Солнце в красных облаках

Наруто очнулся через восемь дней. Рывком вынырнул из собственных кошмаров и тут же выпустил столько чакры, что стены затрясло, а в голове зашумело. Яркое ощущение опасности сдавило виски тисками, но первое, что он почувствовал после пробуждения — боль и голод. Он поморщился, зашипел и закрыл ладонями лицо, не в силах открыть глаза, несмотря на усилия. Слабое освещение резало зрение сквозь веки, и Наруто потребовалось время, чтобы привыкнуть и, наконец, открыть глаза. Он чувствовал вокруг чужую чакру, чувствовал, что от нее ощутимо веет угрозой, и знал, что должен бежать или бить, но тело не слушалось. Курама внутри рычал успокаивающе, и это давало эффект, но сердце по-прежнему металось в груди перепуганной птицей. Наруто сел в постели, наконец, открывая глаза и фокусируя взгляд, провел рукой по лицу и почувствовал небольшую щетину, заколовшую пальцы. Загнанно осмотревшись, Наруто обнаружил себя на постели. Вокруг было темнее, чем в палате, и не было окон. Низкий потолок и прочные стены отдавали холодом и сыростью. Подземная тюрьма, понял Наруто. Он отрешенно посмотрел на свои руки, вспоминая и восстанавливая в голове события всего произошедшего. На запястьях зияли крепкие железные оковы, цепью приковывающие его к постели, а под металлом обручей оков, намертво вцепившись в кожу, сидели печати, сдерживающие применение техник и чакру. Наруто сжал и разжал кулаки, почувствовав, как пальцы тут же начали неметь и покалывать. Узумаки хорошо знал, как действуют подобного рода печати — попробуешь сорвать или применить какую-либо технику, и печать взорвется и оторвет тебе обе кисти. Наруто видел подобное однажды еще в деревне Скрытого Дождя. — Курама, — хрипло позвал он и облизал сухие, потрескавшиеся губы. Страх все еще ощутимо колол внутренности холодом, но не так, как вначале. Наруто чувствовал острую угрозу и все инстинкты шиноби-отступника вопили ему бежать как можно дальше, но он понимал, что всё это бесполезно сейчас. Ему не избежать наказания. «М?» — лис лениво приоткрыл один глаз и зевнул. — «Очнулся, наконец», — насмешливо фыркнул он. — Угу, — Наруто кивнул, сглотнув. — Ты в порядке? Девятихвостый насмешливо приподнял брови: «Забыл, с кем разговариваешь, мальчишка?» — беззлобно усмехнулся он. Наруто по инерции измученно улыбнулся в ответ и кивнул. Приближение чужой тяжелой чакры Узумаки ощутил остро и сильно — она окатила волной, заставила впиться взглядом в дверь и напрячься. Загнанный страх хищника пустой яростью заполнил глаза. Дверь распахнулась тяжело и со скрипом, и в камеру вошла женщина с внушительным размером груди и строгим взглядом карих глаз. За ее спиной показались несколько других шиноби, одним из которых был отец Шикамару. От них от всех буквально пахло угрозой, и Наруто почти зарычал, как зверь в клетке, дернулся было, но строгий голос женщины оборвал его попытки сопротивления: — Узумаки Наруто, — командным и хорошо поставленным голосом начала она, встав напротив. — Я Шестая глава Конохагакуре. Мое имя Сенджу Цунаде, — она пристально всмотрелась в глаза Узумаки. Наруто успокоился, медленно анализируя полученную информацию, и неуверенно кивнул. Женщина нахмурилась. — Надеюсь, ты понимаешь, в каком положении находишься? — строго спросила она. — Да, — спокойно отозвался Наруто, открыто глядя в ее глаза. — Я готов принять любое наказание, которое вы сочтете подобающим. На лице Цунаде на долю секунды мелькнуло удивление, после чего она неуловимо усмехнулась и приказала: — Оставьте нас. Подчиненные удивились и попытались возразить, но женщина лишь мотнула головой. «В конце концов, — сказала она, — что мне сделает избитый мальчишка с печатями на руках?» И Наруто невольно с ней молча согласился — сейчас он бы ничего не смог сделать. Если, конечно, не хотел лишиться рук. Шиноби покинули камеру, и Хокаге обернулась к нему, посмотрела строго и требовательно, сложила руки на груди. Вся ее поза источала боевую уверенность и решимость. — Рассказывай, — приказала она. — От начала и до конца. Я выслушала всех, кроме тебя, — она цепко всмотрелась в лицо Наруто, подмечая его эмоции. Узумаки сжал кулаки, выдохнул, кивнул и заговорил. Скрывать что-то не было смысла, он слишком хорошо знал это. Он знал, что этот разговор — первый допрос из, наверное, сотни, которые ему предстоят. И следующие, Наруто знал это, будут далеко не такими спокойными. Они будут проходить под его собственные вопли боли, и Наруто будет раз за разом повторять, рассказывать правду — всё, что угодно, чтобы это прекратилось. Анбу умели пытать и в буквальном смысле могли вырезать правду из тела. Наруто с детства помнил этот год, проведенный в стенах пыточных и допросных, где каждый день — непрекращающийся поток боли и страданий. Позже, конечно, его память об этом была благополучно затерта, но Пейн в свое время позаботился, чтобы Наруто все хорошенько вспомнил и больше даже мысли не допускал о том, что Конохагакуре сможет стать ему домом. Наруто рассказал действительно все, в том числе и о них с Саске. Цунаде слушала внимательно и спокойно, не перебивала, лишь изредка задавала вопросы, кивала или хмурилась. Когда Наруто закончил, она долго и задумчиво смотрела в пол, после чего выдохнула и заговорила сама. Узумаки кивал, соглашаясь со всем. Он заслужил выслушивать все это. В голосе Цунаде было и осуждение, и злость, и раздражение, и сожаление — целый калейдоскоп эмоций, сменяющих друг друга и играющих разными интонациями произносимых ею слов. Когда они закончили разговор, и Хокаге собралась уходить, Наруто тихо спросил: — А как Саске? Гаара? И остальные? Цунаде обернулась через плечо, посмотрела на опущенные плечи Наруто, на его поникшую голову и на кулаки, так и не разжавшиеся за все время разговора. — Они живы, — коротко бросила она и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. — Переведите его к другому джинчуурики, — нахмурившись, сказала женщина, кивнув самой себе. — Он может быть опасен, — напряженно подметил Шикаку Нара. — И мы еще не допросили его. Цунаде усмехнулась и мотнула головой. — Не сейчас, — коротко отозвалась она и зашагала дальше по коридору. — О, и после суда разреши Учихе увидеть его, — хмыкнула Шестая, мысленно решив, что сегодня вечером, в особенности после всего услышанного, заслуживает одну или две бутылочки саке. — А то я начинаю подозревать, что еще немного и он кого-нибудь прикончит. Шикаку лишь кивнул, обдумывая слова Хокаге. Цунаде вспоминала лицо Наруто и думала о том, что тот, черт побери, еще ребенок. И это в очередной раз напомнило ей, почему она в свое время покинула деревню. *** Наруто удивился, когда его перевели в другую камеру и еще больше удивился, когда увидел там Гаару — вполне спокойного и коротко ему улыбнувшегося. Гаару допрашивали, но делали это почти без применения пыток. Джинчуурики Однохвостого пользовался чем-то вроде дипломатической неприкосновенности благодаря Кадзекаге. — Ты в порядке? — Наруто коснулся его плеча, глядя в лицо друга. — Да, — кивнул Гаара. — Я очнулся вчера утром, — оповестил он. — Мне объяснили, что произошло и что с тобой все в порядке, — его непроницаемо-пустые глаза скользнули по Узумаки, и они оба поняли чувства друг друга. Они оба чувствовали захлопнувшуюся за их спинами клетку и эту тягучую, злую опасность, что витала в воздухе. Наруто горько пошутил, что понял, что чувствовал Курама, но лис не посмеялся — лишь невесело хмыкнул и отвернулся. Гаара сидел на постели. Их кровати стояли рядом друг с другом, но встать джинчуурики Однохвостого еще не мог. — Ох, — Наруто тихо выдохнул и взъерошил волосы. — Я рад, что ты в порядке, — он вымученно улыбнулся и дружелюбно, с теплом посмотрел на Гаару, мягко дотронулся до его щеки. Они оба не рискнули говорить о чем-то еще. Гаара лишь вывел на ладони Наруто указательным пальцем особый символ — тот, который они использовали исключительно для шифровки редких сообщений друг другу — и Наруто улыбнулся. С Гаарой за все время совместных заданий и путешествий было комфортно просто даже молчать. В тот день они уснули рядом друг с другом, забывшись невыносимо чутким сном, который Наруто сбросил с себя минут через тридцать и впился взглядом в стену напротив. Чужая чакра за ней сквозила угрозой, вокруг в целом была лишь угроза, и Наруто не мог спать. Впрочем, как и всегда. Ему не привыкать бодрствовать всю ночь напролет. Допрос начался в три утра. На удивление, Узумаки не пытали. При допросе присутствовал Морино Ибики и Цунаде, и за все время Наруто сломали всего три пальца и вывихнули один локоть. Скорее просто по привычке, чем всерьез. Никаких ожогов и сдирания кожи, никаких зубных пыток или выбивания суставов. Как оказалось потом, это все было потому, что Саске дал показания, и они совпали с тем, что говорили Наруто и Гаара. Цунаде назначила суд через три дня, на котором Узумаки должен был повторить все сказанное на допросах. После этого Хокаге ушла, Наруто и Гаару разделили, и началось то, что Узумаки предугадывал — многочасовой допрос начался заново и на этот раз он сопровождался болью. Хотя пусть и не такой сильной, как могло бы быть. На Наруто надели что-то сродни шлема, сдавливающего череп и буквально вытаскивающего из него нужную информацию — всё, вплоть до тайных шифров Акацуки. Попеременно виски било током, но Наруто говорил, захлёбываясь кровью и рвотой. Допрос длился следующие семнадцать часов, а после Узумаки просто отключился. Потом это повторялось еще трижды — по десять, шесть и три часа. Из ушей, носа и рта вытекала кровавая жижа, после допросов Наруто сразу проваливался в сон и долгое время восстанавливался. Потом их снова соединили с Гаарой, и это означало, что допросы окончены. Они уснули рядом, спиной к спине — напряженные, вымотанные, но не позволяющие себе нормальный сон. Хвостатые залечивали раны, но не психику. Кошмары пожирали сознание обоих, в тесных стенах камеры постепенно развивалась душащая клаустрофобия, но с этим можно было справляться. Они всегда справлялись. *** Через день после окончания допросов к ним в камеру пришла лично Кадзекаге в сопровождении охраны. Гаара посмотрел на сестру удивленно и почти что с неверием, как на размытое изображение на старой, затертой фотографии. Наруто напрягся, но увидев вошедшую следом спокойную Цунаде, слегка расслабился. Он признавал, что Шестая вызывала у него определенное доверие, и он даже считал ее неплохим человеком. В конце концов, это наверняка благодаря ей допросы были столь щадящими. Ну и благодаря показаниям Саске, конечно. — Гаара, — сдавленно начала Темари. — Сестра… — выдохнул он. Кадзекаге вздрогнула, поджала губы и ее брови изломились болью. — Всё будет хорошо, Гаара, — девушка выдавила из себя полную сожаления улыбку, но ее голос звучал уверенно. — Теперь я позабочусь о тебе. Обещаю, всё будет хорошо, теперь мы… — она не договорила, запнулась, проглотила остаток фразы и опустила полный боли взгляд в пол, сжимая кулаки. Наруто дотронулся до плеча Гаары и подтолкнул его к ней. Парень обернулся к нему, и Узумаки кивнул, глядя в глаза друга и слабо ему улыбаясь. — Сестра, — неуверенно позвал Гаара, все еще выглядя болезненно удивленным и озадаченным. — Я… — он опустил голову. — Прости меня. Темари подняла голову, стерла неловкие слезы и хлопнула его по плечу, быстро улыбнувшись. — Мы всё исправим, — пообещала она. Наруто бросил взгляд на снисходительно улыбнувшуюся и выдохнувшую Цунаде и смущенно, совсем по-мальчишески, улыбнулся ей, почесав щеку. Словно и не было всей этой темной боли в его прошлом и всех этих недавних допросов. Шестая усмехнулась и, мотнув головой, вышла. Они сильные, они справятся. Эти дети пережили и остановили войну. Они смогут преодолеть и это. Темари позвала Гаару с собой в Суну, но тот отказался оставлять Наруто. Узумаки не знал, что ждет Гаару в Суне, но подозревал, что Кадзекаге не казнит его. Однако это все равно не было гарантией нормального существования его напарника. — Что с ним сделают? — хмуро спросил Наруто, всматриваясь в Темари. Кадзекаге перевела на него внимательный взгляд и смотрела долго и задумчиво перед тем, как спросить со сквознувшей в голосе неприязнью: — Тебе какое дело? — Он мой друг, — Наруто посмотрел открыто и спокойно, с полной уверенностью в своих словах. Темари удивленно вскинула брови, а затем вновь посмотрела на брата и, кажется, что-то прочитав по его лицу, едва уловимо кивнула: — Он предстанет перед судом, но его не казнят, — тихое сожаление дрогнуло в ее голосе. — Если нужно я дам показания, что это я заставил его пойти со мной и угрожал ему все это время, — с готовностью тут же отозвался Наруто, сверкнув решительностью глаз. Темари удивленно распахнула глаза. Гаара обернулся к нему и нахмурился. — Это неправда, — сдержанно уронил он, после чего вновь повернулся к сестре лицом. — Я должен сам ответить за всё то, что совершил. Наруто не заставлял меня, — он мотнул головой и посмотрел в пол. — Никто не заставлял, — тише добавил Гаара. — Это не потребуется, — по-доброму вдруг улыбнулась Темари, но в ее глазах можно было увидеть приглушенную болезненную грусть. Они поговорили еще немного, и Наруто кожей ощутил эту странную скованность между братом и сестрой и тихую вину, которая буквально заполнила собой воздух вокруг. На следующий день Гаару забрали в Суну. Наруто искренне пообещал ему навестить его, как только сможет, улыбнулся максимально открыто и добродушно — так, чтобы у Гаары не закралось ни одной мысли о том, что это всего лишь ложь. Наруто знал, что не переживет суда. Он заранее знал свой приговор и был к нему вполне готов. К нему не пускали никого — ни Саске, ни Сакуру, ни Шикамару, но, разумеется, Учиху с его глазами это не остановило. Наруто на одних инстинктах сложил ладони вместе, почти активируя чакру, когда Саске появился в его палате одной лишь тенью. Учиха перехватил его запястья, сжимая так сильно и болезненно, что до Наруто мгновенно дошло, что еще бы немного, и он лишился бы рук, а, возможно, и жизни — в зависимости от силы взрыва, заложенной в печати на запястьях. Наруто дышал редко и ошарашенно смотрел в лицо Саске. Они замерли друг напротив друга тенями, глуша собственную чакру и сердцебиения до минимума — охрана целиком состояла из высококлассных Анбу, которые замечали любые мелочи. Наруто невольно восхитился тем, что Саске сейчас здесь, а потом подумал, что, в общем-то, в этом не было ничего сверхудивительного — по крайней мере, не с его возможностями и глазами. Разговаривать было нельзя, желательно было вообще не издавать ни единого звука, а потому они оба молчали, смотрели в глаза и молчали. Красные цветы шарингана в глазах Саске вызывали в Наруто теперь смешанные и странные чувства. Он рассматривал его лицо, отмечая мелкие изменения и запоминая черты. Даже в темноте, освещаемой лишь тусклым лунным светом, он мог хорошо его разглядеть. «Какого черта ты здесь, Саске?» — Учиха скрыл свое удивление, буквально слыша эти мысли где-то у себя в затылке и одновременно читая их в хмуром взгляде Наруто, который рывком вырвал свои запястья из его хватки. Саске коснулся его лба, и Наруто вздрогнул и отшатнулся. Боль в глазах Саске скрыть не смог. «Почему?» — точно так же услышал его мысли Наруто и отвел взгляд, посмотрел в стену, чувствуя за ней чужую чакру Анбу. «Ответь, Наруто», — мысли Учихи были честнее его слов, его чакры и его выражения лица, и Наруто еще не понял хочет ли он знать кого-то настолько, почти недопустимо, близко. «Я не заслуживаю», — коротко ответил Наруто и посмотрел открыто и спокойно. И Учиха тенью растворился в лунном свете, не оставив после себя ни следа во внешнем мире, но отчетливый отпечаток бессильной злости и боли прямо в сознании Наруто. На следующее утро Узумаки снова перевели в подземную тюрьму. Так или иначе, а Анбу не были идиотами, и даже такое короткое присутствие кого-то постороннего не укрылось от них. Прямых доказательств не было, но меры были приняты незамедлительно. Впрочем, Наруто это не особо расстроило — он ждал казни и знал, что умрет, так или иначе. И чем ближе был день, когда Наруто должны были судить, тем выше были меры безопасности. *** В зале суда — небольшом темном помещении без окон, находились четырнадцать человек Анбу, Хокаге и пять членов совета, сидящие за столом лицом к Наруто. Они все были старше сорока лет и смотрели холодно и оценочно, всматривались в лицо того, кого собирались приговорить к высшей мере наказания. Его вновь заставили пересказывать всё то, что он уже ранее озвучивал на допросах. Нудная формальность, напрасно растягивающая минуты бесполезной жизни. Наруто говорил сухо и спокойно, смотрел в точку позади членов Совета и стоял перед ними, закованный в печати и кандалы. Курама внутри злился, рычал, и Наруто ощущал всю его сковывающую ненависть к Совету и ко всему происходящему. Совет ни слова не сказал о Девятихвостом, но Наруто знал, что это временно. Скоро они заговорят — вопрос о лисе и его чакре не останется без внимания Совета, это важно для них. Спустя три часа вопросов и рассказов, хмурый мужчина с морщинистым лицом и тяжелым взглядом, цепко всматриваясь в Наруто, спросил: — Узумаки Наруто, ты раскаиваешься в содеянном? Наруто услышал вопрос будто через пелену воды и медленно перевел взгляд на мужчину. И не ответил. Единственный вопрос, на который Наруто не мог ответить. Он раскаивался во многом и о многом искренне сожалел, но… Но было что-то еще. Наруто знал, что, несмотря на все ошибки, несмотря на все то, что он пережил, он не должен отрекаться от совершенных им поступков. Он раскаивался, но не в том, что предал Коноху и не в том, что отомстил за смерть родителей. Он раскаивался за боль, которую причинил тем, кому причинять ее не хотел. Он раскаивался перед Саске. Перед Сакурой. Перед Шикамару. Перед отцом и матерью. Перед убитым Какаши-сенсеем. Перед сотнями тех шиноби, которых он убил. Перед Гаарой за то, что не исполнит обещание. Перед стариком Джирайей. И снова — бесконечно — перед Саске за то, что умрет не от его руки. Но не перед Советом. Перед ними Наруто не за что было раскаиваться. Они знали эту историю со стороны и никогда не были ее частью, у них не было ни единого права желать его раскаяния. Поэтому Наруто молчал, глядя в лицо мужчины, на котором от гнева заходили желваки, а взгляд стал ледяным и угрожающим. — Узумаки Наруто! — громче нужного повторил он. — Ты раскаиваешься в содеянном? — его голос громыхал строгим осуждением, но Наруто продолжал молчать. Вскоре стало ясно, что ответа Совет не получит, а потому было объявлено о конце заседания. Совет с достоинством удалился в комнату для принятия решений. Наруто невольно отмечал их гневно поджатые губы и взгляды, полные презрения, но сейчас это его совсем не трогало. Он опустил взгляд в пол и подумал о том, как это произойдет — его казнь? Они вытащат Девятихвостого или просто убьют джинчуурики? За все время заседания о Кураме не обмолвились ни словом, и Наруто полагал, что, скорее всего, от них обоих избавятся, как от пережитков ненужной угрозы для всего мира шиноби. Курама молчаливо с ним соглашался. «Я долго жил», — вдруг задумчиво и совсем беззлобно сказал Девятихвостый. Наруто невольно горько усмехнулся. «Разве не хорошо было бы пожить еще немного?» — тоскливо отозвался он, однако спокойное обреченное принятие в его голосе совсем не ложилось на произнесенную фразу. Курама фыркнул. «Болван», — осуждающе вздохнул он. — «Это ведь ты прожил всего ничего», — и тихое, совершенно нечеловеческое сожаление в голосе Курамы было хорошо прикрыто насмешливо-едкой интонацией. Наруто не ответил и снова посмотрел на печати на своих руках. С потолка, где размещалось единственное круглое окно, падал солнечный свет. Наруто подумал, что видит его, вероятно, в последний раз, и в груди потянуло болью. Он бы хотел еще раз, в последний раз, увидеть родителей. И Саске. И других своих друзей. Но в то же время Наруто не хотел, чтобы они видели его таким и запомнили его в таком состоянии. Но все же… Он правда хотел бы еще раз увидеть Саске. Он хотел бы, как в старых историях, искренне извиниться и получить прощение, но знал, что это невозможно. То, что он совершил, так просто не прощается. Это вообще не прощается. А за то, что они сделали друг с другом, пытаясь то ли спасти, то ли убить, Наруто не мог простить себя сам. *** Совет вошел в зал бесшумно и спустя всего час размышлений над приговором. Высокая худая женщина с забранными в пучок волосами развернула свиток и начала зачитывать приговор. Наруто не вслушивался — он и так знал. Мозг монотонно цеплялся за фразы того, в чем его обвиняли, но сердце билось ровно и с полным осознанным принятием происходящего. Однако противный липкий холод от подкрадывающейся неизбежности все же постепенно скручивал внутренности живота совершенно ненужной тревогой. Наруто умел брать под контроль свои чувства, а потому его лицо не отражало сейчас ничего, кроме бесстрастного отчуждения. Его приговорили к смертной казни — ничего удивительного. Курама отпустил какую-то язвительную реплику, но Наруто не услышал. Он пусто смотрел перед собой. В голове не было ни единой мысли, а страх вдруг подобрался совсем близко и закрутил спазмами боли желудок. — … Исполнение приговора будет отсрочено на два года. Дальнейшие пересмотры дела будут проводиться раз в год, — вдруг совершенно неожиданно закончила женщина. — Что? — невольно хрипло выдохнул Наруто и тут же поймал на себе недобрый, острый взгляд женщины. — Цунаде-баа-тян, что это значит? — он перевел ошарашенный взгляд на сидящую сбоку Хокаге. — Заткнись, кретин, — строго бросила ему женщина, сложив руки на груди. Женщина, зачитывающая приговор, показательно кашлянула и продолжила. Глаза Наруто расширялись с каждым словом. Деревня не собиралась казнить ни его, ни Девятихвостого. Она собиралась использовать их до последнего, привязав к себе и заставив искупать вину до последней капли. И единственный, кто мог предложить подобного рода решение, единственный, кто был достаточно силен и самонадеян, чтобы предложить подобное и чтобы исполнить это, был только… — … под надзором Учиха Саске, — закончила женщина. Наруто так и застыл, глядя сквозь нее расширенными в остром понимании глазами. А потом грязно и надсадно выругался. — Настолько тонка кишка, чтобы убить меня?! — проорал он и тут же получил резкую оплеуху от Хокаге. Цунаде среагировала даже раньше, чем Анбу, оказавшись рядом. — Закрой рот, Наруто, — приказала она и встала рядом, сжимая плечо стиснувшего зубы и чуть ли не зарычавшего от бессилия и злобы Наруто. Анбу, настороженные и готовые ко всему, заметно напряглись, шагнув ближе. Чакру, что резко взвилась в преступнике, почувствовали все присутствующие в зале. Кожа под печатями на запястьях Наруто начала покрываться ощутимым ожогом — первое предупреждение для тела перед тем, как они активируются. — Успокойся, — тихо уронила Цунаде и вдруг мягко взъерошила его волосы, но быстро убрала руку. Наруто нахмурился, но взял себя в руки, угрюмо глядя в пол. Ему снова нужно было продолжать жить. В который раз. И он не мог сказать, что это радовало его. Особенно это не радовало с учетом того, на что фактически обрек себя Саске. У Наруто закралась мысль, что Учиха таким образом хочет просто лично поквитаться с ним, и он зацепился за нее, приняв, как наиболее логичную. Потому что не мог Учиха Саске быть настолько идиотом, чтобы захотеть провести с кем-то вроде Узумаки Наруто всю свою чертову жизнь, будучи связанным печатью, чакрой и до кучи — мыслями.