Я - СПАСАТЕЛЬ

      Сутки спустя я сидел в электричке и, глядя на новенькую с иголочки одежду и обувь, вспоминал, как капитан самолично выловил меня совершенно обессиленного из воды, укутал одеялами. Потом в окружении матросов, чтобы не мешали любопытные пассажиры, повел в свою каюту.       Обложил такой отеческой заботой, что я ошалел от сверх внимания.       После горячего душа, в теплом махровом халате сидел с ним за столом и ел через силу, поскольку посчитал это разумным, в противном случае взгляд капитана обещал — накормлю собственноручно. Он не задал ни одного вопроса, хотя в его глазах их было миллион. Думаю, что он и караулил мой сон, потому как я чувствовал его присутствие в каюте постоянно — энергетика у капитана была очень сильная.       После плотного сытного завтрака мне была вручена стопка нового джинсового комплекта и спортивные туфли.       Капитан положил передо мной весьма плотный конверт и голосом, не терпящим возражений, строго заявил: — Вы спасли корабль, вы спасли моих подчиненных, вы спасли жизни пассажиров, вы спасли мою честь и жизнь! Все у вас в неоплатном долгу. Считайте, что у вас появился самый преданный друг, какой только может быть в этом мире.       Я в полной тишине выложил на стол купюры, взял себе немного, чтобы хватило добраться домой, остальные вложил обратно: — Благодарю вас за заботу и тепло, которым меня окружили, господин капитан. Я принимаю вашу дружбу, это для меня честь. По поводу денег… прошу прощения, но я возьму только небольшую сумму, чтобы оплатить проезд, а остальные раздайте пострадавшим пассажирам. Они им нужнее.       Капитан был растерян, но мой решительный вид и спокойный голос не позволили ему усомниться в моих словах. Он молча взял конверт, и вынул из кармана визитку: — Вот мои данные. Помогу, чем смогу в любое время дня или ночи!       Мы расстались в ближайшем порту, куда завел свое судно капитан, специально сменив курс Теперь вот электричка несла меня к конечной станции метро.       Поднявшись по эскалатору на улицу, в глаза сразу бросился красочный баннер, на котором обещающей райское наслаждение улыбалась на все тридцать два зуба очень сексапильная красотка-дайвер, держа на двух наманикюренных пальчиках насадку с богатым уловом рыбы. Как оказалось, с завтрашнего дня начинаются соревнования пловцов - марафонская дистанция. Награда — место в национальной сборной страны и участие в международных соревнованиях.       Меня очень заинтересовало данное событие и я, естественно, решил непременно побывать там, но в облике дельфина.       Залив был небольшой и акулы иногда по-хозяйски вели себя, подплывая к самому берегу, показывали плавники на его поверхности, наводя страх и ужас на любителей поплавать или просто купальщиков. Устроители соревнований должны это весьма серьезное обстоятельство учесть.       А пока — домой.       Имея на руках справку от капитана корабля, я не мог взять в аренду машину, а на оставшуюся мелочь можно было бы сделать пару пересадок на общественном транспорте.       Дом был за городом и стоял на берегу залива.       А теперь пришло время поведать трагическую историю о том, как я стал перевоплощаться в дельфина.       Это было двадцать лет назад.       Мои родители, похоронив моего деда и бабушку, умерших в одночасье, собрали кое-какие пожитки, меня в охапку, покатили под стук вагонных колес к маменькиной сестре в городок N на побережье Черного моря.       Тетя Лиза или Лизавета была искренне рада нашему приезду, меня не отпускала от себя ни на шаг, купаться позволяла только в самодельном домашнем бассейне. После того, как штормовое беснующееся море забрало всю её семью, она ненавидела его всеми фибрами души. С меня было взято слово — без взрослых в море не входить даже по щиколотку.       Родители быстро устроились на работу, за мной досматривала только тетя Лизавета.       Тоска несчастной женщины по погибшей семье через два года все-таки свела ее в могилу. Так что, когда я пошел в школу, за мной присматривать было некому и в свободное от учебы время я был предоставлен самому себе. Но сорвиголовой я никогда не был, а вот к морю привязался всей душой.       Без родителей я только мочил пятки, смотрел, как причаливали лодки, как рыбаки вытаскивали из сетей улов — серебристый рыбный ручей растекался по желобу в специальную тару и тут же увозился в небольших рефрижераторах.       Я ходил и рассматривал улов, лодки, снасти, вопросов не задавал. Рыбаки привыкли к моему молчаливому присутствию и часто предлагали рыбу, но я только смущался и отказывался со словами благодарности.       К возвращению родителей всегда был дома, сидел за столом и делал уроки.       Как-то я бродил по берегу, пинал камушки, сухие веточки и листочки хрустели и рассыпались под кроссовками, разглядывал подмигивающее солнце через зеленые лапы пихтача, чередующиеся с оголенными ветками причудливо изогнутой формы лиственных деревьев. Как вдруг за огромным пихтачом появилась вертикальная почти зеленая от мха каменная стена, а в ней — узкая трещина.       В мальчишеской голове сразу возникла картина пещеры пиратов, начиненной всеми видами оружия и, разумеется, сундуков с драгоценностями и голыми черепами и скелетами во всех ее углах, окутанные кусками паутины и покрытые серой пеленой пыли.       Мне удалось протиснуться и предо мной предстал спрятанный среди скал уютный крохотный фьорд. Вода там меняла зеленоватый оттенок на синий, и была прохладнее даже на первый взгляд, а дна видно не было совершенно. Выход в море имелся, но был очень узок, скалы изгибаясь, прикрывали его собой с моря. С берега его найти было затруднительно — скалы собой закрывали доступ к фьорду.       И этот тайный уголок принадлежал только мне.       Счастью моему не было предела. Еще большую радость я ощутил, когда нырнув под плющ, вышел к знакомому мне древнему гладкоствольному эвкалипту.       К концу купального сезона в фьорд приплыла небольшая стайка дельфинов, среди которых был крохотный детеныш. Он мне так понравился, что я решился и спустился к огромному камню, омываемому соленой морской водой. Сел и опустил в воду ноги. Через несколько минут любопытные дельфины полукругом выстроились и разглядывали меня.       Маленького мать-дельфиниха прикрывала своим сильным телом. А малыш, разыгравшись, вскочил ей на голову, но не рассчитал сил и свалился прямо мне под ноги. Через секунду мать нырнула за неразумным дитяткой, и не успел я глазом моргнуть, как они всплыли.       Малыш лежал у нее на спине, а на плавнике была небольшая ссадина. Я затрясся весь и заплакал от жалости и сочувствия к дельфинчику. Наверное, там под водой был выступ, о который малыш и получил ранку. Я вытирал льющиеся потоки слез кулаками, но остановиться не мог.       Неожиданно мать-дельфиниха подтолкнула ко мне свое дитя, и он коснулся моей ноги своим носом. Глаза всей стаи, как и малыша излучали доброту и участие. Я подтянул ноги и лег на живот, левой рукой вцепился в выступ на камне, чтобы не свалиться, а правую опустил в воду.       Каждый член стаи коснулся своей головой моей руки, я счастливо и заразительно смеялся. Вот не представлял себе, что их кожа такая необыкновенная: на вид плотная, как резина, а на ощупь — нежнейший шелк. Я знал, какой бывает шелк — мама большая любительница шелковых платьев.       Через несколько минут стая махнула хвостами и ушла к выходу из фьорда. Я помахал им вслед рукой и полетел домой, словно не ноги меня несли, а крылья выросли за спиной.       Дома я родителям ничего рассказывать не стал — боялся, что мне запретят одному бегать на море.       На следующий день после занятий, я сунул в карман материнский самый обычный головной платок, схватил краюху хлеба и побежал к рыбакам. Один любитель-рыболов всегда предлагал мелкой рыбки, но я вежливо отказывался. Он выбрасывал ее в море, она сначала лежала, как мертвая, на боку или на спине, потом виляла хвостом, приходила в себя и быстренько уплывала на спасительную глубину.       Рыбак хоть был удивлен, но виду не подал и отсыпал мне рыбки покрупнее, назвал ее султанкой. Действительно, она с честью носила это имя — усы у нее были точно, как у султана, была очень яркая, червонно-золотая. Я с серьезным лицом и счастливыми глазами поблагодарил его, завязал узел и побежал к своему месту, петляя между камнями, деревьями, кустарниками, как тот заяц от хищника.       Дельфинов во фьорде не было, я привязал узел к большой палке, которых в лесу было невидимо, опустил в воду. Сам устроился на любимом месте на берегу в ожидании моих новых друзей.       Но прошло несколько утомительных часов ожидания, но дельфины так и не появились. Перед уходом я выпустил рыбу в воду и чуть ли не со слезами на глазах побрел домой.       В этот же вечер по телевизору шла передача о жизни дельфинов, я очень внимательно её просмотрел и выслушал, оставив в памяти все издаваемые ими звуки. Решив, повторять их во фьорде, я спокойно уснул.       Два дня я тренировался так старательно, что у меня от перенапряжения заболело горло. В школу меня не пустили, под присмотром взявшей отгулы мамы соблюдал постельный режим, полоскал горло противными отварами.       Через неделю снова сидел на облюбованном местечке, грелся ласковым солнышком. В воде дельфинов ждал гостинец в узле.       Я был уверен, что сегодня дельфины приплывут, не знаю, откуда у меня была такая уверенность, но она крепла с каждой минутой моего присутствия во фьорде.       И они приплыли, но моему огорчению не было предела — нос и голова мамочки-дельфинихи были окутаны рыбачьей сетью. Я взял себя в руки и издал призывной крик. Стая подплыла, касаясь моих ног клювами. Я лег на живот и успокаивающим свистом дал знать о своих добрых намерениях.       Она доверчиво на меня смотрела, отдаваясь на волю моей совести и ловким рукам. Долго, очень долго я пытался найти уязвимое место в этом кошмарном сплетении нитей.       Дельфиниха была истощена, а малыш не остался голоден — его кормила другая самка, у которой уже был повзрослевший отпрыск.       Все-таки есть высшая справедливость, и мне с перерывами, но удалось снять кусок проклятой сети. Пылая яростью, я скатал ее в комок и закинул далеко за берег. Дельфины радовались — взлетали и плюхались в воду плашмя то животами, то боками, то спинами, сопровождая пением, стрекотом, щебетом. Пока стая выражала свои чувства, плеская и вереща, я вытащил узелок и позвал стаю. Они уже было направились к выходу из фьорда, но вернулись. Я вывалил из платка пару килограммов рыбы. Это была маленькая толика, но она поддержит силы самки, пока стая не нападет на рыбный косяк.       Стая выловила рыбу, которая навострилась дать деру, почувствовав неожиданную свободу. Я смотрел со слезами на глазах, как все они ждали свою очередь, чтобы отдать рыбу ослабевшей самке. Её детеныш лип к моим рукам, был готов прыгнуть мне на спину. Когда последняя рыба была проглочена, вся стая покивала головами и чуть не облила меня морской водой благодаря за еду.       К моему искреннему удивлению стая дала мне небольшое представление, которое я сопровождал горячими аплодисментами — они попарно кружились, касаясь друг друга плавниками, потом падали на спину, выскакивали на большой скорости в воздух, выполняли различные пируэты, циркачи бы обзавидовались подобной ловкости.       Через минуту, взлетая над морем и погружаясь в синие воды, понеслись к выходу. Вожак следовал последним — под его неусыпным присмотром была, кроме всех членов стаи, спасенная от рыбацкой сети самка с малышом. Я, вытянувшись в струну, смотрел вслед моим друзьям и посылал мысленную просьбу обходить стороной рыбачьи лодки.       Несколько дней я не появлялся во фьорде, наверное, чувствовал, что они не приплывут — самка должна набраться сил.       К утру четвертого дня мое настроение стало резко ухудшаться, сердце ныло и чувствовало беду. Ночью мне снилась стая, опутанная рыбачьей сетью. К утру началась лихорадка, меня мучили кошмары, я свистом призывал стаю. Я тогда не знал, как за один единственный миг поседели мои родители, услышав из моих уст дельфиньи крики.       Следующая ночь была еще ужаснее — меня привязали за руки и за ноги к ножкам кровати, потому что я рвался бежать, кричал не своим голосом, рыдал, умолял отпустить.       Матушка наотрез отказалась госпитализировать единственного ребенка, поэтому медсестра сделала успокоительный укол, и я не уснул, а погрузился в беспросветную бездну.       Проснулся странно притихшим, словно и не было этих кошмарных двоих суток. Я, как бы себя плохо не чувствовал, увидел, спрятанные седые волосы под платком у любимой матушки и серебристые виски у отца. Я сделал вывод — держать себя в руках при любых обстоятельствах!       Родители и детский врач смотрели на меня удивленными глазами, но молчали. Двое суток я находился под неусыпным вниманием родителей и медперсонала. От препаратов я отказался, смотрел сухими глазами взрослого мужчины. Доктора закрыли маме больничный лист и родители вышли на работу, взяв с меня слово не выходить со двора.       Мама прибегала домой до обеда дважды, с явной проверкой, объясняя свое появление забывчивостью каких-то важных мелочей. После обеда эту же процедуру проделал отец.       Утром следующего дня я высказал свое мнение по поводу их контроля. Они покраснели и отвели глаза. А в моей душе кипел вулкан из кровавой лавы безысходного горя и полного отчаяния, которые я прятал под маской абсолютного спокойствия.       Беда пришла! Мне срочно нужно было бежать во фьорд.       До обеда никто из родителей или их друзей, соседей, якобы случайно забредших на пятиминутный отдых, не было, поэтому я сломя голову понесся к рыбакам — тревога шла именно от них, и, чем ближе я приближался, тем страшнее мне было.       Вокруг знакомого рыбака-любителя столпилась толпа. Я спрятался за огромными соснами, которые своими корнями удерживали откос от обсыпания, и ждал, когда компания разбредется по своим делам.       Когда все-таки они разошлись, я увидел на берегу согнутого в три погибели знакомого рыбака, услышал его горестные всхлипы, а рядом с ним опутанного в рыбачью сеть моего друга маленького дельфинчика. Я словно окаменел, душа терзалась невыносимой болью за безобидного, отчаянно ласкового детеныша, сердце обливалось кровавыми слезами, но глаза были сухими, на лице никаких эмоций. Действуя на автомате, спустился к моряку, тот загородил собой маленький трупик, чтобы уберечь меня от мрачной картины, но я твердо посмотрел ему в глаза и сказал ровным тяжелым и совсем не детским голосом: — Дельфина надо похоронить. Я заберу его, а вы всем скажете, что выкинули тело в море. Ночью!       Уж не знаю, что случилось после моих слов с мужчиной, но он кивнул и положил мне на руки мертвое тело моего друга.       Я не помнил, как добрался до фьорда и даже вспомнить не смог, каким образом в моем кармане оказался отцовский складной охотничий нож.       Сеть была свежей, и на ней имелась бирка производителя, но она мне ничего не давала — нужен хозяин сети.       Я, глотая струящиеся по щекам слезы, сквозь глухие стоны, просил прощения у мертвого друга, у всей стаи, разрезал смертоносную сетку. Потом разделся до трусов, прижал к груди дельфина и спокойно шагнул в морскую синь.