Часть 2. Тщеславие и дружба.
— Какого черта ты тут делаешь? Юри шевелится. Он чувствует приятное тепло и каким-то образом усталость, думается, это еще одна вещь, которая сопровождает старость. Двигаешь конечностью — и спишь после этого годами. — Хм? — отвечает он, что ответом в полной мере не является, так что он приподнимается повыше и моргает. — Я здесь, чтобы встретиться с колдуном. — Никто не приходит, чтобы встретиться с Виктором, — раздраженно замечает голос, звуча, как будто Юри — идиот. — Его все боятся. — О, — говорит Юри. — Я старый. Мое сердце он вряд ли съест. — Но ты не по-настоящему старый. Это заклинание. Голос исходит из пламени. Когда Юри приглядывается поближе, он видит движущийся рот, желто-оранжевое пламя, похожее на волосы, и широкий голубой огненный язык. И два поблескивающих угольно-черных глаза, которые уставились на него. Он несколько раз лихорадочно, быстро моргает, глубоко вдыхает, раздумывая, почему он вообще еще способен удивляться. Это, вообще-то, замок злого колдуна. Говорящее пламя определенно последнее, о чем он должен беспокоиться. — Он и так не захочет мое сердце, — в итоге отвечает Юри. Пламя недоверчиво фыркает. — Ну, если ты ищешь помощи с тем заклятьем, что на тебе, тут ты ее не получишь, — сообщает оно Юри, громко потрескивая. — Оно из тех идиотских заклятий, которое может быть разрушено только силой любви или какой-то еще похожей ерундой. — Силой любви? — повторяет Юри. — Серьезно? Пламя потрескивает, и Юри думает, что обозначает этот звук: фырканье или вздох. Он бы поставил на фырканье. — Ну, обычно это сила любви, но я не знаю. Все, в чем я уверен, это то, что ты должен разрушить его сам. Встреча с колдуном не поможет, ты можешь идти. Пока. — Притормози-ка, — восклицает Юри. — Колдун может, по крайней мере, сказать, какого рода это заклинание, верно? — Понятия не имею, да и все равно мне, — резко отвечает пламя. — Уходи. — Мне некуда идти! — кричит Юри в ответ, ударяя тростью по полу. — Я пришел в Пустошь, чтобы найти кого-нибудь, кто сможет снять проклятье! И я не могу вернуться домой, потому что не могу никому сказать, что со мной случилось, а они меня не узнают! Мне нужно разобраться со всем этим! — Вау, — говорит пламя, искоса глядя на него, — через что тебе пришлось пройти. Как жаль, что меня вообще это не волнует. Вон. — Я могу помочь тебе, если ты поможешь мне, — предлагает Юри, подавляя отчаяние, которое он испытывает, заставляя голос звучать спокойно. Пламя трещит, что отдаленно похоже на бормотание. — И что мне может понадобиться от старика вроде тебя? — спрашивает оно, но голос звучит с сомнением, почти любопытством, и Юри откидывается обратно. — Что я могу тебе дать? — спрашивает он, и глаза пламени сверкают. — Как насчет… — говорит оно с вызовом, — Ты можешь разрушить договор, которым я связан, а я разрушу твое проклятье. — Разве не только маг может сделать это? — задает вопрос Юри, чувствуя, что его каким-то образом пытаются обмануть. Пламя потрескивает-фыркает еще раз. — Виктор бесполезен в этом, — отвечает оно. — Он бесполезен во всем без меня. Я управляю всем этим дурацким замком, пока он шляется… — Поедая сердца, — заканчивает Юри. — Нет, придурок, конечно, он не ест сердца, — стонет пламя. — Ты, должно быть, глупый деревенщина, раз веришь этим россказням, он распространяет их для того, чтобы люди держались подальше. А потом он просто шатается по округе, занимаясь какой-то ерундой, а я вынужден разбираться со всем остальным. Это ужасно, — оно издает еще несколько потрескиваний-фырканий и возвращает взгляд на Юри. — В любом случае, я могу выяснить, как именно можно разрушить твое заклинание, если у меня будет достаточно времени. И если ты согласен разрушить мой договор. — Какого рода договор? — Я не могу рассказать тебе подробности, так же, как и в случае с твоим заклинанием. Сделка? — Думаю, не очень-то хорошая! — резко отвечает Юри. — Ты уже знаешь, что за заклятье превратило меня в старика и немного о том, как его снять! А я про твой договор вообще ничего не знаю. — Виктор скоро вернется, — отрывисто говорит пламя в ответ. — Сделка или нет? — Хорошо! — говорит Юри, чувствуя, что подписывает себе смертный приговор. — Хорошо, сделка. Пламя мгновение искрится голубым, прежде чем вернуться к оранжевому. — Отлично, — говорит оно. — Я Юрий. — О, ну, я тоже, — отвечает Юри, когда открывается дверь. — Юра, тут чертовски холодно, неужели ты уже слопал все дрова, которые я тебе оставил… О, привет, — говорит колдун Виктор Никифоров Юри, подмигивая и закрывая дверь с громким звенящим звуком. — А вы что тут делаете? Юри пялится на него с широко открытыми глазами, его слабо потряхивает. Неожиданно замечание Ведьмы насчет того, что принадлежит ей, приобретает несколько больше смысла. — Он будет тут убираться, — вмешивается в разговор пламя. (Юри был бы впечатлен тем, как быстро оно соображает, если бы не был так потрясен.) — Я его нанял. — Убираться? Серьезно? — отвечает Виктор. — Он не очень-то похож на уборщика. — Не стоит судить книгу по обложке, — ухитряется сказать Юри, стискивая руки на коленях, чтобы скрыть их дрожь. Он… Виктор… — Ну, добро пожаловать, — говорит Виктор и демонстрирует ему отработанную, пустую и очаровательную улыбку, его серьга поблескивает на свету, а серебристые волосы спускаются на плечо. — Если ты нужен Юрию, у него должны быть на то причины. — Ага, и главная — это место грязное, — огрызается пламя. — Ты никогда не складываешь свою тупую посуду и остальное барахло, а я вынужден сидеть и смотреть на них весь день, это бесит… Юри еле слышит это, потому что Виктор… Мужчина с площади, подаривший на мгновение Юри полет, так по-доброму улыбающийся ему, — это Виктор Никифоров. «Я ему не понравился, — думает Юри, его сердце оглушительно стучит в ушах. — Конечно же нет. Ему просто нужно было мое сердце. Знал ведь, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой…» — Мне снова надо уйти, — возвещает Виктор, подхватывая кусок хлеба со стола. Оторвав кусочек корочки и бросив ее в огонь, он идет к двери, переключает цветовой круг, висящий рядом, на зеленый, прежде, чем открыть ее. Через дверь Юри может слабо слышать разговаривающих людей, может чувствовать соль, солнце и вонь рыбного рынка. — Ты его не найдешь, знаешь ли! — кричит пламя и Виктор лениво поднимает руку, прежде чем снова исчезнуть. Юри моргает на дверь, затем на огонь, чувствуя, что не способен найти слов. Он чувствует тяжесть в животе, которой раньше не испытывал, большую, с привкусом разбитой мечты. В тот день на площади он летал, теперь настало время падать. Он раздумывает, почему судьба настолько несправедлива к нему, что не может хоть раз улыбнуться ему. — Говорил же, — замечает раздраженно огонь, Юрий. — Он бесполезный. — Ну, — говорит Юри, полный решимости отбросить все это, потому что не может просто сидеть и грустить, и не будет, он старый, уродливый, и в любом случае, нет никаких причин желать Виктора, не тогда, когда он знает, кто он. — Что мне делать? Пламя лучезарно улыбается ему, и в первый раз Юри поражается тому, насколько злое у него выражение лица. — Я нанял тебя для уборки, разве нет? — говорит оно. — Так убирай. Юри всегда испытывал желание двигаться, когда злился, и неважно, как: бегать ли по городу, топая и крича, или нестись по любой дороге к горизонту в погоне за рассветом. Хотя чувство злобы не было для него привычным состоянием, возможно, потому что он был слишком склонен бояться, особенно в детстве. Возможно, потому что он никогда не имел дел с любовью в виде улыбочек, небес и надежд, или, наверное, потому что он был слишком стар, но он не чувствовал, что его сердце разбито. Он просто полыхал от ярости. Эта змеюка притворилась, что он ей нравится, полетала с ним над крышами, исчезла в тени, мельком взглянув на Юри… на всего, на его глаза, лицо, его нежеланное сердце. Это какой-то особенный вид унижения, когда с ним флиртует злой волшебник, желающий украсть его сердце, а затем этот злой волшебник разворачивается и уходит, как все остальные, поискать кого-нибудь получше, потому что Юри не достаточно хорош. Он не может бегать, не сейчас — он слишком стар и ему некуда идти, так что он вгрызается в свою злость, пытаясь избавиться от нее, и довольствуется уборкой, как и сказал ему Юрий. (Ладно, он не приступает к уборке сразу же. Сначала он довольно долго топчется на месте и свирепо все разглядывает, а затем беспомощно пялится на кажущийся бесконечным беспорядок. Тем не менее, после всего он сердито закатывает рукава и начинает убираться.) — Сначала посуда, всю в раковину, — бормочет он. — Затем разобрать книги, отдраить стол… Сначала лучше убрать все с пола и стульев, а после подмести… — он в сомнениях подходит к столу, чтобы убрать с него несколько вещей, когда его останавливают. — Не выкидывай эти бумажки, это заклинание, — говорит Юрий, грызя особенно большое полено, как собака кость. — Там есть ящик, куда их можно сложить. — Спасибо, — отвечает Юри, и пламя с ворчанием закапывается в поленья, как будто пытается избежать встречи взглядами. Юри закатывает глаза. — Ты можешь со мной разговаривать, знаешь. Я тебя не боюсь. — Было бы куда проще, если бы боялся, — замечает Юрий и зарывается еще глубже в груду золы, которая в замке за очаг. — Ты там пятно пропустил. Юри еще раз закатывает глаза: — Тут есть что-нибудь съедобное и не заплесневелое? Я очень хочу есть еще со вчерашнего дня, а у меня здесь работы непочатый край. — Так говоришь, будто Виктор тут что-то ест, — бормочет Юрий. — Или я ем. — Если здесь есть еда, то что-то он всё-таки ест, — отмечает Юри. — И ты мне уже сказал, что сердцами он не питается. — Хмпф, — отвечает Юрий. — Так тут есть еда или нет? — еще раз спрашивает Юри, уперев руки в боки. Он знает, что не должен быть нетерпеливым с огненным демоном, особенно если в его руках судьба Юри, но, кажется, старость становится причиной потери терпения. — Должны быть яйца и хлеб, — сомневаясь, отвечает пламя. — Но я их готовить не буду. — Почему нет? — спрашивает Юри, что, по его мнению, является весьма разумным вопросом, но пламя фыркает, как будто он сказал нечто очень оскорбительное. — Я уже управляю всем чертовым замком! Не собираюсь готовить еще и для тебя! — Юрий свирепеет от одной только мысли. — Виктор имеет право готовить, но больше никто. Ни ты, ни кто-либо еще. Я не!.. Я никогда!.. Я не собираюсь быть кем-то вроде!.. Аррргх! — он опускается обратно в золу, кипя от злости. — Я не готовлю. Ешь хлеб, раз ты голоден. — Это тяжело назвать едой, — говорит Юри мягко и понимающе. Пламя заперто здесь, проводя в безделье дни, пока Виктор где-то там. Ему скучно. — Пока, правда, я не голоден. Лучше сначала приберусь. Юрию скучно, он устал и одинок, и Юри чувствует, как злость на демона постепенно угасает. Он ему точно не доверяет, — Юрий всё-таки демон, — но его горечь имеет под собой основание. — Ладно… — голос Юрия звучит так, как будто он ждет продолжения ссоры. — Хорошо. Неважно. Просто… Просто не жди, что я буду с тобой разговаривать. Юри согласно хмыкает и приступает к уборке. Уборка — весьма изнурительное занятие. Он благодарен, что, несмотря на старость, все еще довольно подвижный, но тут столько всего нужно сделать, перетащить и переставить. Он складывает книги на полку, посуду в раковину, раскладывает листы с написанными на них странными ингредиентами зелий в ящик, он сметает пыль и грязь с пола, стен и потолка в Пустошь. Когда комната кажется куда менее пыльной, Юри медленно выпрямляется и хрустит спиной, позвонок за позвонком. Он медленно и ровно выдыхает, пытаясь не показать, что ему больно, что все, чего он хочет — это рухнуть рядом с огнем и уснуть, и неважно, что Юрий будет на него орать, если он это сделает. Но Юри всегда был упрямцем, идущим вперед и вперед, неважно, насколько сильно больно. Это то, что заставляло его подниматься ранним утром в шляпном магазине, и то, что позволяет ему держаться сейчас. Он хочет начать с посуды в раковине, когда пламя рычит. — Ох, черт побери, — говорит оно. — Тащи сюда идиотские яйца, сковороду и можешь сделать… яичницу и тосты, или что-то еще. Думаю, еще есть джем. — Ты не обязан, — говорит Юри, потому что он многое знает о выборе, работе и одиночестве. Демон кидает в его сторону невпечатленный взгляд. — Не собираюсь повторять, — отрывисто говорит Юрий, и Юри улыбается ему так мягко, как только может, и берет сковороду. Он сидит за столом с тарелкой яичницы и тостом, его скрипящие колени подрагивают от боли, когда дверь распахивается, впуская внутрь поток воздуха, пахнущего рыбой. Виктор заходит тоже. Юри по-прежнему немилосерден по отношению к колдуну, так что он не здоровается, выбирая взглянуть на круг около двери, который все еще на голубом секторе, и раздумывает, что вообще это значит. Виктор, кажется, не замечает этого, и, если быть честным, не замечает и того, что Юри все еще здесь, падая на один из теперь чистых стульев и глубоко вздыхает. — Я не могу его найти. — Говорил же, — пренебрежительно отвечает Юрий. Юри поднимает бровь и откусывает кусок тоста, думая, кем может быть этот «он», почему воздух пахнет рыбой, когда Пустошь имеет запах… гнили и тумана в основном. Виктор снова вздыхает, идеальный портрет страдания, но есть что-то любопытно разочарованное, остекленевшее в его глазах, будто он гонится за мыслью, которую не до конца понимает. — Он просто исчез, — говорит Виктор. — Пропал в никуда! Я собирался найти его, но он исчез, и никто не знает, куда, а я не знаю, почему он просто ушел, но я не могу задавать о нем слишком много вопросов, я вынужден притворяться, что мы откуда-то знакомы, и мне кажется, что они что-то подозревают, я не знаю, что делать! Мне надо найти его, он был такой красивый, с такими мягкими глазами, и я чувствовал себя таким… — Избавь меня от этого, — бормочет Юрий, закапываясь в золу. — Да, таким живым, ты мне об этом сказал всего-то два миллиона раз, что этот парень — твоя родственная душа или что-то вроде. — Это не что-то вроде, — капризно говорит Виктор. — Я не могу найти его, Юра, это трагично. Юри понимает, что он пялится на него, и спешно возвращается к еде. — Что трагично, так это твоя одержимость этим парнем, — парирует Юрий, и Виктор поднимается на ноги. — Я не одержим… И он совершенно точно выглядит одержимым. Его серебристые волосы в беспорядке, глаза широко распахнуты и очень, очень голубые, но все еще больше похожи на стеклянные шарики, чем на глаза. Юри думает, как он умудрился этого не заметить в их первую встречу. Стук в дверь, громкий, как выстрел, прерывает их. Юрий ухмыляется. — Дверь в Кингсбери, — нараспев произносит он, и указатель на двери крутится, пока не оказывается на зеленом делении. Виктор стонет и оглядывается, как будто ждет кого-то, кто выступит вперед и откроет дверь за него. Юри на середине мысли о том, что это довольно испорченно, когда взгляд Виктора падает на него и счастливо сияет. — Иди и открой дверь, — говорит он, вставая и отступая назад, прячась за стеной. — Помни, волшебника тут нет. Юри бросает взгляд на Юрия, который переводит взгляд с двери на него. — Ну, я открыть ее не могу, — замечает огненный демон, и Юри вздыхает, поднимает себя на ноги, бросая яичницу наполовину съеденной, и спускается к двери, открывая ее. Его приветствует человек в модной одежде, но куда интереснее то, что мир за его спиной — это бесспорно не Пустошь. Там хаотичный беспорядок из высотных зданий и экипажей, в которых едут красивые мужчины и прекрасные дамы. Этот город светится. Он подходит Виктору, кисло думает он. — Добрый день, дедушка, — говорит мужчина, и Юри секунду тратит на то, чтобы понять, что это относится к нему. — Я пришел с сообщением от короля для колдуна Пендрагона, он здесь? — Нет, он… Он сейчас не дома, — довольно плохо врет Юри, задумываясь, зачем он пытается помочь такому… О, чтобы разрушить проклятье Ведьмы Пустоши. Точно. — Понятно, — говорит мужчина, не прекращая улыбаться. — Ну, уверен, у колдуна много дел, верно? Пожалуйста, передайте это ему как можно быстрее. Король готовится к войне и ему нужны колдуны. — Ах, — говорит Юри, с беспокойством принимая конверт. — Спасибо. Война? (Возможно, новости не доходят до Хасецу настолько быстро, как считают граждане.) Величавый молодой человек кланяется и поворачивается к машине, гудящей на обочине дороги, и Юри бросает еще один долгий взгляд на Кингсбери, прежде чем закрыть дверь. Мгновенно все звуки города как будто исчезают, и они оставлены со странным свистом ветра с Пустоши. Юри украдкой зачарованно изучает дверь и берется за ручку, чтобы переместить стрелку на другое деление и посмотреть, что случится, когда Виктор прочищает горло. Он убирает руку и поворачивается, протягивая письмо; Виктор забирает его и проворно кидает, не открывая, Юрию, который его съедает. Кстати о еде. — Яйца уже остыли, — бормочет Юри, чувствуя себя немного обиженным произошедшим и осторожно вскарабкиваясь по лестнице, чтобы вернуться на свое место. Он думает, разрешит ли Юрий их подогреть или радостно настоит на том, что Юри должен доесть холодные. Скорее всего настоит. Он садится со вздохом и щелчком в спине, вполуха слушая разговор Виктора и Юрия, обсуждающих создание новой личности и переезд в другой город, или что-то в этом роде. И все это потому, что король попросил его сражаться, предполагает Юри, а он понял, услышав имя «Пендрагон», что Виктор работает здесь под фальшивым именем. Он раздумывает, почему колдун утруждает себя работой волшебником по домашнему хозяйству в Кингсбери, когда у него есть Ходячий замок и ужасная репутация, которой надо соответствовать. Это не то чтобы дело Юри, он знает, но все равно слушает, потому что сейчас он старый и прекратил волноваться, что кому-то покажется сующим нос не в свое дело. Когда он откусывает кусочек тоста, хмурясь от того, что он холодный, Виктор снова перестает говорить, чтобы взглянуть на Юри и осознать, что тот что-то ест. Юри пытается не обращать на него внимания и съедает еще одну ложку яичницы, а глаза Виктора следят за его движением. Когда взгляд становится неприятным, колдун открывает рот. — У вас есть еда, — говорит он. — Я позволил себе угоститься, — говорит Юри, затем добавляет: — Я возмещу, если требуется, но я был голоден. — Нет, я не об этом… — кажется, он не знает, что сказать. — Юрий никому, кроме меня, готовить не дает, а у вас тут яичница. Юри откусывает еще кусочек. Юрий громко шипит из очага. — Я ему разрешил, — говорит Юрий очень едким тоном. — Тебя здесь не было. Лучше было оставить его голодным? — Ну, это куда больше похоже на то, что люди думают о происходящем в этом замке, — замечает Виктор, все еще глядя на Юри, как будто он очень, очень сильно в недоумении. Затем он трясет головой и снова выдавливает из себя улыбку, очень далекую и просчитанную. Она очень похожа на ту, которую он нацепил на себя на площади, в самом начале, когда взял руку Юри и предложил… Юри усилием переводит мысли в более разумное направление, то, которое не приведет его к злости снова, или, и того хуже, к печали. — Если тут больше еды, уверен, я бы справился и без приготовления, но сегодня Юрий был достаточно добр ко мне. — Я сделал это не для того, чтобы показаться хорошим, старая ты свинья, — Юрий почти кричит. Он быстро погружается обратно в очаг и больше ничего не говорит. — Вы волшебник? — заинтересованно спрашивает Виктор. — Он никогда никого, кроме меня, не слушался до этого. — Он сам предложил, — просто отвечает Юри. — Я ему не приказывал, — он встает, чтобы отнести посуду в раковину. — И нет, я не волшебник. Когда возвращается взглядом к Виктору, тот все еще пялится на него, что-то продумывая, и Юри не уверен, что это ему нравится. Но как только он замечает его выражение лица, оно исчезает, оставляя после себя веселую улыбку. (В этом что-то есть, что-то есть во всем, касающемся тела Виктора, но Юри не может понять, что. Что-то… что-то далекое и холодное. Как будто он наблюдает за миром издалека, вместо того, чтобы жить в нем). — Ну, это очень удачно, — говорит Виктор. — Я бы не позволил другому колдуну жить в замке и неважно, как сильно он нравится Юрию. Про себя Юри думает, что Виктор вообще слабо представляет, что происходит в замке, но он не совсем идиот, чтобы произнести это вслух. — Откуда вы? — спрашивает Виктор. — Замок был рядом с Хасецу прошлой ночью, вы оттуда забрели сюда? — Я не забредал, я целенаправленно шел, — говорит Юри. — И нет, я… — он сомневается. Он не знает, стоит ли говорить правду или нет. Он сомневается так долго, что все, что он скажет, прозвучит как ложь, так что он пожимает плечами: — Я не… У меня нет больше дома. Это не совсем ложь, но и не совсем правда, но по тому, как изгибается бровь Виктора, кажется, тот думает, что Юри что-то скрывает. Но он не пытается надавить, не в этом случае. — Хммм, — говорит он. — И не мог бы ты дать мне то, что лежит у тебя в кармане? — Не думаю, что у меня что-то есть в карманах, — с сомнением произносит Юри, складывая тарелки в мойку и проверяя на всякий случай. Он видит, как Юрий приподнимается из пепла, чтобы посмотреть на него, как сам Юри это делает, и видит дергающиеся языки пламени в его расширившихся глазах, когда он вытаскивает маленький клочок бумаги. — Я не знал, что у него это есть, — говорит Юрий, его взгляд прикован к сложенной бумаге, и Юри пытается развернуть ее, любопытствуя, чем она может быть. — Нет! — Виктор вскакивает на ноги прежде, чем Юри успевает шелохнуться, рывком выдергивает клочок из его рук, только для того, чтобы отшатнуться и выронить его, когда бумажка начинает искриться, как будто собирается полыхнуть огнем. Юри шокированно смотрит как, бумага падает на пол, выжигая метку на дереве. — Проклятье! — ругается Виктор и опускается на колени, чтобы осмотреть ее. — Это огненные метки? — замечает Юрий, звуча лишь слегка удивленно, но Юри видит, как широко распахнуты его глаза и знает, что он притворяется. — Ты можешь их прочитать? — Будь потише и позволь мне попытаться, — говорит ему Виктор, и Юрий раздраженно фыркает. Юри, переплетя руки, наблюдает, как Виктор тщательно изучает отметину на полу. — О завладевший упавшей звездой и лишенный души, твое сердце будет моим, — читает он. Затем, глядя внимательно и сосредоточенно, он кладет руку на пол. К удивлению Юри, метка исчезает, и Виктор встает, отряхивая руки. — Мне надо сходить разобраться со всем этим, — говорит он, нахмурившись. — Юра, передвинешь замок, да? Она как-то настигает нас, и мне это не нравится. Юрий в очаге издает ворчание, что Виктор, кажется, принимает за согласие и накидывает свое кричащее пальто на плечи, прежде чем обернуться и посмотреть назад, на Юри. — Вы же не работаете на Ведьму Пустоши, правда же? Кажется, в уборке вы и впрямь хороши, не хотелось бы вас отсюда выкидывать. Юри трясет головой, только сейчас понимая, что Виктор так-то могущественный волшебник, и его «выкинуть» совершенно точно означает «убить». — Я никогда не стал бы работать на нее, она… Она… Но его губы смыкаются и не позволяют ему объяснить, не позволяют произнести ни слова. Он рычит от разочарования. Виктор, тем не менее, кажется, расслабляется: — Нет, — бормочет он. – Я так и думал. Затем он уходит в Кингсбери, не произнеся больше ни слова. Юри бросает взгляд на очаг, и Юрий отвечает ему тем же. — Ты уверен, что ты не волшебник? — спрашивает Юрий с сомнением. Юри раздумывает над этим. — Определенно уверен, — говорит он. Огненный демон фыркает и опускается обратно в очаг. — Ладно, — говорит он. — Думаю, он вел себя и более странно. Тебе не стоит волноваться об этом. — Он что, всегда такой? — спрашивает Юри. Пламя только зловеще потрескивает, отказываясь отвечать. (Однако отсутствие ответа — тоже ответ, полагает Юри.) После всех событий уборка все еще медленно продолжается, но теперь она куда более приятная и куда менее тихая. Юрий все еще отказывается признавать, что изменил свое мнение насчет разговоров, но, тем не менее, подтягивается повыше на горящих поленьях и отвечает на вопросы Юри раздраженно, но все равно помогает. — Дверь, — спрашивает Юри, подметая пол. — Как она вообще работает? — Она волшебная, — отвечает Юрий и затаскивает еще одно полено в свою постоянно растущую кучу пепла. Юри кидает на него самый невпечатленный взгляд из своего арсенала и говорит: — Юрий, это волшебный замок. Я способен это понять. Юрий хмыкает и какое-то время не отвечает, вместо ответа решая потрещать и посмотреть, как моется посуда. В конце концов, он все-таки говорит: — Замок находится в нескольких местах одновременно. Кингсбери, Пустошь, Портхавен. Юри обдумывает это, оттирая горшок (который вполне может оказаться котлом для зелий, он не уверен). — Так ты поворачиваешь круги каждый цвет ведет тебя в определенное место. А куда ведет четвертый цвет? — Он постоянно меняется, — говорит демон, выпуская несколько языков пламени, что должно быть пожатием плечами. — Виктор не любит долго находиться на одном месте. Юри вспоминает, как Виктор прятался от королевского посланника, выбрасывал нераспечатанное письмо в огонь, не желая, чтобы Ведьма нашла его. Если быть честным, абсолютно маловероятно, что кто-нибудь может считать, что быть найденным и проклятым Ведьмой Пустоши — это хорошо, но опять-таки, Виктор — могущественный чародей. Он мог бы легко победить ее, думал Юри, если бы дело дошло до битвы. — Я заметил, — говорит Юри, думая о Викторе, который летал с ним над крышами, а теперь болтает о совершенно другом человеке. Не то чтобы его это волновало, конечно. Юрий смеется из очага, и это рассеянный звук, как потрескивание дерева. — Это довольно смешно, то, как он скулит по этому парню. Он ничего подобного раньше не делал. Обычно он флиртует, а затем сбегает и больше с ними не заговаривает, — Юрий задумчиво кусает ветку, а затем добавляет: — Ты будешь сметать пепел или нет? У него никогда нет времени. — Почему ты тогда торчишь здесь, если он тебе не нравится? — говорит Юри, любезно направляясь к очагу и доставая принадлежности для уборки. Демон только фыркает. — Это не так работает, — «ты, идиот» остается невысказанным. В оставшуюся часть послеобеденного времени, пока Юри сортирует книги и изумленно пролистывает их, он не может добиться лучшего ответа от демона, и в конечном итоге бросает эту затею, решив выяснить все самостоятельно. (Желание что-то сделать удивляет его: в молодости он никогда не был инициативным).***
Возраст, как узнает Юри, заставляет любить определенный распорядок. Или, возможно, это от него, его личное. Нет способа узнать точно, с тех пор, как его бесцеремонно впихнули в старость со всеми ее хорошими или плохими — в основном плохими — сторонами: скрипящими коленями, трясущимися руками и терпением, которое заканчивается гораздо быстрее, чем он привык. Из застенчивого мышонка в старую брехливую собаку, думает он и морщится. Не очень-то приятные изменения. Брехливый или нет, Юри, тем не менее, нехотя скоро превращает замок из места тайны и беспорядка в место старомодной повседневности. Он просыпается, добавляет Юрию несколько поленьев в очаг и готовит себе завтрак, а после берется за уборку комнат до конца утра. Замок не такой большой, как кажется, но хлама в нем хватит и на две жизни; очень многое нужно сделать за столь короткий период времени. Так что он начинает с малого: с комнаты Юрия. Он чистит стены, полы и потолок, разбирает книги, бумаги и все, что выглядит как ингредиенты заклинаний. Иногда он останавливается почитать, проваливаясь в книги с наполовину оторванными корешками, изучает написанное, пока не слышит из очага, как демон прочищает горло, и не захлопывает книгу. — Знаешь, я разрешил тебе остаться, чтобы ты помог мне, а не себе, — говорит ему Юрий. — И там в любом случае нет способа снять твое заклятье. Смущенный от того, что его поймали, Юри огрызается: — Я думал, ты не хочешь разговаривать, — и огненный демон ухмыляется и возвращается в золу. Через несколько дней комната с очагом выглядит почти безукоризненно, а Виктор все еще не возвращается, так что Юри решает, что можно продолжить уборку в другой комнате, может быть, более таинственной, и узнать, что он может там найти о заклинании, которым связан Юрий. Несмотря на то, что даже сейчас, когда он знает, что Юрий очень могущественный демон, который может создавать двери в другие миры и управлять замком, Юри сомневается, что он и впрямь может помочь с проклятьем Ведьмы. — Не то чтобы я думал, что ему не достаёт огненной мощи, — упоминает он в разговоре с палкой, которую он вытащил из кучи сваленных в стороне (возможное будущее топливо для Юрия). — Он выглядит как очень сильный демон. Но только первое, что он сказал, имело смысл. Я пришел сюда, чтобы самому разрушить заклятье, а не заставить кого-то это сделать за меня. Палка не отвечает, но Юри привык к этому, после шапок и прочего. И палка — отличный спутник, если хорошо подумать, и очень помогает при ходьбе. — Просто… Ладно, мне бы хотелось самому снять его, я думаю. Это не то чтобы ответственность за совершенные ошибки и всякое такое. Мне просто… Мне просто хотелось бы знать, что я это могу. Он останавливается, чтобы это обдумать, и его губы слегка растягиваются в улыбке. — Я все все-таки пришел сюда, разве нет? Неплохо для старшего сына. Или для шляпника из Хасецу. С обновленной энергией он начинает мыть полы в зале. И именно этот момент выбирает Виктор для своего возвращения. — Юра, — жалобно хныкает великий чародей Виктор Никифоров, плюхаясь на стул, который Юри приволок к очагу. Вслух Юри не произносит ни слова о том, что это его стул, но весьма прозрачно на это намекает, создавая постепенно все больше шума, пока шаркает вокруг, убирая зал. Виктор не замечает, слишком занятый театральными жалобами со своего места у огня. — Я говорил и говорил тебе, что ты его не найдешь, не знаю, почему ты ведешь себя так, будто это какая-то неожиданность, — раздраженно говорит ему Юрий. Несколько искорок вылетают из него, пока он это говорит. — Но я люблю его, — отвечает Виктор. Юри немедленно вспоминает о некоторых молодых людях, приходивших в шляпный магазин, вздыхающих друг о друге и хватающихся за сердце, и борется со смехом. — Я почувствовал, как мое сердце перевернулось, когда увидел его. И если бы я только мог увидеть его снова… — А ты не сможешь, — резонно замечает Юрий. — Я знаю, он тоже меня полюбит, просто знаю и все, — продолжает Виктор, не прерываясь. — Он единственный. А я не могу его найти. Я искал везде. Дважды! — Есть какие-нибудь новости о Ведьме? — резко отвечает Юрий. — Устал уже слушать, как ты грезишь об этом парне. Которого ты видел один раз. И с которым перекинулся едва ли десятком слов. — Нам не нужны были слова, — скорбно говорит Виктор. — Мы сказали все, что нужно, и без них. Юри, несмотря на мысль, что хорошо было бы промолчать, не может удержать от смешка. Виктор поднимает голову: — Вы смеетесь надо мной! Он выглядит как подросток-переросток с печальными слезами на глазах и всем остальным, думает Юри, и, несмотря на это, каким-то глупым образом все еще выглядит довольно привлекательным. Он выныривает из своих мыслей, бросая взгляд на Юрия, который выглядит невероятно довольным тем фактом, что над Виктором смеются. — Вы что, еще здесь? — спрашивает Виктор. — Я думал, вы уже ушли. Юри осматривает тщательно отмытую комнату, в которой они и расположились, раздраженный тем, что его усердную работу не заметили: — Очевидно, что я еще здесь, — говорит он. — Я так понимаю, чистые тарелки вы не заметили. — О-о, — неопределенно говорит Виктор. — Не заметил, — он смотрит на Юри так, как будто в том есть что-то несомненно восхитительное, что-то сбивающее с толку и новое. — Я много не ем, как видите. — За исключением сердец, я полагаю, — замечает Юри и Виктор удивляет его, начав смеяться, он заваливается вперед, будто кто-то перерезал нить, державшую его позвоночник, хохочет так, как будто только что услышал самую смешную вещь в своей жизни. Юри улыбается, и какая-то его часть хочет покраснеть. Никто и никогда раньше так не реагировал на его слова. — Приятно, что эта история все еще гуляет по округе, — говорит Виктор, все еще немного хихикая. — Она держит людей подальше от замка. — Если вы настолько не желаете видеть здесь людей, — замечает Юри, — зачем вы открыли магазин и прикидываетесь Пендрагоном? Вы могли бы просто скрыться и жить в горах или на побережье. Никто не стал бы вас там искать. Виктор наклоняет голову: — Никто у меня раньше такого не спрашивал, — говорит он, что не является ответом, о чем и сообщает ему Юри. Виктор только смеется, вставая со стула и потягиваясь, и оставляет плащ висеть на стуле Юри. — Куда ты идешь? — грубо спрашивает Юрий. — Ты еще не рассказал мне о Ведьме! — Я устал, — говорит Виктор. — Объясню все завтра утром. Юрий фыркает, как будто считает, что это совершенно на него не похоже, и закапывается в тлеющие угольки, как обычно делает, когда Юри задает ему вопрос, который кажется ему слишком скучным. — Юра, — тихо говорит Виктор. — Утром. Да? — Отлично, — с раздражением отвечает Юрий. — Неважно. Иди уже в кровать, ленивый ты кусок дерьма. Виктор улыбается, дает ему полено из кучи, и поворачивается к Юри, который наблюдает за этим обменом любезностями с весельем и недоумением. Он обнаруживает, что раздумывает над тем, как давно эти двое знают друг друга, как долго Виктор живет здесь, в замке, среброволосый, но юный, радостный и бесшабашный. Юри пытается представить Виктора маленьким мальчиком, разговаривающим с Юрием в очаге, изучающим магию по книгам. Картина, которую невозможно вызвать в воображении. Юри слышал россказни и страшилки старых женушек, посвященные Виктору и его магии, еще когда был ребенком, и тем не менее мужчина перед ним всего лишь на несколько лет старше него. Совершенно точно не настолько древний, чтобы поедать сердца девушек еще до рождения Юри. Ладно, если верить Юрию, он вообще никогда этого не делал, но всё-таки. — Вам нашли место для сна? — спрашивает Виктор и Юри встает по стойке смирно. — Хмм? Я сплю здесь, — объясняет он, указывая на часть комнаты, отгороженную занавеской. — Могу я кое-что спросить? — Вопрос за вопрос, — хмыкает Виктор. — Довольно честно. — Правда, что идет война? — Принц Кристоф из соседнего королевства пропал, — отвечает Виктор. — Они считают, что в этом, конечно, мы виноваты. Я так не думаю, но короли очень любят находить оправдания для войны. Юри хмурится: — Пропал, — бормочет он. — Ох, боже. Он думает не столько о принце, сколько о себе, Юко, Мари, если она когда-нибудь вернется домой. И обнаружит, что он исчез без следа, что магазин не работает и табличка перевернута на «закрыто». Юри не задумывался об этом уже несколько дней по двум причинам: во-первых, потому что не видел никакого способа все исправить, а во-вторых, потому что просто не собирался, так как не было способа рассказать им о проклятье, пока кто-нибудь сам не догадается, и в итоге все, что они увидят — это странного старика, пристающего к ним с разговорами. Они не увидят Юри. Не их Юри, который рос с ними, который помнит их улыбки, который скучает по ним прямо сейчас. Он закусывает губу и отводит взгляд. Возможно, принц тоже был проклят. — Ну, — говорит он, пытаясь верить в лучшее. — Я пропал и со мной все в порядке. Думаю, мы можем надеяться, что и он тоже. Виктор улыбается и его улыбка — тень движения на лице, вспышка белого. — Это все? — Пока да, — отвечает Юри, раздумывая, что конкретно он имеет в виду: вопросы, ответы или что другое. — Спокойной ночи. Виктор выскальзывает из комнаты, не произнеся ни слова, но, опять же, Юри ничего подобного и не ждет. Он вздыхает с раздражением, больше на себя, чем на что-либо еще, но Юрий замечает, выглядывая из своей постели из золы, чтобы бросить хмурый и нерешительный взгляд в сторону Юри. — Войны не вечны, — говорит он. — Тебе не стоит беспокоиться об этом. — Она может задеть многих людей, — с достоинством говорит Юри. — Я не могу не беспокоиться. В его мыслях мелькает Хасецу, Юко, ее муж, ее будущие дети, смеющиеся люди на площади, которые всегда на половину возмущали Юри, но которых он любил. Он еще раз вздыхает, разворачиваясь к своей маленькой отгороженной постели и стягивает покрывало. — У меня есть сердце, в конце концов, — бормочет он, оглядываясь назад. Ухмылка Юрия полна огненно-желтых зубов. — А у меня нет. Легко забыть, что это создание в очаге — демон, когда выслушиваешь его нытье, думает Юри. И этот Виктор — ну, он не лучше. Куда больше, чем просто немного расстроенный, Юри ложится спать. Он просыпается от чудовищно громкого звука, и Виктора опять нет, но этот чудовищный звук занимает все мысли Юри, чтобы он мог задуматься, почему Виктор опять ушел. — О, хорошо, ты наконец-то проснулся, — раздраженно говорит Юрий, как только Юри натягивает рубашку и выходит из своей импровизированной комнаты. — Там что-то застряло! Иди и исправь! Недоумение — недостаточное слово, чтобы описать чувства Юри, когда он слышит это. — Застряло где? — выдавливает из себя он, хотя куда больше вопросов приходит ему на ум и далеко не все из них вежливые. — Снаружи, в шестеренках, — отвечает Юрий, его языки пламени бушуют. — Исправь! Я не могу двигать замок! И из-за шума у меня болит голова! — У тебя вообще нет головы, — говорит Юри. — Дай мне минутку. Юрий рычит на него, слишком злой для слов, прежде, чем Виктор показывается в дверях, взъерошенный ото сна и собирающий волосы в узел. — Что за грохот? — Что-то застряло в шестеренках, по всей видимости, — отвечает Юри, чувствуя себя более смущенным, чем когда-либо и пытаясь игнорировать то, как красив Виктор с такой прической. Он оглядывается в поисках своей палки для ходьбы, затем переводит взгляд на Виктора. — Вы не могли бы мне с этим помочь? Юрий издает еще один звук отвращения, но Юри умудряется проигнорировать его. Виктор только улыбается. — Все, что угодно, чтобы прекратить весь этот шум, — говорит он. — Это где-то снаружи. Пойдемте со мной. Он ведет Юри вверх по ступенькам и снаружи на балкон, и Юри моргает, ошеломленный на мгновение потрясающим видом. — Мы покинули Пустошь, — говорит он и понимает, как глупо это звучит. Но Виктор не смеется. — Мне нравится находиться в движении, — говорит он. — Ведьма преследует нас, вы же знаете. — Нас? — спрашивает Юри, чувствуя себя почти польщенным тем, что его включили в список. А вот теперь Виктор смеется: — Юрия и меня. Юри рад тому, что после этого Виктор отвлекается на поиски источника шума, потому что может чувствовать, как краснеют его щеки, что едва ли было привлекательным зрелищем, когда он был молод, так что точно выглядит хуже сейчас. Он тоже занимает себя поисками, и, в конце концов, замечает палку, торчащую из открытой части механизма замка. — Там, — говорит он, указывая на нее Виктору, и они объединяют усилия, чтобы вытащить палку. Не так плохо, как убираться в замке, думает Юри, но палка крепко застряла в щели, а тянуть вместе почти невозможно, так что заканчивается все так: Юри тянет палку, а Виктор, обхватив руками его за талию, тянет Юри, что не должно приводить его в смятение, потому что он отказывается от любых, особенно романтических, чувств по отношению к Виктору, но он всё-таки в смятении. И тогда он чувствует раздражение от этого смятения, а потом раздражение от того, что он раздражен, и обхватывает застрявшую палку плотнее до тех пор, пока она не выскакивает, оказываясь тем же самым Пугалом, которое Юри вытащил из куста в Пустоши. — Опять ты, — бормочет он. — Мы продолжаем встречаться? — Бедный парень, — замечает Виктор о пугале. — На него наложено заклятье, — говорит он скорее восторженно, чем сочувственно. Пугало стоит, немного раскачиваясь на ветру, и молчит, но взгляд его нарисованных глаз удивительно понимающий. Затем оно прыгает вперед, приземляясь на один из подоконников, и остается там стоять, глядя в пустоту. Юри пялится на него. — Оно последовало за мной, — изумленно говорит Юри. — Вы его знаете? — спрашивает Виктор, распуская волосы из узла, в который он их собрал, и моргая на Юри. — Он немного проклят. — Вы уверены? — Ох, да, — говорит Виктор, немного похмыкав прежде, чем объяснить: — Я не могу увидеть, кем он был, но вижу, что это магия его таким сделала, — он мгновение разглядывает пугало, а потом добавляет: — Я знаю немного о том, как его разрушить, но даже близко не способен сделать это. Это должен быть другой человек, — он морщит нос. — Или любовь, возможно. Кажется, он раздражен только от одной мысли об этом и Юри неожиданно чувствует, что теряет терпение, хотя и не хочет думать, почему. — Ладно, теперь он не в шестеренках, — говорит он, подбирая трость. — А мне надо убираться. А затем, во имя вежливости, добавляет: — Спасибо за помощь. Виктор просто улыбается, озадаченный и далекий: — Обращайтесь. Юри впечатывает трость в пол замка чуть сильнее, чем обычно, и перечисляет все очень важные причины избегать влюбленности в Виктора. Вместо того, чтобы злиться, он берется за уборку ванной, которая, вероятно, наиболее используемая комната в доме и наиболее захламленная. Он все откладывал ее, но теперь ему нужно выплеснуть накопившуюся энергию, так что пришло время ванны. Там полно жестянок с порошками и различных штук в ванной, которую Юри чистит почти что вслепую, в основном запихивая все в стеклянный шкаф над раковиной и надеясь на лучшее, кроме здоровой банки с надписью «СУШИЛЬНЫЙ ПОРОШОК», которую он кладет рядом с умывальником, так как кажется, что полотенец в комнате нет. Он не пытается использовать его, чтобы что-нибудь высушить, потому что он не настолько глуп, чтобы еще больше связываться с магией, так что осторожно оставляет жестянку там. Юри всегда был любителем поговорить во время работы, и сначала это были шляпки, но теперь у него нет ничего достаточно постоянного, чтобы поболтать, а говорить с Юрием, который отвечает через раз, бесполезно, поэтому он разговаривает со своей палкой для ходьбы, что выглядит глупо, или с самим собой, что выглядит так же глупо, но, по крайне мере, каким-то образом плодотворно. — Не то чтобы ты делаешь плохую работу, — утешает он себя, оттирая ванну. — Убираться — это неплохо. И ты уже узнал много о Викторе с Юрием. Скоро будет достаточно, чтобы снять проклятье. (Возможно, глупо, но это помогает ему чувствовать себя лучше). — А теперь еще и Репка вернулся, — задумчиво бормочет он. — Кажется, я притягиваю заклинания и магию, куда бы ни пошел. Вот почему это не могло случиться с Мари вместо меня, я не понимаю. Она куда лучше подготовлена, — он игнорирует сворачивающуюся узлом злость в животе, возникшую от одной мысли, что Мари может привлечь внимание Виктора, затем Ведьмы, а после остаться жить здесь, в замке. Конечно, он не хочет, чтобы ее прокляли, оправдывается он, она же его младшая сестра, неважно, лучше подготовленная к встрече с магией или нет. — Эй, — слышит Юри голос и поднимает голову, чтобы увидеть, как Виктор прислонился к двери, наморщив нос от сильного запаха мыла. — Я тут кое-что решил. — Серьезно? — отзывается Юри и чувствует вину за свой сарказм. Виктор делает вид, что не заметил. — Да, — говорит он. — У нас не может быть два Юрия в доме. — О, — отвечает Юри и раздумывает, не вежливый ли это способ сообщить ему об увольнении. — Так что я решил звать Юрия Юрио, а вас — Юри, — говорит Виктор, и Юри разрывается от облегчения, что его не увольняют, и замешательством от того, как вообще Виктор умудрился додуматься до такого. — Разве не я должен получить прозвище? — спрашивает он. — Он тут дольше. Юрий из зала орет: — Именно это я и сказал! — Вы гость, — весело говорит Виктор. — И в любом случае, Юрио ему подходит. Звучит сердито и мощно. — Я тебе покажу «сердито и мощно», -вопит Юрий, и Юри может представить пламя, будущее вокруг него, пока он это говорит. — Ну, если вы так думаете, — неуверенно говорит Юри Виктору, который улыбается и кивает. — Он привыкнет, — говорит ему он вполголоса. — Ему придется, он застрял тут со мной. Затем он подмигивает и покидает дверной проем, а Юри вспоминает, что сидит сгорбившись на полу, немного расстроенный и больше, чем немного, польщенный. — Очень плохая идея, — твердо говорит он себе уже третий раз за час и возвращается к мытью пола. Он избегает Юрия остаток дня, потому что огненный демон выглядит уверенным в своем желании злиться на всех и вся, выражая свое пренебрежение выданной кличке. Юри частично понимает его, прозвище появилось только благодаря желанию Виктора побесить его, потому что Виктор уже зовет Юрия Юрой через раз, а с самим Юри он еще недостаточно общался, чтобы получить право выдавать прозвища. С другой стороны, для вечного демона, существующего вне времени, он ведет себя как недовольный подросток, и Юри обнаруживает, что теряет терпение в попытках справиться с этим. Поэтому он и пребывает в ванной, натирая зеркало дольше, чем необходимо, как оправдание своего отсутствия. Он напевает наедине с собой песенки из своего детства, чтобы скоротать время, и после какого-то времени, наполненного сначала ворчанием Юрия, а затем печальной тишиной, Юри чувствует себя достаточно в безопасности, чтобы высунуть нос из своего укрытия еще раз. Его колени скрипят, когда он встает, и он вздыхает по себе. Он начинает забывать, что стар, до тех пор, пока что-нибудь вроде этого не напомнит ему, возвращая его обратно к реальности. — По крайней мере, ты весьма здоров для старичка, да? — довольно говорит он себе в зеркале, отказываясь хандрить по этому поводу. — Посмотрим, сколько ты протянешь. Он возвращается обратно в зал, где Юрий тщательно очищает выбранное полено от сучков, прежде, чем слопать его. — Тебе не кажется, что на тебе уже достаточно заклинаний? -спрашивает он. Юри озадаченно моргает. — Ты о чем? — Ну, если ты не знаешь, я тебе объяснять не собираюсь, — вызывающе отвечает Юрий. Он все еще чувствует досаду из-за того, что произошло ранее. — Я не буду звать тебя Юрио, — предлагает Юри. — Если ты, конечно, не хочешь. Юрий только фыркает и продолжает очищать полено, пытаясь сделать вид, что его это не волнует. — Неважно, — говорит он. — Делай что хочешь. Он кидает короткий взгляд на Юри, который тот решает принять за «спасибо», так как это выглядит наиболее близко к тому, что вообще способен Юрий показать. На следующий день они останавливаются у озера, так что Юри может постирать. Юрий долго жалуется на остановки и на то, как тяжело сбивать со следу Ведьму, находясь на одном месте, и какой Юри отвратительно чистоплотный, как и все люди, несмотря на то, что это именно Юрий хотел убраться в замке. Юри в ответ огрызается, что, наверное, стоило бы оставить Юрия в замке, полном грязи, и с нерасторгнутым договором, и шагает наружу с бельем и чувством раздражения от участия в баталиях, к которым не имеет никакого отношения. — Он просто в бешенстве, — жалуется он своей палке. — Потому что Виктор не извинился перед ним за то, что назвал его Юрио, но он не имеет никакого права срываться на мне, — он стучит палкой по земле более сердито, чем обычно. — Как будто убираться — это что-то плохое! Разве это не то, для чего он меня нанял? Раздражение остается с ним, пока он стирает вещи, но, как обычно, Юри вскоре начинает чувствовать вину. — Хотя не то чтобы он к такому привык, — добавляет он, глядя на палку, прислоненную к стене замка, пока Юри развешивает белье. — Он, должно быть, живет в замке совсем один все это время. Неважно, как долго — хотя вряд ли дольше, чем двадцать лет, или около того, — добавляет он с сомнением. — Виктор так молодо выглядит. Но в любом случае. Долгое время он провел в одиночестве, а теперь вынужден привыкать к кому-то еще. Палка не отвечает, и Юри, в очередной раз теряя терпение, думает, как это глупо, сидеть тут и разговаривать с пустотой, или вообще здесь находиться. Он же может просто уйти, разве нет? Юрий или нет, Виктор или нет — он может просто уйти. Быть стариком не так уж плохо, в конце концов. Почему он вообще здесь, у этого озера, стирает и разговаривает, по существу, сам с собой. Может, он и впрямь просто старик? Почему он вообще должен здесь оставаться? Затем он бросает взгляд на озеро, глядя на солнечные блики, пляшущие на поверхности воды, вперед и назад, назад и вперед. Он чувствует, как губы раздвигаются в улыбке. — Все не так уж плохо, — вслух говорит он палке. Палка по-прежнему хранит молчание, но Юри обнаруживает, что он не против. Волны мягко бьются о камни, и Юри чувствует, как мягко расслабляются его плечи, до тех пор, пока он уже не может вспомнить, почему он был так зол. Он думает, что для старика он довольно вспыльчив. Он подходит ближе к воде и глубоко вздыхает, позволяя свежему воздуху обдувать себя. Все не так уж плохо, думает он снова, не так уж плохо. — Ю-ю-юри, — слышит он мягкий и певучий голос, и моргает, просыпаясь. — А? — говорит он, смущенным тем, что заснул около воды. Он притащил стул, чтобы посидеть и посмотреть на волны, пока сушится белье. С недавних пор он постоянно чувствует усталость, так что то, что он заснул, не должно удивлять его, но признать это все еще непросто. — Вы заснули, — произносит голос и оказывается, что это Виктор, выглядящий в полном восторге от того, что нашел его здесь. Он освещен лучами заходящего солнца и его серебристые волосы сияют. Сердце Юри ускоряется, и он хочет иметь возможность приказать ему остановиться. — Я сожалею, — говорит он, потому что, кажется, это именно то, что нужно сказать. Виктора это не заботит. — Юрио спрашивал о вас, — говорит он. — Думаю, вы ему нравитесь, знаете. — У него нет сердца, — говорит Юри, пытаясь встать без своей палки. — Не думаю, что ему может что-то нравиться. Виктор фыркает: — У меня сердца тоже нет, но вы мне нравитесь, — говорит он. — Если он говорит вам нечто подобное, он просто смешон. Юри настоятельно рекомендует себе проигнорировать ту часть, где Виктор говорит, что он ему нравится, и немедленно проваливается, когда Виктор берет его за руку, чтобы помочь встать. — Где вы были все это время? — он хочет, чтобы это звучало обвинительно, но выходит печально, как если бы Юри скучал по нему или что-то вроде, что неправда. Вообще. Он надеется, что Виктор слишком поглощен собой, чтобы заметить. Кажется, это его обычное состояние — Искал человека, которого встретил, — вздыхает Виктор. — И новости о Ведьме, но не преуспел ни там, ни там. Он выглядит драматичным и печальным в золотом закатном свете, склоняющий голову так. Юри думает, что парень, которого он встретил, невероятно удачлив, а потом вспоминает, что Виктор обладает сомнительной моралью (в лучшем случае) и, вероятно, действительно является злом (в худшем). И жалеет этого беднягу. — Юрий был просто чудовищем, пока вас не было, — говорит он вместо того, чтобы озвучить сотню не дающих ему покоя вопросов об этом загадочном человеке, о том, как вообще Виктор может считать, что влюбился в него (по словам Юрия) за пять минут. Виктор снова смеется, и Юри уже не в первый раз замечает, как его улыбка почти достигает глаз, но останавливается в последний момент. «У меня сердца тоже нет», — сказал Виктор. У Юри в груди возникает странное тянущее чувство. Он не уверен, жалость это или печаль, возможно, и то, и другое. Конечно, все это время он знал, что у Виктора нет сердца; именно это люди узнают о нем в первую очередь. Но Юри никогда не задумывался всерьез, как Виктор живет в этом мире, постоянно находясь в одном шаге от любви или счастья, но не ощущая их. Должно быть, что-то действительно ужасное заставило его сделать такое, думает Юри. Только страшная тоска способна заставить человека отказаться от любви. Он еще раз оглядывается на озеро, пока они идут к замку, смотрит на блики света на поверхности воды и задается вопросом: может ли Виктор вообще понять, что это красиво?