Тёмное помещение с одной-единственной светящейся лампой очень сильно давило на психику. Я не могу подвигать ни руками, ни ногами, казалось, что меня знобит и трясёт, а на лбу выступает пот. Я пытался поднять свою голову или хотя бы глаза на свет, но раз за разом чувствовал непонятную и даже беспочвенную боль. Я был будто бы в каком-то трансе, не ощущал реальность, а реальность не хотела принимать меня, и мне казалось, что я в пограничном состоянии, когда ты ещё не умер, но уже не можешь и не имеешь прав взаимодействовать с предметами окружения. Даже пыль перестала оседать на грязный пол, она будто бы просто висела в воздухе. Я чувствовал всепоглощающую головную боль, она была непостоянной, но до боли изматывающей и даже ноющей. Я не мог чувствовать, запахи были буквально заблокированы, мне казалось, что я уже мёртв.
Впервые за последние пару десятков часов я сумел почувствовать свои конечности — рука начала неметь, но, постаравшись подвигать ей, я понял, что другая, которую освободила Хлоя, была пристёгнута лишь условно — для вида. Собрав все свои оставшиеся силы, я смог вырваться из рабства железных прутьев и наручников, но стоило мне только встать на ноги, как я сразу же упал на пол, потеряв всякие силы.
Я увидел лежащее рядом тело Хлои, которое уже начало разлагаться. Из моих глаз покатились слёзы, мне кажется, я съежился до позы эмбриона и долгое время не двигался вообще, а затем раз за разом пытался встать, но терпел неудачи. Мне казалось, что я нахожусь в безвыходной ситуации, я ненавидел себя. Пик моей ненависти приходился на тот момент, когда у меня началась истерика и я не мог перестать плакать. Я потерял всё, что у меня было: семью, друзей, мнимую работу и творческую деятельность. Я всё потерял, и только я виноват в этом. Не смог спасти, не смог защитить никого.
Слёзы вперемешку с кровью вытекали лужей около меня, и, кажется, для полноты картины мне не хватало захлебнуться в своей собственной рвоте, как я почувствовал крайнюю степень бессилия и, кажется, ушёл в мир Морфея. Это не было тем видением, когда я находился «на той стороне», сейчас я ощущал только плохие эмоции, только разрушающие, и мне казалось, я был на том пике, чтобы сдаться и истечь кровью, по сути покончив с собой и превратившись в прах, ничего не добившись с такой отвратительной историей. Я стоял среди тёмного коридора, который был окружен железными шкафчиками, мне казалось, что я нахожусь в Академии, в которой когда-то учился. Стены были напрочь увешаны плакатами с моим лицом и надписью «Неудачник». Кажется, был слышен чей-то громкий смех.
Я прошёл дальше, несмотря на чувство полной ненависти и страха. Мои ноги привели к большой аудитории, в которой была кромешная тьма и свет от лампочки падал только на меня. Я прошёл внутрь, и меня моментально начали толкать тени, пока я не оказался в центре. Из кромешной тьмы показались руки, они наставили свои пальцы на меня, тени смеялись. Их смех казался мне истеричным, даже демоническим, чем ещё больше пугал и вводил в состояние ещё большей ненависти. Мои ноги были буквально наполнены ватой, и каждый раз, когда пытался сдвинуться с места, я ощущал болезненный спазм в мышцах. Я потянулся за лампочкой, что светила на меня, и навёл её на кромешную тьму, и в тотчас одна из теней испарилась, будто бы она испугалась света или вовсе умерла, и именно в этот момент дверь в другую аудиторию открылась, а я проследовал далее. Меня отпустил спазм в ногах, я мог двигаться, но моё дыхание и сердце будто были на исходе, словно скоро им придёт конец.
Я двигался вдоль красной асфальтированной дороги, которая была украшена черепами и моими воспоминаниями из прошлого. Я пытался не смотреть на них, отвлечься, но звук казался невыносимо громким. Я задыхался, и именно тогда упал посреди дороги и не мог опять двигаться. Я чувствовал свою беспомощность, а страх окутывал меня огромной паутиной, из которой не мог выбраться, и казалось, что я здесь навсегда. Жить мне не хотелось, и никогда уже не хотел вставать — боль казалась нарастающей, как снежный валун, который меня придавит, и я умру. В мгновение ока передо мной появился до боли знакомый силуэт: кожаные ботинки красного цвета, причудливые джинсы и джинсовка с вечной шапкой на голове этого парня.
— Ты ведь знаешь, что не имеешь права сдаваться? — спросил парень, достав сигарету и предложив её мне.
— Я не могу встать, — еле проговорил я, пытаясь не заплакать и не упасть ещё ниже, чем та ступень, на которой я сейчас нахожусь.
— Ты ведь ни в чём не виноват, ты знаешь это? — проговорил Тич, сев со мной рядом. — Помнишь, ведь это мы тебе позвонили, тогда всё и началось.
— Да, но звонил Мориарти, ты не помнишь этого? — ответил я ему, захлёбываясь в своей же слюне.
— Я его просил заехать к тебе, — проговорил Тич, помогая мне встать.
— Но ты же не хотел… — я начал истошно кашлять и задыхаться, — ты же не хотел, чтобы всё привело к этому? Ты же не хотел, в конце концов, умереть сам.
— Думаю, это карма, — улыбнулся парень, закурив сигарету.
— Даже будучи мёртвым, ты спасаешь меня, несмотря на то, что я очень виноват перед тобой, — проговорил я, сумев сесть рядом с парнем.
— Все друзья так делают, понимаешь? А я же тебе друг, и ты мне друг, чуть ли не лучший, и всё то, с чём я связывался раньше, — именно ты помог мне пройти это дерьмо. Скучаю даже немного, — сказал парень, сняв с себя свою любимую шапку и отдав её мне.
— Зачем? Зачем ты мне её отдаёшь? — я был в полном непонимании от действий Тича.
— Понимаешь, всем людям нужна поддержка. И сейчас она нужна тебе. Ты где-то у края, рядом с финалом, и я верю в тебя, и эта вещь — то, что я могу отдать тебе. Вставай и иди по дороге, не смей сдаваться, я ведь теперь буду твоей поддержкой. Но я с тобой не прощаюсь, мы ещё свидимся! — радостно прокричал Тич и испарился в темноте.
Я встал на ноги, глубоко вдохнул и выдохнул. Воздух казался тяжёлым, и мне будто бы просто не хватало кислорода, я задыхался, но несмотря на это шёл дальше, следуя только указу Тича. На самом деле, мне его жаль, он всегда был хорошим человеком, только люди не смогли это рассмотреть в нём. Наверное, именно поэтому у них что-то вышло с Мориарти, они были похожи; брошенных всеми, их никто никогда не любил в должной мере, чтобы они не были теми, кем всё-таки стали. Думаю, они оба — примеры, прекрасно показывающие то, каким человек может вырасти без любви. Быть, как Тич, — всегда помогающим всем и вся, но отказывающимся от помощи; либо ему не желали помогать в принципе. Или как Мориарти — быть злым на мир, пытаться ломать систему и идти напролом, являться тем, кто сам будет уничтожать других. Но, благо, они оба в один прекрасный момент сумели найти друг друга и все их горести поделились на двоих. И этим, наверное, любовь и привлекает — она способна изменить человека, поделить горе на два, помочь жить по-другому, так, как ты боялся раньше. Любовь — это что-то высокое, но именно её, мне кажется, мы и не достойны.
Я продолжал идти по дороге, лишь время от времени слыша завывания волков, звуки тревожного ветра, который так быстро и нервно передвигался вдоль пшеничного поля. Мне казалось, что я поднимаюсь, начинаю чувствовать облегчение; как вдруг моя дорога ушла в поворот и я увидел дымящуюся машину, что улетела в кювет в дерево. Внутренне я понимал, что это, но до последнего пытался отречься от возникшей мысли. В воздухе стоял странный запах жжёной резины. Тормозной путь? Я подходил ближе к машине, отличал всё больше похожих деталей, и стоило мне подойти к месту водителя, как увидел Хлою и детей без сознания. Я пытался вытащить их всех, но у меня ничего не получалось, и каждый раз в горле появлялся комок, а с глаз вдоль щёк катились слёзы.
Моё моральное состояние оставляло желать лучшего, но осознав, что не могу никак помочь, я вернулся на дорогу. Брёл по шоссе, понимая, что машина с моей семьей отдалялась с каждой минутой, а лучше сказать, с каждой секундой. Видимо, я понимал, что попал в какой-то кошмар, или это были побочные действия наркотического средства, которое вколол мне Исаак. Моя ненависть достигла горла, и я вспомнил его слова о том, что гнев — это мой грех. Он тоже тот ещё персонаж, а ведь всё началось с того, что он забрался в мой дом и ждал, когда я проснусь; мой отец тоже таким болел. Помню, когда среди ночи он хотел что-то спросить и стоял посреди комнаты; один раз он успешно меня напугал, и пообещав, что больше так делать не будет, соврал. Забавно, что я часто оказывался около людей, которые мне врали, которые смотрели в глаза и говорили гадости, и, видимо, это как-то отразилось на том, кем я стал. Если задуматься, то невероятное количество деталей и нюансов влияет на то, кем мы будем через год или через лет десять — и это пугает. До ужаса пугает и тревожит, но, видимо, это волнует только меня и только сейчас, когда я уже всё потерял, когда прогорел во всех смыслах.
Я дошёл до последней двери, и мой собственный разум уже не собирался меня отпускать, ведь я увидел самого себя. Не с помощью зеркала или чего-то такого, а реального себя в такой же одежде, с такой же причёской, но с более злым настроем.
— Ты сам виноват в этом, ничтожество! — кричал мой двойник на меня, попутно приправляя слова физической силой.
— Я не виноват, это стечение обстоятельств! — крикнул на него, хоть и понимал, что у меня не хватит сил бороться с самим собой.
— Ты жалок, ничего не смог. Все написанные тобой книги отвратительны, ты никто, ведь даже родители отказались от тебя. Мать сбежала от отца-тирана, который в итоге сошёл с ума, а потом у него отняли детей!
— Отняли? Что ты такое несёшь! — я не понимал, о чём шла речь; уловив моё замешательство, двойник начал истошно смеяться.
— О, так ты не помнишь! — смеялся он, попутно поглядывая на меня. — Твой отец сошёл с ума после того, как мать ушла от него, и вас с Джеком забрали социальные службы, а впоследствии отдали в приют.
— Такого не было, ты врёшь! — кричал я, срывая голос до хрипоты.
— Было, ещё как было! — смеялся двойник. — А тогда, когда вас забрал тот самый мужчина, который тоже не особо смог вжиться в роль папаши и погиб? Неужели ты и это не помнишь?
— Нет, ты врёшь, я не верю тебе! — я был в искреннем непонимании.
— Ты — это я, а я — это ты, и мне нет толку врать самому себе, как это делал ты, заглушая свой внутренний разум и голос сериалами. Ты всегда пытался уйти от меня, уйти от себя, и у тебя получалось. Ты всегда пытался быть не тем, кем являешься, и оглянись, где сейчас находишься? В наркотическом трипе.
Двойник издевался надо мной, но поняв, что я сумел восстановить весь пазл, попросил собрать всего себя и пойти на последний бой. Только набраться смелости, и всё получится. Он посоветовал мне сходить на место силы, то место, где когда-то нравилось быть Мориарти и Тичу вместе.
Я прошёл реальные круги ада, но внутренне сумел открыть глаза и почувствовал, что боль ушла, но лишь физическая, а психологическая начала ныть ещё громче, и я собирался напоследок сходить туда, куда меня звал мой двойник. Я сумел встать, обратить свой взор на тело Хлои и, попросив у неё прощение и найдя одежду, проследовать туда, куда меня вела интуиция. Самое странное, что та шапка, которую мне оставил Тич, была на моей голове, и я даже испугался этого, но потом, забыв о ней, пришёл в один из дворов. На самом деле я не знал, что мне делать дальше.
Одно событие накладывалось на другое, и это с большим упоением напоминало одеяло, сшитое из нескольких видов тканей, которые впоследствии перештопали или убрали напрочь, только оставшиеся кончики тёмных нитей напоминали о тех временах, когда они тоже имели право быть частью этого замысла. Опадающие листья один за другим украшали дворик, капоты машин, чьи колеса были насквозь пропитаны грязью и кусочками веточек. Одинокие качели на цепях колыхались от прохладного осеннего ветра, и, не удержавшись своего собственного напора, я кинул себя на них. Ноги доставали до земли, взгляд устремлялся то в холодные оттенки небосвода, то в пустующее соседнее кресло-качель, которое так же энергично двигалось в такт от ветра, как и то, на котором я сижу теперь. Ноги соприкасались с землёй, грязью, даже лужами, руки мёртвой хваткой держались за цепи, а на голове была скромная шапка — видимо, подарок из прошлого, который так вовремя нашёлся.
Я задавал себе вопросы и, отвечая на них, всё сильнее закручивал клубок из шерсти и лжи, выбраться из которого было с каждой минутой сложнее, до тех пор, пока рядом находящиеся качели не занял до боли знакомый силуэт. Он не издал ни звука, не кинул какой-то осуждающий взгляд; его одежда до ужаса чистая и выглаженная. Лицо казалось молодым, но глаза выдавали всё — они были наполнены морем разочарования и негодования. Долгое время мы сидели молча. Наблюдали. Долго наблюдали, как живёт жизнь, без нашего вмешательства, без наших договорённостей. Только тихое щебетание птиц, которые пока не улетели куда-то в другие края, не улетели в погоне за едва ли уловимым счастьем. Он достал пачку сигарет из джинсовки и закурил одну. Дым заполнил его силуэт, волосы растрепались от симбиоза с ветром, а я продолжил разглядывать его, не проронив ни слова. Слова были рудиментом, в котором не нуждались здесь и сейчас.
— Иногда, — прервал тишину Тич, — мы сами удивляемся тому, какие секреты не знаем о себе, — сказал он с лёгкостью, продолжая заполнять тело табаком.
— Может, нам не стоит знать свои собственные секреты? — задумчиво спросил я парня, который всё время судорожно поправлял вьющиеся волосы.
— Секреты нужны, чтобы защищать других людей, помимо нас самих. Выдав какую-то тайну, ты обнародуешь свою душу, ты даёшь право человеку, которому рассказал её, заглянуть внутрь — и может, он начнёт сажать там цветы, а может, вынесет последние ценные для тебя вещи — никто не знает. Никто не знает, нужно ли делать это в принципе и нужно ли это делать сейчас, — заключил Тич, преследуя мои мысли.
— Может быть, нам нужно чаще соглашаться? — прошептал я, боясь спугнуть бабочку, севшую мне на руку.
— Ты должен выбрать сам, понимаешь? — сказал Тич, бросив сигарету.
— Может, я не знаю, к чему приведут мои выборы. Я не знаю, к чему приведёт согласие на это всё. Может быть, лучше стать, или продолжить, быть другом, который всегда рядом?
— Любой друг, какой бы он ни был хороший, уйдёт. Уйдёт, громко хлопнув дверью. Уйдёт к другому другу, уйдёт к тому, кого он любит. Я ушёл. И действительно жалел, что сделал это. Но теперь… ничего не вернуть, — проговорил Тич, встав с качели, собираясь исчезнуть в бесконечном поле упавших листьев.
— Я надеюсь, ты вернёшься? — с досадой заявил я и посмотрел на парня, чьё лицо моментом наполовину превратилось в череп. Без каких-либо эмоций. Силуэт уходил в туман, попутно издавая звук шуршащих листьев, что замолк спустя мгновение.
В этот же момент послышалось громкое и отчётливое карканье ворона, который смирно сидел на проводе электропередач.
Мы больше не увидимся.
Я сидел среди двора, попутно пиная камни, что лежали около качели, как на моё плечо легла рука. Обернувшись, я увидел, что за мной стоят все те, кого я боюсь потерять — Лори, Мориарти, даже Кевин с Джеком. Я был шокирован тем, что они смогли вернуться, но каким образом? Как это всё вышло? В моей голове был миллион вопросов.
За высокие, но скукоженные от старости дома заходило осеннее солнце; казалось, всё идёт к чему-то великому, к тому, к чему люди идут годами или целыми десятилетиями. Пока мы шли домой, я был озабочен лишь одним — завтрашней очередной инаугурацией Исаака, что станет последним гвоздём в гроб Крайд-Боу. И несмотря на то, что прямо в день инаугурации на улицу выходят десятки тысяч людей, он не собирается ничего отменять… ему кажется это смешным.
Единственное, что я мог сделать, — стать частью сопротивления, точнее выдвинуть свою кандидатуру на место главного оппозиционера. Я не хотел этого делать, но то, сколько сил и сколько времени было потрачено на эту борьбу… Всё же я встал во главе. Кевин и Мориарти предложили записать видеоролик и выложить его в сеть, ведь лучше сделать хоть что-то, чем ничего.
— Волнуешься? — проскочило на губах Лори, которая поправляла мне пиджак.
— Нет, — быстро протараторил я, — …если честно, то да. Только представь, что меня увидят десятки тысяч людей.
— Мы тебя поддержим, мы всегда были и будем рядом! — крикнул Мориарти, находясь на кухне, пока я готовился к выступлению на камеру, которая меня отчасти пугала.
— Как соберёшься, я нажму на кнопку, и тебе нужно будет сказать текст, который мы отрепетировали, — уверенно проговорил Кевин, около которого встал Мориарти. Все судорожно смотрели на меня.
— Готов! — уверенно выпалил я и увидел, что камера уже начала записывать.
— Здравствуйте, уважаемые жители Крайд-Боу. Кто-то уже знает меня, а кто-то нет. Я Стивен Скотт, и некогда я был писателем, создавал истории, в которых хотел оказаться сам. Я всегда писал о том, что главного героя должны окружать те люди, которые поддерживают его, и сейчас я стал тем героем, которому помогают друзья. Начало того режима, который действует и будет действовать дальше, угнетает меня, угнетает всех нас. Мы все выбирали свободу, равенство и право, но оказались на том промежутке жизненного пути, где формой правления оказалась церковь. Сектантская
церковь Исаака Фида. Эта секта — лишь одна из миллионов реорганизованных форм, которая смело носит название «Тон другого оттенка». Она была раньше, она есть сейчас, но мы должны сделать так, чтобы её не было в будущем. Литры крови пролила эта церковь, благодаря ей я потерял свою семью, благодаря ей я побывал и до сих пор нахожусь на дне, и я уверен, что среди вас есть те, кто потерял членов своей семьи, те, кого обманули на выборах. Исаак Фид — оплот лжи, оплот своего собственного греха, коим он окропил меня. И окропил всех нас. Он присудил каждому собственный грех, но это ложь и мы должны сделать всё, чтобы сместить его. Нашему обществу нужен тот лидер, который сумеет организовать равенство в обществе. И если мы не будем тем самым сопротивлением, то рано или поздно станем частью секты, которая будет лить кровь, как свою, так и чужую, и на самом деле начнём полностью грязнуть в грехах. Мы — это сопротивление.
Кевин нажал на кнопку, и запись остановилась. Я чувствовал, как на лбу выступил липкий пот, я жутко волновался и нервничал, но взял в себя руки, и мы сумели опубликовать этот ролик в социальных сетях. К нашему удивлению, обращение нашло отклик. Ролик стал одним из самых популярных. По телевизору вовсю красовался Исаак, он давал интервью с заготовленными ответами. Всё это казалось смешным. Мы не рассчитывали вообще ни на что, но, кажется, случится реальный переворот государства, который только возможен в пределах нашего города. Мы были очень уставшие, стресс копился в нас днями и годами, и именно поэтому мы разрешили себе поспать пару часов.
Спустя некоторое время мы собрались и отправились туда, где проводилась инаугурация. Толпа недовольных людей с пикетами, вилами и даже факелами пробивалась сквозь экипированных мужчин плотного телосложения. Они холоднокровно бросали их на землю и избивали до потери пульса, недовольных людей становилось больше, и люди с каждой секундой всё более походили на огромную стихию — они прибывали и убывали, как волны. Мы внедрились в толпу, и, что удивительно, именно меня слушали люди, учитывая, что у меня отродясь никогда не было лидерских качеств. Мы сумели организовать шествие, но по мере продвижения потеряли часть людей. Полицейские, верящие церкви Исаака, и даже военные начинали расстреливать людей. Самоотверженный Мориарти пустился в бой, за что подвергся групповому насилию со стороны пяти полицейских, но за него заступилась толпа, швыряя защитников режима на метр, а то и на два; злобный народ — самое страшное, что я когда-либо видел.
Лори задержали, Кевина избили почти до потери пульса, Джек потерялся в толпе, а я с Мориарти и толпой маршировали к главному зданию. Мы выбили дверь, и нас встретил целый батальон военных с автоматическими винтовками, которые открыли огонь по людям. Нас с Мориарти едва не задело, но толпы бездыханных тел пали на пол, который в тот же час заполнился кровью. Мориарти положил руку на моё плечо, и сквозь толпы трупов у нас получилось проползти к главному входу, войдя в который, мы могли лицезреть крайне странную картину: огромный стол с бесчисленным количеством еды и одиннадцатью гостями и сам Исаак, спокойно исполняющий приятную мелодию на огромном пианино.
— Ну наконец-то ты пришёл, — обрадовался Исаак и протянул мне руку для приветствия. — Присаживайся, будешь моим двенадцатым гостем.
— Давай ещё один стул, — ответил Мориарти, шмыгнув сломанным носом, из которого тут же побежал ручеёк из крови.
— На тебя я не рассчитывал, друг мой любезный, — проговорил Исаак, и Мориарти в тот же час взяли на мушку трое военных, которые находились в пределах этой комнаты.
— Садись, ты же не хочешь распрощаться со своим другом? — сказал Фид и снял свои перчатки, в которых он находился почти всегда.
— Я рад, что все мои ученики наконец-то собрались здесь — прямо в великий день, который почти испортили, но это только добавило остринки. Мне хочется научить вас всему, что я умею сам, ведь рано или поздно кто-то должен занять моё место, и у одного из вас даже есть реальные основания быть наследником, понимаете? — Исаак ехидно улыбнулся и посмотрел на меня.
— Нет, не надо на меня смотреть, я не собираюсь быть частью твоей игры. Не трогай меня.
— Ой-ой, — Исаак начал злобно цыкать и вышел из-за стола, — понимаешь, Стивен, так было всегда и везде, власть доставалась по линии от отца к сыну, — проговорив это, Исаак попытался обнять меня.
— Не понимаю, о чём ты, и не хочу даже разбираться, — быстро выпалил я, и в тот же момент Мориарти ударили автоматом по животу.
— Не думал, что мой собственный сын будет таким глупым. Неужели тебе ничего не напоминает эта татуировка с ключиком?
— Ложь! Как ты всё узнал?!
— Процесс пошёл, ты на стадии гнева — как, впрочем, и всегда. Не зря я приписал тебе этот грех, я был чертовски прав.
— Стивен, неужели ты не хочешь стать руководителем секты? У тебя невероятный потенциал, ты мастерски умеешь объединять слова, будучи писателем, и твой приёмный папочка постарался, чтобы определить тебя в ту пафосную Академию.
Я сидел в оцепенении и находился в шоке оттого, что тот, с кем я боролся, кто убил всю мою семью, и есть моя семья. Это был тот самый отец, у которого поехала кукуха, у которого забрали нас с Джеком. Мне казалось это всё до боли смешным, даже нереальным, но все остальные ученики лишь хлопали и поддерживали слова Фида. Слова моего отца. Никто из них поистине не хотел становиться главным в этой системе или был просто не готов.
— Только посмотри на эту прелесть, — говорил Исаак, поглядывая в окно, — люди пытаются прорваться сюда, и кто их привел? Как же толпа отреагирует, когда узнает, что тот, кто призвал их свергнуть власть, — сын сумасшедшего главы секты, которая, к слову, досталась мне весьма слабой. Прошлый лидер и лидером никогда не был. Ну кто вообще мог бы сдирать лица и просто наслаждаться этим? Нужно обратить это в веру и надежду, тогда получится добиться реальных результатов.
— Неужели ты не хочешь принять мой дар и править вместе? — переспрашивал меня отец.
— Конечно, хочу, папа, я так много раз ошибался, а сейчас понимаю, что ты был прав, — выскользнуло из моих уст.
Исаак обнял меня, приговаривая на ухо приятные вещи. Кажется, он так долго искал меня, так долго обвинял себя в том, что мать ушла; что сошёл с ума, что обратился к Богу, который не дал ему ответов и лишь стал источником зла, а не благодетели.
В тот же момент, когда Исаак потерял бдительность, я ударил его в живот, и он, скрючившись, упал на стол. Никто даже не двинулся с места, а Исаак повёлся на мой план, который пришлось придумывать на ходу.
— Ты никогда не мог принять дары, всегда отказывался от всего. Ты настоящий посланник, как и говорилось в том пророчестве! Ты уходил дважды в другой мир, но возвращался раз за разом, и, вколов тебе препарат, я лишь выиграл время. А знаешь, в чём проблема? В том, что, если я пострадаю, произойдёт взрыв, как было и с тобой. Я тебе об этом говорил.
— Ты врёшь, ты бросил нас, отказался от нас! — начал кричать я на него сквозь слёзы.
— Я всегда любил вас, и я до сих пор виню себя за всё, что было со мной, за то, что сделал с вами, — оправдывался Исаак. И не сопротивлялся, когда я начал его бить. Даже военные, находящиеся в комнате, не препятствовали этому. Мориарти пытался вырваться, но каждый раз лишь получал автоматом то по голове, то в другие части тела. И тогда, когда он уже перестал сопротивляться, а я добивал своего собственного отца, прогремел взрыв.
— Произошёл взрыв, — говорил Исаак, — он породил пространство и временные петли. Произошёл взрыв, и планета явила себя в пространстве. Произошёл взрыв, и он породил жизнь, ту, которую мы знаем. Однажды произошёл взрыв, и все мы стали прахом.
Волна от взрыва обратилась к нам, казалось, что это было что-то вроде землетрясения, но являлось лишь взрывами, громкими и длительными. Они уничтожали всё на своём пути с помощью взрывной волны. Я посмотрел на обескураженное лицо Исаака и пошёл прочь. Военные схватили его и учеников, а на меня и Мориарти они перестали обращать внимание. Я взял его за плечо, и мы скорейшим образом попытались выбраться.
— Сомневаюсь, что я смогу дойти, они сломали мне ногу. И, кажется, у меня сотрясение, — говорил Мориарти, время от времени сбиваясь на смех.
— Мы сюда пришли не для того, чтобы нас завалило балками и бетоном. Даже если твоя нога сломана, я не хочу тебя здесь оставлять.
Я попытался схватить Мориарти как можно крепче и двигаться вдоль коридоров, пока мимо нас бежал народ, который хотел уничтожить всё и вся. Но, благо, на меня обратили внимание и помогли донести Гарднера. Мы вышли на улицу и увидели, как половина города погрузилась во мрак, а сам Исаак встал посреди улицы и, заметив нас, лишь злобно сверкал глазами.
— Произошёл взрыв. Он породил пространство. Произошёл взрыв, и планета явила себя в пространстве. Затем произошёл взрыв, он породил жизнь, ту, которую мы знаем.
В воздухе появился неприятный запах гари. С севера подул ветер, и стоило нам обратить на него своё внимание, как мы увидели взрывную волну, от которой было невозможно укрыться.
***
Огромные куски от домов валялись на улицах. Город был чуть ли не полностью разрушен. Десятки мёртвых тел на земле, дым, пыль и прах. Депрессивный вид раскуроченных зданий и таких же людей — кажется, мы пережили конец света, а второе пришествие окончилось ровным счётом — ничем. Город в руинах, на руках осколки стекла и прочей грязи. Мы были на волоске от смерти, но нам удалось выжить. Исаак Фид лежал посреди площади, а затем был доставлен в больницу. И после трёх суток впал в глубокую кому.
Год спустя
Я надевал свой любимый пиджак, свой любимый галстук и брюки. В окне расцветала сирень, а солнечные лучи аккуратно падали на витражные стёкла одного из магазинов. Когда я выходил на улицу, люди хлопали мне. Они хотели фотографироваться со мной. После того случая, когда Исаак впал в кому, были проведены досрочные выборы, выдвигалось не менее десяти претендентов, но победил почему-то именно я. Люди хотели видеть меня на посту мэра, и спустя год, без какого-либо политического опыта, мы сумели восстановить все утраченные районы города. Я начал выступать перед огромным количеством людей, и, кажется, мне нравилось быть политиком. Грязь, некогда окружавшая меня, превратилась в цветы и зелень.
Мне удалось сделать больше, чем мои герои из книг. Я стал помогать не только себе, но и другим.
— Никогда не думал, что ты будешь политиком, — поговаривал Мориарти, который давно уже снял гипс со своей ноги, и, благо, всё зажило и прошло.
— Если честно, я тоже до сих пор не могу к этому привыкнуть, — неуверенно пробормотал я, допивая кофе из кружки.
— И что будет дальше? — ехидно спросил меня Кевин.
— Не знаю, будем жить сегодняшним днём… А вы? Что вы будете делать теперь?
— Мы с Тичом, — соскользнуло с губ Мориарти, — планировали устроить дорожное приключение на нашем пикапе, — с надеждой в глазах говорил Мориарти.
— Да, и, скорее всего, мы в него и отправимся, — поддакивал Кевин. — У нас же знакомый теперь в политике — если что, прикроет, — засмеялся Кевин.
— Точно, совсем забыл вам рассказать, — вспомнил я. — Мы отремонтировали ваш пикап — новый двигатель и всё такое, теперь он выдержит любые ваши амбиции, — проговорил я и посмотрел на пикап.
Мориарти обнял меня. Мне кажется, тот уровень надежды, который у него был сейчас, казался для него ранее недостижимым.
— И что теперь? — спросил я.
— Сядем и умчимся в закат, как в хороших фильмах! — крикнул Мориарти и обнял меня с Кевином ещё раз.
— А что у вас с Лори? — скромно спросил у меня Кевин. — Что-то получилось?
— Мы сошлись на том, что отношения — не лучшее, что сейчас нужно нам обоим, но дали обещание, что, если никого не найдём, поженимся, — засмеялся я.
Мы разговаривали не менее часа, но нужно было закругляться, и, когда нас всех настигло это непонятное и тоскливое чувство, все начали собираться домой.
Мориарти открыл дверь и сел на водительское место. Он поправил зеркала, пристегнулся, достал из шкафчика фотографии с Тичом и убрал их.
— Мы ещё вернёмся! — кричал Кевин из уезжающей навстречу приключениям машины.
— Как думаешь, у них всё будет хорошо? — спросил меня Тич, который явился так же неожиданно, как и испарился.
И именно тогда я вспомнил, что забыл передать шапку Тича. Я кричал и пытался догнать машину, и, когда она остановилась и Мориарти опустил окно, я отдал ему шапку. Тот лишь скромно отблагодарил меня. Пикап начал набирать скорость, пролетающие мимо знаки дорожного движения улетали вслед за машиной.
— Теперь осталось разобраться с тобой, — проговорил я, смотря на своего двойника, с которым мы также последовали домой. — Ты будешь новым тоном моих оттенков…
