house of cards

1.1

      «Куплю амулеты дорого»       «Не знаешь, как убрать проклятье? Нужно просто…»       «Я увеличил магический резерв за 1 день с помощью…»              Даже в мире магии не избежать спама. Чимин перебирает бесполезные флаеры и откладывает письма со смыслом отдельно. Один из конвертов со штампом администрации Верховного Совета. Невольно он хмурится, распечатывая его.              «6 сентября просим явиться на ежегодное подтверждение ранга»              Чимин ожидал этого письма в ближайшее время, но напряжение сковывает его плечи каждый раз, стоит показаться печати Верховного Совета среди почтовых конвертов. Чимин контролирует свою жизнь, следит за всплесками своей энергии — за пятнадцать лет Совет ни разу не обратил на него внимания. И всё же побочный эффект успешной маскировки — страх однажды быть раскрытым.              С одной стороны, Чимин благодарен, за то, что у него есть возможность выбора жизненного пути. Сокрытие его дара в детстве позволило ему учиться в обычных школах, заводить друзей, поступить в университет и попробовать себя в разных «мирских» хобби. Если бы его зарегистрировали в реестре Верховного Совета, ему бы не дали покоя.              Чимин закрывает дверцу, откуда достал письма, и та сливается с белой стеной. Теперь это простенькая деревянная ручка, торчащая из стены, на которой держится уличный портфель Чимина. И никаких следов почтового ящика.              На телефоне срабатывает будильник — время готовиться к выходу. Чимин подходит к широкому окну-витрине, и рассматривает атмосферу на улице, опираясь одной рукой на массивный кристалл аметиста у подоконника. За стеклом вьётся типичная утренняя серость, людские тучные мысли поднимаются к небу невидимым дымом и кучкуются под тусклыми вереницами унылых эмоций. Среди них есть пестрые ленты и абстракции, как кусочки голубого неба в пасмурный день, узелки позитива и предвкушения нового дня — в мегаполисах их не так много. Большинству людей нужно время, чтобы раскачать себя утром, и атмосфера вместе с ними, проясняется ближе к полудню, когда каждый выпил порцию своего утреннего кофе, покинул душные кабины общественного транспорта и вошел в ритм рабочего дня. А пока вся эта волна чужой утренней хандры ютится перед стеклом, не в силах проникнуть ни в одну щель — это место под защитой.              В углах большой комнаты слабо подсвечиваются собранные вручную амулеты. Они выглядят, как сумбур из трав и камней, закрученный в мудрёный узел. Но каждый из этих сухих комков — часть барьера. Это мера сохранения нейтрального пространства, в магическую лавку Чимина нет допуска злым силам, темной энергии, негативу. Люди приходят к нему, оставив всё тяготящее за пределами, и он помогает им найти себя. Чимин, как порядочный медиум, выработал свою систему барьера, вдохновившись другими нейтральными пространствами — храмами и молебными залами. Для Чимина, как для медиума, это был отдельный момент сепарации от духовных менторов — покойной бабушки и друга семьи. Если есть свой нерушимый барьер, значит, он может содержать переданную ему в наследство лавку с гордо понятой головой.              Чимин отворачивается от уличной серости и присаживается на край широкого подоконника, подвинув витринную магическую бутафорию. Он окидывает взглядом помещение и впитывает его в себя глубокими вдохами. Ему кажется, что вместе с воздухом его заполняет тем же солнцем и светом, каким залита комната. На прилавках порядок, все разложено аккуратно, от камня к камню, от амулета к амулету. Зелья подписаны, настойки лежат на манер винных бутылок в отведенном для них вытянутом шкафу высотой до потолка. Книги на полках расставлены по содержанию и алфавиту, Чимин перебрал их буквально вчера, убитый тоской и скукой. Через большие витрины солнечные лучи раскидывают желтые блики на просторную комнату, и на пару секунд кажется, что статуэтка шамана на прилавке танцует в этих солнечных зайчиках, отскакивающих от резных зеркал. Может, и не кажется — это защитный артефакт, отгоняет любое существо, не принадлежащее материальному пространству; глядишь, и правда станцует однажды.              Мелкая пыль в воздухе отчетливо видна в солнечных лучах — Чимин делает пометку в голове сделать влажную уборку. Даже несмотря на это, Чимин почти чувствует в вибрации энергии, как это место невесомо обнимает его на прощание.              Чимин чувствует это место, прикасаясь всеми фибрами души, и каждый раз в голове колется слово «дом». Это его дом, его магический уют, где каждая деталь — часть его волшебного естества. В этом доме он сам выразил себя, как человек: тепло, поддержка, свет. То, каким он стал спустя годы, он воссоздал в своём доме, чтобы каждый день чувствовать это на себе. Чимину всегда есть с чем сравнить: в нём всё еще живы воспоминания из детского дома, полные дрожащего напряжения, страха и одиночества.              Он зацепляется взглядом за семейное фото на стене рядом с лестницей, что ведет на второй этаж — в его квартиру. На пляже его родители сидят по обе стороны от бабушки, а четырехлетний Чимин лежит перед ними в песке. Когда он разбился с родителями в автокатастрофе, бабушки не было в стране, его поместили в ближайший детский дом. В промежуток между их смертью и приездом бабушки, Чимин провел там месяц, за который испытал на себе весь холод пронизывающего острого одиночества. У него была бабушка, но он был пуст. А сейчас, когда никого из его семьи нет в живых, Чимин совершенно не чувствует себя одиноким.              «Когда ты найдёшь свое место в жизни, одиночество будет твоим редким гостем», — так говорила ему бабушка в моменты сомнений. Теперь всегда, когда он заряжается энергией дома, её слова звучат в тишине этих стен. Возможно, это от того, что до Чимина этой лавкой владела именно она.              Стоит только ступить за порог, как уютный и теплый мир остается за закрытой дверью, и Чимина укутывает уличный сумбур аур и чувств. Он не впускает их в своё сердце и мысли, но отчетливо видит полупрозрачные краски других реальностей поверх привычного человеческого мира. Будь у него божьи силы, каждое утро он красил бы мирские потоки энергии в желтый или зеленый — цвета радости и ликования человеческой души, чтобы разрядить обстановку на улице.              В груди трепещет предвкушение, Чимин соскучился по учебе в кампусе и даже по этой серой утренней улице. Случайная стычка с сущностью неделю назад пошатнула духовные силы Чимина, и он слег с лихорадкой. Ему разрешили присутствовать дистанционно, поэтому всё, чем он занимался, это лежал в постели и конспектировал лекции за экраном компьютера.              Он с наслаждением проходит мимо чьего-то небольшого сада. Распустившиеся цветы рапса насыщаются пестрой энергией солнца — они тянутся вслед за Чиминовой рукой, когда он проводит ею над клумбой, едва касаясь кончиками пальцев края их ауры. Они делятся с ним теплом и жизнью. Маленькие благородные дети природы.              Чимин морщится, проходя у переулка, где изгонял сущность. Впервые за долгое время Чимину попалась сущность, порожденная гневом, а они самые неуправляемые из всех. Силы Чимина ограничены, чтобы не привлекать внимание сообщества, а того, что ему доступно, ничтожно мало для легкой победы над сущностью сильного гнева. Его магический резерв быстро опустел, и это сказалось на физическом здоровье. Если медиум теряет много сил — это может заставить его пролежать на койке до полного восстановления истощенного биополя.              Наладить биополе другим людям всегда намного проще, чем самому себе, потому на протяжении семи дней Чимин лежал в компании чая и шалфейных венков, чтобы хоть немного ускорить процесс. За время восстановления он проклял все сущности мира и сам процесс экзорцизма — Чимину совершенно не доставляет удовольствия лезть в драку с таким маленьким мешочком сил. Чувствует себя собачкой из русской басни, которая лает на слона.              Его автобус выруливает из-за поворота, и Чимин ускоряет шаг, заранее доставая из кармана проездной. Ему даже везёт присесть у окошка на одиночное место.              Наблюдать за миром со стороны интересно, когда знаешь больше, чем доступно обычным людям. Даже не так интересно знать, как видеть.              Для Чимина Сеул похож на клубок из нитей и потоков, каждый день этот город сменяет нескончаемый букет аур и полей. Чимин знает, какие люди столкнутся и кем друг другу станут только по тому, какая нить связывает их сердца; знает, что у них на душе, рассматривая биополе, и расскажет о болезнях быстрее, чем их продиагностирует врач. Ведь любое, даже самое маленькое изменение в человеке, отразится на его энергии.              Это привычно для Чимина, и всё же, что-то внутри него переворачивается — предчувствие. Оно вытягивается в груди тонкой стрункой и дрожит под силой натяжения, будто вот-вот лопнет. Чимин осматривает облака вокруг и разноцветные энергетические тяжи — кажутся обычными. В воздухе вертятся разноформенные сущности, цепляются к людям и скользят по стенкам домов, и что-то в их поведении вызывает у Чимина тревогу. Сущности издают свои звуки, и сегодня они кажутся иными.              Чимину думается, что он поддался внутреннему мандражу, предвкушению, и просто видит то, что хочет увидеть. Он любит это мистическое зрение больше человеческого и почти никогда не аннулирует его полностью, но все же зрение стоит фильтровать, чтобы не тратить собственные силы в пустоту, и лишний раз не искать небылиц там, где их нет. Чимин прикрывает глаза на пару секунд, а поднимая веки, видит уже более привычный людям мир, ограниченный сферами людских энергетических полей. Вечером, когда его сердце будет спокойнее, Чимин понаблюдает за окружением еще, чтобы перепроверить собственное предчувствие.              Университетский коридор встречает шумом и галдежом, а также Хосоком, выпрыгнувшим из-за шкафчиков. Хуже привидения.              — Ты не позвонил мне!              Чимин порывается схватиться за сердце, но сдерживается, закаленный двумя годами этой дружбы.              — Я замотался, Хён. Утром одна суета. И телефон был в спальне. Кандис в обмен на прощение? — Предлагает Чимин. — Мне завезли из Камчхона вчера вечером.              И тут-то Хосок загорается ярче лампочки, спуская на Чимина едва ли не цунами густого жёлтого счастья, оно отпечатывается даже на некоторых людях вокруг.              — Ай-й, прикормил меня своим сахаром, как собаку какую-то, скоро дрессировать сможешь, — Хосок тыкает его локтем в плечо. — Подкупаешь меня.              И Чимин только жмёт плечами, улыбаясь своим мыслям. Ему не хватало Хосока, который сеет вокруг себя оттенки желтого, несёт восторг и воодушевление. Обычно, Хосок приходит к Чимину и веселит его на больничных, но в этот раз он был слишком занят подготовкой к новому танцевальному проекту для университета.              — А есть коричневый? — как бы невзначай интересуется старший заговорческим шепотом.               — Хён, — серьезно говорит Чимин, — тебе месяц назад два зуба умертвили, ты хочешь еще один пульпит?              Хосок морщится от болезненных воспоминаний, и энергия его колышется светло-красной досадой параллельно с тем, как он вздрагивает.              — Не напоминай, это было худшее, что принесли мне твои сладости.              — Тогда обойдешься двумя кандисами, никакого больше коричневого сахара, — Чимин убирает несколько учебников в шкафчик и с сочувствием смотрит Хосоку в глаза, — я обещал тебе же следить за твоими зубами.              Пока они идут в аудиторию, Хосок успевает показать несколько фрагментов видео с репетиции, нажаловаться на профессора латыни, курс которой посещает просто за компанию с Чимином, и с увлечением обсудить поставку трав с Чимином так, словно ему и правда интересно, как шотландский поставщик зажал вереск и настурцию, ради которых, собственно, Чимин вообще с ним связался.              Профессор кивает им в ответ на приветствие, и добавляет, замечая Чимина.              — Ким Чимин, очень приятно видеть вас очно. Положите мне после лекции на стол домашние задания за последнюю неделю.              Чимину очень льстит перемена в ауре профессора на более пастельные оранжевые и желтоватые цвета, которыми выражались его интерес и радость. Чимин учится, изучая культурологию и теологию; его факультет фактически бесполезен в повседневной жизни, но Чимину нравится быть преуспевающим в чем-либо и нравится внимание к его персоне от других студентов и преподавательского состава.              На своем потоке он отличник. «Тихий и приятный молодой человек, очень вежливый», — как о нём отзывается пожилая преподавательница по средневековой философии. Чимин всеми любимый и никем ни разу не оскорбленный. И ему это нравится.              Есть лекции без возможности удалённого посещения, поэтому часть материалов Чимин изучил по учебнику и презентациям, которые ему любезно прислала староста группы. Как всегда, нашлись факты, которые он хочет оспорить, но преподавателю все равно не скажешь, что мелкие божества ходят среди людей, а не ссылаются в кем-то выдуманные в пещеры забвения.              Не поведает же он всему потоку, как его прабабка шугала распоясавшихся божков на порогах храмов.              — Итак, думаю, сегодня пришло время рассмотреть некоторые атрибуты мифологии со спорным значением, — начинает профессор, звонко хлопая в ладоши для привлечения внимания. — Напомните мне, какой атрибут не подвластен никому из богов? Что вычитали?              — Похотливая флейта? — выкрикивает Хосок, и Чимин невольно прыскает в ладонь.              — Ну, Хосок, это, конечно, тоже, никто не хочет повторения той содомии, что устроил сын бога развлечений с этой флейтой, но нет, мимо.              Из аудитории посыпались другие варианты.              — Бубенцы?              — Или нити Мойр?              — Стихийный горн?              — А в какой мифологии мы рассматриваем?              Профессор мотает головой:              — Вы все очень близко, но это не то.              — Книга судеб, — негромко говорит Чимин.              Не сказать, что он так уверен в ответе, просто это был первый элемент тонкого пространства, о котором он подумал в такой формулировке.              — Верно, — подмечает преподаватель, забывая о Чимине в следующую же секунду. Он углубляется в свою лекцию, потому его интересно слушать, этот человек сам восхищен своим предметом. — Откуда же она взялась вообще? Что ж, в источниках, которые дошли до нас, сказано, что некогда эта книга была дневником Богини. Она должна была стать женой небесного императора. В нём она писала каждый день на протяжении года до помолвки. Однако за день до церемонии ближний советник императора решил, что юная богиня — не та кандидатура для правителя. Он оклеветал её, обвинив в измене и жадности, и подбросил ей в покои фамильную драгоценность. Богиня старалась доказать свою невиновность, но императору не позволили видеться с ней, зная, что тот непременно простит возлюбленную. Советник спустил за ней духов, чтобы те загнали её на край неба.              Чимин слышал эту историю от бабушки, когда та подарила ему один из самых пыльных своих талмудов на изучение. То была легенда о том, откуда берутся нити судьбы между людьми, ведь именно эта книга решает, кого связать, а кому встретиться не суждено. История слишком типичная для старой летописи, потому Чимин не особо заинтересован в ней.              — Все, чего хотела богиня — это чтобы записи увидел император и узнал правду о её чистых чувствах к нему. Но, увы, окруженная духами, она шагнула в пропасть с края небесного царства, оставляя после себя лишь книгу в старом переплете, которую нарекла вершить судьбы. И оспорить решения книги не способен никто. Душа богини осталась на страницах книги, и теперь вершит правосудие. События не могут быть отвергнуты никем, даже богами. Как вы думаете, было это проклятием или даром — оставить после себя такой предмет?              — Это же хорошо, что теперь будет справедливость, раз никто не спорит с книжкой, — вновь встревает Хосок одним из первых, — значит, печальная история не повторится больше.              — Но разве то, какие судьбы порой сплетает книга, не создает куда больше печальных историй?              Чимин говорит прежде, чем думает, что странно для него, ведь он чаще молчит. Хосок тоже удивлён, смотрит на него озадаченно, а сам Чимин, все так же упираясь подбородком в собственную ладонь, пытается сообразить, в какой момент его язык стал таким длинным.              — Что ж, — профессор прерывает тишину в аудитории, и Чимин решает сделать вид, что ничего не было, утыкается в тетрадь и притворяется, что записывает задание на дом, — давайте оставим эту мысль на подумать. К итоговому экзамену я хотел бы услышать ваши ответы на этот вопрос, поэтому без эссе-рассуждения на эту тему оценки не увидите. А пока следующий артефакт.              По аудитории прокатился недовольный гул, а Чимин, в принципе, заинтересовался вопросом, но не настолько, чтобы забивать им голову. Итоговый экзамен только через несколько месяцев, и времени на это эссе еще целый вагон.              — Ну и вредина же ты, — Хосок ворчит на него, когда они идут по коридору в следующую аудиторию, — нет чтобы дать мне хоть активностью оценку хорошую выбить, так он еще и перебивает меня.              Чимин жмёт плечами. Он чувствует себя потерянным после первой пары, будто утренний заряд весь вытек из него, как вода из пробитой плотины.               — Прости, хён, просто вырвалось.              — Ладно, проехали, — Хосок замечает перемену в настроении и переводит тему.              История народов и этика проходят в привычном темпе: Хосок спал половину учебного времени, профессора читали им объемные тексты, полностью убивая желание учиться и присутствовать на паре. Чимин думает, что им стоит сменить стратегию, иначе никто, кроме него, отсюда нормальным специалистом не выйдет.              Ближе к трем их отпускают раньше с этики, потому что госпожа Тан устала от их унылых лиц. Чимин сдает ей свой реферат, который задолжал в прошлую субботу, и уходит с чистой совестью, оставляя Хосока на дополнительные занятия, полученные старшим за прогулы.              — Не забудь сахар! — кричит Хосок с середины лестницы, опасно перегибаясь через перила.              — Не забуду.              Чимин идет домой более длинным путем, чем обычно — остановка, с которой он ездит, оказалась перекрыта из-за ремонта дороги. Это стало поводом вспомнить о небольшом парке, где Чимин последний раз был только на зачистке в старшей школе. Он нравился Чимину с самого первого посещения: здесь почти не слышно машин за мягким шелестом листьев, приятные закаты и любимое всеми небольшое искусственное озеро, вокруг которого этот зеленый дворец и возвели. Прекрасное место. До тех пор, пока не видишь там всякую мистическую мишуру.              Чимин глубоко вдыхает свежесть понедельника, когда воздух перестал быть тяжелым и серым. В парке спокойно, трепетно, для тихих пикников и признаний в чувствах. И для одиноких прогулок и ушедших воспоминаний. Чимина касаются разные чувства, и он не пускает их к себе — только гладит сформировавшихся существ пальцем, отталкивая.              Магия шепчется, и теперь утренняя тревога не кажется ему наваждением. Цветные зверьки человеческих эмоций не крутятся в воздухе, не играются, а осматриваются по сторонам, будто пытаясь разглядеть что-то в небе. Видимо, они в таком же недоумении, как и сам Чимин.              На лавочке поодаль сидит укутанная в желтую толстовку девушка, читая увесистую книгу. Чимин замечает её сразу — она бросается в глаза ярким пятном среди зелени. У неё необычно броский цвет волос: рыжие, натурально-огненные волосы, да и лицо имеет некоторые европейские черты — этническая кореянка. Рядом с ней лежит раскрытый рюкзак, опасно кренящийся к краю скамьи, и Чимин хочет подойти спасти ситуацию, но замирает, когда чувствует: нужно остановиться.              Фильтр зрения сменяется в одно короткое моргание, и реальность снова становится пёстрой. Рюкзак перевешивает и шлёпается на бок, так и не переворачиваясь, но из него выпадает небольшой пенал в форме правильного цилиндра и катится вперед, под ноги прохожему.              Парень поднимает незамысловатую вещицу и оглядывается в поисках владельца. Он сталкивается с растерянным взглядом незнакомки и становится неловким, преступая с ноги на ногу. Вокруг пенала запуталась ярко-красная нить, но Чимин промаргивается и присматривается снова — он был уверен, что видел мраморно-белую.              Парень отдаёт пенал и между ними начинается тихий разговор, которого Чимину не слышно, он решает не стоять дальше, как истукан. Он делает вид, что просто притормозил посмотреть на красивые пейзажи, медленно вышагивая дальше по парку.              Странные они, эти нити. Никогда не поддавались объяснению. Чимину в своё время было сложнее всего принять эти загадочные атрибуты тонкого пространства. Есть много артефактов, наделенных мистической силой, у самого Чимина очень большая потомственная коллекция, которую он старательно оберегает. Среди артефактов полно загадочных предметов, и диковинных, и необъяснимых, но из всего мира мистики именно нити никогда не укладывались у него в голове.              Чимину всю жизнь думается, что во всех рассказах есть доля правды, но всегда пропущен кусочек, являющийся подлинной истиной. А ключом к этой разгадке почему-то казались эти нити.              — Молодой человек, кажется, вы обронили.              Чимин оборачивается и ему кажется, что на плечи опускается небо всей своей силой. Перед ним женщина средних лет, на высоком каблуке она позволяет себе смотреть Чимину ровно в глаза. Волосы оттенка жженой карамели собраны в низкий хвост, лишь пара коротких прядей обрамляют овальное аккуратное лицо. Она выглядит молодо, но взгляд выдает в ней взрослую женщину. Не по тёплой погоде она одета в серый брючный костюм и пальто из песочного молескина.              — Простите?              — Вы обронили, — повторяет она, и Чимин обращает внимание на вытянутую перед ним руку.              На фоне изящной бледной ладони контрастно выделяется маленький черный ободок — кольцо, явно не на тонкий женский палец. Чимин сразу же узнает камень, из которого оно сделано — обсидиан.              — Не думаю, что это принадлежит мне, — говорит Чимин, хмурится, пытаясь вспомнить, где мог видеть вещицу раньше — выглядит смутно знакомой.              — Но кроме нас тут никого нет.              Чимин отрывает взгляд от протянутой ладони, и, правда, аллея совсем пустая, лишь они вдвоем стоят посреди дороги. Женщина выглядит приветливо, улыбается легко и непринужденно, но в глубине ее глаз плещется такой же черный обсидиан, в котором Чимин теряется. Он не видит ее ауры, но от нее веет сильнейшей энергетикой, словно вот-вот его раздавит по асфальту её силой. Кто перед ним?              — Возможно, я положил его в сумку и забыл, когда разбирал товар в своей лавке, — Чимин сам не понимает, почему, но настороженно берет кольцо из ее холодных рук, сжимая его в кулаке. — Спасибо большое.              — Не теряй больше ценных вещей. В погоне за ними мы можем наткнуться на горе, — приглушенно говорит она, словно рассказывает какой-то секрет, а сама улыбается лукаво и загадочно, словно затеяла играть в игру.              Чимин отвечает быстрее, чем хочет обдумать слова.              — Но точно так же можем найти и счастье.              Её губы тянутся в более широкой улыбке, и она убирает руки в карманы, отступая на шаг назад.              — Что ж, смотря кто подберет.              Раздается громкая трель звонка, и Чимин вздрагивает, начиная копаться в сумке. На экране ему улыбается Хосок, явно опять жаждущий рассказать о том, как прошел штрафной час занятий, ведь он уверен, что преподаватель искренне ненавидит его. Чимин прикладывает телефон к уху.              — Ты не представляешь, как я зол! Он меня скоро в гроб загонит, или в лавку твою, все амулеты скупать!              Чимин поднимает глаза и видит перед собой пустую аллею. Вдалеке виднеются силуэты прохожих. Он оглядывается назад — никого. Единственным напоминанием о том, что все ему не привиделось, было кольцо, зажатое у него в ладони. Чимин на надевает его на пробу — оно, как родное, идеально оно село на безымянный палец.