Квартирант

— Подождите-подождите-подождите! — лихо заупрямилась я, едва Узумаки договорил. Тоненькая ниточка связи между нами неожиданно начала рассыпаться, и это происходило так стремительно, что я даже ничего понять не успевала. Всполохи искр и взрывы боли перед глазами убеждали меня в том, что я такими темпами скорее кони двину, чем вернусь домой. А всё-таки интересно, могу ли я вернуться к себе, умерев в этом мире… — Я не намерен ждать, Мария, — серьёзно известил меня Нагато, — твоё тело осталось в твоём мире без хозяйки. Как ты думаешь, что с ним сейчас происходит? Тут я призадумалась. И издала именно тот звук, который, разумеется, следовало издать, когда попадаешь в подобную ситуацию: — Эм… — Оно живёт на рефлексах, — умным тоном просветил меня Узумаки, мне же на беду начитавшийся учебников на вольных хлебах в мирной жизни. — И скоро, превратившись в пустую оболочку, умрёт. Лучше бы он мне молотком по голове врезал — думаю, тогда не было бы настолько же страшно. Я мгновенно прекратила спорить и замерла, переваривая неожиданную — и совсем, если так подумать, не приятную — информацию. Нагато всё ещё был со мной рядом, хотя мы неслись сквозь кометы непонятных цветов и размеров, а это подсказывало, что мы совсем скоро окажемся у меня дома. А потом… он меня оставит. Ведь иначе его тело в этом мире тоже умрёт. А как он может оставить Конан одну, в особенности после всего, на что её обрёк? — К… как это умрёт? — проверещала я, наконец. — Вообще… совсем… да как же так! — Приходится выбирать, — высокомерно-противным тоном известил меня Узумаки, не позволяя забыть, кем он, вообще-то, был ещё совсем недавно. Да и сейчас, наверное, остался — знаете ли, тиранические замашки так просто из характера не вытравишь! — Но я уверен, что ты здесь оставаться не собираешься. Ещё чего! Да что бы ни случилось, что бы ни произошло, я хочу домой! Хочу к маме, к папе, даже… даже к Леночке, чёрт побери, хочу, но и с Нагато… я тоже совсем не хочу разлучаться. Пусть вместе мы провели не так уж и много времени, всё-таки это время было полно таких невероятных приключений, что он мне как родной стал. Ну, или… во всяком случае… теперь я не жалела его просто так, за красивые риннеганы, а уважала — хоть до сих пор и побаивалась. Он сделал для меня… невероятно много, хотя и явно совершал свои благие дела вовсе не потому, что он на самом деле был лапочкой, няшкой и милашкой. Было в нём… внутреннее благородство. А ещё был такой стержень, что нельзя не уважать, только бояться. Я никогда не встречала никого, похожего на Нагато, в своём мире. И живём мы иной жизнью, чем шиноби «Наруто». Наш менталитет отличается кардинально. Поэтому… вряд ли я вообще встречу кого-то такого же. Не встречу никогда — от этой мысли мне стало больно. Просто потому, что другого Нагато Узумаки, как и другой меня, Маши Серебряковой, в этом мире нет и быть не может. Это была последняя мысль, которая посетила меня, прежде чем я открыла глаза в своём мире и поняла, что лежу на больничной койке, из руки у меня торчит трубка капельницы, а за застекленным окном на половину противоположной стены дежурят родители. Мама нервно бегала туда-сюда, воздевая к потолку руки — и это было очень странно. А ещё это выглядело страшно, потому что прежде седины в её волосах я не замечала. Папа что-то доказывал усталой медсестре, на пост которой отсюда как раз открывался отличный вид, под стойкой медсестры сидела унылая Леночка и грызла сушку. Все мои родственники были взлохмачены, растрёпаны, словно они тут дежурили сутками, и их глаза глубоко ушли в череп — хоть сейчас выставляй как живую страшилку. Ну, или можно присоседить их каким-нибудь боком к моему тощему Узумаки — вот славная будет компания! Хотя они ещё явно не отощали до такого же предела, кажется, и родители, и Леночка к нему явно стремились. Леночка-то! Которой мама ненавязчиво советовала сесть на диету! Я потрясла головой. Удивительно-то как это — находиться снова в своём теле. Мне даже не верилось. Оно казалось тяжёлым и неповоротливым, потому что мяса на нём по-прежнему было побольше, чем необходимо подростку моего возраста и телосложения, и вялым — ну а тут и нечему удивляться, из меня все ещё трубка капельницы торчит! Я вздохнула на пробу — знакомый воздух! Попробовала шевельнуть под одеялом пяткой — это моя пятка, вон, даже мозоль от неудобной спортивной обуви осталась. Это я! И я дома! Мама, дежурившая у палаты, первой заметила, как я пришла в себя. Она тут же круто повернулась и всплеснула руками. На её лице отобразился ужас, затем — неверие, а потом — такая радость, какой я у нее прежде вообще ни разу не замечала. Она бросилась к постели, раскинув руки, словно собиралась проломиться сюда и обнять. Медсестра тут же подскочила, папа отвернулся от её поста, а Леночка упустила из рук слюнявую тощую сушку. — Маша! Мария! — даже сквозь толстое стекло я слышала надрывный, несчастный голос матери — можно подумать, я у неё на глазах уми… А, стоп. Я ведь и правда умирала. Я недоуменно похлопала глазами. Даже веки казались неподъёмно тяжёлыми. Просто моргать мне было сложнее, чем заниматься на тренажёрах под неусыпным контролем безжалостного Узумаки — удивительно и… страшно. А вдруг я никогда не приду в норму? Вдруг моё тело так и останется жалкой кучей ни на что не годного мяса? «Вы отвыкли друг от друга, — бесстрастно и точно, как всегда, пояснил мне внутренний голос Узумаки, и я содрогнулась. А чего мне удивляться-то так, спрашивается? Теперь это он моя шизофрения — правда, ненадолго… — Но приспособитесь снова с течением времени. Поэтому ты должна следить за своим здоровьем и дальше, Мария. Тело — не то, чем можно разбрасываться безрассудно». Я уныло повесила голову. Он ещё не сказал ни слова на прощание, но мне уже казалось, что мы расстаёмся с ним навсегда. Голос Узумаки становился всё тише, дальше и глуше, словно уплывал в туман, и из моего тела мало-помалу вытекало нечто невероятно важное и тёплое — словно лучик солнца. Я отчаянно рванулась вслед за глохнущим голосом. «Узумаки-сан! Узумаки-сан, пожалуйста, подожди…» «Спасибо за всё, что ты сделала для меня, Мария, — неожиданно официально возвестил голос Нагато, — и прощай». Связь прервалась, и я сразу почувствовала себя так, словно внутри меня взорвался и умер с десяток — нет, с сотню — планет, на которых ещё недавно бурлила и активно эволюционировала жизнь. Едва обретшее энергию тело вяло плюхнулось обратно. Я уронила руки, в одну из которых всё ещё была воткнута трубка капельницы, на постель и судорожно втянула сквозь зубы воздух. — Ну почему же, — грустно прошептала я, — всё всегда получается так…