---
То, что они познакомились, можно назвать чудом – тем самым, в которое Хосок втайне верит, хоть и выглядит последним человеком, способным на него надеяться. Но найти друг друга в перевёрнутом с ног на голову Париже, находясь чёрт знает как далеко от дома, да ещё и в настолько узких улочках, где каждый третий способен голову одним видом вскружить (или обобрать по невнимательности) – не так ли начинаются самые дерзкие девичьи мечты? Шин Хосок – настоящий, лютый романтик, только знают об этом единицы. Как и о многих других вещах, которые он тщательно скрывает от мира. Хёнвон тогда был в командировке. Погода была ужасной. Смена часового пояса плюс непредвиденные неприятности вроде пробок, пугающе-подавляющего числа людей и дополнительных заданий от начальства не прибавили поездке очарования. К тому же, от нескончаемого дождя было влажно, душно и серо, хотя называть его так было бы слишком круто – когда в лицо тёплой водой будто из пульвелизатора прыскают, на ум другие слова приходят. Такое себе удовольствие от прогулок, ещё и от Сены несло жуть как сильно. Только приобретя хоть какой-то вес в компании, Хёнвон очень не хотел слажать – потому к работе относился ответственно, выполнял тысячу дел до обеда и активно разбирал на совещаниях новые проекты, почти не стесняясь своего акцента. В то же время, находясь в «городе любви», упустить возможность свободно, без страха, что линчуют прямо на улице, найти себе партнёра на ночь, было бы дико. Да и вспомнилось про то, что «потехе час» тоже нужен. Хёнвон знал, что красив – так же он знал, что хочет максимально безболезненно (и желательно без заболеваний) повеселиться, так что если вдруг подвернётся светлокожий европеец за умеренную цену, будет очень даже неплохо. Они всё же экзотика, потом можно будет хвастаться Чанёлю. Искать долго не пришлось. Всего-то потребовалось провести бизнес-ланч в роскошном ресторане. Партнёры, не торопясь, успевая распить не одну бутылку, вели горячие споры о сроках поставки, а Хёнвон скучающе оглядывал кричащий излишеством зал. Мягкая обивка и тёмное дерево, позолота по краям, и, будто недостаточно всё помпезно, живой небольшой оркестр. Игравший очень посредственно. Официанты сновали с подносами, парни и девушки с разного цвета кожей и выговором, уставшие, немного пахнувшие кухней и отчаянием. Хёнвон не рискнул притрагиваться к мелко дрожащей на тарелках еде, уже заскучал по обычному рису и водорослям. Вовремя кивал и улыбался, потому что больше делать было нечего. Этот ужин – одна только вежливость перед прощанием, проводы «азиатского представителя»; мужчины в костюмах могли кричать хоть до утра, но ничего не изменилось бы. Через несколько столиков Хёнвон, уже собравшийся уходить, приметил парня, уныло и довольно долго потягивавшего бокал вина. Никакой магии не проскочило, просто взгляды встретились, а потом как-то само собой сложилось; извинившись (хотя никто и не слушал), Хёнвон исчез вместе с почти роковым брюнетом в душной парижской ночи. Встречи были совсем короткими, если их вообще можно было такими назвать. Отель не менялся, как-то без огонька скрипела постель, и Хёнвон разочаровался в европейцах. Что с них взять, кроме влажного взгляда из-под густых ресниц? Лепечут что-то непонятное, деньги вперёд подавай, а под дверью караулит угрожающего вида лысый мужик. И города у них странные, грязные, ужас. Оставалось несколько дней перед отъездом в Японию, а от вида оставшейся налички уже наворачивались слёзы; молодой Мишель, деловито отсчитывая бумажки, говорил, что нужно ждать его в том же ресторане в назначенное время, и нигде, мол, больше его не найдёшь, сиди и жди, как дурачок. Хёнвон очень хотел всё бросить (лень пересилила желание), но решил, что всего раз живёт. В предпоследний день он никого не дождался. Зато из кошелька волшебным образом исчезла корпоративная карточка. Хорошо хоть, что заранее купил билет, иначе пришлось бы позориться перед начальником, объясняя, как это не может вернуться вовремя – вот о чём думал Хёнвон, бесконечно грустно глядя на часы и заедая горе бесплатно предоставленной сырной тарелкой. Оно ему надо было вообще. Да, парень красивый, да, похожий на виноградную лозу, такой весь тонкий и гибкий, да, тёмные волосы вьются как у Диониса, но деньги теперь кто вернёт. В одно место ушли – причём не фигурально, - а удовольствия, как такового, и не было. Наверное, правильно говорила Сыльги, что если малейших чувств нет, то неоткуда взяться радости, каким бы необычным или ещё каким ни был партнёр. И именно тогда, когда Хёнвон готов был упасть лицом в узорчатую скатерть, из ниоткуда появился Хосок. Точнее, просто подсел, со скрипом отодвинув стул. Вначале Хёнвон подумал, что это очередной сутенёр – в каждом кафе есть такие, высматривают недалёких иностранцев, чтобы побольше с них содрать, сам от трёх еле отбился. Не в последнюю очередь к этой мысли подтолкул внешний вид загадочного незнакомца – с глубоким вырезом полупрозрачная рубашка в дикий узор из ананасов, вот-вот готовые треснуть от тесноты джинсы, очки с красными стёклами и выбеленные, поднятые у лба волосы. Подавившись камамбером и выдавив, что больше никем не интересуется, Хёнвон получил в ответ «я знаю» и «ты у Мишеля третий за эту неделю». И уже следом – немного запоздалое «не дождёшься его». Потом Хосок сказал, что Хёнвон идиот, и что ему даже смешно. Слово за слово, и спор разгорелся адским пламенем. (незаметно всё перетекло с английского на корейский) Это уже несколько лет спустя выяснилось, что Хосок сразу приметил, но сильно стеснялся (да, тогда ещё он про это слово знал) подойти, учитывая, насколько отличался от местного куртизана комплекцией и внешностью вообще, и плюс тысяча к запальчивости. Трудно было заподозрить в нём кого-то, кто хотел бы лечь под такой суповой набор, как Че Хёнвон, но да, чудеса случаются. Вместе с ними, очевидно, вспыхивает и самая странная любовь, пусть даже не сразу, не как в сказках. В последний день перед отъездом они разгромили номер. Хёнвон вернулся домой со смутным, очень тянущим ощущением, будто что-то забыл. Снова встретились именно в Токио. Сакура, почти так же, как сейчас, спустя три года, только готовилась расцвести. Было прохладно и людно, бесстрашная Сибуя не давала остановиться ни на мгновение, подгоняя по улицам бесконечный людской поток. Хёнвон засыпал на ходу и пытался есть булочку так, чтобы не крошить на асфальт и на прохожих, ждал на перекрёстке сигнала светофора. Хосок покрасил волосы в яркий вишнёвый цвет, был в огромной свободной рубахе, раздувающейся на весеннем ветру. Хёнвон, конечно же, заметил не сразу – только посреди перехода, привлечённый резким цветовым пятном. Он пронёс перекус мимо рта и неосознанно схватился за чужую руку, растолкав недовольно загудевших людей. Никогда не угадаешь, куда завернёт жизнь, всегда весело думать об этом. Всё у них было, без друг друга, затем – только вдвоём. Встречи, которых не ожидаешь. Чувства, которых даже вначале боишься. Неловкость и тяга, которой смущаешься больше. Страх незнакомцев с не очень приятным прошлым и будущим непонятным на вкус, как клейкий натто. Обеденных посиделок за кофе очень быстро стало недостаточно. Обеды перетекали в сытые ужины, домашние и часто сгоревшие, потому что Хосок ненавидел готовить, но старался впечатлить, затем – в неумелые завтраки, когда кетчупное сердце на омлете стекало в жуткие красные разводы, а зайчики из риса пугали до вскрика. Потом в ванной появилась новая зубная щётка. Носки в корзине для стирки. Залежи рамёна в кухонных шкафах, а потом – там же, рядом, - таблетки от изжоги. В гардеробе стало тесно и как-то красочно, потому что Хосок выбирал либо дикие узоры, от которых дёргался глаз, либо полностью чёрные комплекты, в то время как скромные, естественных цветов пиджаки и брюки Хёнвона стыдливо прятались в уголке. Засыпать не одному стало необходимостью. Хосок раскрылся другим человеком. У него нет «самых близких» друзей, всё какие-то знакомые или просто встречные, коллеги по работе, хоть телефон и грозится лопнуть от обилия контактов. Блог начал вести потому, что стало интересно, никаких целей не преследовал – уже после понравилось и снимать, и разговаривать, даже участвовать в челленджах вроде «скопируй макияж звезды» или «съешь супер острый рамён». Хёнвон в тот злосчастный день чуть не разнёс камеру; именно тогда проклятая лапша стала запретным словом. Да и нравилось, что, не задумываясь о реакции других, можно было открыто говорить о том, что правда любит – о Хёнвоне (которого никому не показывает и называет кодовым позывным «любимый»), о моде, музыке и даже феминизме. О том, как важно оставаться человеком в любой ситуации. Хёнвон втайне одобряет социальную неприспособленность Хосока, ясно видит, что живое общение даётся с трудом. Меньше конкурентов – крепче сон, хватит и с ума сходящих подписчиков, иногда готовых распотрошить от ревности, пишущих гадости в комментариях и часто даже сомневающихся, что он, «любимый», существует. Иногда так и хочется выставить совместную фотографию в инстаграм или влезть в видео, чтобы знали и боялись, но нельзя. Ни в коем случае нельзя поднимать шумиху, хватило того, что еле удалось упросить начальство не увольнять, когда для регистрации потребовались рабочие свидетельства. Это же надо – оправдываться за то, что любишь, не важно, что мужчину. И бояться, что об этом узнают чужие. Но ради Хосока можно пережить всё. Всё равно, каким он кажется другим, Хёнвон знает совсем другое. Бродячие кошки с ума сходят, как только замечают на улице, и у Хосока для них всегда что-нибудь есть, пусть даже это только доброе слово. Он любит долго валяться в постели по утрам, наваливаясь сверху на спящего Хёнвона, даже если жарко, любит, когда гладят по волосам, задевая пальцами уши, когда убирают назад мешающиеся пряди. Любит смотреть мелодрамы и подростковые сериалы, переживая за добрых героинь, которых зовёт «своими малышками», и ненавидя холодных, надменных главных героев. Любит возиться с собаками и чужими детьми, и всё равно, если в только что купленных вещах придётся обваляться в земле или вымокнуть, это вообще не проблема. Любит Хёнвона. Хёнвон любит его. Иногда Хосок так улыбается, что воздух из груди исчезает. Отрывистые смешки всегда негромкие, но Хёнвон их услышит, даже если вокруг будет шуметь метро – или нет, скорее, почувствует внутри себя этот волнующий резонанс. Нежность Хосока, которую так стыдливо прячет, почти светится изнутри, едва различимо прячется в мягкой линии челюсти, в покатых плечах и сильных руках, расслабленно сложенных на груди. В тренированных бёдрах, плавных округлых их линиях, когда оттачивает движения чьей-то новой хореографии. Даже в том, как ходит, как говорит, смеясь и прищуриваясь. Никакой одежде или нахмуренному взгляду, или ревущему мотоциклу, или тяжёлому дыму сигарет этого не скрыть, так что странно, что никто не верит. Может, так даже лучше. Хёнвон тонет в теплоте этой любви и не готов ей с кем-то делиться.---
Притворяться взрослыми – не нравится, но без этого не протянешь, тем более, когда приходится стискивать зубы, закрывать нос маской и драить пол, а потом ещё и кухню, потому что кто-то вчера спалил мясо и так и бросил его на плите (Бэкхён). Но это половина проблем – ведь кого-то действительно вывернуло, но возле порога, не в ванной, и глаза Хёнвона закатываются от предстоящего ужаса. А ещё нужно выгулять псов, что-нибудь на завтрак приготовить и принять душ, вот обязательно. Как бы ни была любовь сильна, почти в воздухе стоящий перегар вряд ли кому-то помог её укрепить. Ладно, вот сейчас отвлечётся, а потом пойдёт. Нужно собраться с духом. Из остатков вчерашнего пиршества Хёнвон готовит полудохлые закуски, прячет подальше выжившие упаковки с рамёном. Неплохо бы позвонить Чанёлю, узнать, как он там, справился или нет, ведь на него ночью легли заботы об остальных. Но, как справедливо заметил Хосок, друзья на свадьбе нужны как раз для того, чтобы за всем следить вместо счастливой пары. Да и по пятам следовавший Бэкхён был не такой уже и в хлам, вдвоём точно справятся. Сам шёл – значит, нормальный, а то, что держался за стенку, не считается. Что-то странное между ними, Чанёлем и Бэкхёном, происходит. Хёнвон не то, чтобы в курсе (оба агрессивно игнорировали попытки прояснить ситуацию, а потом как-то и интерес прошёл), но чувствует некую…. напряжённость. Хосок над ним вообще смеётся, говорит, что с первой секунды, как увидел, всё понял, но почему тогда не рассказывает. Хотя ладно, чего переживать – разберутся. Чанёль, может, и простачок, но Бэкхён-то своего ни за что не упустит. Раз уж взял выходной, может, вечером стоит выбраться на прогулку, тем более что завтра-послезавтра ханами наконец-то начнётся, уже по всем новостям трезвонят, даже вечерние аниме зарозовели. Старбакс запустил назойливо-весеннее меню, за латте с сакурой очередь с улицы, может, и булочки какие выпустят… хотя при мысли о еде внутри Хёнвона что-то подозрительно урчит. Хватит пока торта, всё ещё кажется, будто в волосах остался крем – чёрт дёрнул перепутать ультрастойкую краску Кихёна с шампунем, а потом немного уснуть под душем. Розовый всюду теперь, даже солнечный свет отдаёт нежным переливом, только вот ощущение романтики внутри как-то поутихло. Бурое пятно в коридоре всё ещё ожидает.---
Хосок возвращается с собачьей прогулки не один, а с Сыльги, у которой глаза вот-вот полезут на лоб, руки трясутся, и с очень довольным Чангюном, лицо которого заляпано грязью и стрёмной белёсой жидкостью. В одной руке у племяши крепко зажат плюшевый и какой-то потрёпанный медведь, в другой – ручка от огромного чемодана, который катит на скрипящих колёсиках; он стал ещё выше и худее, только вот широченная ухмылка не изменилась. - Хёнвонни!.. Бросив чемодан, парень несётся навстречу, заставляя Хёнвона испуганно раскрыть объятия, чтобы словить прыгающее дитя; да уж, вроде как палка худой, а весит нехило, так цепляется ещё сильно, что вот-вот задушит. Хосок, сняв с ошалело-обрадованных собак поводки, смотрит самую малость недовольно и ревниво, а вот Сыльги явно рада, что избавилась. - Представляешь, я увидел у какой-то малявки такого классного медведя, что отобрал, пока он отвернулся, а потом мы с Сыльги убегали от его мамки, вот это приключение, - тараторя, Чангюн всё ещё висит на дядюшке, у которого от напряжения начали вздуваться венки. – А потом она такая ппппиу, и запустила в меня бутылку с молоком, но только волосы задела, вот Сыльги попало на платье. И ещё там был полицейский, а ему я такой «отвали, сенпай!», а он «штраф в двадцать тысяч йен!», так что пришлось убегать на сверхскорости, даже перелазить через забор!.. Да уж, Кан Сыльги, уносящая ноги от полиции в ярко-алом платье, то ещё зрелище… -… а потом этот унылый мужчина, чьими бёдрами можно сломать шею, - кивок головой в сторону дёрнувшегося Хосока, - отмазал нас от патруля. Из-за одного медведя преследовала целая машина, с сигналками и всякими виу-виу, представляешь?.. Теперь понятно, почему Хосок вернулся с пустыми руками, да ещё и таким злым – все деньги, предназначенные для опохмела, ушли на взятку. Не то, чтобы много, но… Даже не удивляет, что это произошло из-за чьей-то игрушки, вот честно. При всём обожании Хёнвон прекрасно понимает, что племяшка у него малость придурковатый. Или не малость. И тяжёлый, зараза, хотя весь такой вроде бы воздушный в кремово-розовом свитере. Что-то подсказывает, что он с Хосоком не подружился. Чанёль, прости, но у тебя на одного чудака больше станет. Разве не для этого друзья нужны.