В темпе вальса

В большом зале, до краёв заполненном разнообразнейшими существами, яркими пятнами казались юноши и девушки, чьи наряды имели право быть более яркими и светлыми, чем у взрослых. И они с удовольствием пользовались своей возможностью хоть как-то выделиться в донельзя закрепощённом правилами обществе. Голубые, розовые, жёлтые и зелёные ленты летали и там, и тут, приводя всех и каждого в состояние волнения и тихой печали по собственной юности, когда именно они были молоды, прекрасны и имели неотъемлемое право так бегать и развлекаться. Теперь существам среднего и старшего возраста приходилось лишь наблюдать за вновь и вновь прибывающими детьми, что моментально вливались в яркую толпу сверстников, оставляя родителям важно стоять у окон, с достойным спокойствием обмениваясь последними новостями, которых накопилось за полгода не так уж и мало. Нет, они все виделись на других, более мелких балах, но там следовало обсуждать события меньшего масштаба, что все хотя бы внешне пытались соблюдать. Но только тут, на праздновании Дня летнего солнцестояния — Дня всей только распустившейся молодёжи, можно было без оглядки на пожилых и чопорных бдителей правил узнать о состоянии Конфедерации из первых уст самих сепаратистских сенаторов и не только. Много новых лиц увидел сегодня дворец графа Дуку. Одними из таких лиц были и пришедшие по отдельности, но быстро раговорившиеся гости из самых разных систем Конфедерации — графиня Селестина Орабель, дочь одной из младших ветвей графского рода Дуку, и некий Неман Аморео, лично приглашённый сенатором Сальпан мандалорец, который, как предполагалось, может подтолкнуть свой и так воинственно настроенный народ на восстание против пацифистского режима герцогини Сатин. — Моя семья предпочитает не участвовать в политической жизни. Да и меня саму больше интересуют точные науки и творчество. Сказала это юная тогрута, чьё невесомое платье, казалось, было значительно плотнее, чем её фигура, а узоры на лице изящно гармонировали с украшениями тонкой ковки на голове и руках. Только стройную шею ничто не утяжеляло, за исключением крохотного кулона с изображением белоснежного цветка неизвестного по названию большинству присутствующих. Она аккуратно приняла с подноса проходящего мимо дроида бокал с чем-то ароматным и напоминающим по виду зеленоватый сок лаймилина. Внимательно слушающий её юноша, в отличие от неё являющийся представителем человеческой расы, с интересом оглядывал её излучающее радость миловидное личико. — А вы, милая Селестина, когда-нибудь бывали на других планетах, кроме родной? Девушка легко рассмеялась и, пригубив напиток, поставила его на расположенный неподалёку столик со сладостями. Именно из-за них она и подошла сюда, планируя как можно скорее опробовать незнакомые блюда. И это было вполне оправдано тем, как быстро таяли закуски от внимания гостей. — Неман, вы такой невнимательный! Неужели, это моё общество так повлияло на вас? Она с интересом оглядела его стройную и кажущуюся достаточно сильной фигуру, на которой, как влитой, сидел парадный мандалорский китель. Впечатление, производимое сочетанием явно военной одежды, тёплых голубых глаз и более длинных, чем это допустимо, русых волос, было очень даже двояким. Невозможно было сразу понять, что представляет из себя такой человек, тем более, что он чувствует к окружающим. Лицо его выражало лишь бесконечную вежливость и пустую радушность. Но девушка, видно, решив несколько затронуть его личное пространство, вытянулась как можно сильнее, стараясь достать до его лица, и прошептала что-то на ухо так, что не услышал бы никто вокруг. Потому что говорить и обращаться таким образом в высшем обществе не полагалось. — Энакин, чёрт побери, ты спрашивал об этом три минуты назад! Неман Аморео, он же Энакин Скайуокер, немного покраснел, из-за чего окружающие могли бы подумать, что его собеседница сказала ему нечто настолько личное, что вполне можно было бы счесть за романтические заигрывания. А из этого они вполне могут распустить несколько непотребные, но ничуть не важные для джедаев слухи. Они уйдут отсюда сразу же, как завершат всё необходимое, и более ничто не тронет их внимание. Кроме, конечно, того случая, если с уходом появятся какие-либо непредвиденные обстоятельства, среди которых и подозрения со стороны сепаратистов, которые могут привести к аресту, и опасность быть пойманными в тот момент, когда они попытаются добраться до собственного корабля. Но всё это пока, только пока, не важно, ведь не выполнено основное задание — не привлекая внимания вытащить карту данных у Трейнса Хилла — любителя красивых девушек и развлечений, а также сына самого председателя Межгалактического банковского клана Сэна Хилла. Мальчишка решил похвастаться перед своими друзьями и девушками собственной значимостью и взял без спроса у отца все данные об изменениях в оснащении боевых дроидов, которые должны быть приведены в жизнь в течение ближайших месяцев. Энакин также немного наклонился к её лицу, пытаясь сделать вид, что пытается скрыть свой интерес к девушке. Но по его лицу, к сожалению, вряд ли можно было заметить ход какое-то изменение эмоций, благодаря чему прекрасно сработал выбор Мандалора как родной планеты Аморео. Там не любили волнение, а спокойствие и выдержка считались одними из лучших качеств характера. Никто бы и не подумал, что если мандалорец так слабо проявляет интерес, он просто проявляет вежливость к данной девушке. Кто угодно, только не мандалорец. — Я забыл. И не кричи, тут где-то этот тип мотается. Он протянул руку вперёд, якобы за бокалом тёмно-фиолетового напитка, и так же, якобы нечаянно, коснулся руки Асоки, держащей свой сок. Он в испуге оглянулся по сторонам, чем только сильнее привлёк внимание окружающих, и только после этого, выразительно порозовев от смущения, убрал руку назад. И тут же, будто бы пытаясь извиниться перед Селестиной за столь невинное касание, считающееся, однако, в обществе пренебрежением личным пространством и желанием сблизиться, Неман с лёгким волнением подал ей ту же руку. — Не составите ли вы мне пару в танце, милая Селестина? Сейчас как раз начинают вальс. Девушка, помедлив несколько секунд для приличия, вложила свою ладонь в его, с некоторым удивлением отметив, насколько он крупнее её. В сравнении оказали влияние не только истинные размеры, но и соотношение белоснежных военных перчаток и ярко-оранжевой кожи. Что уж упоминать о непомерно тонких, изящных запястьях девушки, выглядевших совсем детскими по сравнению с его широкими и мощными. Она вежливо скользнула взглядом по его лицу и, узнав мелодию начинающегося танца, с некоторым волнением попыталась выяснить, умеет ли Энакин, предпочитающий развлечениям безвылазное сидение в ангаре среди сломанных и не очень механизмов, танцевать. — Это венская форма. Разве на Мандалоре знакомы с ней? — Главное, что я знаком. И могу поспорить, вы не останетесь недовольны моим знакомством. Самоуверенность всегда сквозила в словах и действиях Скайуокера, теперь это качество передалось и его маске — Неману Аморео. Но и даже в том случае, если он окажется неспособен к правильным движениям, а она не сможет пробиться в его сознание через толщу ментального блока, всё можно списать на воинственность мандалорцев и нелюбовь их к светским развлечениям, таких как танцы, музыка и песни. Энакин преуспевал лишь в последнем — пел он прекрасно, хоть изредка и слишком скучно. От его голоса Асоке всякий раз становилось спокойнее, проблемы уходили куда-то за горизонт, каким бы шутливым или ложно неверно попадающим в ноты не представлялся он. — Тогда, с удовольствием, милый Неман. И, с уверенностью шагнув вперёд, они влились в круг вальсирующих пар, выполняя те же самые движения, что и все вокруг. Аккуратно расположив правую руку у Селестины на талии так, чтобы это не доставляло никаких неудобств, но со стороны смотрелось в достаточной степени интимно, Неман быстро поклонился и, дождавшись, когда она до тянется своей левой ладонью до его плеча, с необходимой скоростью двинулся вперёд на счёт «Раз-два-три». Чётко, отработанно двигаясь, они не привлекали никакого внимания среди точно таких же пар, но если бы хоть кто-то вокруг могли внезапно оказаться возможности прорваться сквозь непреодолимую ментальную защиту, он бы чрезвычайно удивился, как различны мысли Немана и Селестины, Энакина и Асоки. Она, с усилием заставляя ноги выполнять необходимые фигуры, тихо наслаждалась внезапно появившейся посреди военных будней дружбы и товарищества возможности быть к Энакину значительно ближе, чем когда бы то ни было. И хоть между ними оставался десяток сантиметров, его рука, лежащая немногим выше бёдер, казалась готовой скользнуть дальше, прижать к себе, чтобы, как бы это глупо ни звучало, никогда не отпускать. А то, как она положила свою ладонь ему на плечо, немного по-хозяйски, собственнически, словно заявляя всем вокруг: «Он мой!», проявляло её желание не только обезопасить себя от его потери, но и притянуть к себе его лицо так же близко, как и в тот момент, когда он напутал с очерёдностью реплик, и наконец поцеловать, о чём она мечтает вот уже больше трёх лет. Он же, напротив, высчитывал время до окончания танца, чтобы наконец избавиться от глуповато-влюбленного взгляда Селестины, который у настоящей Асоки попросту никогда бы не появился в его сторону; высчитывал расстояние между ними и Трейнсом, вальсирующим с какой-то неотягощённого социальной ответственностью вида блондинкой; высчитывал, получится ли с помощью Силы незаметно вытащить карту из его кармана и приблизить к себе так, чтобы суметь дотянуться до неё рукой. Занимался одними лишь расчётами, совершенно не замечая того, как близко он к Асоке и в каких местах они касаются друг друга из-за правил вальса. Он просто не понимал, что для неё это важно. А вальс всё шёл, летел в ритм трёх четвертей, совершенно не обращая внимания ни на желания тех, кто мечтает остаться в этом моменте на вечность, ни на тех, кому было бы приятнее как можно скорее прекратить акт вынужденной вежливости и скрыться с глаз партнёра как можно дальше. Музыка не внимает никому, она начинает заканчиваться лишь тогда, когда это положено согласно нотам, записанным много лет назад настолько талантливым композитором, что его творения не забыты до сих пор. Так и сейчас, последний аккорд прозвучал именно тогда, когда Асока, поправ внутренние правила приличия, совершила скромную попытку своей полузабытой девичьей влюблённости, что вспыхнула в этот день с новой силой. Но Энакин, надев себе на лицо маску волнения и нежности, лишь поклонился, отойдя на один шаг в сторону, и тут же, зная, что она последует за ним, двинулся в ту сторону, где Хилл, объединившись с несколькими соратниками, уговаривал пожилую даму с несколько эпатажной малиновой шляпой, на которой в виде блюда были расположены яблоки, груши и виноград. Как видно, обаяние его, а может быть, и денег его отца, действовало на девушек любого возраста, в том числе и приближающихся к первому столетнему юбилею. По залу пронёсся сначала восторженный шёпот, а после и громкое восклицание «Вертушка», от чего все окружающие в одно мгновение прижали Селестину и Немана совсем близко к краю странной платформы, состоящей из шестнадцати шестиугольникой разного размера, расположенных в виде двух кругов — внешнего и внутреннего. Тут же на них расположились Трейнс с друзьями и несколько девушек, беспрестанно строящих «глазки» всем вокруг. Ещё несколько мест заняли подошедшие с разных сторон уверенного вида юноши и девушки, шелестящие излишне пышными и струящимися бальными платьями. Но всё же ещё два места оказались свободны, но более никто из молодёжи выходить не собирался. Оглянувшись по сторонам, Селестина несколько неожиданно для погрузившегося в собственные размышления Немана схватила его за руку и, потянув за собой, вышла вперёд, не забыв окружить себя аурой уверенности и спокойного самодовольства, что должно было оградить её от насмешек со стороны жестоких детей. Она двинулась к свободному месту около твилека-летанца, одетого в лёгкие чёрные рубашку и штаны, украшенные тонкой золотистой вышивкой. Тот, с недовольством окинув взглядом незнакомую девушку, за мгновение оценил и стоимость её украшений, и дороговизну тканей платья, приветственно кивнул, милостиво улыбнувшись. Неман же встал напротив той самой блондинки, танцевавшей несколько минут назад с Хиллом, а теперь внезапно решившей позаигрывать с ним, усиленно хлопая ресницами и призывно покачивая бёдрами. Как только Орабель, которой идти было несколько дольше, заняла своё место, по всему залу раздался громовой голос дамы в малиновой шляпе. — Дорогие юные леди и джентльмены, через две минуты начнётся игра «Маулинет», которую многие из вас знают только под названием «Вертушка». Напомню вам правила: в течение пятнадцати секунд игровые платформы рандомно меняют расположение, как только они остановятся, прозвучит сигнал, и те, кто оказался рядом, должны поцеловаться как можно глубже и сильнее. Время поцелуя суммируется, и в конце будет выбран победитель. Если вы откажетесь целоваться, смените платформу, повернётесь в сторону партнёра до остановки или скажете что-то во время движения, вы будете подвергнуты наказанию в виде немедленного удаления с бала. Начали! И тут же платформы, словно дикие звери, до этого запертые в тесной клетке, рванули ввысь, с огромной скоростью меняя направление, оставаясь, однако, развёрнутыми лицами игроков либо только в центр круга, либо к танцевальном залу. Это безумное верчение было сложно выдержать тем, кто неспособен к Силе, от беспрестанного ветра тяжело было не то что уследить за местом, где кто находится, но и попросту удержать равновесие, что многие, участвовавшие множество раз, умели прекрасно. А спустя положенное время они постепенно затормозили и опустились вниз, на ближайшие места. Асока аккуратно осмотрела всех, кто оказался в её поле зрения. Около Трейнса оказалась та самая блондинка, с которой он танцевал до этого, твилек должен был, повернувшись, увидеть человеческую девушку, обвешанную золотыми украшениями, словно выставочный образец всех видов продукции ювелирного магазина, Аморео же нигде не было. Одновременно всем сердцем желая, чтобы он оказался напротив неё, и в то же время, чтобы он был где угодно, только не здесь, она повернулась точно после разрешающего сигнала. Перед ней стоял, в напряжении сжав свои немного пухлые розовые губы, Энакин. А вот то, насколько они мягкие, она проверит именно сейчас. Изящно приподняв края губ в лёгкой улыбке, которую никто бы не смог назвать ни излишне эмоциональной, ни безрадостной, Асока шагнула вперёд, отметив про себя оставшиеся до предупреждения секунды, которые тянулись на удивление медленно, будто бы прошла не одна, а по меньшей мере сотня, и в их распоряжении теперь было всё время Галактики. Но до сих пор Энакин, в напряжении закусывая губы, стоял, не двигаясь и в упор смотрел на неё взглядом, в котором, казалось, сквозило неприкрытое волнение. И страх, страх, который, прорываясь сквозь все ментальные барьеры, заполнял всё вокруг своей липкой и тягучей эссенцией. Она, с недовольством отметив потерю очередной секунды, приблизилась на то расстояние, которое должен был пройти он, и слегка приподняла подбородок, показывая, что не имеет ничего против поцелуя в такой обстановке. Их первого поцелуя. — Я не хочу тебя целовать. Ты мне просто не нравишься. Вздрогнув, словно от удара в грудь, Асока еле заметно пошатнулась, не совсем понимая, как могло случиться такое, что тот, в чьих чувствах, пусть и достаточно лёгких, она была уверена, внезапно отказался от поцелуя, необходимого для успешного завершения задания, к тому же, заявив об этом огромному количеству злых и жестоких молодых существ, главной радостью которых являются насмешки над менее успешными как в профессиональных, так и в амурных делах. Нет, он ещё не заявил, и не посмеете сделать этого. Или она устроит ему такую сцену обиды и истеричных слёз, что именно ему придётся оправдываться перед обществом за оскорбление девушки. — Ты будешь со мной целоваться. Таковы правила игры. С некоторой злобой во взгляде указав на даму в малиновой шляпе, что уже готова была сделать им предупреждение, Асока с ложной нежностью положила ладони Энакину на плечи, вынуждая его либо поддаться ей, либо оттолкнуть, вызвав к своей персоне бурю осуждения и негодования. В тихой панике, не имеющей в данный момент выхода, он сжал губы и, слегка наклонившись, чтобы преодолеть их разницу в росте, слегка приподнял её подбородок к себе. А спустя мгновение, едва лишь управляющая дама дотянулась до звонка, поцеловал. Лёгкое, нежное касание мягких, как она и ожидала, губ, аккуратные пальцы в плотных перчатках. Вроде бы, ничего особого в этот момент не произошло, лишь обыденной по меркам высшего света поцелуй по правилам игры, но только не для тех, кому с самого детства были запрещены любые романтические отношения. Асока на секунду показалось, что сердце её, что сбилось с ритма от переживаний, вот-вот попытается, как бы глупо это ни звучало, выпрыгнуть из груди и броситься навстречу Энакину, который несмотря на свои грубые и болезненные слова так ласково, так нежно целовал её. Слова! Совсем недавно кто-то сказал ей то же самое, но кто, это Асоке вытащить из своей памяти, в которой бесконечно всплывали всё новые и новые воспоминания о том, как Энакин проявлял внимание к ней, как заботился, как опекал, хоть часто это было не так уж и нужно. Он прекрасно понимал её даже тогда, когда это касалось нарушений правил, сам такой же. И тогда, когда она сидела на чёртовом Ондероне, готовя из беглых республиканцев, знающих наизусть лишь как пользоваться десятком вилок за столом у короля, способных сражаться повстанцев, которые смогут продержаться в бою несколько больше, чем пять минут. Именно тогда, после окончательной победы над сепаратистами, Лакс, как говорится, послал и её саму, и её чувства, сказав, что они никогда не будут вместе. Что она ему просто не нравится. И она смогла рассказать об этом Энакину только недавно. С лёгкостью подняв свои ладони к лицу Энакина и расположив их на его щеках, Асока незаметно для окружающих отстранилась от него. — Не ври мне. Тем более словами Лакса. Энакин, с некоторой грустью открыв глаза, слегка улыбнулся и, соскользнув пальцами по её шее, груди, вдруг резко прижал к себе, продолжив и углубив поцелуй. Но чуть погодя всё же ответил, прощекотав её монтраллы тёплым дыханием. — Не буду. Никогда. Но не только пара, состоящая из Селестины и Немана, забыв об окружающей их молодёжи, углубилась в одновременно нежный и грубоватый поцелуй. Вдали, почти на противоположной стороне круга обмякла в руках самодовольного Трейнса та самая блондинка, что заигрывала с ним, вальсируя несколько минут назад. Презрительный летанец с удовольствием сжимал в объятьях тощую и остроносую девицу, обвешанную аляпистыми украшениями, которые ничуть не закрывали оголённую до самых ягодиц спину. И все остальные точно так же, не обращая внимания на восторженный гул толпы, начали знакомство с новым лицом подобным, достаточно эротичным методом. И никто не заметил, как с шеи Хилла, достаточно увлечённого девушкой, соскользнула небольшая карта данных на цепочке по его изысканной рубашке вниз и, зависнув едва ли в сантиметра от пола, двинулась к Орабель. Но по горестному стечению обстоятельств именно в эту секунду отшатнулась от синекожего панторанца бледно-сиреневая твилечка, ненароком наступив острым каблуком на цепочку и остановив всяческое движение. И переступать она, решившая, как видно, добить свой успех с поцелуем, упав в обморок точно ему на руки, совершенно не хотела. Приоткрыв один глаз, Энакин с некоторым недовольством направил туда свой взгляд и тут же вновь вернул всё своё внимание Асоке, чем в достаточной мере удивил её. Не так должен был повести себя генерал-джедай Великой Армии Республики. И тем более не так, как он повёл себя. С редкой нежностью обнимая её за талию, Аморео в несколько раз сильнее, чем до этого, прижал девушку к себе. И тут же, точно в то мгновение, когда внимание всех должно было в достаточной мере отвлечься от первой пары, что закончила поцелуй, быстро переместил ладони ниже, напоказ вцепившись в её ягодицы. Не прижал руки, не погладил, а именно вцепился и начал с некоторым остервенением мять их и массировать. Неудивительно, что на это обратили внимание все присутствующие, жадно ловящие малейшие намёки на повод для слухов, из которых получится прекрасная тема для обсуждений, от чего сами Орабель и Аморео буду, бесспорно, краснеть и прятать смущенные взгляды в углах танцевального зала. И никто больше не обращал внимания на тонкую цепь с увесистой картой данных, летящую над полом... В некотором испуге вздрогнув и попытавшись отстраниться, Селестина в безмерном удивлении распахнула кажущиеся непомерно яркими на оранжевом фоне серо-голубые глаза и, скользнув взглядом по сосредоточенному на совершаемых действиях, что уж говорить, достаточно красивому лицу Немана, неуверенно попыталась, схватив его запястья тонкими пальцами, поднять руки на более приличное место. Не получилось это не от отсутствия достаточных сил у умелого джедая, и не от чрезвычайной силы Избранного, но лишь от того, что Асоке не нужно было прерывать этот прекрасный отвлекающий маневр, только показать обществу, что она прилагает попытки. И, если честно, оствервенелой вознёй привлечь всё возможное внимание к их паре, чтобы никто не обратил ни малейшего взгляда на небольшой кулон, летящий, словно дроид-убийца, выслеживающий свою добычу. Конечно, окружающая их молодёжь бурно отреагировала на столь внезапное проявление ярких и неофициально запрещённых чувств, старшее поколение этого порыва не оценило. Дама в малиновой шляпе, лишь только она пришла в себя от бесспорной неприличности произошедшего, тут же выключила весь аттракцион, в ярости бросившись к медленно опускающейся платформе с Селестиной и Неманом. В тот момент, когда она оказалась настолько близко, чтобы появилась малейшая возможность докричаться до целующейся пары такой громкостью, которая считается приемлемой в данном случае. — Немедленно прекратите! Это непозволительно! С лёгкой грустью вздохнув, Орабель, приложив ладонь к щеке Немана, оторвалась от него и, прижавшись монтраллом к его груди сочувственно улыбнулась женщине. Каждый злой и ругающийся взрослый когда-то был ребёнком, чьи мечты и желания не нашли отклика в сердцах родителей. Может быть, ей хотелось любить, просто и искренне целовать того, от взгляда на кого сердце замирало, и хотелось бесконечно быть рядом. Но это было непозволительно. Или много лет назад её вынудили выйти замуж за удачного кандидата, оставив в прошлом бедного, но любимого. Просто потому, что приличная девушка должна слушаться родителей и повиноваться их воле. Не бегать, не смеяться, не целоваться. Лишь вежливо обсуждать подобающие темы, стоя у края зала и дожидаясь, когда хоть кто-то соизволит пригласить тихую и приличную девушку на танец. Только замечали совсем не её, а тех, кто, по словам родителей, вёл себя вычурно и вызывающе, и именно они влюбили в себя самых красивых и талантливых юношей. А теперь из сломанной девушки, чьи мечты исполнялись у других, выросла пожилая женщина, которая сама ломает жизни молодёжи обилием правил и требований, не имеющих никакого смысла кроме спокойствия родителей, никогда не говоривших по душам со своими детьми. — Мадам, а ведь и от вас когда-то сходили с ума мужчины. Пусть эти слова и были ложью, только они сейчас могли помочь им, успокоив разъярённую даму в излишне массивной малиновой шляпе, фрукты на которой были единственной возможностью проявить себя в рамках правил и этикета. Селестина, вздохнув, ещё крепче обняла смущённого юношу, до которого постепенно начало доходить понимание того, что он только что сделал, поддавшись сиюминутному порыву. От этого одновременно доброго и выжидающего взгляда запал ярости в даме несколько исчез, и она, в некоторой степени задумавшись, с лёгким презрением стянула с себя своеобразное произведение искусства, напряжённо сжав его в бледных пальцах. — Идите танцевать... Оркестр, всё это время с интересом наблюдавший за ситуацией, моментально вернулся на свои места и грянул вальс. А мадам, без вычурной шляпы оказавшаяся не такой уж и древней, ей едва ли было сорок лет, с неизвестно откуда появившимся румянцем на щеках вдруг благодарно улыбнулась Асоке. — Меня зовут Барбара... Алер. Спасибо. И, оставив свою шляпу забыто валяться на опустевшие столике, Барбара непозволительно быстрым шагом двинулась к противоположному углу танцевального зала. Там, беседуя с такими же вечно недовольными мужчинами непонятного возраста от тридцати от ста лет, стоял высокий медведеобразный сереннец с громовым низким голосом. Прислушавшись, Асока сквозь Силу поняла, что именно сказала своему Алеру Барбара. Сама пригласив его на танец, что уже было достаточным поводом для осуждения, женщина, не скрываясь, высказала своё вечное желание. — Чёрт побери, Велк, надо же нам с тобой наконец влюбиться друг в друга...

***

А вальс, безумный вальс, теперь наполненный не только вежливыми, едва ощутимыми касаниями кончиков пальцев и изредка локтей, но и живыми, порочными объятьями нежных рук да юных тел, летел, стремился вперёд, к завершающем аккорду, теперь не обрубающему мгновенно все порывы влюблённых душ, а означающему лишь начало нового танца, когда уже никто не скажет ничего против, если юноша пригласил девушку во второй или третий раз, не объявляя помолвки, не имея к ней сколько-нибудь серьёзных чувств. Но многие замужние дамы, потихоньку поддавшись примеру Барбары Алер, помолодевшей за несколько секунд по меньшей мере на полвека, сбросили тяжёлые вычурные шляпы и, преодолевая многолетнее смущение и робость, пригласили на танец кто мужей, а кто и симпатичных мужчин, которые им просто понравились. И они бросились в пучину безумного вальса, где, забыв о правилах, все танцевали, думая лишь о радости, счастье и всеобщем ощущении восторга. А губернатора Караннии настолько удивило и восхитило поведение жены, что он, раскрасневшись от быстрого верчения, поцеловал её при всех в губы, даже не думая, как это отразится на его репутации. С лёгкостью соскользнув по изящным чёрного дерева перилам точно в объятья Энакина, Асока, сразу же прижавшись к нему всем своим хрупким телом, аккуратно расположила свои ноги в тонкой работы туфельках на его руках, чем молчаливо выразила отказ спускаться и добираться до корабля на собственных ногах. Но тут же с коротким беззвучным смешком потёрлась монтраллом о его шею и нежно поцеловала в щёку. — И что же тебе в самый неподходящий момент так приспичило? Энакин на это лишь еле слышно вздохнул и, крепко сжав в объятьях тонкую фигурку, медленно двинулся вперёд, неторопливо ступая по ровной земле, усыпанной множеством без особого замысла разбросанных цветов, привезённых с самых разных уголков Галактики графьями дома Дуку. Одной из самых ярких традиций Серено было то, что каждый аристократ, возвращающийся домой из поездки, должен был привести хоть одно семя, чтобы посадить его в призамковом саду. Именно благодаря этому в любое время суток в парках Серено было на редкость приятно находиться. Тем более ночью, когда слетают маски, и люди признаются в самых странных и запретных тайнах своих душ, стоя посреди поляны светящихся голубыми брильянтами Мафириусов. Но всё это лишь отвлекает от истинной цели пути — маленького грузового кораблика, оставленного далеко за границей земель, подвластных орлинному взгляду графа Дуку. Да и что может быть сложным джедаю в нескольких километрах пути с девушкой на руках. Влюблённому джедаю, чьё сердце поёт в ритм пульсу любимой, чувствуемому всем телом, всей его душой. «Раз-два-три», а биение её сердца точно повторяет ритм мелодии, ещё доносящейся из раскрытых окон. В некоторые моменты Энакин даже пытался пританцовывать, прекращая лишь тогда, когда смущённо улыбающаяся Асока сползала с его рук, ненароком задевая так и пытающуюся вырваться из брюк причину их раннего побега с бала. И каждый раз после этого юноша, замедляя шаг, целовал её снова и снова так, как чуть было не испугался посреди огромного зала с множеством жестокой молодёжи. Теперь уже не страшно, теперь они уверены друг в друге, и в данный момент, пусть он и продлится недолго, в мире есть только они и их чувства, заполняющие до краёв две души. Отливающий серебристым под светом бело-голубых лун Серено маленький кораблик спокойно стоял там же, где и был оставлен несколько часов назад, в ожидании возвращения джедаев. Не обратив ни малейшего внимания ни на тёмные стёкла, ни на излишне густую тишину, обволакивающую всё вокруг, Энакин быстро прошёл внутрь по легко опустившемуся трапу, удерживая на руках заскучавшую девушку, изредка поглаживающую его маленькой ладошкой по шее, вслед за чем трап почти мгновенно вернулся в исходное положение. И маленький кораблик, оставшийся незаметным для всех вокруг, взмыл вверх, возвращаясь домой — на Корусант.