Аллилуйя

*** Хесус проспал до середины следующего дня. Давид четко знал дозировку снотворного, и даже развел для него вчера меньше, чем делал обычно себе. Этот препарат был, в принципе, безвреден и не вызывал зависимости, в отличие от многих других. Но личный врач, выписывая лекарство Давиду, особо предупредил того, что нужно быть очень осторожным с дозой. — Говорят, Господь дарует смерть во сне только своим излюбленным чадам, но мне бы не хотелось, чтобы ты проверил этот постулат на практике, — в форме шутки предостерег Семюэл, лечивший, кроме Давида, его мать, отца и бывшую жену. — Ты слишком много работаешь и слишком мало трахаешься. Давай, я не буду говорить, что думает по этому поводу твоя простата. Нет, это мне сказала не Хагит. Это элементарная логика. Возможно, на старости лет, как ты думаешь, Семюэл стал подслеповат и глуховат, но еще не охренел в конец. Давай, лучше выпишем тебе достойный аналог виагры? И да, я так говорю, потому что завидую тебе, тридцатилетнему засранцу, который вместо того, чтобы вырубаться мертвецким сном после красавицы-жены, просит у меня снотворное. Ты уверен, что правильно играешь с ней в старую добрую игру под названием «Я покажу тебе настоящий Биг Бен, детка»? Вот уж кем, но стариком шестидесятилетнего Семюэля было назвать невозможно, равно как и обижаться на него. Карие, почти такие же, как у Давида, проницательные глаза весело поблескивали на пациента из-под легкой оправы очков, а короткие, больше похожие на пух волосы всегда выглядели так, как будто тот только что вошел в помещение после сильного ветра или проспал деловую встречу. Семюэл напоминал взъерошенного, разъевшегося на летних хлебах воробья и считался одним из самых уважаемых врачей в городе. Но при каждой встрече Давиду казалось, что он общается со сверстником, а возможно, и с подростком. Иногда врач отпускал такие вот плоские, ниже пояса шутки, после которых воспринимать как серьезную угрозу даже самые неприятные диагнозы становилось сложно. — Ты же знаешь, я далек от мира науки, требующей доказательств и практики, в отличие от религии, в которой необходима только вера. А последнее, впрочем, разве что ради отца и его набожности, — рассмеялся тогда Давид. — Ты врач, Семюэл, и часто ли ты видел, чтобы религия помогала выжить твоим пациентам? Что касается Хагит — то ей не нравится Европа и все, что с ней связано. Так что это не самый удачный пример. Лондон навсегда остался для Давида тем городом, в котором он узнал, что жена подала документы на развод. — Я понял тебя. Ты не хочешь говорить о том, что у вас происходит с Хагит, а происходит дерьмо, — глаза врача на минуту стали серьезными. — И еще, Давид, тебе плохо объяснили в детстве, что значит вера и религия. В моей практике были случаи, когда по всем медицинским показателям пациент должен был жить, но мы теряли его за недели и даже считанные дни. И, наоборот, я не мог сообщить родственникам ничего положительного, но больной неожиданно поправлялся. Иногда я думаю, что мы сами выбираем себе дату смерти и согласовываем ее с Господом. Один из моих пациентов, давно разбитый многочисленными инсультами пожилой японец, решил, что не умрет, пока не зацветет сакура. Я долго беседовал с его родственниками и выяснял, насколько он стал обузой для них. Но они хотели, чтобы он жил. Тогда я посоветовал им не перечить пациенту, но сказать, что слишком сильные ливни сбили лепестки с цветков, когда те еще не успели распуститься. Потом было еще несколько растений, цветение которых он связывал со своей смертью, но, как ты понимаешь, Давид, год не задался... Погода стояла то слишком холодная, то слишком жаркая... В итоге японец решил, что то, что мы называем Господом, не хочет, чтобы он умер в том году. Пациент до сих пор жив. — А мне кажется сейчас, Семюэль, что тебе давно пора в отпуск. И жениться, наконец, на самой лучшей девушке из нашей общины, которая и так слишком долго ждет. Двадцать лет - это достаточный срок для проверки чувств, ты не находишь? Когда уже пригласишь посмотреть на твою кхосэнэ? Врач помедлил с ответом. Теперь карие глаза были сосредоточены на рецепте. — Давид, только что я пытался объяснить тебе разницу между Религией и Верой. Та же ситуация существует с браком и любовью. И она, и я уже не в том возрасте, когда важно засвидетельствовать формальности перед обществом и Богом. Я очень надеюсь, что тебе не придется испытать это на собственной шкуре. Давид услышал врача, и они с женой почти не использовали снотворное. Пока Хагит не оповестила о предстоящем разводе. После этого почти месяц заснуть без лекарства было трудно. *** Так что ошибки с дозой не могло быть. Видимо, Хесус настолько устал за прошедшие дни, что теперь организм просто брал свое. Пока он спал, Давид успел сделать несколько звонков по работе. Конечно, это было хуже, чем запланированные на утро личные встречи, но как-то спасало ситуацию. И только последний звонок озадачил Давида. Еще с утра он вспомнил, что Хесус упомянул о предстоящих порносъемках, которые могли начаться уже на следующей неделе. Это значило, что проблему надо решать немедленно. Но Габриель, фирма которого упоминалась в контракте с Хесусом, отказался обсуждать вопросы без личного участия всех сторон. — С учетом спешки, на которую ты намекаешь, я бы мог организовать встречу сегодня вечером. Давид, ты прекрасно знаешь, что подобного рода вещи не решаются по телефону. И еще, на твоем месте, я бы подумал о хорошей компенсации за утрату возможной прибыли после разрыва контракта для всех. Скажем, лично меня бы устроила, пусть и небольшая, доля в смежном радийном бизнесе твоего отца и партнеров. Кажется, у тебя около пяти процентов акций? Сейчас этого достаточно, чтобы я поступился своими интересами в том контракте и вспомнил невзначай кое-какие особенности финансовой схемы. Голос Габриеля оказался неожиданно холодным и отстраненным, как будто он говорил не с другом, а вел обычные деловые переговоры. Давид не мог понять, что вдруг произошло, и почему он так переменился. — Во-первых, Габриель, ты же в курсе, что акции — это подарок отца на совершеннолетие, а, во-вторых, разве того, что мы оба знаем об этой конторе, недостаточно? В-третьих, я чем-то лично обидел тебя? Не проще ли сказать напрямую? — Да, мы оба знаем, но только у меня есть все необходимые свидетельства, — осек его тот, кого Давид до сих пор считал другом, — я рискую очень многим, а в частности, своей деловой репутацией на будущее. Никто не захочет связываться с человеком, который может подставить партнера. А пробить то, что у нас с тобой были общие интересы, легче, чем выяснить по спецсистемам, кому какая контора принадлежит. И я не понимаю, зачем я это делаю, поскольку ты тоже не до конца раскрываешь карты. Давид, не мне тебе напоминать, что бизнес — это искусство сделать правильный выбор. Я предложил тебе свои условия. Твое дело согласиться с ними или нет. А потом в трубку полетели гудки. Давид понял, что перезванивать Габриелю бесполезно и ничего нового он не услышит. Что-то в этой ситуации было не так, но теперь это могло проясниться только при личной встрече. Пять процентов акций ничего не решали и не имели никакого веса, если только Габриель или кто-то еще не задался целью собрать их контрольный пакет. Этот номер Давид набирал только в крайних случаях. Отец не любил долгое общение по телефону и считал его пустой тратой времени. «Что толку, если я совру близким, что чувствую себя хорошо и у меня все в порядке, только чтобы от меня быстрее отвязались. Лучше, приезжайте и повидайте меня и мой дом. А после этого делайте ваши идиотские выводы», — часто говорил он. — Здравствуй, Эзра. — Здравствуй, Давид. Вот уже больше десяти лет они старались обращаться друг к другу только по именам. — Отец, — с нажимом произнес Давид, — что происходит с семейным бизнесом? — А разве я не должен спросить об этом у того, кому я его доверил? Так что с нашим бизнесом, сын? Тяжелое астматическое дыхание и властный, волевой, несмотря на старость, голос не предвещали ничего хорошего. Эзре тоже было чуть больше шестидесяти, но он совсем не походил на подвижного, похожего на сдобный пирог Семюэля с глазами-изюминами. Три года назад отец сбил на дороге пьяницу. Тот появился перед автомобилем внезапно, вне зоны пешеходного перехода, и как будто какая-то неведомая сила швырнула его под колеса. Суд встал полностью на сторону Эзры и приговорил подсудимого лишь к минимальному условному сроку и крупному штрафу, но с отцом что-то случилось. Он успел за три года состариться на десятилетия и высохнуть до мослов, обтянутых старческой, дряблой кожей. Казалось, вместе с жиром, которого и так-то было немного, ушел и интерес к жизни. После аварии Эзра отошел от дел, и с тех пор его больше ничего не волновало, кроме старых фильмов, которые он мог смотреть с утра до вечера, и цен на недвижимость на побережье. — В моем управлении находятся лишь основные активы, я хочу знать, что происходит с непрофильными. Разговор давался с трудом и был неприятен как сыну, так и отцу. — Есть мнение, что второстепенный бизнес пытаются скупить по частям через подставных лиц. — Да. Сегодня друг предложил мне продать ему пять процентов акций. — Ты уверен, что это друг? Пожалуй, мы можем рискнуть, чтобы выяснить, кто за этим стоит. Ты справишься? — Я надеюсь. — И... Давид, мы с матерью ждем тебя в нашем доме на следующие выходные. Уже давно надо обсудить многие вещи, которые произошли за последнее время. Это была не просьба, но приказ. Давид не исключил, что Хагит все-таки проболталась матери о той статье в бульварной газетенке. Даже после развода женщины продолжали общаться, и Голда втайне надеялась, что супружеский союз со временем восстановится, о чем иногда намекала сыну. По женской привычке мать пересказывала все произошедшее за день Эзре, хотя, в большинстве случаев, гораздо успешнее было бы выговариваться апельсиновым или гранатовым деревьям, которые росли в их саду. Они могли ответить хотя бы легким, сочувственным шелестом кроны. Голда часто жаловалась Давиду, что отец за день может произнести не больше десятка слов и, как она считала, специально делает вид, что не узнает ее. Душа Эзры вслед за телом тоже высохла и одеревенела. *** — Привет. Кажется, я немного проспал, — руки Хесуса легли на плечи Давида, когда тот сидел в кресле у окна и докуривал начатую с утра пачку сигарет. Количество окурков в пепельнице было трудно не заметить. В доме у Хесуса работала отличная система вытяжки, но даже она не смогла справиться сегодня утром с сизой пеленой, повисшей в воздухе. — Ты накурил так, что здесь топор уже можно вешать. Ты чем-то обеспокоен? А потом губы скользнули к шее Давида и прошлись поцелуями до ключицы, втянули в себя кожу, оставляя тут же начавшее пульсировать красное пятнышко, еще одно и еще. Эта пульсация передалась по всему телу, а пах, как всегда с Хесусом, напряженно заныл. Тем более что Хесус был полностью обнажен и нисколько не стеснялся своей наготы. Дневной свет только еще больше подчеркивал совершенство идеального тела, на котором почти не было волос. Лишь подмышки. Хесус, видимо, специально не брил их, чтобы оставить на себе неповторимый, кисловато-горьковатый запах, исходящий от загорелой кожи и теперь заглушивший сигареты. Лишь ноги, и... — Привет. Это еще мягко сказано.... — выгнулся Давид, подставляя шею под поцелуи-засосы. Они пока еще не смогли прогнать из головы тяжелые мысли, но уже успели превратить проблемы во что-то далекое и не требующее принятия немедленных решений. Теперь только тело и его желания начали затоплять и контролировать разум.— Что ты творишь... Я могу не успеть остановиться... Днем... — А разве это кому-то требуется сейчас? И какая разница, что вокруг светло... Я кое-что должен тебе за вчерашнее, — пальцы Хесуса завладели сигаретой Давида. Выдыхаемый дым лизнул засосы, а потом сигарета вернулась в кисть. Но теперь на ней был привкус Хесуса. — Пора развеять тебя и меня. Это было еще интимнее, чем поцелуи. Давид никогда раньше не курил одну сигарету на двоих. Хесус знал, что делает, особенно после того, как его губы и язык приподняли и обожгли горячим дыханием короткие волосы под затылком. Хесус зубами легко прикусывал их, оттягивая от корней, а его ногти оставляли неглубокие, еще больше раззадоривающие царапины на груди, задевали твердеющие... не только... соски, зажимали их до боли щипков и до хриплых вскриков. Теперь уже губы в губы. После того, как Хесус рывком приподнял Давида с кресла, сдернул с него футболку, швырнул ее в сторону, а его ладонь обхватила налившийся венами член партнера. Они целовались медленно, быстро, хищно, нежно, до прикушенных распухших, наверное, губ и языков, задевающих небо и проникающих чуть ли не в глотку. До вцепленных в затылки друг друга и сжимающих почти в кулаках волосы. До появившегося непонятно откуда звона в ушах. Давид открыл глаза, лишь когда руки толкнули его за плечи вниз, а подбородка коснулся такой же напряженный член Хесуса. Он прошелся легкими прикосновениями по нижней губе Давида, замер, пока не решаясь толкнуться в рот. — Это очень просто, Давид. Вспомни, как обычно я делал минет тебе... А потом не сомневайся, я отблагодарю тебя сторицей... Доставить в первый раз в жизни такое удовольствие Хесусу не составило большого труда. Он был уже почти на грани, когда целовал Давида. Необычными были лишь ощущения от солоноватой жидкости во рту. *** Последний раз днем Давид занимался сексом через два месяца после развода с Хагит. Это было неудачное стечение обстоятельств, по-другому инцидент, произошедший с Нехамой, язык не поворачивался назвать. Они познакомились в самолете, в котором Давид возвращался домой после деловой поездки в Европу. Делать несколько часов во время перелета все равно было нечего, потому он случайно разговорился с улыбчивой, тихой женщиной, которую также никто не встречал в аэропорту. Как и Давид, она недавно пережила болезненный развод, ударивший по ее самолюбию. Муж Нехамы бросил ее ради своей первой любовницы, которая, после пары неудачных браков, вдруг оценила приобретенное ближе к середине жизни богатство своего школьного возлюбленного. Наверное, свое нехорошее дело сыграли пару стопок коньяка, которые Давид и Нехама выпили в дороге и в кафе аэропорта после приземления. И они оба понимали, что это лишь разовый секс, сродни психологической помощи, когда она пригласила его к себе домой. По крайней мере, так считал Давид. Еще Нехама призналась ему, что собирается выйти замуж в самое ближайшее время, чтобы отомстить бывшему мужу, бросившему ей перед расставанием, что она никому не нужна. Секс был добротным, долгим, но без той изюминки, когда партнеры хотя бы минимально увлечены друг другом. Как и любой дружеский. После того случая они пару раз созванивались, много переписывались в Интернете по неожиданно совпавшим интересам, но не встречались больше. Давиду показалось, что женщина сознательно избегает встреч с ним. — Понимаешь, Давид, мы оба пережили не лучшие моменты в жизни. Играть твоими чувствами в такой ситуации было бы полным предательством. Возможно, ты решишь, что я нехороший, злой человек, но у меня есть цель выйти замуж, и я ее добьюсь. Не отговаривай меня, мне слишком больно, — призналась она. Никаких чувств не было. Разве что вина за то, что самому захотелось испытать рядом тепло чужого тела и хотя бы на пару часов избавиться от одиночества. И еще Давид был благодарен ей за честность и за то, что она не заставила его врать о себе. — Удачи тебе, Нехама. А, может быть, ты все-таки еще встретишь того парня? — Ты законченный идеалист и романтик, Давид, хотя упорно стараешься иногда выглядеть циником. Обычная жизнь проще и грубее, чем ты думаешь. Если забыть о чувствах, то жить намного проще. А около двух месяцев назад Габриэль на дружеской вечеринке решил представить Давиду свою будущую супругу. На мероприятии Давид заметил Нехаму, тепло поздоровался с ней. Женщина выглядела довольной и счастливой и явно не хотела вспоминать о том, что произошло после самолета. Они взяли по легкому фруктовому коктейлю с небольшим количеством алкоголя и вышли на балкон, чтобы по-дружески побеседовать. — Ну, как успехи в жизни? — поинтересовался Давид, помогая ей обустроиться на высоком барном стуле. — Тсс, — повела рассеяно бокалом она. Кубики льда звякнули о стеклянное дно. Видимо, все же алкоголя в напитке было достаточно. — Давид, можешь поздравить меня, я почти у цели. — Как, вы уже знакомы? — удивился Габриэль, присоединяясь к ним. — А я как раз хотел представить тебе свою невесту Нехаму. Мы познакомились совсем недавно, но уже решили, что у нас все серьезно. Давид не был уверен, что другу стоит знать об истинных причинах столь быстрого сближения.