Аллилуйя

Пророк Шмуэль долго хранил молчание, пока ручеек возбужденных людских голосов совсем не иссяк, засушенный любопытством узнать, что решил Всевышний. Притихли и птицы, над недавним полем брани повисла мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая стонами и хрипами раненных и умирающих. — Йонатан, ты потерял свой лагерь и лучших из людей. Враг вторгся на твою территорию, которую ты сам необдуманно бросил незащищенной, пытаясь захватить новую. А в итоге ничего не добился, приведя лишь своих людей в ловушки. Можешь не отвечать мне, смог бы ты продолжить настоящую битву в таких условиях, ибо нет больше Его и моей милости с твоим родом. И твое положение сейчас тому свидетельство, — голос пророка был зычным и слышным всем воинам из двух лагерей. Казалось, из этих слов хэвсед ждал царского сына. Но Шмуэль неожиданно продолжил: — А, ты, Давид, тоже недостоин победы в этой битве. Ты допустил, чтобы вверенные тебе Господом люди начали враждовать между собой, приблизив к себе простых солдат и оттолкнув знать. Так начинаются новые, самые страшные войны — внутри одного народа. Такие войны приводят в итоге ко всеобщему ослаблению и упадку. Они заканчиваются только подчинением другим народам. Потому я объявляю волю Его и свидетельствую, что в этой битве никто не стал победителем, а есть только проигравшие. Вы оба допустили непростительные ошибки, и так будет и впредь, пока ты, Йонатан, не смиришься с тем, что твой род из-за отца больше не угоден Всемогущему и не начнешь следовать Его и моим словам. А ты, Давид, не поймешь, что тебе вверяют отстаивать и защищать интересы всех твоих людей и искать согласия и уважения между ними, кем бы они не были по происхождению — бедняками или знатью. И только так можно достигнуть процветания. Я все сказал и больше не желаю смотреть на то, что вы устроили оба. Возвращайтесь во дворец, если не хотите новых неприятностей. Пророк поднялся с земли, сплюнул себе под ноги и направился к лесу. — Погоди, Шмуэль, я не смирюсь, — раздалось ему в спину. На лице царского сына играл яркий, заливающий все щеки румянец, а желваки ходили от тихого бешенства, заставляющего сжимать рукоять меча до побелевших костяшек. Только что пророк в присутствии знатных наар и простых солдат сообщил, что ни Шауль, ни Йонатан больше не в милости у Всемогущего, и Он отвернулся от них. Одно дело было, когда Шмуэль позволял себе такие намеки с глазу на глаз, и совсем другим все могло обернуться теперь. — Есть еще один способ выяснить, чья победа угодна Всевышнему. Бери деревянный меч, Давид, и мы решим спор за земли, как это полагается мужчинам. Так иногда поступают, когда исход битвы не определен, верно, Пророк? А я не считаю, что проиграл пастуху. — Верно, сопливый, себялюбивый мальчишка. Ты, кажется, совсем не слышишь меня. Я не сказал, что кто-то кому-то уступил, я свидетельствовал, что никто в итоге не выиграл. Это разные вещи, — ухмыльнулся Шмуэль, разворачиваясь на секунду и продолжая свой путь. — Что ж, испытай судьбу еще раз, если ты не веришь Его и моим словам, и готов платить за свой выбор. — Ты чем-то угрожаешь мне? — Я устал уже повторять по сто раз одно и тоже тебе, Йонатан, и твоему отцу Шаулю. Я никогда никому не угрожаю, я лишь предупреждаю способных слышать. Но, похоже, в вашем семействе уши заросли древесным мхом. Давид, помни о том, что я сказал тебе. Весь народ, — фигура пророка растворилась в воздухе, едва он вошел в негустой, начинающийся с молодых невысоких сосен лес. А Давид растерянно замер на месте, не зная, как поступить дальше. К драке с Йонатаном на мечах он совсем не был готов и прекрасно понимал, что царский первенец одержит в таком поединке полную победу. Натан не зря насмехался над способностями Давида и был абсолютно прав в том, что ратное искусство того еще очень далеко от совершенства. — Хозяин, не забывай, это же и вправду учебная битва, и речь не идет о передаче нашей земли настоящему неприятелю. Поддайся Йонатану и тем сгладишь ссору между ним и Шмуэлем, в которой ты не виноват, — горячо зашептали на ухо губы Альтера, вскарабкавшегося на камень, чтобы достать до Давида. — Простые воины не осудят тебя, пыл битвы давно прошел, и им есть о чем другом поговорить сейчас, а тебе надо просто уцелеть. Поверь, целая собственная комната и твоя жизнь стоят хэвседа. А Йонатан так поступит, чтобы позлить Натана, который подвел его. — И что б я без тебя делал, — усмехнулся Давид, стаскивая елэд с камня, — а ты уже подслушал, о чем говорят солдаты? Ты захватил из шатра мою сумку? — Конечно, хозяин. Им, прежде всего, интересно знать, и вправду ли Господь отвернулся от царского семейства, как это проверить и к каким новым бедам готовиться. Воины ждут знака. И это вряд это будет твой проигрыш. Они понимают, что пока ты неопытный мечник, а в Йонатане только кипит гордыня. Он еще ни разу никому не проигрывал битвы. А еще ходят очень странные слухи, что пятеро солдат вообще сбежали из лагеря с оружием, и это как-то связано с пропажей Натана… Но, тсс, к тебе приближается Йонатан. — Так ты готов к поединку? — насмешливо обронил царский сын, подходя к ним. — Давай поспешим, у нас мало времени, скоро начнет темнеть. И я не хочу, чтоб ты «зарубил» деревянным мечом какую-нибудь несчастную собаку или косулю вместо меня. Кстати, расскажи мне, Давид, что ты сделал с моими людьми — плененными Азриэлем, Реувеном, и почему я не вижу Натана среди твоих торжествующих мэфакедов? — Они были под стражей, но уже свободны, скорее всего, — обронил Давид, протягивая руку за походной сумкой. — Прости, я воспользовался твоим советом — не слушать тех, кто служит чужим интересам. — Вот как. Значит, ты догадался о нашей маленькой хитрости. Мы применили одни, вы другие. Похоже, все же пророк Шмуэль прав, что к тебе стоит присмотреться повнимательнее и есть чему научиться. Я не льщу тебе, Давид, и не дам никаких поблажек в поединке. Мои люди должны знать, что я лучший воин и будущий правитель, а не ты. И я надеюсь, что ты не возомнил, будто Пророк говорил всерьез. Я запрещу рассказывать солдатам о сегодняшней речи Шмуэля, но слухи все равно поползут. Видишь вот ту скалистую площадку на холме, — Йонатан указал на небольшой уступ, заканчивающийся обрывом, проследил взглядом за движениями Давида. — Эта площадка прекрасно видна всем, и пока мы будем драться, воины не сведут с нас глаз. И не думаю, что тебе потребуется походная сумка, если только ты не вознамерился ею защищаться от меня наподобие щита. — Прости, господин. В ней мои свитки с гимнами, и я не хочу, чтобы они в суматохе пропали. …Меч Йонатана дважды оказывался у горла Давида, еще один раз оружие коснулось области сердца, не говоря уже о других многочисленных поражениях, сулящих смерть от обширного кровотечения. Выбитый щит валялся в десятке шагов от поверженного противника. Царский сын, стоя почти у самого обрыва, отсалютовал победу тремя мечами, демонстрируя их перед ликующим войском. А потом, их отбросив, развернулся к Давиду, потирающему ушибленное запястье, удар по которому и принес победу. — Я предупреждал тебя. Еще никто не одерживал победу надо мной, — скривил Йонатан губы в горделивой усмешке, поднял глаза к небу. — Ну, что ты теперь скажешь, Шмуэль? Кто из нас угоден больше Всемогущему? Я или твой Давид, безвольно стоящий передо мной на коленях?! То ли так показалось всем, то ли на небе действительно на секунду промелькнуло лицо пророка. Губы Шмуэля брезгливо разомкнулись: — Я же сказал тебе, Йонатан, сегодня не будет победителей. И ты скоро убедишься в этом. А почва под ногами царского сына вдруг начала сама собою быстро проседать, увлекая его следом. На губах Йонатана застыл немой крик ужаса, он успел лишь ухватиться за корневище растения, еще не вовлеченного в обрушение породы, и теперь висел на высоте более двух десятков метров от подножия холмы на глазах у посеревшего от испуга войска. — Помогите, кто-нибудь, — прохрипел царский первенец, — я сейчас сорвусь. Переломанная шея или позвоночник, а то и мгновенная смерть — вот чем должно было закончиться это падение. Внизу также раздались тревожные крики и вопли, но все как будто застыли в оцепенении от того, как Всемогущий отвернулся от Йонатана, и не могли сдвинуться с места. — Алтер, быстрее, твой пояс. Мне он нужен, — лихорадочно скомандовал Давид, сдергивая и с себя кожаную перевязь и роясь в сумке. Там, на дне, должен был валяться кусок крепкой длинной веревки, выдерживающей брыкание и сопротивление самых непокорных овец. Один конец сложенной в два раза веревки Давид привязал надежным узлом к дереву, а второй к лодыжке на собственной ноге. — Зачем, ты это делаешь, хозяин? — заклацал зубами вконец испуганный элед, забиваясь за камень. — Его все равно не спасти. Ты только погибнешь сам. Все видели, что Йонатан сам подошел к обрыву, и только он виноват. — Я что тебе сказал?! Выполняй, и следи, чтоб веревка не запуталась, — прикрикнул Давид, застегивая пряжки на поясах, и осторожно, почти полностью распластавшись всем телом по земле, чтобы не вызвать дальнейшего осыпания, пополз к краю обрыва. Острые камни буквально разодрали симлу, оставляя уже на теле ссадины и порезы. Однажды один глупый ягненок также прыгал между каменистыми площадками и тоже внезапно оборвался из-за посыпавшейся почвы. Он скатился на нижнюю совсем узкую площадку, доступа к которой почти не было. И словно понимая, что пастухи хотят спасти его, сам дал опутать себя веревками и вытащить наверх. Но тогда Давиду были в помощь другие пастухи, и весил ягненок немного по сравнению с царским первенцем. — Хватайся, Йонатан. Ну, же, быстрее. И только едва тот, подтягиваясь из последних сил, успел ухватиться за пояса, как корневище дерева хрустнуло и рухнуло вниз. Задыхаясь от чудовищного напряжения мышц и боясь сделать хотя бы одно лишнее движение, чтобы не упасть самому, Давид начал тащить Йонатана вверх. Хлипкая перевязь Альтера не выдержала первой. Опять же только чудом Йонатан сумел перехватиться, а Давид успел поймать его за запястье. Симла царского сына зацепилась за что-то, треснула, распоротая острой веткой, и полетела к подножию холма. Уже собравшаяся внизу толпа ахнула, внизу раздались тревожные вскрики. Элед судорожно вцепился в ноги Давида и сел на них сверху, навалившись всем телом. — Всемогущий, пожалуйста. У меня только появился хозяин. Прошу Тебя от всего сердца, сохрани ему жизнь, как оберегал всегда и распоряжался моей. И словно чьи-то очень сильные руки втащили их на твердый участок площадки. А элед снова исчез за камнем и принялся истово молиться, благословляя и восхваляя Господа. Давид и Йонатан долго лежали на земле, хватая ртом воздух и приходя в себя. Дыхание с хрипом вырывалось из груди, а мышцы у обоих ныли так, как будто позади остался долгий пеший переход без остановок на отдых. — Зачем ты спас меня? — наконец выплюнул Йонатан, садясь на земле и опираясь спиной о камень. — Это было рискованно с твоей стороны. Мы оба могли разбиться. — Господин, а чтобы я сказал Царю? — улыбнулся Давид, отвязывая веревку от ноги. — Что я видел, как ты висишь над пропастью и убоялся помочь тебе? Предпочел спасти свою жизнь вместо твоей? — Ты бы рассказал Шаулю правду. А воины бы подтвердили мой необдуманный поступок, — царский первенец по-прежнему тяжело дышал. Его тело тоже покрывали ушибы и кровоточащие раны. — У моего отца есть и другие сыновья, хотя я всегда чувствовал его особенную любовь ко мне. — И ты думаешь после того, что ты произнес сейчас, Царь бы поверил в такую «правду»? И отпустил меня и мою семью с миром? — Давид отрицательно покачал головой и только сейчас заметил, что Йонатан полностью обнажен. Собственная одежда тоже была изодрана в клочья, но из нее еще можно было соорудить нечто, вроде набедренной повязки, и в таком виде предстать перед воинами. — В моей сумке есть запасная, правда совсем старенькая и не раз чиненная симла, господин, зато она чистая, и если ты не побрезгуешь… Альтер, хватит прятаться. Выйди уже из-за камней и принеси мои вещи. — Давид, когда мы одни, прекрати звать меня «господин». Особенно теперь, после того, как я обязан тебе жизнью и обещаю вернуть ее при удобном случае. Называй меня Йонатан, — мелькнула белозубая улыбка. — А ты не такой дурак, каким иногда любишь представляться. И ты прав, Шауль действительно не поверил бы ни тебе, ни воинам, а скорее бы устроил очередную бойню. И… я не думал, что у тебя такое развитое по силе тело. Из тебя может получиться со временем отличный воин, если ты будешь тренироваться. Если хочешь, мы можем это делать вместе. Теперь царский сын совсем беззастенчиво рассматривал и щупал мышцы Давида, а прикосновения его пальцев начали вгонять в краску. Особенно, когда он дошел до паха и провел тыльной стороной ладони по внутренней поверхности бедра. Замер от этого зрелища на секунду и маленький служка, а потом потупил взор, чтобы не смущать своего хозяина веселыми искорками в глазах и не совсем праведными мыслями. Теперь элед был абсолютно уверен, что Давид точно получит личную комнату во дворце, а может быть, и даже целых две и в лучшей части. Хозяин выглядел таким взрослым, но совсем не понимал, какое счастье само плывет ему в руки. Единственное, чего не удалось Альтеру, так это сдержать короткий смешок в ладошку. Он–то и отрезвил Давида и Йонатана. — А у тебя шустрый служка. Надеюсь, он понимает, что в некоторых случаях не стоит распускать язык, чтобы не потерять глаза или что-нибудь еще более существенное. Элед, я запрещаю тебе рассказывать о том, что ты увидел на холме, — обронил царский сын. — Конечно, господин. Как ты прикажешь, — радостно бухнулся ему в ноги служка. У Альтера сегодня был особенно счастливый день, во-первых, уцелел любимый хозяин, во-вторых вот-вот во дворце должен был появиться собственный угол, пусть и в предбаннике, а в-третьих, его удостоил парой слов аж сам царский первенец. А это значило, что так и до положения Захарии в доме недалеко, ну, если очень расстараться. — Значит, я сделал правильный выбор и с тобой, и со служкой, — кивнул Давид, — нам пора спускаться в лагерь, господин. Все ждут нас и тревожатся. — Йонатан — помнишь? А не господин. Сборы на обратную дорогу не заняли много времени. Запасы провианта и воды в обоих лагерях подходили к концу, и в основном надо было лишь разобрать шатры и сложить утварь. Воины, уставшие после долгого похода, соскучились по близким и торопились домой. И была только одна странная вещь. Царский сын нигде не смог найти своего первого мэфакеда. Азриэль и Ревеун сообщили, что с ними почтительно обращались во время пленения и даже предоставили отдельные палатки, но Натана ни тот, ни другой нигде поблизости не видели. Первый мэфакед как сквозь землю провалился, и никаких разумных оправданий для такого поведения Йонатан не находил. Он принял решение оставить в лагере нескольких верных воинов, на тот случай, если вдруг Натан заблудился в лесу, и выдвинулся с войском ко дворцу. А на полпути к дому они встретились с царским отрядом, приближающимся к ним на всех парах. Еще издалека Йонатан заметил, как бледен и взволнован отец, и напряжены и держат наготове боевое оружие его лучшие воины. Они молча обнялись с Шаулем, тревожно разглядывающим сына и словно не верящим, что видит того целым и невредимым. — Твой поход, Йонатан, в этот раз слишком растянулся, а Пророк Шмуэль принес мне очень дурные вести. Он сказал, что в моем доме пахнет смертью, и я могу потерять того, кто мне очень дорог. Я рад, что Пророк в этот раз ошибся. — Не совсем, Шауль. Это долгая история, — оборонил сын, наблюдая, как к ним приближается еще один загнанный гонец. — Я и вправду мог погибнуть сегодня, если бы не Давид.