Чарльз
Вечер выдался теплый. Солнце, прячась за горизонт, просвечивает между листьями, насыщая их краски. Небо чистое. Стоит штиль, и только иногда пробегает легкий ветерок, сопровождаясь тихим шелестом листьев и игрой света и тени на садовой дорожке. Мойра рядом прибавляет саду еще большую прелесть. В основном мы молчим или говорим о каких-то незначительных мелочах. Изредка я смотрю на нее, замечая как при закатном свете ее волосы отливают золотом, а глаза кажутся глубокими и более яркими. Она идеальна. Все в ней идеально. Черты лица. Мысли. Чувства. Все. Последнее время, в свете последних событий, я не мог найти времени на то, чтобы думать о ней. О нас… Она постоянно была рядом и поддерживала, но я принимал это как должное. Я принимал ее как товарища. В голове стояли ее слова — «Между нами ничего не может быть», и я не переходил через эти рамки. До этого времени. Она стерла границу, которую поставила между нами, наверное, после нашего визита в СССР, когда я помчался за Эриком, рискуя, по ее мнению, своей жизнью. Я ей стал важнее работы в отделе или уважения коллег. А она стала для меня больше, чем красивая девушка из отдела ЦРУ, с которой можно скоротать вечера. Уже давно. Мы подходим к озеру и останавливаемся, любуясь гладкой поверхностью воды, которая отражает всю красоту этого вечера. Мойра, все еще держась за мое руку, кладет голову на мое плечо. — Как хорошо… — тихо шепчет она. И в наших головах одновременно возникает одна и та же мысль: «Если бы этот момент длился вечно…». Невольно улыбаюсь этому совпадению. У меня еще не было близких людей, которые, зная, что я телепат, не запрещали мне свободно посещать их головы. Даже Рэйвен в двенадцать лет запретила мне читать ее мысли, когда начала осознавать разницу полов, и когда у нее появились некоторые комплексы, связанные с ними и своей мутацией. А Мойра даже не заикнулась об этом, она просто доверилась мне. Она уверена, что я не буду без надобности рыться в ее голове, вытаскивая все скелеты из шкафов. В этом она тоже уникальна и притягательна одновременно. Она смотрит на озеро, а я не могу оторвать взгляда от нее. Почему я раньше не замечал этого? Наконец, ее начинает смущать мой взгляд. Она поднимает голову и смотрит на меня, легко улыбаясь. Щеки чуть раскраснелись от смущения. — Что? Надо перестать перенимать манеру поведения от Эрика. Качаю головой в ответ и повинуясь неожиданному желанию, дотрагиваюсь до ее волос, а затем быстро провожу подушечками пальцев по скуле. Кожа бархатно-нежная вызывает только еще большее желание сблизиться. «Ты прекрасна…» — мысленно говорю ей. От моих прикосновений по ее коже бегут мурашки, и у нее появляется то же желание, что и у меня. Поэтому я не сопротивляюсь ему. Наклоняюсь и легко касаюсь ее губ. И не ощутив ее сомнений прижимаю к себе. Она отвечает мне, обвив руками мою шею.Эрик
Чарльз после прогулки с агентом Мактаггерт выглядит рассеянным и задумчивым. Мы сидим напротив камина. Между нами шахматная доска. Друг совершенно не настроен играть, как и любой в его состоянии. Можно спокойно ему на шею повесить табличку с надписью: «Влюблен». Хотя, его вид и так красноречиво об этом говорит. До сегодняшнего вечера между Чарльзом и Мойрой были отстраненные отношения. Я давно заметил, что друг неровно дышит к девушке, а та к нему. Но они общались только на официальном уровне. Подозреваю, что между ними что-то произошло. Что-то, о чем я не знаю. Сейчас мой ход, но Чарльз так сильно углубился в мир, куда могут попасть только влюбленные, что не замечает моего бездействия. Я уже достаточно долго не трогаю фигуры на поле, наблюдая за ним, потому что я уверен, что в таком состоянии Чарльз точно проиграет, а это как бить лежачего. При этом игра становится совершенно неинтересной, когда один игрок выпадает практически каждые пять секунд. Наконец Чарльз возвращается в мир земной и замечает, что шахматные фигуры не двигались с места уже достаточно долгое время. — Извини, я отвлекся, — он передвигается на край кресла, наклоняется вперед и сосредотачивается на шахматной доске. Делаю ход, никак не ответив ему. Не думаю, что игра долго задержит его внимание. Я никогда не был влюблен в кого-то, но уверен, что именно так эта «сказочная» любовь влияет на человека. Разве нет? Ты постоянно думаешь про того, кто вскружил тебе голову, и он не может выйти из твоих мыслей… Рейвен? Нет. Я в нее не влюблен. Конечно, она сильно часто появляется в моей голове, но я же ничего к ней не чувствую. Нет? Нет. — Ну все, — Чарльз толкает пальцем своего короля, тот заваливается на бок, при этом задевая пешку. — Не могу я думать об игре. Ну, наконец-то, признался. — Правда? — перевожу взгляд с поваленного короля на друга, и с самым невозмутимым видом разваливаюсь в кресле. Друг понимает, что до меня уже давно дошло, что мы сегодня не закончим игру. Но это его не смущает, он тоже разваливается в кресле. С минуту смотрит на огонь, а затем говорит: — Не понимаю, как я раньше не замечал, какая она… Очень странно, но я понимаю о чём говорит Чарльз. Словно проходил через схожую ситуацию. А этого не было. Но все равно, я понимаю его. — Тебе было не до этого. Друг переводит взгляд на меня. И почему-то мне кажется, он начинает думать про меня. Думает, что мне всю жизнь «не до этого». И мне это не нравится. Даже если это правда. После смерти матери я не сближался с девушками. Нет, я не говорю про сексуальные отношения. Я про то, когда ты пускаешь девушку ближе физического уровня, пускаешь ее в душу. Что ужговорить, я не сближался ни с кем, пока не появился Чарльз. Но я не хочу пускать к себе так близко еще кого-то. Это большой риск. Риск получения новой волны невыносимой боли при предательстве или смерти этого человека. А мне это не нужно. Я до сих пор иногда задаюсь вопросом, что такого в Чарльзе заставило меня рискнуть? Я же очень долго сомневался тогда в баре. Почему я вообще сомневался? Тогда Чарльз был мне никем… Если только не считать того, что он кинулся в воду, чтобы спасти меня. И что он не отвергнул меня даже после того, как узнал о всем, что я сотворил… Наверное, то, что он кардинально от всех отличается заставило меня рискнуть, пустить к себе настолько близко, насколько это возможно.Чарльз
— Тебе было не до этого. Слова друга заставляют меня выйти из задумчивости и посмотреть на него. После яркого пламени огня лицо друга кажется потемневшим. Каким-то образом он перевел все мои мысли на себя. Мойра и проведенный с ней вечер отходят на второй план, хотя до этого они никак не хотели меня отпускать. А ведь Эрику практически всю жизнь было «не до этого» — не до человеческих отношений. Сначала его с матерью посадили в концлагерь, затем убили ее — единственного родного ему человека. Ставили на нем эксперименты. Потом пытались завербовать, не пуская общаться с обычными людьми. После окончания войны, когда концлагерь разрушили, ему удалось сбежать, и он зажил только местью к Шоу. Он практически забыл, что такое дружба, любовь и доверие. Эти чувства зарождали в нем только страх новой боли, новых страданий. Поэтому, когда Эрик был на свободе, он не пускал к себе людей ни на дюйм, не давал им возможности иметь доступ к болевым точкам его души. Пока мы не встретились. И вот тогда мне стало «не до этого». Мы с Эриком искали мутантов, затем поехали в Россию, затем тренировки с мутантами. Мойра поставила преграду, и я не стал через нее перелазить, так как проблем и без этого было по горло. На кону же спасение Мира. Но все равно становится от чего-то совестно. Эрик, о чем-то задумавшись, устремил взгляд в огонь. От него нет какого-либо интенсивного эмоционального фона и только если напрячься можно уловить маленькие всполохи чувств, связанные с какими-то воспоминаниями и со… Неожиданно до меня доходит, почему рядом с Эриком мне стало гораздо свободнее, чем раньше. Пропала стена! Стена, которая закрывала от меня практически все чувства друга, которая была постоянной защитой Эрика от людей. Ее просто нет. Она исчезла. Нет даже намека на нее. Я еще раз, для верности, осторожно проверяю этот факт — и чувствую все, что чувствует Эрик. Значит, я не ошибаюсь — у Эрика полностью исчезает стена рядом со мной. Конечно, его эмоции глуше, чем у остальных людей, так как он научился их контролировать, но они все открыты мне. Стоит только мне захотеть их почувствовать. Все-таки мои «не до этого» привели к лучшему результату, чем можно было бы ожидать. Эрик не только стал моим лучшим другом, я стал таким для него. Эти мысли вызывают у меня невольную улыбку. А телепат из меня все же хреновый, раз я не заметил этого раньше.