люби меня, люби
не улетай,
не исчезай,
я умоляю
солнечное небо Лос-Анджелеса, мягкая рука Донхёка держит руку Минхёна, чувствуя его тепло. На улице жарко, а мороженое свежее и холодное. Младший чувствует на языке вкус фруктов и Минхёна, а тот, в свою очередь, продал душу сливочному мороженому и поцелуям с Донхёком. Любой опасный район кажется бесплатным аттракционом, а ларёк с жвачками — рестораном. Очередные объятья на пристани, переходящие в сладкие поцелуи, оставляют ощущение удовлетворения и лёгкости. Никому не нужная книга с сонетами Шекспира придаёт атмосферности совместным фото, а пачка презервативов — надежду на близость и планы на ближайшую ночь
— Доброе утро, котёнок, — Марк сидит за столом и что-то пишет, попутно листая книги по английскому. — Доброе, Хэчани. как спалось? — спрашивает, даже не отрывая голову от тетради. — Нормально вроде, — Донхёк встаёт с кровати, подходит к зеркалу и ахает: лицо ужасно опухло, а на руке саднит новый глубокий порез с запёкшейся кровью, которая пошла ночью. Подойдя к кровати, парень будто флешбеком вспоминает всё, что было, пока солнце не сменило месяц. Вспоминает, что спал он сегодня в кровати один, и что Марк ничего не знает о пролитой крови и слезах. Хэчан подошел к шкафу, дергаными движениями достал оттуда рубашку, простынь и стал искать салфетки, которые, должно быть, уже давно засохли от ненадобности. К сожалению, они нужны сейчас. — Ничего не приснилось? — Марк наконец развернулся, о чем Хэчан очень сильно пожалел. В этот момент из его рук выскользнула уже красная салфетка, а за ней из очередной задетой вены пара капель крови, не успевшей нормально высохнуть за ночь. — Скажи мне, что это изначальный её цвет, — Марк смотрел на эту несчастную салфетку и перевёл взгляд на несчастного Донхёка, боявшегося пошевелиться от незнания, что ему ответить. — Развернись ко мне, — Марк отдернул его за руку и выражение его лица сменилось со злости на ужас. Порез был настолько глубоким, что под разрезанной кожей виднелся жир, залитый свежей кровью. — Что случилось? — Марк смотрел прямо в глаза Донхёку. — Марк, когда меня не станет, не губи себя, ладно? — Донхёк опустил голову вниз, скрывая выступившие слёзы, так и не осмелясь вырвать свою руку из рук Марка. — В смысле «когда меня не станет»? — на самом деле Минхён был очень удивлён. Он не мог поверить, что все сказанные ранее слова любви и поддержки становились пустыми. Не мог поверить в то, что обещание жить друг ради друга тоже было выпущено на ветер. Но разве это так? — Понимаешь, мы не знаем, что с нами случиться завтра, сегодня, сейчас. Поэтому я просто прошу тебя жить дальше. Заводить новые знакомства, заниматься любимым делом, — Хэчан не поднимал свою голову, эти слова казались ему чем-то таким нелепым, что посмотреть в глаза Марку было стыдно. — Не ври мне. Я прекрасно знаю тебя и твои намерения. Если ты не будешь его трогать, тебя не посадят и от меня не оторвут. Поэтому всё просто. Любишь меня — не трогаешь Ноэля. — Как раз-таки наоборот. Я хочу его грохнуть потому, что люблю тебя. Ты чуть не умер, понимаешь это? А это чмо сейчас сидит безнаказанным, курит свою траву, прикрываясь электронками. Думаешь, мне не болит за тебя сердце? — Хэчан не то что поднял голову, что отдернул свою руку, о чем пожалел через некоторое время, отошел к окну и уже собирался продолжать кричать, если бы в комнату без стука не ворвался Джено. — Твою мать, Джено, какого хрена ты здесь делаешь? — заорал Хэчан и спрятал руку за спину. — Тэён, он… — Джено боялся произнести вслух, это было видно по дрожащим рукам и жутко испуганным глазам. — Джено, договаривай, — Марк почувствовал, как у него медленно отнимаются ноги. — Он лежит там, в коридоре, у него пульса нет, — Джено еле договорил, он расплакался и выбежал обратно. За ним в коридор рванул Марк, а Донхёк встал в ступор от резчайшего поворота событий и льющейся на пол крови. Он буквально свалился на колени, стал прикладывать салфетки к руке, пытался замотать её и вроде что-то вышло. Он встал и быстрыми шагами последовал к выходу из комнаты, как почувствовал, что голова кружится сильнее обычного, а ноги отказываются держать его. — Марк! — из последних сил выкрикнул