Sing

      Я прикрыла глаза и откинулась на скамейку, наслаждаясь нежным морским бризом и мягким закатным светом. Слабый аромат акации и морской соли дразнил рецепторы, а кожу ласкали тёплые лучи солнца. Отсюда, со скалы у маяка открывался потрясающий вид на Аркадия Бэй — маяк, стоявший как бы особняком, возвышался над городком, будто оберегая его от морских ветров. Вдруг кто-то мягко, но настойчиво потеребил меня за плечо — я вспрянула и увидела перед собой грустно улыбавшуюся Викторию Чейз. Она держала в руках какой-то фотоальбом и вдруг спросила: — Как дела, Максин? Я шокированно молчала, но подвинулась в сторону и Виктория, благодарно кивнув, села рядом, аккуратно положив альбом на колени, стянутые узкой юбкой. Мы долго молчали, глядя в закат, пока багряное солнце не утонуло в тёмных волнах Орегона. Блондинка заправила чёлку за ухо и обернулась ко мне: — Ты боишься смерти, Колфилд? — девушка вдруг расхохоталась, — хотя чего я спрашиваю, все живые боятся. Знаешь, на самом деле это не страшно. Спасибо Джефферсону, который спас меня от гибели в урагане, передознув меня какой-то наркотой. Я упёрлась локтями в колени вцепилась пальцами в волосы: — Виктория, мне так жаль… Чейз перебила меня: — Да, правда? Попробуй рассказать это ребятам на вечеринке «Циклона», да и всем, кто был в Блэквелле во время шторма — ох, бедняжку Джульетт Уотсон швырнуло о фонарный столб с такой силой, что череп раскололся пополам и все её немногочисленные мозги вытекли на асфальт! — глаза Виктории горели искорками садистского наслаждения. Вдруг со стороны моря поднялся сильнейший ветер, растрепавший моё каре, а ранее светлое небо затянуло тяжёлыми, графитово-серыми тучами: — Зачем ты говоришь мне это?! — глаза слезились от ветра и ужаса сказанных Викторией слов, а она гомерически рассмеялась: — А как ты думала, мать твою?! А знаешь, что стало с милашкой-Уорреном? За минуту до того, как взорвалась закусочная, он выскочил поссать — а вернулся как раз к барбекю! Но насладиться тем, как пылает «Два кита» он не успел, — Виктория наигранно вздохнула, — ураган размозжил его каким-то седаном. Печалька.       Виктория злобно улыбалась, глядя на моё потерянное выражение лица. За её спиной на несколько секунд возникли силуэты Джульетт и Уоррена — и я не сдержала крика ужаса и отвращения: у ребят не было по половине голов, из-за сжатых на животах рук просвечивали выпадающие органы, а правый глаз Уотсон выпал из орбиты и болтался на мышце где-то на уровне щеки. Стоило мне моргнуть, как видения исчезли: — Я хочу проснуться, хватит! — заорала я, зажав ладонями глаза. Чейз схватила мою руку и подтащила к краю утёса: — Смотри, Макс, чем ты заплатила за жизнь одной придурковатой девчонки!       Ветер внезапно стих, воздух стал наэлектризованным, на утёс наползал душный туман. Внизу, под обрывом, где должно было плескаться море, стояли люди. Много людей. Пожарные, моряки, лесники, мамы с колясками, простые жители, какие-то панки, ректор Уэллс, а за ним — весь Блэквелл. Все эти люди с укоризной смотрели в мою душу. Молча, но так красноречиво, что подкашивались ноги и слёзы застилали глаза: — Пожалуйста, хватит! — проорала я в пустоту, но ответом мне было лишь гулкое эхо. Справа от меня вдруг появилась Кейт Марш, её прическа была растрепана, одежда разорвана, а опухшие от слёз глаза кровоточили: — Эй, Макс, чем я хуже Хлои? Почему ты любишь её, а не меня? Я пыталась отступить назад и заткнуть уши руками, а Кейт медленно настигала меня, взгляд её окровавленных глазниц был крайне жутким и наивным одновременно: — Помнишь, как ты заболела в сентябре? Я поила тебя чаем и рассказывала Библию наизусть, а ты спала на моих коленях, — она мечтательно вздохнула и качнула головой, роняя капли крови на ошмётки блузки, — скажи, Макс, ты любишь хоть кого-нибудь, кроме себя?! Кейт заплакала навзрыд и схватила меня за грудки, толкнула на землю и встала надо мной: — Хочу, чтоб всё было как раньше! Удар! Дыхание перехватило, а в голове зазвенело, когда нога девушки со всей силы прилетела пинком мне под дых. Я застонала от боли и отползла от Кейт, пытаясь растереть место ушиба. Она не отставала: — Хочу быть на месте Хлои Прайс! Снова удар! На этот раз по рёбрам, и те жалобно хрустнули в ответ: — Скажи, Макс, зачем ты спасла меня на крыше? Чтобы дать мне умереть в урагане?! Опять! Пинок пришёлся на затылок и припечатал меня лицом в сырую, рыхлую землю. Дальше отползать было некуда: внизу был обрыв и люди, всё так же осуждающе-безучастно поглядывавшие на нас. Я перевернулась на спину и стёрла кровь с разбитого виска и пятно со лба, прокричав: — Кейт, пожалуйста, не надо! Прости меня, я не смогла по-другому!        Хрупкая девушка подняла меня за ворот рубашки и свесила над утёсом, злобно скалясь: — Какое упоительное ощущение власти над чьей-то жизнью — ты чувствовала то же самое, Максин Колфилд? Ноги беспомощно повисли над смертоносной высотой, моя жизнь — в руках безумной Кейт: — Я проебалась, Кейт, пойми, я… — хрипела я еле слышно. Девушка тряхнула меня: — Заткнись! Твои слова ничего не значат! Начался ливень, ветер снова засвистел туда-сюда, заливая струи воды за шиворот и в кеды, засверкали молнии и раскатистый гром заполонил всё вокруг. Кейт вдруг улыбнулась: — Эй, Макс… Я вопросительно подняла голову, а Кейт будто призадумалась: — Знаешь, я правда пытаюсь тебя спасти. Смотри, я стараюсь! — она потянула меня к себе, но через секунду остановилась, — надеюсь, ты умеешь плавать, Макс. Пальцы девушки разжались, и я полетела вниз с обрыва, пронзительно вопя. Желудок подскочил к горлу и, казалось, вот-вот выпрыгнет, каждый такт биения сердца отзывался глухим набатом в ушах, время будто замедлило свой ход. Я посмотрела вниз и увидела, как все те, кто только что стояли и смотрели на меня живыми, пускай и осуждающими, взглядами, ложатся замертво: одни кричали и плевались кровью, другие заламывали руки и падали, будто раздавленные чем-то тяжёлым, а третьи уже лежали, кровоточа на илисто-каменистое морское дно. Крови стало так много, запах окисленного металла и смерти резал нос, крики умирающих людей отдавались эхом в каждом закоулке моего подсознания — когда я наконец достигла уровня кровавого человеческого месива, время вернуло свой ход и я со всего маху влетела в море из трупов. Ужасное ощущение липкой крови на руках, сбивчивое, судорожное дыхание: я рыдала и пыталась вынырнуть из-под тел погибших, руки соскальзывали и я проваливалась всё глубже. Податливые тела жителей мягко пружинили от каждого моего движения, а мне хотелось орать от ужаса и безысходности: я продолжала карабкаться к воздуху.       Наконец у меня получилось: высунув голову над телами, я жадно глотнула кислород и закричала, не в силах открыть глаза, но веки против моей воли распахнулись. Тела погибших прямо на моих глазах превращались в кровавый суп из субпродуктов: кожа, глаза и волосы плавились, как плавится дешёвый парафин на рождественских свечах, мне приходилось плыть, чтобы не утонуть в той крови, что пролилась по моей вине. На горизонте показался тот самый смерч, который и унёс жизни всех этих людей: по мере его приближения, из серо-чёрного он окрашивался в бордово-коричневый и нёсся прямо на меня…       — Нет! Я проснулась от собственного крика в пикапе Хлои. Вскочив на сидении, чуть было не расшибла себе лоб о потолок кабины, но вовремя спохватилась. Дыхание было сбивчивым, сухой комок в горле мешал прокашляться и просто нормально вздохнуть. Я схватила бутылку воду из бардачка и, сделав пару глотков, плеснула себе в лицо — прохладная жидкость остудила пыл прошедшего сна, смыла его остатки и освежила мысли. Придя в себя, я огляделась: Хлоя сидела за рулём припаркованного где-то у туманной лесной обочины пикапа. Бинты на руках Прайс слегка разболтались и запылились, костяшки пальцев побелели от напряжения. Зачем она с такой силой вцепилась в руль? — Хиппи, как самочувствие? — пробормотала она, не сводя пустого, непроницаемого взгляда с меня. Во мне взыграла обида: — Ты бы хоть притворилась, что тебе интересно. Хлоя зло зыркнула и скрестила руки на груди: — Слушай, ты орёшь так последние полтора часа, и я клянусь, предыдущие девяносто минут я то и делаю, что пытаюсь тебя разбудить — но ты не просыпалась, чёрт, я скурила в это ёбаное окно целую пачку ёбаных сигарет! — на последних словах она сорвалась на крик и выскочила из машины, хлопнув дверью. Едва я попыталась её догнать, она жестом приказала мне оставаться на месте. Фыркнув, я откинулась на спинку сидения, закрыла глаза рукой и с силой укусила губу, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме громадного груза вины и тянущей боли где-то в груди. Тишина пустого пикапа давила на уши, простор пустынной дороги, уползавшей, словно серый, побитый жизнью питон, в туманный горизонт. Я видела Хлою в зеркала заднего вида: она отмеряла шаги туда-сюда по всему дорожному полотну, злилась и снова курила. Уронив голову в ладони, я задумалась о позавчерашнем событии. Эти люди из сна, Виктория, Кейт… Все они погибли по моей вине — можно сказать, даже по моей воле. Горькая усмешка растянула мои губы, а к болезненным глазам подступили слёзы. Какая-то серая мышка вдруг убила весь город. Почему вообще такой, как я, снизошла эта сила? И осталась ли она после шторма? Я выпрямилась и вытянула правую руку перед собой, сделала небольшое усилие воли и почувствовала уже так знакомый мне ветер времени: неуловимая, едва ощутимая секунда перед тем, как время повернётся вспять. Едва я почувствовала движение энергии, как тут же опустила руку, не позволяя себе снова отматывать. Эти силы всё ещё со мной — но для чего? Я прижала ладони к груди и тяжело вздохнула: уверена, что после всего этого больше никогда я не осмелюсь перемотать время.       Захотелось воздуха, я открыла дверь машины и спрыгнула на землю, разминая затёкшие конечности. Вечерело. На лесополосу, в которой мы остановились, медленно наползали сумерки. На часах 19:03, значит, сегодня до Сиэтла мы уже не доберёмся. Осторожно ступая, я подошла к Хлое: — Эй? — коснувшись её плеча пальцами, позвала я подругу. Та дёрнулась от испуга и чуть не выронила косяк, поднимая на меня заплаканный взгляд голубых глаз. — Макс… — она судорожно стёрла дорожки слез со щёк и натужно улыбнулась, — кажется, у нас не очень получается делать вид, что всё пучком. Девушка что-то лепетала про «всё в порядке, просто временные трудности», пыталась бравировать и немного даже паясничать… пока в одну секунду не рухнула на пыльный асфальт и не зарыдала, опустив лицо в перевязанные ладони. Я бросилась за ней и обняла её, пока эмоции, теснившиеся внутри, наконец выплёскивались наружу. Когда рыдания немного отступили, задыхающаяся Хлоя спросила: — Почему я? Скажи, почему ты сделала этот выбор? Все эти люди, — она махнула рукой в сторону Аркадия Бэй, — были достойны жизни намного больше, чем я! — Хлоя… — шептала я её имя, поглаживая девушку по голове, потому что мне нечего было сказать ей. Я не могла позволить тебе умереть — после всего, что было между нами… Ни за что. Чёртова эгоистка, ты снова думаешь только о себе, ты опять позволяешь себе вершить чью-то судьбу? Перед глазами всплыла картина из сна: море крови, хохот Виктории, багряный смерч. Крики людей из сна смешались в ужасную какофонию с плачем Хлои и шумом сердцебиения в ушах. Прилив жара накатил огромной, горячей волной и меня повело, чем я встревожила Прайс. Она растёрла слёзы по щекам и схватила меня за плечи: — Макс, что с тобой?! — чуть гнусаво пробормотала подруга, потряхивая моё тело в попытках привести в чувство, но тщетно: как бы я ни хотела прийти в себя, успокоить Хлою, отвлечь от всех навалившихся на неё боли и скорби, собственная совесть устала молчать — по голове будто стукнуло чем-то тупым и тяжёлым, красное марево перед глазами слегка рассеялось и я слабо, надрывно прошептала: — Я… убила их всех, Хлоя, я чудовище… — — Тише, помолчи, прошу тебя, — сипло умоляла Прайс, а я перестала сдерживать эмоции и заревела навзрыд, уткнувшись в плечо синеволосой жилетки: — Больше не… могу… молча-ать! — завыла я от бессильной боли, сжимая в пальцах край собственной футболки, — Хлоя, я не смогла, понимаешь?! Я крутила это ёбаное время как только могла, но я не сумела спасти и тебя, и Аркадия Бэй — я проебалась, я не Супер-Макс, я просто… просто хренова эгоистка. Бросив последнее слово, я устало замолкла и тихо плакала, прижавшись поближе к тёплой, живой, пусть даже потеряннной и скорбящей не меньше меня, но главное невредимой Хлое… Девушка шептала что-то убаюкивающее, раскачиваясь со мной в обнимку из стороны в сторону и сидя на прохладном, чуть влажном от вечерней росы асфальте всё того же пустынного шоссе.       Не знаю, сколько мы просидели так, но постепенно страх и ужас в сердце уступали место теплу тела подруги, её тонкому запаху, тихому сердцебиению. Когда я окончательно успокоилась, Хлоя стёрла остатки влаги с моего лица и пригладила мокрые прядки: — Нужно устроиться на ночь. Ты очень вымотана, да и мне бы не помешало нажраться… — она тяжело вздохнула и попыталась натянуто улыбнуться, — в тридцати километрах отсюда есть мотель, давай я помогу тебе добраться до машины, хиппи. Она встала, отряхнула от дорожной пыли джинсы и подала мне перемотанную грязным бинтом руку: — Пойдём, в наших интересах добраться до ночлежки как можно раньше… — взгляд Хлои казался потерянным и расфокусированным, но, схватив мою руку, она довольно уверенно поставила меня на ноги. Я обвила руками её талию и обняла девушку так крепко, как только смогла, прошептав: — Спасибо, что ты у меня есть. Она на секунду замешкалась, а потом ответила взаимным объятием и поцелуем в макушку: — Спасибо, что я сейчас здесь. — Что? — не поняла я. Размыкая руки, подруга грустно посмеялась, отмахнувшись: — Неважно, идём, — она проводила меня до пикапа, закрыла за мной дверь и, обойдя машину спереди, села на своё законное, водительское место. Девушка по-хозяйски и очень умело провела ладонями по потёртому кожзаму на руле — так, как она это делала на моей коже вчерашней ночью в спальне. Её красивые, чуть пересохшие губы растянула довольная усмешка, а я резко отвела глаза на дорогу и сложила руки на коленях, пытаясь контролировать этот жар внизу живота. Чёрт, Макс, выдыхай, успокойся…        Хлоя поправила шапку и повернула ключ зажигания, придерживая руль левой рукой. Пикап глухо заурчал и наконец завёлся, из-под капота ровно рокотал мотор. Под торпедой, закашлявшись помехами, хрипло запела магнитола какой-то кантри. Панк поморщилась и одним движением переключила на панк-рок-станцию: — Может, случайно сменила станцию, — как бы оправдываясь, пролепетала Прайс и обернулась ко мне — ты как? Я смочила уголок хлопкового полотенца водой и приложила мокрую, холодную тряпку к раскалённому лбу: — Буду в порядке, — я попыталась улыбнуться подруге, но вряд ли вышло хорошо.        Хлоя покачала головой и медленно, но уверенно вдавила педаль газа в ржавое дно пикапа, мотор утробно зарычал и мы рванули вперёд, свистя покрышками по пустынной дороге. Я всю жизнь боялась высоких скоростей, в особенности после ужасной трагедии с Уильямом, но когда за рулём была Прайс, казалось, волноваться попросту не о чем. Пытаясь ни о чём не думать, я уткнулась лбом в ледяное стекло пикапа и следила за мелькающими за окном пейзажами: рваными от ветра кронами и их тёмно-серыми силуэтами на фоне графитового, почти ночного неба, обломанные ветки валялись у корней, будто сломанные крылья, а фигуры избитых стихией деревьев напоминали скорбных, полумёртвых птиц в руках злого шутника, который ради потехи покалечил их. Густую, непроглядную тьму слегка разъедал дальний свет фар автомобиля, а тишину в салоне — какая-то очередная панк-рок группа, в такт которой Хлоя стучала пальцами по рулю, изредка поглядывая на меня. Я устала смотреть на природу за окном и потянулась за своей плечной сумкой, валявшейся на сидении поодаль от меня. Из сумки я вытащила камеру, дневник и альбом с фотографиями: перебирая карточки, я на секунду возвращалась в момент, когда сделала тот или иной снимок: вот Хлоя, танцующая с косяком на кровати дома, тот день, когда мы вновь объединились; а здесь она же лежит на свалке на какой-то ржавой тарантайке и играет с пистолетом, такая расслабленная и самодовольная… Я улыбнулась, найдя следующий снимок: вот я и Хлоя, утром после хулиганства и кражи со взломом в Блэквелле:       — Фото-бомба! — Фото-свинка! Наши голоса прислышались мне, стоило мне всмотреться в лица на карточке внимательнее. Стоп, если сейчас не остановиться, ты снова переместишься во времени… Чёртова теория хаоса. Встряхнувшись, я перешла к последней фотографии, где запечатлела шторм, надвигавшийся на Аркадия Бэй — не знаю, зачем, наверное, чтобы уж точно никогда, блять, не забыть то, что натворила. Дура, идиотская фотография. — Эй, что там у тебя? — заинтересовалась Хлоя и, мельком глянув, снова уставилась на дорогу, — ты засняла торнадо? Красивое фото, кажется, ты что угодно можешь снять по-настоящему художественно, а? Я промолчала и спрятала фотографии в альбом, снова откидываясь на сидение. Хлоя не стала продолжать эту тему и, прибавив звук, ускорила машину.       Через полчаса мы припарковались на стоянке перед трёхэтажным мотелем за городком Прикл-Пайн. Едва рокот двигателя умолк, Хлоя вытащила ключ зажигания и посмотрела на меня уставшими, но от этого не менее заботливыми глазами: — Пойдём, Макс. Она помогла мне выйти из машины, взяла рюкзак с нашими вещами и мою сумку на себя, как бы я ни пыталась ей помочь или сделать что-то самостоятельно. Мы вошли в здание мотеля и увидели на стойке ресепшн молодого парнишку пятнадцати лет: он неотрывно смотрел в телевизор, где с высоты птичьего полёта показывали руины Аркадия Бэй: — Уже завтра утром на место катаклизма прибудут спасатели из Портленда, Сиэтла, Вашингтона по личному приказу президента США и отряд волонтёров из фонда «Рука помощи», чья резиденция находится в Сиэтле. Губернатор штата Орегон заявляет, что данная катастрофа — огромный удар в самое сердце каждого из нас, и на срочном заседании правительства штата обсуждался вопрос скорейшей реанимации Аркадия Бэй и максимальной помощи всем выжившим в катастрофе. Если вы смотрите нас из эпицентра бедствия, сообщите спасателям о своем местонахождении по номеру, который вы видите на экране… Я оторвалась от репортажа в момент, когда Хлоя уже договорилась с парнишкой об аренде номера до утра по сниженной цене: он оформлял наши документы, пока Прайс нервно стучала пальцами по столешнице, стараясь не обращать внимания на телевизор. Я подошла ближе и положила голову ей на плечо, отчего она заметно расслабилась и погладила меня левой рукой по предплечью. Пару минут спустя работник выдал нам ключи от номера и договор аренды: Хлоя, не глядя, нарисовала какую-то закорючку, схватила ключ и потащила меня к выходу: — Спасибо! — едва успела я поблагодарить паренька, как дверь за нами захлопнулась. Не уверена, что он вообще меня услышал. Мы шли по асфальтированной площадке к П-образному зданию, обвитому лестницами со всех сторон. Ветер развевал кончики синих прядей Хлои, а сама она ёжилась от холода, прибавляя шагу с каждой секундой — мне было трудновато за ней поспевать, но выбора не было. С виду, обычный мотель, каких по стране тысячи: типовой муравейник с тонкими, практически бумажными стенами, хлипкими дверьми, за которыми скрывались однотипные конурки для одного-двух таких же бродяг, как мы с Прайс. Хлоя купила нам номер в самой тёплой части мотеля — посередине одного из корпусов на втором этаже, так что ветер обдувал наше пристанище лишь с одной стороны. Мы поднялись по шатким, кое-как сваренным из прутьев лесенкам к двери номера и, пока Хлоя копалась с замком, я держала рюкзак и сумку с нашими пожитками. Наконец дверь, скрипя, отворилась и мы осторожно вошли внутрь. Полумрак старой, но аккуратной комнатки рассеивал свет уличных фонарей, попадавший сквозь открытую дверь, Хлоя нащупала выключатель и одним движением осветила номер, попутно закрывая дверь изнутри. Нас встретила старенькая мебель, слегка видавшая виды, но в очень хорошем состоянии — лет через сорок такую могли бы продавать в антикварных магазинах. Ковролин на полу был идеально прибран, но если вглядеться, становились видны въевшиеся пятна от обуви, вина и ещё господь его знает чего. Справа стоял обычный деревянный стол, два стула, телевизор на тумбе и минибар, а слева расположилась двуспальная кровать, аккуратно застеленная и прибранная накрахмаленными полотенцами и одноразовыми ванными принадлежностями. Я прошла вперёд и заглянула в ванную: душевая кабина, раковина, унитаз — стандартный набор, в общем и целом, ничего лишнего. Когда я вернулась в комнату, то обнаружила Хлою сидящей на одном из стульев: — Эм-м, как тебе? — пряча взгляд, неуверенно спросила она. — Да порядок, а почему ты спрашиваешь? — я уселась на стул напротив подруги и взяла её руки в свои, заглянув в её встревоженно-обеспокоенное лицо. — Просто уточняю — главное, чтобы тебе было комфортно, — она нежно улыбнулась и потянулась за рюкзаком, — хочешь в душ? Думаю, тебе не помешает смыть этот день с себя. Девушка выудила из рюкзака одну из множества футболок и нарочито-торжественно вручила мне пакет с бельём. Тяжело вздохнув, я взяла пакет и одежду: — Мне бы голову изнутри помыть, знаешь… — Хлоя хмыкнула, провожая меня взглядом до самой душевой. Так странно — мыться совсем одной, без шума воды в соседних кабинках, шороха полиэтиленовой занавески и весёлой девчачьей болтовки возле умывальников.       Улыбнувшись напоследок Хлое, я закрыла за собой дверь и стала раздеваться. В ванной комнате было слегка прохладно, пахло влажным кафелем и немного хлоркой — я заглянула в поддон душевой кабины, дабы осмотреть её на наличие грязи, но нет, всё было в пределах нормы, даже волос в сливе не нашлось. Закрыв за собой дверцу кабинки, я включила душ и настроила его погорячее. Мокрые дорожки поползли по обнажённой коже, чуть обжигая её. Полупрозрачный пластик стенок быстро запотел и мелкие капельки то и дело скатывались вниз, пока я намыливала голову и думала обо всём. Есть ли шанс, что хотя бы кто-то пережил шторм в Аркадии Бэй? Выживут ли они до приезда спасателей или умрут так прозаично, от жажды или холода? Я стёрла рукой воду с лица и принялась ополаскивать волосы от пены: облачка мыла сползали по коже и оседали на дне кабинки, я провела рукой по животу и бёдрам, смывая остатки шампуня. Пока я намыливала тело вновь, я подумала о Хлое: правда ли она вчера уснула и не услышала моего вопроса, или же просто притворилась, чтобы не расстраивать меня сильнее? Надо же было так сильно влюбиться в эту синеволосую, взбалмошную панкушку, её движения, голос, глаза… Хлоя Прайс из моего детства и Хлоя Прайс сейчас — настолько разные люди, что даже не верится, что я способна найти общий язык с обеими сторонами личности этой девушки. То, что случилось вчерашней ночью, было притягательно и пугающе одновременно — я почувствовала, как мои щёки раскраснелись то ли от горячего пара, то ли от воспоминаний о прикосновениях девушки, её губах на моих, на шее, плечах… Внизу живота растеклось горячее, скручивающее нутро, но такое томное и приятное ощущение, что я едва устояла на ногах. Боже мой, неужели я действительно так сильно влюбилась, что мозги мажет по стенкам черепа? Сама того не замечая, я потянулась рукой к промежности и аккуратно коснулась себя. Хм, а если представить, что это делала бы Хлоя, то как бы она этим занималась? Тело само ответило на мой вопрос, и пальцы медленно, но настойчиво погладили клитор и малые губы, отчего мне пришлось закусить губу, чтобы не застонать и не вызвать подозрений у Хлои снаружи. Ах, знала бы она, как я о ней фантазирую… Воображение рисовало картинки, где Хлоя прижимает меня к кровати, ласкает языком грудь, кусает ключицы и шею, а потом зацеловывает все укусы своими горячими, чуть суховатыми от прерывистого дыхания губами… Я прижалась спиной к влажной, тёплой стенке душевой и гладила своё тело, облизывая губы и сглатывая, когда от тяжёлого дыхания пересыхало в горле: шея, грудь, животик и бёдра, я пыталась сымитировать прикосновения Прайс, но получалось, откровенно, не очень. Только она, только Хлоя может подарить мне это наслаждение… Ох, чё-ёрт… — Боже мой, Макс, — едва я услышала голос подруги, внутри всё похолодело: спалилась! Я открыла глаза и встрепенулась: Хлоя смотрела на меня сквозь полупрозрачный, запотевший пластик дверцы и страстно улыбалась уголками губ: — Я, конечно, не могу быть до конца уверенной, что ты занималась тем, о чём я думаю, но рискну предположить, что это так. Щёки тут же вспыхнули алым румянцем, и я судорожно попыталась прикрыться: — Боже, Хлоя, какого хрена ты вообще вошла?! Девушка медленно подошла ближе к кабинке и я рассмотрела на ней короткие шорты и футболку с Сосисычем, её любимую пижаму. Взгляд девушки горел огнём, а сама она, будто играючи, то и дело облизывала губы. Вот засранка. — Ты тут чиллишь уже сорок минут — я вошла проверить, всё ли у тебя в порядке, а тут всё просто офигенно! Вдруг смущение отступило на задний план, я выглянула из кабинки и улыбнулась Хлое: — Зайдёшь на огонёк? Облако мелкого водянистого пара окутало нас обеих и Хлоя, не раздумывая, шагнула ко мне. Струи воды тут же намочили её одежду, пальцы потянулись к кромке футболки и потянули её наверх: — Извините, мисс Прайс, тут дресс-код, — промурлыкала я и погладила талию девушки. Она прижала меня к стенке и, зафиксировав мои руки над головой своей, второй принялась гладить мою кожу и рисовать на ней какие-то узоры пальцами. Каждое прикосновение отдавалось глухим стуком крови в ушах, голова кружилась от жара и запаха тела Хлои, а закусанные губы не помогали сдерживать стоны удовольствия. Хлоя прижалась своей грудью к моей, подхватила меня под зад и, коротко приказав обхватить её ногами, страстно поцеловала. Конечно, я повиновалась: всё, что угодно, если того хочет она. Её губы сминали в поцелуе мои, языки переплелись в тесных объятиях, то и дело задевая нёба друг друга. Ладони Прайс накрыли мою грудь и сжали её, отчего я судорожно вздохнула и выгнулась в руках девушки, чем очень ей польстила: — Ты такая податливая, Макс, буквально таешь в моих руках… — ворковала мне на ушко любимая, поставив меня на ватные ноги и сползая пальцами по шее в ложбинку между грудей, ущипнула меня на сосок и продолжила спускаться вниз по рёбрам и животу и, минуя пупок, наконец накрыла своей рукой мою промежность, заставив рвано простонать прямо в её приоткрытый от возбуждения рот: — Ах, Хлоя, прошу… Она коснулась пальцами моего клитора и, нежно его погладив, начала ласкать меня так страстно и по-особенному горячо, что молнии наслаждения замелькали перед моими прикрытыми глазами, всё тело отзывалось на малейшее движение девушки и я не могла сдержать громких стонов. Я почувствовала, как кончики пальцев девушки нашли вход во влагалище и она, не дав мне опомниться, шепнула: — Больно не будет, выдохни, — едва она договорила, я почувствовала её в себе и удивленно ахнула. Боли не было, лишь остывающие поцелуи Хлои на моих щеках и шёпот: — Ты так прекрасна, Максин… Пальцы Хлои медленно двигались во мне, как бы осваивая новую для них территорию — девушка делала это так аккуратно и в то же время, до безумия приятно, что мне стало плевать на всё вокруг: на обилие пара, мешавшего дышать, на стеснение и скованность, на всё, что было за пределами этой кабинки: были только я, она и невероятное ощущение удовольствия, пульсом бившегося по всему телу, в каждой его клеточке. Когда Хлоя добавила второй палец, эйфория и возбуждение, казалось, удвоились, я стонала и извивалась под девушкой, как мартовская кошка, умоляла её не останавливаться. Мокрые синие волосы причудливо обрамляли красивое лицо Прайс, и мне до одури сильно захотелось подарить ей такое же чувство наслаждения. Внезапно движения пальцев очень ускорились и стали ритмично-монотонными, отчего приятных ощущений только прибавилось. Тяжёлое чувство внизу живота нарастало, держаться на ногах становилось всё сложнее, наше дыхание стало очень глубоким и прерывистым, как вдруг я почувствовала, как ком напряжения, нараставший внутри, будто резко пропал на секунду, а потом вернулся и оглушительно взорвался короткой, яркой, обжигающей волной первого в моей жизни оргазма. Я прокричала что-то несвязное в плечо подруги, бережно поддерживавшей меня, а когда все краски вернулись в прежнее состояние, я поцеловала Хлою так нежно и чувственно, как только смогла. Сил не осталось от слова «совсем», казалось, кислород окончательно выветрился из кабинки, а ноги обмякли. Мы осели на дно душевой, я прильнула на грудь девушки и обвила её ноги своей, переплела наши пальцы рук и сделала воду менее горячей, а напор — менее активным. Пар оседал по стенкам, как и моё сознание, которое медленно, но верно возвращалось ко мне: — Хлоя, это было просто… просто… — Невероятно? — я затылком почувствовала, как она самодовольно улыбается. — Именно, — я хихикнула и прижалась к Прайс ещё ближе.       Мы обе замолчали, задумавшись о своём. Я держала за руку девушку, ради которой принесла такие жертвы, которую столько раз спасала от смерти по разным причинам… Сделала бы я это снова, будь у меня возможность изменить решение? Не знаю. Но если я больше не могу ничего изменить, может, есть смысл жить дальше? Однозначно, да. Ведь мне есть, ради кого жить и просыпаться каждое утро. Губы Хлои коснулись моей мокрой макушки, а я прикрыла глаза, тихо млея от удовольствия. Как бы трудно нам ни было, я готова жить дальше -- хотя бы ради этой синеволосой панк-рок-девчонки с огромным сердцем.