***
— Как дела, Зузу? — елейно поинтересовалась Азула, плюхнувшись рядом с братом на траву. Она беспечно проигнорировала тот факт, что таким образом наверняка испачкала свое белое одеяние. Они разместились напротив излюбленного их матерью Урсой озера с утками: Зуко — поджав под себя ноги и устроив голову на коленях, а Азула — блаженно вытянув ноги и упираясь ладонями в иссушенную от летней жары землю. — Уходи, — подавленно пробурчал брат, не отрывая взгляда от совершенной, не побеспокоенной даже обитателями озера, водяной глади. Знойное полуденное солнце приветливо отражалось в кристально-чистой поверхности воды. — О, Зуко, что сказала бы мама? — девочка с мелочным удовлетворением отметила, как ее брат встрепенулся от одного только упоминания их покойной матери. — Где же твоя вежливость? — насмешливовопросила дочь Озая, изогнув бровь. — Это не важно! — отмахнулся принц. — Ее здесь нет, — понуро отозвался Зуко и спрятал лицо в собственных руках, не то желая укрыть ото всех свою «слабость», не то просто растирая ладонями покрасневшие от слез глаза. — Как и Азуми, — добавил он совсем тихо, хрипло. — Ты не ответил на мой вопрос, — задумчиво протянула принцесса, постучав по подбородку указательным пальцем. — Я же сказал, Азула, — мальчик тяжело вздохнул, по своим меркам проявляя чудеса выдержки, — уходи. Мне не охота с тобой ругаться в такой день. — Такой день? — словно нарочно не унималась девочка. — И что же такого особенного в этом дне? — Ты шутишь?! — во мгновенье вспылил Зуко: его было очень легко вывести из себя, и дочь Озая, памятуя об этом, в очередной раз не преминула с удовольствием воспользоваться такой особенностью брата. — Кох, какая же ты… — Что случилось, Зузу? — оскалилась принцесса. — Страдаешь от скудного словарного запаса? — рассмеялась она колко, ядовито. — Ты жестока, Азула! — громко воскликнул он, вскочив на ноги, как если бы пытался доминировать над ней, сидящей на траве, хотя бы визуально. Впрочем, это не помешало принцессе выглядеть по-прежнемурасслабленно, вводя Зуко в еще большее «праведное бешенство», как насмешливо окрестила она данное его состояние. — Я не понимаю, как можно быть такой безразличной, особенно учитывая то, что все это случилось по твоей вине! — Потрудись объяснить, — она требовательно вздернула бровь, старательно отряхивая одежду от грязи — сконцентрировалась на конкретной задаче с целью не утратить и крохи самоконтроля. — Неужели не ясно? Дочь Озая поднялась с земли, и, сложив руки на груди, уперлась в брата тяжелым взглядом. — Если бы ты вовремя последовала за нами в убежище, то Азуми была бы жива! Дядя сказал, что это она спасла твою жизнь, — последнюю фразу он сказал, очевидно, для того, чтобы придать своим словам определенный вес. Азула хотела было возразить, что и она, в какой-то мере, помогла Азуми, но вовремя остановила себя, гордо вздернув подбородок. Она не станет ни перед кем оправдываться, потому что это — унизительно. — Дядя, видимо, просто глупец, — брезгливо отозвалась девочка. — Оберегать члена королевской семьи — долг любого жителя Нации Огня, и погибнуть за него это величайшая честь! — бросила она в ответ, не контролируя свой тон, отчего восклицание вышло непривычно писклявым. Зуко показалось, что ее голос задрожал, но он, оглушенный своим гневом, не придал этому должного значения. — Так или иначе, благодарность и почтение еще никто не отменял, — это было излишне прямолинейным, даже грубым замечанием по поводу ее поведения на похоронах, как на вкус Азулы. — Но что об этом может быть известно такой, как ты? — пренебрежительно фыркнул Зуко, однако в его поникшем взгляде плескалось одно лишь разочарование. Азула не подала вида, что эти слова задели ее. Она усилием воли в одночасье проглотила саднящий досадой ком в горле, отмахиваясь от своей позорной слабости. — А что полезного может быть в слезах, Зузу? Ты так жалок, — она, возможно впервые за долгое время, не нашлась с ответом, а потому парировала привычным осуждением. Зуко сильнее насупился, но отвечать благоразумно не стал. Азула поспешно ушла, оставив брата одного у ненавистного ей пруда.***
«Почти — недостаточно хорошо» — в который раз прочитала девочка, крутя в руках подаренный ей Азуми танто. Азула сидела на парапете тренировочной площадки, скрестив ноги, и сосредоточенно изучала клинок. Девочка и сама не понимала, зачем столько времени уделяла такому бесполезному делу, как разглядывание оружия, ведь гораздо более практичным было бы использовать его по назначению. Но надпись, выгравированная на лезвии, заискивающе переливающаяся светом при соприкосновении с лучами закатного солнца, отчего-то заворожила ее. Дочь Озая, забавляясь, нагревала прохладную сталь в своих пальцах, проводя по ней слабыми язычками пламени, которые растворялись в ее ладонях при малейшем порыве ветра. — В любом искусстве важно совершенство, — девочка прошептала фразу, ранее сказанную ей Азуми, словно пробуя на вкус. Почтение усопшему оказывать надобно было не слезами, а следуя тем его изречениям и принципам, что откликались в самом нутре — так считала Азула. Честно говоря, по вкусу ей приходился лишь один совет Азуми, но и этого было вполне достаточно. Последующие несколько часов прошли для дочери Озая в непрерывных тренировках. Принцесса не выплескивала свои злость и раздражение подобно Зуко, а направляла их; подстегивала себя гневом, черпая в нем бесконечные запасы энергии. Девочка не остановилась, когда нескончаемый поток пота полноводными ручьями стекал по ее разгоряченному многочисленными упражнениями телу; не остановилась, когда горло снова начало беспощадно саднить из-за вдыхаемого и производимого ею же огня дыма; не остановилась, когда мысли в ее голове приобрели неясность, а взор помутнел; не остановилась, когда ощутила неконтролируемую дрожь в собственных пальцах… Она не остановилась даже тогда, когда, впервые за всю жизнь, почувствовала неконтролируемый жар на своей коже. Огонь никогда не обжигает своих владельцев. Принцесса тяжело нахмурилась: на ее руках красноречиво выступали болезненные румяные пятна. Азула, морщась от неприятных ощущений, зажгла слабые язычки пламени на своих пальцах. Хмурое лицо девочки изумленно вытянулось — ее огонь приобрел темно-голубой оттенок.***
Лорд Огня все время — и дневное, и ночное — проводил, преимущественно, в своем кабинете: война шла полным ходом, а в связи с последними событиями дел у него поприбавилось. С печально известного дня рождения его дочери минул почти месяц, и столица, наконец, перестала поголовно облачаться в белые одежды в знак траура по бывшей принцессе и другим дворянам. Озай, хотя и был осведомлен о высокой репутации Азуми среди жителей Нации Огня, не ожидал, что она, даже после потери титула, по-прежнему будет безоговорочно ценна для простого народа. На время траура многие люди разместили ее портреты у алтарей — там, где исконно находились подношения Агни и портрет нынешнего Лорда Огня — и вносили ее имя в списки воспевания в храмах, тратя на это свои последние сбережения. — Передай адмиралу Шоджи, что я, вскоре, навещу его дочь, — приказал Озай, не отрываясь от расписывания распоряжения о выплате компенсации пострадавшим на пиру дворянам и семьям покойных. Слуга покорно кивнул и бесшумно удалился. Постановочная смерть Азуми, хоть и произошла по стечению обстоятельств, была крайне удобной, выгодной — теперь никого не нужно было дурачить легендой о том, что она уничтожает партизан Царства Земли. К тому же, новость о пышных похоронах хоть и бывшей, но небезызвестной принцессы Нации Огня, должна была дойти и до Омашу, что лишь упрочивало и без того безупречное алиби последней в том случае, если она покажется кому-то внешне знакомой. Пора было Азуми сделать свой ход.