Квартирант

Серебрякова Виталина Георгиевна относилась к числу людей, с которыми ничего необычного никогда не приключается. Кому-то это могло бы показаться грустным, но сама женщина, напротив, любила, когда всё подчинялось строгому распорядку, когда никакие случайности и неожиданности не портили её хорошо просчитанных планов на жизнь грядущую. А Виталина Георгиевна, к слову, распланировала будущие двадцать лет, едва сойдя со школьной скамьи, и достигла она почти всех своих целей. Почти каждый пункт был идеально выполнен. Но проблема-то была именно в том, что Виталина Георгиевна ненавидела полумеры. Если она добивалась успеха, то во всём, чего желала. Неполная победа для неё была даже хуже поражения. Впрочем, Яков Александрович, её муж, был точно таким же. Двое прагматиков, встретившись, оценили друг друга и просчитали свою совместную жизнь едва ли не по календарю, кропотливо вникая в суть ещё не возникших бытовых проблем. И вроде бы всё у них шло идеально, как они оба и хотели, но вот только… Уверенность Виталины Георгиевны и Якова Александровича в дне завтрашнем стала рушиться, как карточный домик, как только у них родилась первая дочь. Нет, именно девочек они оба и хотели, «с мальчиками слишком много мороки», как говорила будущая мать; они мечтали о двух идеальных дочурках с классической красотой мамы и папиной сообразительностью. Всё шло идеально: беременность, плановые осмотры, неспешная работа, которая для Виталины Георгиевны была будто часть повседневной жизни. Но вот потом первенец, непоседливая и непредсказуемая Маша, надумала родиться прежде срока. На этом знаменательном моменте всё и изменилось. Маша, в отличие от Леночки, была человеком с какой-то чуждой психологией и философией. Маша не придавала особенного значения реальной жизни, предпочитая уходить в мир своих фантазий, за фигурой и внешним видом не следила, что весьма расстраивало мать. Виталина Георгиевна совершенно искренне считала свою старшую дочь красивой, только слегка полноватой, и старательно пыталась донести до той своё мнение. Но Маша кивала головой и снова уходила куда-то в свои мысли. Виталина Георгиевна и Яков Александрович были бы спокойны за девочку, если бы о ней чуточку больше знала хотя бы Леночка — но Леночка предпочитала обращаться к сестре как к своей подчинённой, а Машу это устраивало. Маша всерьёз увлекалась только физикой, но и то Виталине Георгиевне казалось, что хобби дочери какое-то поверхностное, ведь Маша не просиживала часами в библиотеках, а знакомых, специализирующихся на предмете, у неё было мало. И Виталине Георгиевне было всё равно, что Маша живёт в век компьютерных технологий, когда не обязательно держать книгу в руках, чтобы её прочесть, или знать человека в лицо, чтобы общаться свободно и радостно. У обеспокоенной матери не раз возникали тревожные мысли о том, что Маша со временем обязательно вляпается в какую-нибудь неприятность. — Она уж совсем не похожа ни на меня, ни на тебя, — часто говорила Виталина Георгиевна с тяжкой горечью в голосе, когда они с мужем вдвоём сидели на кухне без дочерей и беседовали о наболевшем. — Ведь правда: и я, и ты, и Елена, и наши родители — все жили спокойно, по плану, и у нас всегда всё получалось, а вот Маша… — Маша пошла в бабушку, — сказал Яков Александрович, — в Фаину Геннадьевну. У таких людей жизнь лёгкой не бывает, но…, но они хотя бы могут что-то вспомнить, когда ненадолго замирают в вихре событий. Виталина Георгиевна ответила тогда: — Мне тоже есть, что вспомнить, о своей жизни. Я всего добивалась сама, рано стала взрослой и ответственной. Умение извлекать уроки из сделанных ошибок — это один из важнейших критериев, по которым я оцениваю, вырос человек или он пока ещё ребёнок. Маша, хотя ей шестнадцать, всё ещё живёт где-то в своих фантазиях, и меня это беспокоит. Правда, Яков, поговорил бы ты хоть с нею. Может, ты как отец сумеешь на неё повлиять… — Может, лучше ты: ты мать, тебя она внимательнее выслушает… Так и шло время, а супруги всё не решались провести с отбившейся от рук Машей воспитательную беседу. С другой стороны, они не чувствовали серьёзной необходимости это делать: девочка исправно посещала школу, получала адекватные отметки: не высшие, но и не низшие, — общалась с одноклассниками, хотя закадычных друзей у неё, опять же, не было, читала какие-то книги, но не обсуждала их ни с родителями, ни с Леночкой, которая усердно готовилась к выпускным экзаменам и не обращала на непутёвую старшую сестру особенного внимания. О Маше не стоило беспокоиться — и всё-таки именно этот ребёнок почему-то вызывал в сердце у Виталины Георгиевны тревогу. Вечером дня, предшествовавшего дню начала нашей истории, мать особенно беспокоилась. Она даже не смогла лечь спать без снотворного, так что наутро мужу пришлось расталкивать её, бдительно следя, чтобы она снова не повалилась на постель, впервые в жизни пропустив лекцию в университете не по болезни. Неудивительно, что Виталина Георгиевна была не в духе и достаточно прохладно обошлась с Машей, когда та выбралась из комнаты, зевая и отчаянно протирая красные от недосыпа глаза. — Я сегодня рано, мам, пап! — прокричала Леночка, отворяя дверь. — У Маши и вовсе дополнительный, так что её ждите не раньше трёх! Виталина Георгиевна слегка поморщилась, когда девочки с шумом покинули квартиру, и упёрлась лбом в раскрытую ладонь. Яков Александрович заботливо похлопал супругу по плечу и настойчивым мягким голосом произнёс: — Вита, я уверен, что ты должна сегодня остаться дома. У тебя очень нездоровый вид. — Нет, — упрямо отрезала Виталина Георгиевна и поднялась из-за стола. — Это всё обычная мигрень, дорогой. Она обязательно пройдёт. Обязательно. В течение нескольких следующих минут женщина деловито рылась в маленькой аптечке, что находилась в навесном шкафчике в правом углу кухни, точь-в-точь над слабо жужжащим холодильником. Найдя, наконец, таблетки от головной боли, Виталина Георгиевна набрала стакан холодной воды и только приготовилась запить безвкусное лекарство, как дверь снова хлопнула, открываясь. — Мария, — с тихим вздохом констатировал Яков Александрович, — наверняка что-нибудь снова забыла. Но в прихожей, на удивление, оказалась не только непутёвая старшая дочь профессоров Серебряковых. Маша, как безжизненная кукла, висела на своей младшей сестре, глаза её были закрыты. Лена, бледная как полотно, тряслась на одном месте, показывала на Машу пальцем и бормотала: — Мама, папа, это не я… мы шли, и она вдруг закричала и упала… лежит и дышит…, а глаза не открывает! Мама, папа, я не виновата-а-а! — из глаз её брызнули слёзы, и она стала истерически всхлипывать, прикрывая голову руками, будто бы опасаясь сокрушительного по ней удара. Стакан, который Виталина Георгиевна держала в руках, выскользнул и упал на пол. Во все стороны полетели осколки. — Я сейчас всё приберу, — тотчас выпалил Яков Александрович. — Вита, Лена, отнесите Машу к ней в комнату, я выброшу осколки и вызову скорую… быстрее, быстрее, Лена, помоги матери! Неуклюжее полное тело Маши протащили по коридору, отнесли к ней в комнату и бережно уложили на кровать, распрямив ей руки и ноги. Девочка дышала ровно и спокойно, но признаков сознательности она не подавала. Яков Александрович, тоже весь белый и трясущийся, как и его младшая дочь, уже объяснял диспетчеру ситуацию и просил вызвать бригаду медиков. — Через две минуты будут! — выкрикнул он, обнадёживая супругу и младшую дочь. Леночка всё так же раскачивалась на одном месте, выла и бормотала: — Мама, папа, я правда ни при чём! Она шла-шла и вдруг упала! Я ничего не делала!.. — Отлично, Лена, мы все тебя поняли, — твердила слабым голосом Виталина Георгиевна, которая, судя по её взгляду, не очень осознавала, что она сейчас говорит. — Убьёт-лежачего всё видела… и бабушка Антонина видела… что они подумают?! — ныла Лена, закрывая красное лицо руками. От этих слов Виталина Георгиевна встрепенулась и посмотрела на младшую дочь очень строго. Лена тотчас замолчала и стала размазывать по щекам слёзы. — Иди в школу. Мы здесь сами справимся. Лена икнула, посмотрела на мать долгим взглядом и медленно стала подниматься. Ноги её как будто бы не гнулись. — Хорошо, мама, — тихо ответила она и вышла. Вскоре подъехала бригада скорой помощи. Забирать Машу в больницу никто не стал: медики констатировали, что обморок произошёл из-за недосыпа, так что обеспокоенные родители сумели выдохнуть. «Больше никаких ночных просмотров сериалов», — категорично сказала Виталина Георгиевна, когда посмотрела на безмятежно спящую Машу и вспомнила себя в её возрасте: куда более ответственную и дисциплинированную. Часы отстучали полдень. Волнуясь за дочь, Виталина Георгиевна всё же осталась дома, в то время как Яков Александрович поехал на работу, объяснив отъезд очень важной лекцией. А между тем, если бы он только остался дома, ему довелось бы увидеть кое-что очень и очень интересное. Приблизительно в половине второго дня домой возвратилась Леночка. Поздоровавшись с матерью, что бдела у входа в комнату Маши, она тут же отправилась к сестре. Едва просунув голову в дверной проём, она издала дикий возглас и отшатнулась к противоположной стене. — Мама, мама!.. — пуча полные ужаса глаза, зашептала Леночка, указывая на дверь в комнату старшей сестры. — Она там… она там неадекватная… совсем! «Неужели же это какая-то форма безумия?» — в ужасе подумала женщина и тут же отправилась в комнату Маши. Леночка боязливо мыкалась у матери за спиной, не решаясь высунуть нос и посмотреть на больную без какого-то прикрытия. Стоило Виталине Георгиевне увидеть, что происходило в комнате, как она поняла: возможно, Леночка даже оказалась права. Для Маши, которую Виталина знала, совершенно диким было внимательное рассматривание себя в зеркале, особенно после долгого обморока. Однако Маша стояла на ногах, причём стояла так, словно бы ей давно не приходилось уже этого делать, и с неприкрытым изумлением в глазах оглядывала себя. — Когда я вошла, она шептала какие-то странные слова в ладонь, — доложилась Леночка с грустным видом. Заслышав голос сестры, Маша ретиво повернулась. Виталина Георгиевна была готова поклясться, что её старшая дочь сейчас как будто попыталась нащупать на поясе некое оружие, вдобавок, она и смотрела так, словно готова была в любую минуту пустить это оружие в ход, что заставляло лишь радоваться его отсутствию. — Маша, — как можно мягче и осторожнее проговорила Виталина Георгиевна, пересекая порог, — ты очнулась! Наконец-то! Маша зыркнула на неё исподлобья недоверчивыми глазами и сделала шаг назад. Сейчас она напоминала затравленного и злого, истрёпанного волчонка. Она всё не прекращала шарить по своему поясу и держать в поле зрения ещё и Леночку, которая так и стояла на пороге, покачивая головой с критически мудрым видом. — Мы очень за тебя переживали, — продолжала Виталина Георгиевна, — ты нас так напугала… мы даже не знали, что и думать. Пока не оправишься, посидишь пару дней дома. И ещё тебе придётся отказаться от ночного бодрствования — видишь, что оно с тобой делает? И с нами… у меня сердце за тебя изболелось, Машенька! Девочка, всё так же не произносившая ни слова, совсем не стала возражать, когда мать накинулась на неё с объятиями. Она только попробовала отступить на пару шагов, но наткнулась на тумбочку, которая по старой традиции была под завязку набита томиками манги. «От этих большеглазых ребят тоже придётся временно избавиться, — подумала Виталина Георгиевна, скользнув взором по нарисованному лицу какого-то очень измождённого парня с необычными глазами, открывшемуся на странице, — иначе Маша так и не прекратит бодрствовать по ночам». Леночка помогла оттащить еле ковыляющую Машу на кровать. Там больная тотчас забилась в угол и стала хмуро следить за матерью и сестрой. Виталина Георгиевна решила даже спросить что-нибудь у девочки, проверить, не онемела ли она, но тут Маша сама негромко осведомилась, показывая на плазменный телевизор на стене комнаты: — Это… — Телевизор подождёт, Машенька, — как можно мягче произнесла Виталина Георгиевна, — сейчас тебе надо отдыхать. — Мои ноги… — Ты ослабла совсем, вот они тебя и не держат, — разъяснила женщина. — Лена, укрой сестру, пусть она отдохнёт ещё. Пока можешь почитать немного — не больше получаса, — если тебе не спится. Учти, ровно через тридцать минут я проверю, как ты! Маша проводила удаляющихся родственниц всё тем же пристальным, настороженным и изучающим взглядом. Виталина Георгиевна была напряжена и обеспокоена, сердце её болело ещё злее. «Если подумать, — говорила она про себя, — у Маши никогда не было такого взора…» В дверях кухни застыла Леночка. Выражение её лица можно было смело охарактеризовать как крайне озадаченное. — Как она? — тотчас спросила Виталина Георгиевна. — Нормально, — Леночка по-прежнему выглядела изумлённой. — Правда, она ещё неадекватнее на свою мангу реагирует, чем раньше. Сидит там сейчас с «Шиппуденом»… как будто бы философскую книгу читает. — Это временно, — выдохнула Виталина Георгиевна, — это пройдёт. — Но я поклясться готова, мам, что слышала, как она сказала: «Это ведь я!» — упорствовала Леночка. Перед семьёй Серебряковых торжественно открылся вид на врата вселенского отчаяния.