*** Часть 1. Прогулки по небу.
Каждый раз проносящийся мимо открытого окна Юри поезд плюет в комнату облако дыма, перемешивающееся со шляпками. Мать Юри, когда была моложе, говорила ему снова и снова держать окно закрытым, но он терпеть этого не мог: комната становилась слишком закрытой, слишком холодной. Так что из двух зол он выбрал дым, который застилал глаза и оставался на одежде, но напоминал ему, что там, за стенами маленького шляпного магазинчика его семьи, есть мир и он не стоит на месте. Одним туманным летним днем две девушки прямо под окном хихикают, их слова доносятся до Юри, пока он шьет шляпки. Он улавливает только отголоски, пронзительные взвизги и тяжелые короткие вздохи, живые, немного глуповатые и полные солнечного света. Он останавливается послушать, не переставая шить, но прекращая разговаривать со шляпками. (Разговоры со шляпками не то чтобы часть его работы, но Юри все равно этим занимается. Он рассказывает им, для чего они предназначены и чем могут стать. Соломенным шляпкам, которые покупают в основном фермеры, он говорит о теплом солнышке, запахе травы, тихом ржании лошадей; пришивая широкую тесьму к самой маленькой соломенной шляпке, предназначенной для фермерских дочерей, он говорит о теплом летнем дождике, влажной земле и звонком смехе. Симпатичным женским шляпкам он рассказывает об аромате духов, восторге поездок на экипаже с кем-нибудь под руку. Он говорит шляпкам, чем они в будущем станут для тех людей, которые их купят. Люди думают, что это немного странно, когда двадцатичетырехлетний парень сидит, согнувшись над столом, целыми днями, болтая со шляпками. Когда его об этом спрашивают, он отвечает, что и фермеры разговаривают со своими растениями, и заканчивает на этом. – О-о-о, ты слышала, что замок Виктора снова видели на краю Пустоши? – говорит одна из девушек, а вторая ахает. – Правда? О-о-о-ох, это страшно. Он приходил в город? – Конечно, нет, он никогда не заходит в город, – усмехается другая. – Он ест сердца в своем замке. Он же не может делать это в городе, кто-нибудь его поймает. Они уходят до того, как Юри может услышать окончание разговора, но и этого достаточно, чтобы заставить его отложить шляпку, над которой он работал, и встать так, чтобы он смог выглянуть в окошко и через сады соседских домов увидеть Пустошь. Он ничего не говорит, выражение лица его не меняется. Он просто смотрит, до тех пор, пока что-то, похожее на железную ногу, не движется в тумане. И Юри отодвигается от окна. Юри не помнит, когда он впервые услышал о Викторе Никифорове. Возможно, от своей матери или Юко, или от одной из тех женщин, которые приходили в магазин за шляпкой. В том, что он слышал, возможно, и не было никаких имен, более вероятно, что это было похоже на: «Держись подальше от Пустоши, малыш». Глупая идея – говорить это старшему ребенку, который в любом случае никогда не покинет Хасецу. По отношению к Мари комментарии были несколько другими, скорее: «Когда отправишься искать свою судьбу, не вздумай перейти дорогу Виктору». Мари не была бы Мари, если бы не фыркнула, тряхнув волосами, и не возвестила бы, что не боится каких-то глупых колдунов. «Если он попробует съесть мое сердце – или сердце Юри, – преданно добавила она. – Я дам ему по зубам». Виктор – миф, легенда; он – дикий зверь и фантом, путник, держащий фонарь, чтобы сбивать остальных с пути. Юри рос на историях о жадности Виктора к сердцам других, о том, что их поедание придает ему сил, что он соблазняет людей, похищает их и забирает себе сердца. Что его глаза холодны, как лед, и в них пылает магия. Виктор ужасающ, и все равно истории очаровывают Юри. Они заставляют его вглядываться в туман, каждый раз, когда проходит слух, что замок поблизости. Не то чтобы он хотел, чтобы его сердце съели. (Сердце Юри практически сделано из стекла и он сомневается, что колдун вообще его захочет.) Просто… – Это же тайна, – объясняет он одной из шляпок. Холодно, на улице апрель, так что окно закрыто от дождя. – Мне кажется, именно поэтому я думаю об этом так часто, знаешь. Это тайна, которую бы мне хотелось разгадать, даже если я знаю, что никогда этого не сделаю. Единственная по-настоящему интересная вещь в моей жизни, и она даже никак со мной не связана, – чувствуя, что жалеет себя, он потряс головой и поставил шляпку на стойку, чтобы взглянуть на нее. – Ты симпатичная штучка, – говорит он ей. – Ты поможешь кому-нибудь почувствовать себя снова молодой и красивой. (Эту шляпку на следующей неделе купит одна пожилая женщина, и ее спина будет казаться чуть более прямой, чем когда она входила в магазин.) – Полагаю, нам всем нужно что-то, о чем можно подумать, – добавляет Юри, доставая принадлежности для другой шляпки. – В моем случае это замок. Не то чтобы это что-то значило, по большому счету. Мари уехала год назад в Кингсбери на поиски своей судьбы, а Юри остался здесь, в шляпном магазине. Это простая жизнь, и он доволен ей, – не счастлив, ну, не совсем, – но доволен. И он не может закрыть магазин, не может уехать. Хасецу – его дом. И если дома Юри периодически ищет взглядом замок в тумане, то никто, кроме шляпок, этого не увидит, а они не расскажут.***
Сегодня Майский праздник, но Юри не осознает этого до тех пор, пока пожилая покупательница не упоминает об этом вскользь, рассказывая что-то о грядущем фестивале. Это заставляет его вздрогнуть, он улыбается сквозь зубы, пока убирает ее деньги в кассу, и размышляет о быстротечности времени. Мари нет дома уже год и два месяца. Юри еле заметил прошедшее время, будучи слишком занятым одними и теми же вещами, снова, и снова, и снова. Доволен, шепчет его сердце. Не счастлив. – Вы с кем-нибудь встречаетесь сегодня, молодой человек? – спрашивает женщина, улыбаясь во весь рот. Юри возвращает улыбку, механически упаковывая ее шляпку и передавая ей. Он знает, что она имеет в виду кого-нибудь в том смысле, который старики вкладывают в «кто-нибудь», со всеми этими движениями бровей и таинственными улыбками. Кто-нибудь обозначает романтические отношения. У него никогда не было кого-нибудь. Даже если отбросить значение слова, его единственный близкий друг, который все еще живет в Хасецу, это Юко, и она замужем и теперь работает в пекарне. Он не видел её уже... Он проваливается в воспоминания. Он не знает, как давно это было. – Да, – говорит он, удивляя самого себя. – Я собираюсь удивить Юко, мою подругу. Он не знает, откуда вообще взялась эта идея, он определенно не тот, кто способен на спонтанные решения. Но пожилая дама улыбается, и Юри не может отказаться от своих слов как от случайной мысли, когда уже произнёс их вслух. – Это мило, дорогой, – говорит она. – Сама я собираюсь увидеться с сестрой. Юри снимает фартук, чтобы пойти и увидеть Юко с мрачным чувством кого-то, собирающегося на войну. Он знает, что Мари беззаботно бросила бы свой фартук на прилавок, воспламеняя землю под своими ногами в желании двигаться. Поэтому-то она младшая, а он – старший: Юри тихий, почти хрупкий, и фестивали вроде Майского праздника, когда все толкаются, кричат и выпивают, настолько же привлекательны для него, как и перспектива быть проклятым. Возможно, думает он, именно поэтому он так очарован ходячим замком. Возможно, это не имеет никакого отношения к колдуну в нем, только к обещанию бесконечного одиночества. Он закрывает дверь и вздыхает, мысленно ругая себя. Он смешон со всем этим, со своим отношением к Майскому празднику как к тяжкой ноше. Подразумевается, что должно быть весело, свободный от работы день для отдыха в лучах весеннего солнца и разговоров с друзьями. Он никогда не был хорош в развлечении самого себя, он всегда слишком много витал в облаках, и его слова никогда не успевали за мыслями. В его голове все носится, ускоряясь все сильнее и сильнее, до тех пор, пока он не прервется, остановится, передохнет. В его голове ураган. Но снаружи не видно ничего, кроме быстрых и слишком частых взглядов в сторону двери. Его мать всегда с беспокойством говорила, что он ведет себя совсем не как старший ребенок, вот так вглядываясь в горизонт. Доволен, думает он снова, не счастлив, и решительно засовывает руки в карманы, торопясь на станцию в конце улицы. Поезд к городу забит людьми, некоторые из которых – покупатели, кивающие Юри или машущие ему рукой, но большинство ему незнакомы, притиснутые друг к другу в крошечном пространстве, как рыбы на рынке. Юри становится так близко к двери, как только может, и наблюдает за проплывающими облаками, разглядывая образы и формы, чтобы отвлечься от толкотни вокруг. Юко, говорит он себе, ты встретишься с Юко, и это помогает ему вспомнить задачу, цель, ради которой он подвергает себя испытанию толпой, шумом и всеми этими вещами, которые заставляют его руки дрожать. Он идет обходными путями к Юко, избегая парада в честь праздника, что становится большой ошибкой. – Эй, – говорит полупьяный мужчина, склоняясь к нему со стойки, на которой сидит, его улыбка сияющая и острая, острая, острая. Юри спотыкается о булыжник мостовой, слишком занятый разглядыванием зубов незнакомца, улыбка которого расширяется. – О-о-о-о, не волнуйся, – он посмеивается. – Т'кой миленький, как мышонок. Куда ты идешь в праздник? «Я иду к своей подруге, Юко», – вертится у него на языке, но он не может заставить себя произнести это. Он бездумно смотрит в небо и сглатывает. (Каким-то образом мысль приказать этому незнакомцу уйти пугает его так же, как и продолжение разговора). – Как тебя зовут? – спрашивает незнакомец, и Юри чувствует руку на своем плече, напряжение распространяется по всему его телу, как будто кто-то нажал на включатель. – Вот ты где, дорогой, – произносит другой, с небольшим акцентом и сдержанным весельем, голос. – Я уже начал волноваться. – А, – Юри заикается, разворачиваясь в ту сторону, откуда пришел, ко второму незнакомцу, который держит его за руку и мягко улыбается. Он высокий, сребровласый, но Юри не разбирает этих его черт, он слишком засмотрелся на глаза, глубокого, как весеннее небо, голубого цвета. – Я... – Мы лучше пойдем, – говорит голубоглазый мужчина, предлагая руку, и тогда Юри замечает его плащ, красный, синий, золотой, и такой яркий, яркий, яркий. Он сам бы под страхом смерти не надел такое, думает Юри с раздражением, несмотря на растерянность и очень слабое чувство страха. В любом случае, он принимает руку, и незнакомец двигается с места. – Куда? – спрашивает он, демонстрируя Юри очаровательную улыбку, выглядящую слащавой и отрепетированной. – Я шел в пекарню, – отвечает он. – До того, как ты... – Помог тебе с этим, – охотно заканчивает мужчина за него. – Было похоже, что тебе не очень-то комфортно. Юри раздумывает над ответом, что абсолютно все заставляет его чувствовать себя некомфортно, но затем решает, что такой вариант не подходит. – Спасибо, – отвечает он, и это куда более безопасный ответ. – Ну, ради этого я живу, – подмигивает ему мужчина. – Хожу вокруг, спасаю людей. Юри ничего не может сделать, кроме как покраснеть, его сердце колотится как безумное. Глупо быть очарованным элегантностью и внешностью этого незнакомца, глупо, потому что Юри – неудачливый старший ребенок, который умеет только делать шляпки и прятаться от мира. Люди вроде него не влюбляют в себя красивых незнакомцев. – Ох, нет, – бормочет мужчина, нарушая поток его мыслей, и протягивает руку, чтобы похлопать Юри по плечу. – Извини за это. Думаю, теперь и ты втянут. – Втянут? – отвечает Юри более высоким и тонким голосом, чем ему бы хотелось. – Втянут во что? – О, ничего, – легкомысленно отзывается мужчина, смахивая волосы с глаз. Юри не чувствует себя особенно убежденным. – Просто... Иди в эту сторону. – Эта дорога не ведет в пекарню, – беспомощно говорит Юри, пока мужчина втягивает его в проход между домами. Ему не приходит в голову уйти, так же как и мужчине не приходит в голову отпустить его. (Юри будет винить их обоих, когда подумает над этим чуть позднее.) – Знаю, – сообщает ему незнакомец достаточно любезно, но в его голосе чувствуется скука, которая беспокоит Юри. – Не беспокойся. Мы доставим тебя туда. Его улыбка более искренняя в этот раз, более мягкая и убедительная, и Юри внезапно понимает, как у него колотится сердце – и это не радостный трепет от встречи с друзьями или вида красивого заката, а глухое, тяжелое, пугающее чувство. Он думает, что это может быть адреналин или любовь. (Адреналин, наверное.) – Имя-то у тебя есть? – спрашивает незнакомец, и прежде, чем Юри, заикаясь, может ответить, толкает его в узкий проход между домами. Периферическим зрением он видит нечто, следующее за ними, и его сердце бьется, бьется как волны в море, как тарелки на Майском параде. Сейчас он куда больше напуган, чем влюблен. – А, там кто-то есть... –Что-то, они ее маленькие куклы, – поправляет незнакомец, и поворачивает их в другой проход, вымощенный булыжниками и заканчивающийся стеной. – Ох. – Мы можем пойти в обход... – Тихо, – прерывает он и берет обе слегка трясущиеся руки Юри в свои. – Сейчас ты должен мне довериться и крепко держаться. – Что? – пищит Юри, а затем мужчина делает шаг вперед, прижав Юри к груди, прямо в кирпичную стену перед ними. Юри зажмуривает глаза, надеясь, что что бы этот... человек не пытался сделать, это не будет больно. Он держит глаза закрытыми, до тех пор, пока не слышит низкий смешок у своего уха. – Я действительно уверен в том, что делаю, знаешь. Он приоткрывает один глаз, и они в небе. Они... Он издает звук, не понимая, какого именно рода. Больше всего похоже на какой-то писк. Человек, держащий его, опять смеется, и он понимает, что они идут, нога к ноге, по пустому воздуху, а незнакомец держит его за руки. Он автоматически откидывается назад в поисках опоры, и волшебник – никем другим он и быть не может, думает Юри, только волшебником – позволяет ему опереться на себя, бормоча ему в ухо сделать шаг, и еще один, и еще, хорошо. Юри ежится. Они висят над праздничным парадом, мягко ступают на дымоходы, глядя вниз на мир цвета и света, как будто они сами звезды, и Юри чувствует головокружение и внезапный приток крови к щекам, восторг, который никогда в жизни не испытывал. Небеса, небеса – и он идет по ним. – У тебя талант, – говорит ему колдун, и Юри может слышать улыбку в его голосе, когда он поднимает голову, чтобы посмотреть на облака, настолько близкие, что он может потрогать их. Несмотря на их близость, он не чувствует себя взволнованным, как если бы небо ласково тянулось к ним, чтобы поздравить с возвращением домой. Никогда раньше он себя так не чувствовал, думает он, и его руки дрожат. Хотя бы один раз он не тихий, не незаметный, не нежеланный. Его держат, он парит в солнечном свете, и его видят. Юри видит балкон пекарни прямо перед ними, и он почти хочет повернуться назад, дотянуться до уха волшебника и прошептать «забери меня куда-нибудь еще, не отпускай», но он не настолько смел, даже здесь, в небе, даже когда его привычные страхи и стеснительность кажутся далекими и оставленными позади. Здесь все золотое, так что и сам он должен быть из золота. Здесь он – нечто стоящее тех взглядов, которые искоса бросает на него волшебник. Но они приземляются. (Ничто не вечно, даже золото.) Серьга колдуна поблескивает, когда Юри поворачивается к нему. – Ты точно справишься? – спрашивает он вместо того, что хотел. – С этими штуками, которые гонятся за тобой? Колдун смеется: – С твоей стороны очень мило волноваться, – говорит он. – Я с этим разберусь, мы оторвались от них сейчас, так что найти меня она не сумеет. Он наклоняет голову, глядя на Юри странно и мягко, как будто не может что-то понять. –Мне правда жаль, что втянул тебя в это. Юри смеется, дрожа. – Ты дал мне это, – говорит он, взмахивая рукой в небо, и он знает, что тоска и честность слышны в его голосе. На земле он чувствует себя пристыженным. Одно дело желать полета, когда ты уже летишь, и совсем другое, когда ты не предназначен для этого и никогда не будешь. Юри не волшебник, не младший сын с магическими способностями, и даже не кто-то, кому на судьбе написаны счастье и приключения. Здесь, на земле, он помнит – ему предназначено быть посредственностью. Его голос более мягкий, когда он добавляет: – Ты дал мне небо, пусть и на мгновение, так что мы в расчете. Волшебник пялится на него с широко распахнутыми глазами, как будто Юри сказал что-то совершенно неожиданное, и прежде, чем Юри успевает сделать что-либо еще, делает шаг назад. Юри хотел бы сказать что-то умное, что-то привлекательное и приятное, или хотя бы что-то вроде "Мы еще увидимся? Как тебя зовут?". Но он не говорит. Он просто смотрит, как колдун делает шаг назад, и еще один, и еще, придерживая свой яркий плащ немного плотнее, пока он падает с балкона и возвращается обратно в небо. Юри испускает долгий, дрожащий вздох и поворачивается к двери, ведущей внутрь. – Колдун, – бормочет задумчиво Юко. – Это... нечто. – Он определенно нечто, – соглашается Юри. – В любом случае, это приключение явно выходит за рамки того, для чего я предназначен. – Ты не отделаешься так легко! – смеется Юко, и ее улыбка освещает комнату. Он так по ней скучал, думает он, что является сюрпризом само по себе, ибо весь прошлый месяц он не смог даже осознать, что по чему-то скучает. Возможно, дело в том, что он сменил обстановку, вышел из магазина и сидит с Юко в подсобке пекарни, как он сидел раньше, когда Мари подмигивала ему и соглашалась прикрыть отсутствие. Он поводит плечами и вздыхает. – Что ты хочешь узнать? – проще всего согласиться с Юко, когда она ведёт себя так, как сейчас, сказать ей то, что она хочет услышать, и надеяться, что ее допрос не продлится слишком долго. Она хихикает и прижимается к нему плечом. – Он красивый? – А... – наполовину лопочет, наполовину вздыхает Юри. – Полагаю, красивый. – Только взгляни на себя! – говорит она, продолжая хихикать. – Весь такой взрослый, встречается с прекрасными незнакомцами! Что скажет Мари, если узнает, что ты попал в приключение раньше нее? – Я с ним не встречался, – говорит Юри, покачивая ногами. Они притулились на одной из стоек в кладовке, в стороне от прохода, окруженные свежим хлебом и тестом. Поблизости расположено небольшое окно, и Юри может видеть серебро неба. – Он встретил меня, потаскал с собой и бросил здесь. Это с трудом можно назвать приключением, и я сомневаюсь, что он хотя бы... Я имею в виду, не то чтобы он меня запомнил. – Это все еще не ничего, – отвечает Юко. Она быстро успокаивается, поглаживая одной рукой живот, как если бы она думала о своем ребенке, который уже на подходе. Они больше не дети, думает Юри и отводит взгляд. Они не могут смеяться над прекрасными незнакомцами без беспокойства о том, что эти незнакомцы могут сделать. Юри не чувствовал опасности в течение того полета, он чувствовал себя живым, но, возможно, это тоже по-своему опасно. Она тянется вперед, как если бы хотела прикоснуться к его плечу, и засомневалась. Юри видит движение ее руки уголком глаза и может догадаться, что это значит, но он не – не может – не смотрит прямо на нее. Он уставился в окно, расположенное высоко на стене, на этот маленький кусочек голубого серебра открытого неба. – Замок видели на границе Пустоши, – говорит она. – Мм, – отвечает Юри. – Знаешь, я всегда представлял, на что это будет похоже, – он пытается сохранить тон беззаботным, незаинтересованным, чтобы Юко не смогла обнаружить, как часто и как долго он представлял. Хотя это не вполне срабатывает, его голос становится мягким и задумчивым, когда он поднимает взгляд вверх на тот маленький кусочек облаков, который может видеть над домами города. Пару мгновений назад он шел по этому небу. – Ходячий замок. Как это работает, мне интересно? Как вообще можно двигать что-то настолько огромное? И, ох, он не знает, почему это говорит. Может быть, это что-то от той смелости, вызванной небом. Может, это что-то, что скрывалось в нем, а теперь наконец-то приобрело голос, получив его от этого прекрасного чувства жизни хотя бы раз. В эту секунду, с Юко, он смел достаточно, чтобы вообразить себя удачливым младшим ребенком, с семимильными сапогами и предназначенным по праву рождения приключением на пути к ходячему замку для того, чтобы остановить злого колдуна. Достаточно смел, чтобы представить, но недостаточно, чтобы озвучить, ни за что. Вот почему он старший: это наибольшая смелость, на которую он способен, но даже сейчас он боится. Юко вздыхает и откидывает челку с его лба небрежным, знакомым жестом. – Ох, Юри, это так на тебя похоже, – говорит она наполовину с любовью, наполовину раздраженно. – Раздумывать о работе замка, в котором живет колдун, поедающий сердца. Он не смотрит на нее, просто продолжая смотреть на серебро голубого неба. – Мне просто было любопытно. – Ты попадешь в беду, если продолжишь так «задумываться», – отвечает Юко. – И если ты продолжишь принимать предложения о прогулках по небу от всяких волшебников... В этот раз все сложилось удачно, но просто представь, если бы это был Виктор! Ты бы определенно лишился своего сердца. – Он бы даже не удосужился, не со мной, – отзывается Юри резче, чем хотел бы. – Все знают, что он ест сердца только красивых людей. Мышонок, слышит он снова, и наконец-то отводит взгляд от далекого неба. Он возвращается обратно на землю, в магазин, к руке Юко на его лбу. В место, где он не держит за руки волшебника с серебряными волосами, где он не гуляет по ветру, где он, напротив, глупый и обыкновенный, заброшенный и забытый. Клякса на красивом пейзаже. – Он вряд ли даже просто подумает о моем сердце дважды, – мягко говорит он, и чувствует, как оно бьется, чуть мягче, неувереннее и тише. Сердце в его груди хрупко, радо быть в безопасности и вместе с тем отчаянно желает быть подобранным, желанным. Даже чудовищным волшебником. Ради Юко он пытается улыбнуться, – Так что не стоит волноваться. – Не говори так, – отвечает Юко. – Я хочу, чтобы ты был в безопасности. Ты мой лучший друг. – Я в безопасности, – говорит Юри. – И, в любом случае, я старший. Мне отойдет магазин. Не то что бы я собираюсь... идти искать свою судьбу. Старшие дети не ищут судьбу. Не попадают в приключения. И не находят удачи. Они наследуют шляпные магазинчики и живут спокойно. И это лучшее, на что может надеяться Юри. (Доволен, не счастлив.) – Они заставляют тебя слишком много работать в магазине, – бормочет Юко, отбрасывая его волосы назад, как если бы проверяла, нет ли у него температуры. – Ты не заходил ко мне неделями – неделями, Юри! – и теперь ты приходишь и выглядишь таким уставшим, таким отсутствующим, и все, что я могу, просто... – Это не их вина, – говорит Юри. – Было трудновато в последнее время, только и всего. Мы продаем много шляпок. – И все благодаря тебе, – отвечает, по-прежнему мягко и нежно, Юко. – И они не платят тебе даже близко столько, сколько должны. – Они делают все, что могут, – говорит он ей, и хотел бы он знать достаточно, чтобы объяснить это как следует. – Я просто... Я пока недостаточно знаю, чтобы управлять магазином. Все как-то медленно продвигается и надо еще много узнать, и я просто... – Ты вообще этого хочешь? – спрашивает она. – Знаю, мы... Я имею в виду, что мы не говорим об этом. Мари отправилась в Кингсбери и оставила тебя со всем этим, и здесь не то чтобы было, что еще сказать, но... – Мари отправилась искать свою судьбу, – резко отзывается Юри. – Она младшая, она как раз этим и должна заниматься. Она не оставляла меня. Я хотел, чтобы она уехала! – Не говори мне об этой ерунде с младшими и старшими! – огрызается Юко, ее глаза горят огнем. – То, что у тебя нет этого безрассудного приключения, не означает, что ты не можешь быть счастливым! Ты мог бы пойти в ученики куда-нибудь, получить профессию, ты не обязан работать в этом магазине, я знаю, что ты думаешь, что должен ради своих родителей, но... – Мне пора идти, – выпаливает Юри и встает, мгновенно чувствуя себя ужасно из-за этого. – Юри, – начинает она и останавливается, выглядя потерянной и смущенной из-за столь быстрого окончания разговора. Юко младшая, она боец, как и Мари. (А Юри просто сбегает.) – Я провожу тебя, если хочешь. – Я буду в порядке, – отвечает он и ненавидит то, как напряженно звучит его голос, какой яркий солнечный свет будет на улице, когда он выйдет обратно на улицу. Спрыгивая со стойки, он снимает шляпу, сейчас чуть-чуть припорошенную мукой, с вешалки и чувствует руку Юко на своем плече. – Послушай, – говорит она. – Мне жаль. Я просто волнуюсь о тебе. Ты тут совсем один. – Я в порядке, знаешь ли, – отвечает он, и она печально улыбается, убирая руку. –В порядке не значит счастлив, – говорит она, и он не может ответить. – Пошли, заверну тебе с собой немного хлеба и еще чего-нибудь. К тому времени, как Юри возвращается домой и устраивается за верстак, чтобы сделать еще шляп, его мысли возвращаются обратно к замку и колдуну в нем. В основном потому, что не хочет думать о словах Юко, о счастье, и не хочет признать, что он не счастлив. В основном потому, что понятия не имеет, как он собирается изменить что-нибудь, чтобы как-нибудь магическим образом стать счастливым. Замок, тем не менее, его старая загадка. Он безопасен. (Что довольно забавно, если учесть, что в нем живет чудовищный, пожирающий сердца колдун. Ну, или по слухам живет.) Часть него думает, что Виктор Никифоров – миф, хорошо продуманная история о соседе, друге или просто мужчине, увиденном в тенях темной ночью, которая разрослась в чьей-то голове сама по себе. Странное в этом не то, что он волшебник. В Ингари множество волшебников, и несколько колдунов и ведьм живет и в Хасецу. Например, Сара Криспино, управляющая парикмахерской, способная уговорить волосы расти на лысине и превратить их в седые, распрямляющая кудри и создающая их из ничего. Есть также колдун постарше, живущий на окраине города, Челестино, который сидит на крыльце, щелкает пальцами, и полевые цветы начинают расти среди деревьев; чьи огурцы и помидоры распродаются на рыночной площади быстрее, чем чьи-либо еще. И сегодняшний мужчина – который не из Хасецу, честно говоря, но все же. Колдуны и ведьмы повсюду, разбросаны по городам и деревням, но Виктор Никифоров все еще умудряется выделиться. Магия, вообще-то, незаметна. Она часть Ингари, часть воздуха, земли и моря. Но она не любит выделяться. Колдуны и ведьмы просто люди, которые видят чуточку больше, слышат чуточку лучше, которые могут подключиться к бесконечному источнику магии страны и ее земли. Вот что делает Виктора Никифорова таким выделяющимся. Он просто совершенно не незаметный. Злой, конечно, если верить слухам, но Юри иногда думает, что они не очень-то правдивы. Кто вообще будет сначала делать что-то плохое, а потом трезвонить об этом? – Конечно, это не очень-то что-то меняет, – говорит он одной из шляпок и делает стежок. – Если он и правда злой – ну, наверное, раз он ест сердца, – он закусывает губу и добавляет кусочек ленты. – Тебя точно не будет носить какой-то сумасшедший, обещаю. Ты довольно простая вещица. Тихая и честная. Но кто-нибудь заметит тебя, увидит твое чистое сердце и улыбнется. Это станет началом чего-то важного, вот увидишь. Он откладывает шляпку и берется за следующую, продолжая раздумывать о колдуне. – Я имею в виду, поедание сердец. Ходячий замок. Честно, – он трясет головой, разрываясь между весельем и раздражением. – Звучит так, будто он начитался старых рассказов про то, как быть злым, разве нет? Знаешь, не удивлюсь, если он вообще не ест сердца. Вполне возможно, что он сам распространяет эти слухи. Иногда люди так делают. Он сворачивает фетр в нужную форму и закалывает, все еще покусывая губу. – Хотя это все может оказаться и правдой, – он прикалывает еще булавку, возможно, с большей силой, чем необходимо. – Не то чтобы он беспокоился о ком-то, работающем в шляпном магазине. Он украдет симпатичную дочь какого-нибудь барона или что-то в этом роде. Это как раз то, что привлекает внимание. Он заправляет нитку в иголку и готовится сделать стежок. – Привлекает внимание, – бормочет он. – Сегодняшний волшебник как раз из таких. Это пальто, серьга. Улыбка. Да он просто умолял быть замеченным. И, полагаю, именно это я и сделал. Наверное, Юко была права, и я недостаточно осторожен. Или просто... Шляпка, будучи шляпкой, не отвечает, и Юри откладывает ее, наполовину законченную, и вздыхает, внезапно охваченный каким-то тихим, темным и очень, очень холодным чувством. – Ты будешь одинокой, – говорит он ей мягко. – Долго, – и поднимается, чтобы закрыть магазин. Он подсчитывает деньги в кассе в комнате, освещенной единственной свечой, когда дверь открывается. Юри косится на вошедшую женщину и спускает очки чуть ниже на нос. – Ох, – говорит он, неуверенный, как начать. – Я боюсь, мы уже закрыты, мадам. Часы работы на двери, я, наверное, забыл закрыть ее, – он встает, и ее глаза следуют за ним, острые, горящие маленькие глазки, похожие на птичьи. – Закрыты, – повторяет она. Она высокая и полная женщина, настолько же податливая, как и кирпичная стена. Она красива, но той далекой, почти неприкасаемой красотой, как будто при попытке дотянуться до нее она развеется, как дым. Но куда более значимо то, что ее красота – чистая мощь в ней, во всем, от цвета одежды до того, как ее взгляд переходит с него на шляпки и обратно. – Я очень сожалею, – говорит он ей. – Мы откроемся завтра в... – Ты обычный, скучный тип, – прерывает его величественная женщина и глаза Юри улавливают красноватое мерцание на кончиках ее пальцев, свет рассеивается с драгоценностей на ее шее. – Обычный и глупый, как эти шляпки. Юри переплетает пальцы за спиной, но не огрызается в ответ, он знает, что она права. – Мадам, я знаю, что эти шляпки, должно быть, не соответствуют вашим высоким стандартам. Это всего лишь маленький магазинчик, – он отводит взгляд, сохраняя на лице широкую, вымученную улыбку. – Я благодарен вам за то, что вы заглянули, но вам, возможно, пора заняться чем-нибудь еще. Она подходит ближе, заглядывает ему в глаза. Взгляд неприятно долгий, мучительно тихий, и он начинает бояться, не оскорбил ли ее, не расстроил ли он какую–то важную персону, когда она смеется. – Собака, наверное, – задумчиво говорит она. – Ты изумителен в своем желании угодить. Ну, или свинья. – Она бросает взгляд на его мягкий живот, и он чувствует, как краснеют его щеки, но это привычное смущение, рана детства. Ему это безразлично, говорит он себе с усилием. Безразлично. – Но... Нет, не совсем то. – Мадам? – выпаливает он, его руки начинают подрагивать. В этой женщине есть какая-то сила, древняя, дикая, как удар молнии. Он необъяснимым образом снова думает о сребровласом мужчине с площади, о прогулке по крышам. Он вздрагивает. – Я могу вам что-нибудь предложить... – О-о, заткнись, – говорит женщина и улыбается ему, ее улыбка – как нож, вонзающийся в кожу. Она поворачивается к двери. Его руки все еще дрожат, но теперь в них чувствуется усталость, будто бы он работал над этими шляпками часами, пришивая и щурясь. – Лучшая часть этого заклинания, – говорит она, разворачиваясь обратно, – то, что ты не можешь никому о нем рассказать. Ее глаза холодные, сверкающие, как льдинки, как бриллианты, как приказ «умри», прошептанный на холодном ветру. Так, как Юри всегда себе представлял ощущение магии. – Тебе стоило бы понять, что я не из тех, кто позволяет забрать принадлежащее мне. Захлопывающаяся дверь звоном отдается в его ушах и его руки... руки... Он смотрит вниз на них и почти кричит. Покрытые старческими пятнами, сморщенные и жесткие, результат сотни лет, проведенной в одиночестве в этом шляпном магазине... На той стороне комнаты из зеркала на него смотрит старик, с копной седых волос и затуманенными глазами, одинокая слеза катится по его носу, приземляясь на середину стойки. Юри отшатывается назад, испугавшись своих слез, испугавшись возможности навредить себе сейчас, когда его и без того хрупкое сердце ослабело с возрастом. Он пытается дышать и не справляется. В его груди хрип, свист, похожий на звук проходящего сквозь разбитое окно ветра. Я никому не позволяю забрать то, что принадлежит мне, сказала она, и он понятия не имеет, о чем она. – Она, видимо, ведьма, – произносит Юри вслух и съеживается от звука собственного голоса. Он непохож на его голос, ничего в нем не чувствует, что это его... Но эти мысли из тех, что могут привести к панике, а Юри знает, что он не может паниковать, не сейчас. Позже, когда все это закончится, он определенно свернется в клубочек и будет дрожать, но сейчас он не может, потому что ему надо все это исправить, потому что он, может быть, и старший, и уставший, и испуганный, но сейчас он не может улечься и принять это, не тогда, когда он этого не заслуживает. Он еле может придумать причину, по которой он заслуживает, если только... – Ох, черт побери, – стонет он, пряча лицо в ладонях, его страх немедленно уступает дорогу ярости. «Мне жаль, что втянул тебя в это», вот что колдун сказал, с этими красивыми, обеспокоенными глазами, и Юри проглотил все как дурак, каковым он и был. –Втянут, вот что он сказал. Стоило спросить, что он имел в виду! Втянут с кем! Стоило уточнить имена! Юри определенно никогда до этого не имел проблем с гневом, и он не совсем знает, что с этим делать, так что он немного топает по комнате, ворча на самого себя. Это невероятно саморазрушающе, но позволяет чувствовать себя немного лучше, так что все равно. К тому времени, как он сердито почистил все соломенные шляпки на полках и задул свечу, он уже успокаивается достаточно, чтобы попытаться придумать план действий. На данный момент все, что он знает об этом колдуне с площади – Юри упрямо отказывается думать о нём как о весьма привлекательном колдуне, потому что именно подобные мысли и привели его к проклятью – это то, что его преследовали эти штуки, которых он назвал «ее куклами». Кажется разумным предположить, что эта «она» и была той ведьмой, которая только что прокляла Юри за то, что он присвоил что-то ее. Возможно, что этим чем-то был тот колдун, но Юри отбрасывает эту идею как абсурдную, потому что он даже рядом не настолько привлекательный и очаровательный, чтобы украсть чье-то сердце. (Возможно, ведьма думает, что он пытался, что Юри находит весьма сомнительной причиной для того, чтобы кого-нибудь проклясть.) – Она, должно быть, злая, раз ходит и проклинает людей, – замечает он в пустом магазине, пытаясь привыкнуть к звуку собственного голоса. Он не вздрагивает в этот раз, что плюс. – Возможно, она – Ведьма Пустоши. Он говорит это, чтобы разложить все по полочкам, но теперь, когда эти слова сказаны вслух, они повисли в воздухе, ожидая, когда он лопнет этот пузырь. И... И в этом гораздо больше смысла, чем могло бы быть, серьезно. Обыкновенные ведьмы и колдуны – в том виде, в котором они обычно встречаются в Хасецу – не используют колдовство для чего-то более серьезного, чем работа по дому, переворачивание страниц и выращивание цветов. Они могут превратить чьи-нибудь волосы в синие, но он сомневается, что у кого-то из них есть достаточно сил для проклятия вроде этого, которое сидит настолько глубоко внутри, что он не может даже рассказать он нем. У колдунов и ведьм обычно не хватает сил на такие проклятья, серьезно, даже у куда более талантливых. Именно это делает Ведьму Пустоши и Виктора Никифорова такими страшными – они обладают большей силой, чем должны. Они, наверное, получает её откуда-то еще, от кого-то еще... Ну что ж. Юри сомневается, что опасность для него исходит от Виктора, сейчас, по крайней мере. Он старый, и его сердце все еще стеклянное, и нет ни единой причины, по которой колдун захотел бы его. Нет слухов, что Виктор пожирает мужские сердца, только... Только симпатичных людей, и Юри в этом списке далеко не на первом месте. Так... План. Он пойдет в Пустошь. Найдет Ведьму. И как-нибудь заставит ее снять проклятье. – Все будет просто кошмарно, – сухо замечает он в зеркало, и начинает собирать еду. На краю Пустоши он, с сумкой с продуктами на плече, неожиданно осознает, что никогда не был так далеко от Хасецу, что еще один шаг неизбежно уведет его в другой мир. Любопытная мысль в ситуации вроде этой, но он не копается слишком глубоко, как сделал бы несколько часов назад. Он просто думает, довольно легкомысленно, ну и пусть, и делает шаг. Он полагает, что можно сказать что-нибудь о том, что все пошло наперекосяк. Легко перестать волноваться, что еще вселенная может запустить в тебя однажды, когда ты уже на самом дне. Юри начинает скрипуче насвистывать самому себе, пока поднимается на холм. Он входит в Пустошь, но кого это волнует? Его уже прокляли. У него уже недостаточно удачи, потому что он старший и так далее. С этим больше ничего нельзя сделать, кроме как опустить руки и оставить все судьбе, и, кажется, это не то, что должно успокаивать, но он продолжает насвистывать и поднимается выше, не останавливаясь. С этой точки зрения, быть старым довольно свободно. Поток его мыслей прерывается, когда он наступает на камень и осознает, как сильно болит его спина от подъема на холм. Он бормочет несколько подходящих слов в ответ на боль, и оглядывается в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь решить проблему. Он замечает крепкую палку, застрявшую в кустах. Она длинная и тонкая, но, кажется, подходящего размера, чтобы использовать ее как трость или палку для ходьбы, что лучше, чем ничего. Юри закатывает рукава и дергает. Когда пугало выпрыгивает из кустов, почти врезаясь ему в лицо, он вынужден признать, что это вообще не палка. – Ну, как вам это нравится, – бормочет он. – Твоя голова – репа. Слова кажутся глупыми, как только он произносит их, но вряд ли пугало могло его слышать. Он наклоняет голову в сторону, раздумывая об этом, а потом мягко, немного устало смеется. – Ну, теперь ты на своем месте. Повеселись тут, Репка. Мне пора. Он оставляет пугало сторожить Пустошь, фрак на Репке гордо реет на ветру, и уходит. (Он не находит другой палки, но дорога выравнивается, становится менее холмистой, и Юри считает, что это хорошая сделка.) Уже давно стемнело, когда он натыкается на ходячий замок, бредущий на своих металлических ногах, как жук-переросток. Он сделан из кирпича, стали, магии и человеческой мощи. Дымок тянется из одного из дымоходов, что означает только одно – Виктор дома. Юри не собирался искать его. Он собирался найти Ведьму, сообщить ей, что она совершила ужасную ошибку, что он совершенно не заинтересован в том, чтобы забирать что-то ее, и что он с радостью вернется к своей тихой жизни в Хасецу. Тем не менее, чем дальше он шел, тем сильнее понимал, что план вряд ли сработает, потому что она известна своей жестокостью и не будет его даже слушать, а проклянет чем-то более страшным, чем старым – но все еще несомненно его – телом. Так что когда он видит ходячий замок, он останавливается и смотрит на него в течение секунды, размышляя. Виктор, во всех отношениях, враг Ведьмы Пустоши. Ему, возможно, понравится досадить ей, разрушив одно из ее заклинаний. И вряд ли он съест сердце Юри, неважно, старый тот или молодой. Когда заклинание будет разрушено, он уверен, что Виктор не захочет иметь с ним никаких дел. План не очень надежный, делает вывод Юри, но имеет куда больше шансов на успех, чем вежливо объяснять злой ведьме, что она совершила ошибку. Он в раздражении выдыхает и ковыляет по направлению к замку, немного запыхавшись и крича «остановись!», и чувствует удовлетворение, когда видит, как паучьи ноги замка замедляются, а затем опускаются на землю, как будто садится нечто живое. Прямо перед ним дверь, так что он пересиливает себя и открывает ее. Перед ним пустая комната. Ну, это не совсем точно – комната заполнена вещами, в основном пыльными, книгами, грязью и наполовину съеденной едой, но людей в ней нет. Горит огонь, что может означать, что колдун Виктор в замке, но не здесь, в комнате, ну, или это волшебный огонь, который горит постоянно. Юри неожиданно осознает, что у него все болит, решает, что беспокоиться больше он уже не может, и устраивается на деревянном стуле у огня. Он планирует на секундочку присесть отдохнуть, а затем уже пойти искать колдуна, – правда, именно так и планирует. Но пламя такое теплое, а он шел весь день и, ну... Он засыпает.