С приветом по планетам.

      Это было странно. Да, произошедшее со мной и вправду было странным. Не глупым, не неожиданным и даже не долгожданным. Просто странным. И странным настолько, что в голове уже заела пластинка с этим крамольным словом, как очередная донельзя прилипчивая попсовая песня, на вроде приснопамятного "Тролля"( " Ты меня не тролль! Ты меня не тролль! Видишь, как любовь убивает бо..." Не стоило вспоминать. Пошла вон из моей головы. Кхм, кхм, вернёмся к описанию моего, несомненно, бедственного положения). Оно перематывалось в голове бесконечное множество раз, заставляя невидимые глазу нервы-проводки искриться от напряжения, а механизм головного мозга бить шумную колокольную тревогу прямо в лоб и виски, в тщетной попытке заставить бортовой компьютер сознания дать разрешение на перезагрузку системы.        Красный цвет опасности крови раздражающе мигал перед глазами, с лопнувшими от перенапряжения и боли капиллярами. Мозг отказывался функционировать, с бесящей периодичностью посылая сигнал бедствия. Сигнал, выраженный лишь тремя словами: " Странно и чертовски больно". Кровь, набатом бьющая в виски и нервно пульсирующая в венах, азбукой Морзе вторила: " Странно и чертовски больно.       Неясные очертания вен на отчего-то хрупких руках тоже казались странными. Странными были даже сухой ветер, не дающий прохлады, желтый песок под судорожно сжатыми пальцами, долбанных два! (Два, Карл!!) палящих солнца над головой и ранее удобная одежда, внезапно ставшая слишком большой.        Все эти странности были настолько странными, что, казалось, они произошли не со мной, а скажем с Алисой, снова гостившей в чудесатой Стране Чудес. Да всё верно, это не я сижу на раскаленном песке не знаю где, отрешенным взглядом нам безучастном лице, предвещающем скорой нервный срыв, пялюсь в видневшейся вдали филиал родной городской свалки, только не с пакетами с мусором и бытовыми отходами, а с железками и непонятными с такого расстояния агрегатами, это не я уменьшилась до размеров Ламбо, так быстро, словно Кронос умаявшийся от безделья в Тартаре, откопал среди кучи других часов мои треснувшие часы жизни и, прикола ради, перемотал кривые стрелки вспять, вернув меня в далёкие и забытые семь лет. Верно, это всё не я. Это кто-то другой, очередной удачливый герой очередного фантастического рассказа про попаданцев, столь популярных два с половиной десятка лет назад, которые я с глупым упоением читала, отсиживая задницу на жестком пластиковом стуле перед компом и понижая и без того давно севшее зрение.

Это не я. ЭТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, НЕ Я!!! Из зажмуренных от резкого света глаз медленно закапали слёзы боли, раздражая обгоревшую под мощными лучами солнца кожу щёк и оставляя за собой слегка дымящие красноватые полосы. Маленькие капельки солёной влаги испарялись под действием температуры, не достигнув подбородка, тем самым принося ещё больший дискомфорт нежной детской коже лица. Неудобная теперь одежда неприятно прилипла к обильно потеющему телу, словно приклеенная клеем-моментом. Влажные от пота волосы толстой веревкой обвили шею и затруднили поступление итак мизерного количества тяжёлого пустынного воздуха, из-за чего мозг, туго соображающий от болезненных ощущений в теле и неслабого солнечного удара, грозился вырубиться совсем. Чёрт, если я сейчас же не уберусь в тень мне хана. Помру прямо здесь, в груде жёсткого песка у черта на куличиках. Ни тебя достойных похорон с черными шариками и стендап выступлениями, как я мечтала когда-то давно, когда хотела, чтобы у меня была самая весёлая панихида, ни нормальной боевой раскраски на лице, ни цветочков, ни одной пары, желающей порадовать меня в конце и для этого станцевавшие танго или чечётку. Н-И-Ч-Е-Г-О. Ну по крайней мере я смогу отомстить за свои посмертные страдания, пафосно заключила я. Ага, как же. Единственное что я смогу сделать, если таки отдам богу душу в этом аналоге Сахары с дополнением в виде перекочевавшей сюда городской свалки, так это вонять. Много и сильно. Трупным запахом. Ага. Если бы от этой мсти было бы ещё кому-то плохо. Эээх. Глубоко и обреченно, словно студент перед сессией, вздохнув, я приняла героической решения перестать просиживать задницу на песочке, отнюдь не пляжном прошу заметить, и таки подняться и начать действовать во имя спасения себя Любимой и Неповторимой. Не стоит думать будто бы я забыла о странности этого места и своего в нём пребывания. Просто я отложила решение этого вопроса до поры до времени, потому как сейчас главное для меня попасть в место вне зоны влияния этих …. Солнц (боже, это даже звучит странно), в противном случаи решать уже будет нечего. Труп такими мелочами жизни не интересуется, ведь всея цель его жизни гнить и вонять для вечерины мух и их собратьев по гастрономическим интересам. Подавив все эмоции, а также приближающийся нервный срыв, который всё никак не приблизится, я привычными дыхательными упражнениями, что в условиях пустыни были несколько затруднительными, очистила мозг от панических мыслей, заставив его более или менее прийти в себя. Этот процесс не занял много времени, в конце концов я всегда сознательно подавляла, а иногда и попросту выключала все сколько-нибудь сильные эмоции, и это особенность приносила свои плоды. Контролировать я себя умела очень хорошо, даже в минуты гнева, но применять этот навык на практике в повседневности мне всегда было тупо лень. После перехода в режим «Патологоанатом перед вскрытием», я аккуратно, без резких движений подтянула к себе худые коленки, чудом не запутавшись в слишком длинных для меня теперешней джинсах, и тем самым вытащила ноги из высоких осенних сапог. Далее я по-прежнему медленно сняла с себя черное пальто, благо он не был застегнут, и сразу же ощутила себя чуточку лучше. А теперь предстояло самое сложное – освободиться от рубашки с лёгкой жилеткой. Дело в том, что я плохо переношу жару. Это неприятие передалось мне от отца, как и смуглый цвет кожи, благодаря которому я не обгорала на солнце летом. Такая кожа и выносливость позволяли мне без потер переносить жаркие летние денёчки. Да вот только здесь моя особенность не работала. Просто потому что в этом странном месте два солнца. Два чертовых солнца, из-за которых мои пальцы и частично ладони неплохо так обгорели и двигать ими было очень сложно, а не двигать почти невозможно. Прошлые манипуляции я проводила без участия рук, поэтому боли не было, но сейчас избежать этого я не могла. Пришлось покрепче стиснуть зубы и стараться игнорировать боль. В конце концов мне ещё повезло. Обгорели только кисти рук. С большим трудом я всё-таки сняла с себя всё верхнюю одежду, включая бесполезный в нынешней ситуации бюстгальтер. Снятие джинсов больших проблем не доставило, я всего лишь встала на ноги с двадцатой попытки, и они сами слетели с меня. Осталась финальная часть сборов. Подтащив к себе валявшийся позади меня спортивный рюкзак, я полностью окопалась в свежепомытые вещи одного бедного мальчика. Очень бедного мёртвого мальчика. Не подумайте ничего плохого, это не я его убила. Но я знала того, кто убил. Я много чего знала. Жаль, что моё всеведение меня не спасло. Жаль тем, кто хотел узнать всё, что знаю я, но не мне. Мерзко и победно хихикнув про себя в лучших традициях классических злодеев, я выудила из сумки белое, к счастью, кимоно каратистов и поспешно натянула на себя. Довольно плотную футболку я разорвала ножом-бабочкой, подаренным когда-то давно близкой подругой на мой день рождения, и с которым с тех пор я не расставалась никогда, и с помощью резинок на горле, и в конце рукавов закрепила ткань на ногах на манер портянки, чтобы кеды, найденные также в сумки, не слетели с ноги. Своей белой рубашкой я обмотала голову, чтобы не схлопотать ещё один солнечный удар. Оставшуюся одежду сложила в сумку, которую привязала за ручки к себе лентой для волос. В пустыне ночи холодные, лишняя одежда пригодится. Прицепив в получившийся пояс на всякий случай нож, я, качаясь из стороны в сторону от слабости и с трудом переставляя ноги, двинулась в направлении ранее замеченной мной свалки.