. — Где мой Легасус?! Ах, черт, совсем забыл! Но я буду следить за тобой, щенок! Я буду жаловаться Лорду! — Главное, чтобы не предыдущему… — Что ты сказал, Франкенштейн?! Их ждали обычные школьные будни… Ну, почти обычные.