Ненавистная любовь

- Я. Это. Не одену. – Хибари был непреклонен. - Но, Хибари-сан… - Тсунаеши едва не плакал. – Вы должны одеть платье. Без него вас не пустят, и вы не сможете никого забить до смерти. - Может я еще и ноги побрить должен, травоядное? – благополучно пропустив последнюю фразу мимо ушей, Кея брезгливо поднял лежащую на столе тряпицу, своим покроем больше напоминавшую пеньюар, концом тонфа, не замечая как позеленел от ужаса Тсуна при его словах. - И вообще, где ты платье увидел, травоядное? - Т-т-так вот же оно, - дрожащей рукой Десятый указал на свисающую ткань. – Платье, - поторопился уточнить он, увидев, как поднимаются брови грозного ГДК. - Это? Платье? – Хибари поднес ткань ближе к глазам, - И ты серьезно хотел, чтобы я одел это, травоядное? Камикорос! - он наступал на пятящегося к дверям Тсуну. Психика юного босса не выдержала такого испытания, и он, позорно взвизгнув, ретировался с поля брани, не замечая, что злополучное платье повисло на нем, зацепившись за волосы. - Фух… - добежав до своей комнаты, чудом избежавший смерти Тсуна первым делом забаррикадировал дверь письменным столом, и только потом повалился на кровать, сдергивая платье с головы и кидая его на пол. – Я еще жив. Удивительно… И как я уговорю его одеть платье? Легче самому было бы переодеться и выполнить задание, но, увы… - Десятый тяжело вздохнул, с опасением глядя на дверь. – А ведь день так хорошо начинался… День действительно начинался хорошо. Но потом пришел Реборн, и все пошло наперекосяк… - Никчемный Тсуна, - начал он, лишив Десятого законного завтрака. – Ты ведь помнишь, о чем мы говорили на собрании позавчера? Тсуна помнил. Говорили они о семье Лотацио, которая в последнее время стала мешать Вонголе. Сбои поставок оружия, взрывы в лабораториях (к счастью, обошедшиеся без жертв), сорванные переговоры… Последней каплей стало покушение на Хром, заменившей исчезнувшего неизвестно куда Мукуро. И пусть девушка отделалась легким испугом и незначительными царапинами, Вонгола не намеренна была прощать наглецов. Существовать семье Лотацио оставалось считанные недели. - А помнишь, что вы решили? - Не отставал акробалено. Десятый мысленно застонал. Почти единогласно его Хранителями решено было отправить Хибари (как сильнейшего, но скорее же, как отсутствовавшего и потому не сумевшего отказаться) на прием в честь юбилея босса Лотацио, переодев его девушкой. Сообщать Хранителю Облака о его новом задании выпало Тсунаеши, как боссу. - Так вот, если ты не сможешь уговорить Хибари, - Реборн сделал многозначительную паузу, сунув в руки Тсуне небольшой сверток, - на задание отправится Сасагава Киоко. - Что?! – негодованию Савады не было пределов, но вредный младенец уже спал. С тяжелым сердцем Тсуна развернул сверток, и в ужасе уставился на выпавшее из него «платье»: коротенькое, словно на маленькую девочку, с вырезом, наверное, до пупка, сшитое из полупрозрачной блестящей материи. «Извращенец!», - косясь на Реборна, покрасневший Десятый, спешно заворачивал наряд. – «Я ни за что не допущу, чтобы Киоко-тян пошла на этот ужасный прием в ЭТОМ. Да, вообще, чтобы она пошла туда. Пусть лучше Хибари-сан… Да, Хибари-сан сильный, он справится…. И в следующий раз не будет пропускать собрания» - со злорадством подумал Савада…. …Вновь вздохнув, Тсуна поднялся с кровати, с трудом отодвинул стол, и, подобрав платье, отправился вновь уговаривать Хранителя Облака. «Не убьет же он меня, - думал юный босс, несмотря на то, что его знаменитая интуиция утверждала обратное, - но даже, если так Киоко-тян будет спасена». Воображение тут же подсунуло Тсуне следующую картину: он, безнадежно мертвый, лежит в гробу на цветах в красивом костюме, а его милая Киоко –тян горько плачет над его бездыханным телом в злополучном платье... «Нет, нет, нельзя так думать о Киоко-тян» - пустивший было слезу Десятый, густо покраснел, оглядываясь по сторонам: не видел ли кто его, и врезался прямо в Бьянки. - Так вот куда делась моя новая ночнушка! – заметив в руках Тсуны знакомую тряпицу, сестра Гокудеры выдернула ее. – Я купила ее специально для Реборна. Как ты посмел… Но Савада уже не слышал ее. Он со всех ног мчался в свою комнату, мысленно проклиная Реборна и призывая на голову репетитора все возможные бедствия.