***
Ramin Djawadi — Chaos is a Ladder Азуми вяло участвовала в беседе между дворянками и Чи, куда более увлеченная видом за окном. В последнее время столица буквально купалась в бесконечной череде дождей — такими были первые два месяца весны для Нации Огня. Бывшая принцесса любила дождь. Ей нравилось наблюдать, как непроглядная стена из тысячи капель падала на остроконечные крыши, стелилась на траве и ежесекундно нарушала гладь озера. — Сестра, не могла бы ты поделиться со мной, как тебе удается выглядеть так хорошо в свои… тридцать три? — с натянутым недоумением и деланным восхищением издевательски протянула Чи. Очевидно, что ей очень хотелось хоть чем-нибудь поддеть сестру. — Тридцать два, — совершенно спокойно поправила Азуми, но в ее глазах сверкнуло явное неудовольствие, которое подстегивало ее сестру. — Боюсь, что раньше того, как моей дорогой сестре не исполниться тридцать, заводить этот разговор бессмысленно. — Отчего же? — с легким раздражением поинтересовалась Чи. — Как правило, до тридцати лет об этом не задумываются, потому что нет предпосылок, а после — думаю, что мои советы вряд ли тебе помогут, — Азуми безразлично пожала плечами под аккомпанемент неловких плохо скрываемых смешков со стороны свиты ее сестры. — Как и тебе, похоже, — неубедительно отпарировала Чи, смерив свою бывшую принцессу гневным взглядом. Азуми вновь ответила безразличием. — Оставьте меня — я устала. Девушка с нетерпением провожала всех придворных дам, но задержала свою сестру. — Очень скоро я сану Хозяйкой Огня, — Чи подошла к Азуми достаточно близко, чтобы прошипеть эти слова, подобно змее. — Той, кем ты всегда хотела быть, — бывшая принцесса по-прежнему держалась отстраненно, но в этой холодности была некая насмешка, вызов, который дочь Тамико, по глупости, принимала каждый раз, когда видела ее. Чи почти физически чувствовала острое раздражение и желание ударить эту дрянь по ее самодовольному лицу. — Ты — ничтожество, — ядовито выплюнула девушка, но, в глазах Азуми, она была как маленький ребенок — глупый, гордый, заносчивый и высокомерный ребенок. И Чи чувствовала это, но и отступать с достоинством в молчании не желала. — Ты ничего не значишь! — бывшая принцесса поморщилась от противного вскрика сестры. Кажется, Чи не совсем осознавала, как глупо выглядела, но остановить ее было уже невозможно. — Дни твоей славы давно позади, а сейчас настало мое время, — у девушки, как показалось Азуми, даже глаза загорелись от жадности. — Я стану Хозяйкой Огня, а ты будешь валяться у моего подола и гнить в своих несбыточных мечтах, умрешь мучительно и канешь в забвении, как твои дети и муж, — на этот раз Азуми заметно напряглась. Детские забавы Чи вовсе не трогали ее, но только до тех пор, пока это не касалось ее семьи и прошлого. Женщина долгое время смотрела на сестру в упор, с нескрываемой злобой, что сверкала на две золотисто-карих глаз. Чи, незаметно для себя, немного отступила назад. Испугалась. — Ты называешь себя Хозяйкой Огня, — холодно начала Азуми, пройдя вперед, будто обращалась вовсе не к сестре. Чи почувствовала себя еще глупее прежнего. — Но тебе никогда ею не стать, — категорично высказалась бывшая принцесса, бросив на сестру краткий пренебрежительный взгляд. — Ты никогда не будешь госпожой в сердцах других людей, — Азуми действительно хотелось сказать так много, но она понадеялась, что сестра поймет весь смысл сказанного ею. Воцарилась непродолжительная тишина, когда бывшая принцесса, стоя спиной к Чи, ощущала всю ненависть и некое негодование, которое излучала она. — Я тебя раздавлю, — прошипела Чи вслед женщине. — Ты можешь попытаться, — с искренней насмешкой бросила бывшая принцесса на прощанье. Азуми знала, что ее угроза была пустой и глупой хотя бы только потому, что она уничтожит Чи раньше, чем та сможет встать на ноги и вырасти. Бывшая принцесса раздавит ее, словно незначительную букашку.***
Ramin Djawadi — Dr. Ford Азуми дала Коичи немного больше времени на выполнение задания, когда он, наконец, четко обозначил дату исполнения. Чи была уже на восьмом месяце, и все меньше и меньше посещала двор — для нее предпочтительнее было оставаться в своих покоях, и бывшая принцесса была несказанно этому рада. Беременность давалась ее сестре нелегко, и дело было не только в банальных физических ощущениях, но и в перепадах настроения тоже. Тамико, поселилась в родовом поместье Мидзуно — мать ее сестры пообещала быть с ней в день ее родов, и после них, но Азуми не была в этом так уверена. И все же, Чи не могла пропустить грядущее недолгое, но пышное празднество из-за собственного желания и статуса. Озай повысил некоторых своих приближенных в статус адмиралов. Таких людей было всего трое, двое из которых, ранее, переметнулись на сторону Чи, и хотя Азуми сомневалась, что «влияние» ее сестры как-то повлияло на выбор Лорда Огня, только одна такая мысль приводила ее в бешенство. Третьим человеком, к сожалению, был Джао. Бывшая принцесса не особо жаловала его еще тогда, когда была женой Лу Тена, изредка встречая его в окружении принца Озая. Иногда в их компании бывал и сын Айро, но женщина искренне считала, что подобное общение не шло ему на благо, да и сам мужчина отзывался о друге Озая не очень-то и лестно. Отношения Джао и Азуми резко усугубились почти сразу после восхождения на престол нынешнего Лорда Огня. На это было много причин, и основная — борьба за фаворитизм, — негласная холодная война между принцессой и, теперь уже адмиралом, которая касалась не только всяческих миссий и поля битвы. Мужчина был уверен, что «маленькая женщина» никогда не сможет стать настоящим капитаном или кем-то выше, никогда не сможет сражаться по-настоящему. Однако Азуми и не старалась биться, как мужчины — она билась как могла, по-своему, и в этом было ее преимущество. К тому же, Джао был одним из тех немногих, кто знал об ее настоящих отношениях с Лордом Огня, и, вероятно, сражался за то влияние, которым никогда не мог обладать. Банальная гордость — довольно распространенная проблема среди военных и дворян. Единственное, за что бывшая принцесса, пожалуй, уважала Джао — честность, честность хотя бы по отношению к ней. Не то, чтобы это было для нее проблемой, но она, возможно, даже ценила то, что адмирал не скрывал свою неприязнь. Азуми отпила немного сакэ и припала спиной к большой колонне. Еще несколько лет назад, бывшая принцесса с охотой кружила бы где-то там, среди молодежи, смеясь и танцуя, но, чем старше она становилась, тем меньше ей хотелось проводить время таким образом. Шумные залы с пирами заменила тишина покоев, хорошее вино или опиум. Пожалуй, ей не совсем нравилось это, но каждый раз придирчиво глядя на собственное отражение, Азуми находила себя истощенной. В начале декабря ей исполнилось тридцать три, и женщина не раз думала о том, что совсем скоро перестанет быть привлекательной. Она начала по-настоящему задумываться над этим, когда попала на войну и действительно приходила в ужас от одной только мысли, что однажды ее черные блестящие волосы сменят окрас на седой цвет, на лице появятся глубокие морщины, а руки покроются сеткой тонких фиолетово-голубых вен, станут дряблыми. Азуми боялась старости едва ли не больше, чем смерти, когда, глядя в зеркало, обнаруживала на своем лице новую, едва заметную, морщинку и безжалостно перекрывала ее толстым слоем рисовой пудры. Женщина боялась старости, когда, просыпаясь по утрам, видела собственные длинные волоски, лежащие на подушке отдельно от густой копны. Бывшая принцесса боялась старости, когда, во время еженедельной тренировки, хрустели ее кости в руках, и шея так ужасно ныла, стоило ей только резко повернуть голову. Она боялась старости, когда, стоя на таких пирах, стала замечать на себе все меньше и меньше восхищенных взглядов — все они были направлены в сторону молодых и не менее прекрасных девушек. Азуми действительно выглядела намного благороднее и аристократичнее, чем все они, но вряд ли эти слова, произнесенные самой себе однажды, помогали ей совладать с завистью. Такой чистой банальной женской завистью. — Все в порядке? — Азуми вздрогнула, когда рядом с ней неожиданно появился Таро. Его лицо выражало запредельную обеспокоенность, и женщина понимала, чем оно было вызвано. Они не виделись почти два месяца с тех пор, как произошла та неприятность. Таро хотел прийти, однако бывшая принцесса прислала ему весточку, что пока «не стоило волновать воду». — Я все уладила — не беспокойся, — отмахнулась женщина, скрестив руки на груди. Она смотрела на очередную танцовщицу с нечитаемым выражением лица. — Прости меня. Ты говорила мне, что не стоит, но я не послушал, — искренне раскаивался мужчина, и, в порыве, позволил себе взять бывшую принцессу за локоть. Азуми не стала сопротивляться, ведь они стояли в темном уголке зала, где их вряд ли мог кто-то заметить. Даже если так, то ей было плевать. — Оставь — это пустое, — отчего-то скривилась она. — Тем более, когда все позади, — вновь с раздражением отмахнулась женщина. Таро давно привык к ее поведению, но, все равно, не сдержал разочарованного вздоха. — Прости, — Азуми вновь отпила сакэ, подавляя желание приложить свою ледяную ладонь ко лбу. — У меня голова болит, — почти оправдалась бывшая принцесса. — Тебе не за что просить прощения, — с легким намеком на изумление сказал он. — Мне стоит проводить тебя в покои? — взволнованно спросил Таро и отметил, что женщина действительно выглядела неважно. — Нет, не нужно, — отмахнулась Азуми. — Есть кое-что, — сказала женщина, спустя какое-то время, — ее внимательный взгляд был направлен в центр зала, где танцевала очередная девушка. — Ты знаешь ее? — Азуми кивнула в сторону танцовщицы. Таро совсем не понимал, почему эта персона вызвала особое внимание бывшей принцессы. — Не имению ни малейшего понятия, — пожал плечами Таро. — Зачем ты спрашиваешь? — Азуми молчала, смотря на девушку с очевидной заинтересованностью, но, одновременно, как-то странно поджимала губы и хмурилась, будто была чем-то недовольна. Мужчине пришлось повторить свой вопрос. — Она хорошо танцует, — Азуми обняла себя руками, будто ей было холодно. — Очень хорошо, — значительно выделила женщина, и такая формулировка позволила Таро понять, что это действительно было для нее чем-то очень-очень значительным. Бывшая принцесса вообще крайне редко хвалила людей, — особенно незнакомых людей, — если это не сулило для нее определенной выгоды. — Как когда-то я, — мужчина был готов поклясться, что на ее лице, на краткое мгновенье, промелькнула грустная, но прекрасная улыбка. Жаль, что Азуми никогда не желала знать, как он ценил ее настоящую улыбку. — Я любила танцевать, любила музыку, которая уносила все мои печали и радости, любила кружиться почти до потери памяти… Кружиться так, будто жила последнюю минуту в своей жизни, — женщина блаженно прикрыла глаза, а Таро откровенно наслаждался, когда наблюдал за ней. Мужчина также думал о том, что Азуми, за короткий промежуток времени, стала для него кем-то очень значительным. Ловя короткие моменты ее радостей или слабостей — хороших и плохих, жил и он сам, наслаждаясь тем, что, понемногу, упорно отгадывал и раскрывал ее, словно манящую загадку. — Я почти уверенна, что она училась в моей академии — только они выпускают лучших в искусстве танца, — не то польстила, не то правдиво бросила бывшая принцесса. — Почему сейчас не танцуешь? — Таро, хотя и догадывался, не преминул спросить ее об этом. — Много причин, — уклончиво ответила Азуми. — Думаю, я просто слишком взрослая для этого. Движения и плавность уже не те, да и не хотелось бы портить впечатление ни другим, ни себе. Лучше, чем раньше, я уже не станцую, — сказала она, с легким намеком на подавленность в глубине бархата голоса. — Глупости, — отмахнулся мужчина. — Мастерство не променяешь и через сто лет. — Нет, не променяешь, но даже самый дорогой наряд имеет свойство изнашиваться, — Азуми не бралась с ним спорить, но, несмотря на спокойный тон, была довольно категорична в своих суждениях. — К тому же, ты молода и выглядишь младше своего возраста, — Таро не лукавил, и женщина знала об этом. — Не достаточно молода, — с долей самокритики резко высказалась она. — Раньше я все пыталась угнаться за более молодыми и красивыми, и чем старше я становлюсь, тем сильнее прихожу в ужас только об одной мысли о том, чтобы смириться с этим, — Азуми вовсе не жалела, что сказала Таро об этом. — Всегда будет кто-то моложе, кто-то лучше — это жизнь, — философски изрекла женщина. — Ты не так стара, чтобы по-настоящему думать об этом, — вполне серьезно заявил он, но бывшая принцесса, отчего-то, усмехнулась. — К тому же, есть те, кого возраст только красит. — Красит не возраст, Таро, а опыт. И я начинаю готовиться уже сейчас, чтобы, однажды, не быть в ужасе от того, что, проснувшись, обнаружу на своей голове первую седину. Хотя я все равно буду в ужасе, — коротко посмеялась женщина. Пожалуй, только неуверенность она могла скрывать от людей подобным образом, но Таро знал ее слишком хорошо, чтобы сразу распознать эту уловку. — Только не говори, что ты считаешь себя старой, — мужчина скептически изогнул бровь, хотя то, что он сказал, вовсе не было вопросом. Азуми отпила сакэ, вновь скрывая свою неуверенность за безразличием и слабым подобием юмора. — А на что это похоже? — Это похоже на одну сплошную глупость, — раздраженно фыркнул Таро. Бывшая принцесса поджала губы, гневно сверкнув взглядом в его сторону, и как бы физически демонстрируя свое недовольство. Не стоило ей так опрометчиво открываться мужчине, пусть и в такой мелочи. — Легко судить тому, у кого впереди вся жизнь, — вряд ли Азуми сказала бы нечто подобное в трезвом состоянии, но сейчас, когда ее разум окутывала пелена, она вовсе не жалела об этом. Однако она также прекрасно знала о том, что будет жалеть уже на следующее утро. — Прекрати, — отмахнулся Таро. — Ты знаешь, как я к этому отношусь. — Однако ты не знаешь, как я к этому отношусь. Девять лет — слишком большая разница, если это касается женщины. В Нации Огня такое осуждают, — с нажимом прошипела она. — Я почти уверенна, что ты такой же эгоист, как и я, и тебе плевать на мнение общественности также, как и мне, — Азуми вовсе не хотела быть такой грубой, но почти полностью выпитый кувшин сакэ, и общая нервозность, в которой она пребывала последние месяцы, не были ей подспорьем. — Однако и у меня есть определенные опасения, связанные с этими отношениями, и, поверь мне, ты вряд ли захочешь знать, какие именно, — Таро смотрел на нее с негодованием. — Есть много вещей, которые тебе придется принять или смириться, потому что это тот уклад, который окружает меня сейчас. Я не прошу понять, но я прошу не осуждать меня, если тебе дорого то, о чем ты говоришь, — возможно, впервые, Азуми ставила столько рамок для него, и, впервые, как не парадоксально, открывалась по-настоящему. — Я не стану говорить тебе об этих вещах из многих соображений, и спрошу лишь раз: готов ли ты к такой ответственности? — женщина откровенно давила на мужчину, возможно, только потому, что игра, в которой она находилась сейчас, не терпела зыбкой почвы под ногами. Как не терпела и сама Азуми. — Я могу разрушить тебя, Таро, — прошипела бывшая принцесса, и мужчина не мог понять, что скрывается за этой фразой — сожаление, предостережение или всепоглощающая тьма, о которой она действительно не жалела. — Я хочу, чтобы ты ответил на один вопрос: ты готов, если придется, рискнуть всем вместе со мной? — это было чем-то слишком поэтичным, но Азуми действительно говорила очень складно. Эта формулировка предала ее словам еще больший вес, привлекла Таро, словно блеск драгоценного камня. Вопрос состоял только в том, было ли это фальшивкой или чем-то истинно ценным и настоящим. — Я не терплю слабостей и предательств — все эта грязь окружала меня всю мою жизнь. Предашь ли ты меня, как многие другие? — требовательно спросила Азуми, пребывая в напряженном ожидании. Таро долго смотрел в ее глаза, и вряд ли они обратили внимание на то, как близко находились друг к другу. — Я не предам тебя. Я люблю тебя, — женщина позволила себя вздрогнуть, потому что слышала это много лет назад, от мужчины, которому отдала все, которого любила и любит до сих пор. Азуми долго вглядывалась в полные решительности и напора, присущего молодому горячему сердцу, и, впервые, после смерти Лу Тена позволила себе поддаться искушению. Позволила себе быть слабой, быть той чувственной натурой, которой была когда-то. Позволила себе поверить мужчине, который был моложе ее на много лет, но, отчего-то, излучал такую странную притягательную надежность, которая побудила Азуми довериться. Так правильно и опасно одновременно. Женщина также отдавала себе отчет в том, что, возможно, пожалеет об этом в будущем. Азуми зареклась не доверять никому, но что творило с ней это проклятое девичье сердце, собранное по кусочкам, по-прежнему преисполненное слепой веры в то, чего не ведало само! Однако женщина, смотря в эти глаза с недоверием и надеждой одновременно, также знала о том, что Таро был единственным мужчиной, который вызывал в ней такое противоречивое и удивительное желание спрятаться в надежных безопасных объятьях. Азуми молила не о спасении, нет, а лишь о понимании, ведь, где-то очень глубоко верила в то, что не было ни единого человека в ее жизни, который не осуждал бы ее. Ей не нужно было искупление — только слепая, такая неправильная поддержка. Азуми позволила себе довериться, хотя знала о том, что, рано или поздно, пожалеет об этом. Но не тогда, когда, Азуми, взяв его за руку, тайными коридорами, так, чтобы не привлечь внимание, повела в свои покои. Не тогда, когда Азуми теряла себя в его горячих объятьях. Не тогда, когда Азуми делила с ним разгоряченный воздух. Не тогда, когда Азуми решила довериться Таро.***
Азуми проснулась от того, что кто-то бегал по коридору — легкие шаги, которые точно не принадлежали королевской страже и громкие испуганные крики о выкидыше, укрепили женщину в правильности своей мысли. Коичи в покоях не было, но лишь потому, что он уехал по какому-то срочному делу несколько дней назад, предварительно распорядившись о том, чтобы ребенок Чи не прожил ни дня после пира. — Что происходит? — подал голос до того спящий Таро, и бывшая принцесса позволила себе испуганно вздрогнуть. Ее лицо выражало сосредоточенность и, одновременно, тень напряжения, о чем свидетельствовала выступившая на лбу тонкая жилка. Азуми резко встала с кровати, кинулась к своему трюмо. — Уходи, уходи сейчас же, — прошептала она. — Эта суматоха нам на руку. Я найду тебя, когда все закончиться, — женщина выхватила что-то маленькое и скрылась за дверями. — Не вляпайся в какую-нибудь проблему, — недовольно бросил ей вслед Таро — даром, что она уже ушла. Похоже, что испытание смирением началось раньше, чем он предполагал. Ramin Djawadi — The Queen's Justice Когда Азуми оказалась напротив массивных дверей, ведущих в ее бывшие покои, женщину отчего-то охватил легкий, едва различимый энтузиазм, что так назойливо окутывал ее руки будоражащей дрожью. Бывшая принцесса действительно не понимала, почему это было так, но новоприобретенное ощущение решительности позволило ей с криком распихать всех служанок, которые возникали перед ней. Оказавшись в покоях, бывшая принцесса лицом к лицу столкнулась с тем, чего искренне боялась — потерей ребенка. И пусть это было лишь частью ее плана, но женщина также чувствовала жалость, но не к Чи, нет. Когда Азуми приказала Коичи убить ее сестру, женщина дала ему тот яд, который часто использовала сама, и она знала, что поймет, нужно ли ей вмешиваться в это или нет. Выбор был сделан, что делало ее план намного сложнее, чем он был изначально, но так ее вряд ли можно будет обвинить в чем-либо. Азуми знала, что скоро в опочивальне появится Озай. Ей это было на руку. — Пошли вон! — громко воскликнула женщина, буквально силой выталкивая каждого, кто посмел возразить ей или помедлить. Служанки и любопытные знатные дамы, что находились в покоях, не успели даже осознать, как оказались перед запертой на засов дверью. В комнате осталось только две перепуганные служанки, озадаченный лекарь и она сама. — Это яд, — холодно заявила Азуми, присаживаясь между лекарем и служанкой, которые безуспешно пытались остановить кровотечение. Чи шумно дышала, прерываясь на тихие болезненные вскрики: ее тело покрылось липкой испариной, из носа то и дело сочилась кровь, которую заботливо промакивала вторая служанка. — Ей уже не жить, но у ребенка еще есть шанс, — лекарь посмотрел на Азуми со сдержанным страхом. Он не спрашивал, откуда бывшая принцесса знала о яде, ведь это, определенно, было наименьшей из всех их проблем. — Боюсь, что и ребенку уже не жить, — подавлено сказал мужчина, который был уверен, что и его жизнь, учитывая пыл Лорда Огня, уже подходила к концу. Озай мог стерпеть смерть наложницы в родах, но смерть своего наследника — никогда. — Есть возможность, — Азуми отвлекли крики, что доносились снаружи — похоже, что времени на то, чтобы совершить задуманное почти не оставалось. — Нужно вспороть ей живот и вытащить ребенка, — служанки пораженно ахнули. Лекарь с не меньшим ужасом посмотрел на хладнокровную женщину, которая, похоже, была совершенно серьезна в своих намерениях. — Я не стану этого делать, — с долей паники категорично заявил мужчина, возвращаясь к своему бесполезному занятию. — Вы — лекарь, — не жалела уступать Азуми. — Не мне вам объяснять, что будет, когда она, — женщина кивнула в сторону сестры, — перестанет дышать. Так у ребенка хотя бы будет шанс. Действовать нужно сейчас, — ее уверенности можно было позавидовать. — Вот именно — я лекарь, а не мясник, — мужчина оставался непоколебим. Бывшая принцесса недовольно поджала губы — она рискованно теряла время. — Уходите, прошу вас. И отворите двери. Азуми сделала вид, что послушала лекаря, но уже через мгновенье, когда тот вновь отвернулся к ложу Чи, она огрела его вазой по голове. Не сильно, конечно, но это позволило мужчине провалиться в бессознательное состояние. Звук раскалывающегося фарфора оглушил всех присутствующих на краткое мгновенье. Служанки испугано завопили и прижались друг к другу не то от увиденного, не то от того, что в массивную дверь, судя по характеру криков снаружи, начала ломиться дворцовая стража или, что еще хуже — личная охрана Озая. Возводя такие прочные двери, никто не догадывался что они, когда-то, будут использованы против них самих. — Ты, — Азуми указала на бледную от страха девушку, подзывая ее к себе. Служанка с опаской подошла к женщине, ведь и ослушаться безумную, как ей казалось, госпожу она не могла. — Помоги мне. Я сделаю надрез, а ты аккуратно вытянешь ребенка, когда я тебе скажу, ясно? — Азуми инструктировала девушку совершенно спокойно, в то время как у девушки дрожали руки. Когда бывшая принцесса закончила и поднесла небольшой кинжал, который всегда носила с собой, к животу Чи, служанка только молча кивнула. Бывшей принцессе хотелось бы иметь под рукой что-то более сподручное, но «лекарь-не-мясник» похоже, действительно никогда не резал людей. Это вовсе не было удивительным, ведь такая практика строго воспрещалась, когда дело касалось знатных дам, но Азуми, в отличие от лекарей-белоручек, не боялась, ни крови, ни правил. И тому и другому ее научила война, поэтому, даже в такой ситуации, женщина мыслила столь хладнокровно. Азуми без колебаний вонзила кинжал в плоть ровно настолько, насколько это было нужно — несмотря на почти бессознательное состояние, ее сестра закричала, что есть мочи, задергалась, и вторая служанка приложила все свои усилия, чтобы сдержать дергающуюся в предсмертной агонии Чи. На Азуми оглушающие вопли сестры никак не повлияли, и она сосредоточенно продолжила свое занятие. Покои наполнил звук чавкающей и булькающей, словно болото, крови и плоти — по рукам бывшей принцессы потекли обильные струи багровой жидкости. Багровые простыни и перины под ними, что были между ногами Чи, теперь можно было только сжечь — едва ли они подлежали восстановлению. Обе служанки находились в полуобморочном состоянии, едва только металлический привкус заполнил покои, и если бы не ситуация, Азуми могла бы позволить себе маленькую усмешку — все они, ожидаемо, были слабы для войны. Служанка принялась вытаскивать ребенка, когда бывшая принцесса, спустя, как ей казалось, долгое время, дала подобный указ. Замечая, как неуверенно и даже несколько неуклюже девушка управлялась в возложенными на нее обязанностями, Азуми решила взять всю инициативу в свои руки. Малыш был не доношен, и бывшей принцессе, отчего-то, как только он оказался в ее руках, стало по-настоящему страшно. Страшно, что он умрет, как и ее дети когда-то. Конечно, это было абсурдом, ведь он или она не был от крови Няо, однако подобная мысль пришла бы ей в голову в любом случае. Ей не нужно было, чтобы ребенок умер раньше задуманного, но он, к искреннему ужасу бывшей принцессы, не дышал. Азуми была слишком занята малышом, чтобы обратить внимание на то, что дверь, ведущая в покои, наконец, была открыта, а если точнее — вышиблена многочисленными стражами, которые, как и Озай, неуверенно застыли на пороге. Служанки испуганно отскочили от бывшей принцессы, падая ниц. Лорд Огня был одет неподобающе, учитывая совершенно банальное обстоятельство — было далеко за полночь, однако куда больше обеих девушек пугал не его внешний вид — обыкновенное спальное кимоно и распущенные волосы без привычной золотой заколки, — а настрой мужчины: его лицо выражало разные эмоции от гнева до, едва заметных, волнения и растерянности. Стражники по-прежнему топтались в дверях, ожидая любого приказа Озая и старательно игнорируя все еще валяющегося без сознания лекаря. Напряжение в комнате ощущалось почти физически, и оно продолжалось ровно до тех пор, пока тишину покоев не озарил, подобно первому лучику солнца, громкий детский крик. Азуми облегченно выдохнула и, наконец, повернулась лицом ко всей процессии, чьим единственным негласным объектом внимания и являлась: бывшая принцесса была по локти в крови, кровь четко выделялась на ее шелковом спальном кимоно, кровь алыми каплями-разводами блестела на щеках и шее. — Это мальчик, — с волнительным воодушевлением в голосе объявила Азуми всем присутствующим, и в этот момент казалась совершенно искренней. Озай также позволил себе облегченно выдохнуть, и хотя этого никто кроме бывшей принцессы не заметил, немного расслабиться. — Родился наследник, — оповестила Азуми более серьезным тоном. — Падите ниц перед вашим принцем! — стражники, и все, кто находился в покоях, один за другим, склоняли головы и опускались на колени перед новорожденным. Азуми бросила краткий взгляд на ребенка на своих руках, которого, в скором времени, будет вынуждена убить. Она много думала, прежде чем решиться на такой двухзначный ход, но женщина уже сделала свою ставку на принцессу Азулу и воспитывать ублюдка своей, теперь уже мертвой сестры, она также не собиралась. Бывшая принцесса уже говорила, что добьется своего любой ценой и раздавит всех своих врагов. Она никогда ничего не забывала. И Азуми грела даже одна воображаемая мысль о том, что все поклоны этой ночью были для нее.