Если ты все еще будешь

У Жени дома привычно пахнет едой и деревом. Рома понятия не имеет почему, но этот запах знаком настолько, что он точно не спутает его ни с одним другим. У Ромы кружится голова, и, если честно, то его совсем немного подташнивает. Женя в коридоре стягивает с себя кофту, но не двигается с места, ожидая, пока Рома победит свои кеды. Пальцы тоже не слушаются, но он пытается разобраться со всем как можно быстрее, чтобы не затягивать то, что должно произойти. Если что-то вообще должно. - Я поставлю чайник, - Женя все-таки уходит на кухню, и теперь, без прожигающего дыру взгляда Мильковского, становится немного легче. Рома понятия не имеет, что вообще делает здесь. Он понятия не имеет, к чему все это ведет, и, если совсем честно, он не уверен, что готов. Не уверен, что готов зайти дальше, чем поцелуи. Он не уверен, что Мильковский хочет именно этого, потому что Рома вообще не знает, чего хочет Мильковский. Зачем он поцеловал его, зачем притащил к себе домой. У Жени в голове своя какая-то абсолютно ебанутая вселенная, и Рома, как бы не хотел, так и не смог в ней разобраться. Он только тонул, по-своем восхищаясь Ниженко, который смог из этой вселенной вынырнуть, потому что сам Булахов уже не уверен, что сможет. - Я тут, - Рома тихо проскальзывает на кухню, и, не дожидаясь приглашения, усаживается за стол, в самое безопасное место. Женя стоит у окна, его руки сложанв на груди, и он смотрит смотрит не отрываясь, как за стеклом падает липкий снег, тут же превращаясь во все те же лужи. Роме всего на мгновение хочется уметь читать мысли, будто это бы упростило его положение. - И как давно? – у Жени голос тоже тихий, будто бы они не одни, будто бы кто-то подслушивает за стеной. Его вопрос немного приводит в ступор. - Только что зашел, - не совсем понимая, отвечает Булахов. Женя поворачивается к нему, облокачиваясь поясницей о подоконник, и почти усаживаясь на него. Его руки все так же сложены на груди, а взгляд почему-то опущен в пол. Рома чувствует себя нашкодившим ребенком, будто его вот-вот отчитает мать. - Как давно ты это чувствуешь? – Рома теряется, ему даже кажется это смешным. Будто это он напросился к Мильковскому домой, будто это он поцеловал его первым…или так и было? Да какая к черту разница! - Ты притащил меня сюда, чтобы поговорить об этом? – Женя кивает. Он так и думал. Ебучая ловушка захлопнулась, Рома так глупо попался в капкан. - Ты бы предпочел, чтобы все стали свидетелями этого разговора? – «скандала», продолжает он про себя. Именно его начало он чувствует в чуть подрагивающем голосе Мильковского. Рома мотает головой. Он бы совсем этого не хотел, но ведь и речь сейчас не об этом! - Зачем тогда позволил себя целовать? – Женя пожимает плечами. Он все-таки не пьян, нет, совершенно не пьян. Он смотрит на Рому своим привычным разочарованным и уставшим взглядом. Булахов почти уверен, что на балконе этого не было. Булохов почти уверен, что его пытаются обвинить в чем-то, в чем он все-таки не виноват. Он к Мильковскому не лез, он вообще делал все, чтобы тот ни о чем не догадался. Так какого хрена? Какие к нему вопросы? - Надоело ловить на себе щенячьи взгляды. И твои вечные уловки, чтобы от меня слинять тоже ужасно надоели, - честно выпаливает Мильковский. Внутри его слова отдаются тупой болью под ребрами. Рома не знает, как это расценивать, но уж точно не как признание в любви. Женя словно срывает маски, приклеенные к коже, и больно от этого им обоим. Рома видит, что он тоже морщится, видит, с каким трудом даются ему слова. Рома думал, что не палится, был уверен, что отлично отыгрывает роль «лучшего друга», но, видимо, провалился в этом. - Ты избегаешь меня с возвращения из тура, это ненормально. - Я могу уйти из группы, если тебе это нужно, - Рома врет. Знает, что не может, но все равно это говорит. Потому что во взгляде Жени есть еще что-то. Потому что Женя сам подошел к нему на балконе. Потому что это он затеял этот разговор. Потому что Роме уже абсолютно нехуй терять, а еще ему, кажется, стало немного легче. Груз «тайны» тянул куда больше, чем возможное увольнение. В таком случае его сразу лишат всех проблем. - Тоже в Скриптонит? – губы Жени растягиваются в грустной усмешке, но Роме не смешно. Он ведь знает к чему это все. Знает, помнит, как страдал Мильковский, когда Антон уходил. Ему бы обозлиться, выбеситься, что даже сейчас, здесь, между ними - кругом сквозит этим проклятым Ниженко, но он не может. - Давай поговорим серьезно. - Серьезно, - соглашается Рома, скорее повторяет его последнее слово и кивает как болванчик. Серьезно, блять, будто до этого они обменивались мемчиками из вк. - Я спрошу еще раз, но подумай хорошо перед ответом. Ты меня любишь? – Рома думает: зачем? Зачем задавать этот дебильны вопрос повторно, если все итак уже понятно более чем, если сам Мильковский ответил на него уже столько раз. Рома думает, что Женя ведет себя очень глупо. Рома думает, что это похоже на…шанс. Ну и кто из них глупец? - Я люблю тебя, Жень, - шепчет он, слишком уж смело глядя Мильковскому в глаза. Слишком смело для человека, который пару недель избегал этого. Женя тут же отводит взгляд, он выглядит растерянными, снова напуганным, и его нелепо хочется обнять. Роме почти хочется извиниться, наплести, что наговорил глупостей, и, возможно, сбежать отсюда, пока это все еще возможно. - И не уйдешь из группы, даже если я тебе откажу? – Рома кивает. Он бы не ушел, даже если бы выгоняли не смог. Только если Женя бы сам его попросил, если бы не оставил выхода. Рома бы никогда не смог уйти по своему желанию, потому что знает насколько Мильковскому важна эта группа. Знает, как много значит для Жени его музыка. Он никогда бы не смог поступить так подло. Поступить, как Ниженко. - Только если ты меня прогонишь, - повторяет он вслух. - А если мы расстанемся? Если я разобью твое сердце? – Женя делает шаг вперед, к столу, за которым сидит Рома, и опускается на стул. Булахову понятны его страхи, ему ясны причины таких вопросов, но все равно бесит. - Я никогда не уйду, Жень, не сравнивай меня с Ниженко, - Рома не знает почему, но ему совсем не радостно, хотя Мильковский буквально предполагает возможность их отношений. Будто бы вопрос уже стоял ребром. - Это все хорошо, но я не готов к сексу, - Женя бормочет это себе под нос, но Рома слышит каждое его слово, и…ему вдруг становится так смешно. Мильковский будто затухает в моменте, вся его серьёзность, вся «важность» их разговора в этот момент спадает до нуля. И Женя вновь становится похож на напуганного щенка, и самому Булахову становится легче. - Это вообще не важно, Мильковский, я ни на что не надеялся, – Рома тянет к нему руки, накрывая его холодные пальцы своими. Мильковского немного потряхивает, и Роме хочется обнять его, но он не решается на что-то большее. Слишком страшно спугнуть момент. - Тогда…я, вроде как, согласен, - Женя все-таки смотрит ему в глаза. От этого «вроде как» скребется внутри, но все это «вроде как» не важно. Булахов ведь и правда ни на что не надеялся, так что разочарований по этому поводу нет. Есть только слепая радость, рвущаяся изнутри, но Рома давит ее, чтобы не выглядеть последним олухом. Чтобы Женю не напугать еще больше.

***

Они лежат на кровати, пялясь в монитор ноутбука, смотря какой-то «очень смешной сериал, который посоветовал Леша», но давно уже не следят за сюжетом. Женя лежит головой на Ромином плече, и что-то тихо мычит про себя. Рома думает о том, что давно бы пора выключить этот сраный ноутбук, и, в конце концов, просто лечь спать. Потому что глаза слипаются, да и время уже почти три часа ночи. - Все, не могу больше, - но первым, как не странно, сдается Женя. Он хлопает крышкой ноутбука и встает, чтобы переложить его на стол. Можно было, конечно, спустить его на пол, но тогда не было бы никакой гарантии, что кто-то не наступит на него с утра. А такое уже случалось. - Спать? – Рома тоже сползает с кровати, но лишь для того, чтобы стянуть с себя одежду, а еще глупые носки с мультяшками, те самые, которые отдал ему Леша. «Вроде как» теперь счастливые носки. - Спать, - соглашается Женя, стягивая с себя футболку. - Я могу лечь на кухне, если…- Мильковский не дает ему закончить эту фразу. Он подходит ближе, опускает руки на Ромину грудь, и толкает его назад, ближе к кровати. Они «вместе» уже пару дней, но это первая ночь, в которую Булахов остается у Жени. - Раздевайся и ложись, - его голос звучит твердо и уверенно, и Рома решает не сопротивляться. Он старается быть аккуратным, но, честно говоря, сложно отказаться от этого предложения. Рома понимает, что все это время он думал, но думал не о том. Он ведь и не надеялся на то, что когда-то окажется в этой квартире на правах Жениного «парня». Никогда даже и подумать не мог, что Женя способен ответить ему взаимность. Он не продумывал слова для признания в любви, не продумывал то, как вести себя, что делать и как, блять, быть. Он просто не думал об этом! А Женя думал. Он знал, на что идет, знал, что предполагают такие отношения. Знал, потому что в его жизни уже было что-то похожее. В Жениной жизни уже был Антон, и этот «отпечаток», словно черный крест на всей его прошлой жизни. И даже сейчас он не дает ему дышать спокойно. Потому что Ниженко слишком много в его голове. Потому что даже сейчас Женя сравнивает Рому с Антоном. Роме очень хочется избавиться от этого, но он понятия не имеет как. Рома понимает, что Мильковский травмирован Ниженко даже больше, чем он себе представлял. Он замечает это в деталях, которые пропускал мимо себя раньше, теперь же все они были на поверхности. - Я делаю что-то не так? – Женя задумывается, и его взгляд снова становится отрешенным. Это пугает Рому, и он пятится назад, освобождаясь от рук Мильковского, будто бы он сам к нему полез. - Нет, конечно нет, - это все как-то не правильно. Рома понимает, что что-то не так. Но ему очень не хочется все останавливать. – Давай спать, - Женя гасит светильник и залезает под одеяло, смахивая на пол игрушки, что в ряд валялись на кровати. Рома усмехается, замечая среди них ту розовую свинью-Персика, с которой Женя таскался какое-то время. Он называл ее «талисманом», но сейчас Булахов понимал, что Персик был чем-то вроде психологической помощи. Женя в ней пиздец как нуждался, а Рома был глух и слеп, полностью погрязший в собственной драме, на деле не имеющей под собой никакого основания. - Давай его с собой возьмем, - он поднимает игрушку с пола и укладывает на подушку, прямо над Жениной головой, а затем и сам устраивается под его боком, но все-таки на небольшом расстоянии, чтобы совсем Мильковского не смущать. - Диана сказала, что я долбаеб, когда увидела его, - голос Жени сквозит грустью, и Рома не совсем уверен, что понимает, чем она вызвана. – Ты принимаешь все мои дебильные выходки, ты замечал это? Я вот замечаю, - Рома не замечал. Женя прав, Рома никогда даже не думал об этом. Просто все, что делал Женя, для него автоматически становилось нормальным. Он бы, конечно, удивился, если бы Мильковский начал топить котят и бить детей на концертах, но этого пока не происходило, а значит не вызывало вопросов. - Доброй ночи, Жень, - ему нечего на это ответить. Он целует Мильковского в висок, боясь зайти дальше. Хоть у них и было уже целых ДВА поцелуя. Рома просто боится спугнуть, но Женя снова решает все за него. Он тянется к его губам, целуя так, будто Рома – что-то очень хрупкое, и это на удивление даже нравится Булахову. - Доброй ночи, Рома, - Женя отпускает его губы и отворачивается, прижимаясь спиной к Роминой груди. Рука Булахова сама опускается на его плечи, прижимая ближе, будто бы он боится, что Мильковского украдут. Будто он может исчезнуть, как только Рома закроет глаза.