Крепость в Лихолесье

      ...Она была в сознании, но подняться не могла — хотя при появлении Гэджа и попыталась отползти в сторону: движение это было настолько же беспомощное, насколько и бессмысленное, продиктованное скорее отчаянием и животным инстинктом, нежели велением разума.        — Не бойся, — буркнул Гэдж. — Я не буду тебя убивать. Прямо щас, по крайней мере.       Он уже понял, что все дурацкие увещевания вроде «Верь мне», «Я хочу помочь», «Я не причиню тебе вреда» разбиваются о каменную стену её страха и недоверия, как мыльные пузыри. Поэтому просто подошел, не обращая внимания на её злобно-испуганный взгляд, и опустился рядом на одно колено.       Видимо, её спасло то, что она не упала, а именно по большей части скатилась вниз по склону горы, хотя досталось ей все равно изрядно — все её костлявое тело было в синяках и ссадинах, на бедре темнела длинная рваная рана, щедро припорошенная пылью и каменной крошкой. Правое колено распухло и посинело — Гэдж на глаз прикинул, что, должно быть, у неё смещена коленная чашечка. Возможно, имелись и еще какие-то травмы и переломы, но под покрытыми пылью и грязью бесформенными козьими шкурами этого было не разглядеть.       К счастью, вода была недалеко, в озерце под водопадом; Гэдж набрал там целую флягу. Вернулся к орчанке: она по-прежнему лежала неподвижно, смотрела на него из-под шапки всклокоченных волос со странным выражением — настороженно, растерянно и враждебно одновременно.       Ну, по крайней мере, не пыталась уползти — и на том спасибо.        — Дай я взгляну, что там у тебя, — спокойно сказал Гэдж. — Надо промыть раны. Я лекарь, — добавил он, помолчав. — Ясно?       Орчанка не ответила. Приподняла верхнюю губу и зарычала, когда он вновь к ней приблизился — но как-то вяло, без особой угрозы. Она определенно была не в том положении, чтобы угрожать.       Гэдж решил не обращать на это внимания. Ни корпии, ни ткани для повязок у него не было, пришлось пустить на ветошь нательную рубаху — единственное, что оставалось у него более-менее чистого, — и разорвать её на длинные узкие полосы. Он смочил одну из тряпок ледяной водой из фляги и приложил к кривому и опухшему орчанкиному колену, чтобы утишить боль: ни немейника, ни мази из цикуты у него при себе не имелось, а коленную чашечку стоило бы вправить как можно быстрее.        — Придётся немного потерпеть.       Он положил ладонь на пострадавшее колено, чтобы зафиксировать его в неподвижности, а второй рукой взялся за голень под коленом и потянул, вправляя вывихнутый сустав на место — ему самому показалось, что с невероятной осторожностью и аккуратностью, но на деле, должно быть, всё же слишком резко… Хуже того — его намерения явно застали девчонку врасплох, она вздрогнула и взвыла от боли… рывком подалась вперёд и полоснула Гэджа когтями по руке — яростно, с шипением, как борющаяся за жизнь дикая кошка.        — Ах ты… — Гэдж отпрянул. По его руке от локтя до запястья протянулись глубокие кровоточащие царапины, и он, ругнувшись вполголоса, прижал их мокрой тряпицей.       Дело было труднее, чем ему казалось.       Орчанка смотрела волком, тяжело дыша, предостерегающе приподнимая верхнюю губу над клыками. Сдвинуться с места она не могла, но явно была исполнена намерений продать свою жизнь как можно дороже.        — Ну, так. И что мы тогда будем делать? — с холодной яростью спросил Гэдж. — Мне надо вправить тебе колено…        — А Саруману тебе — мозги, — сердито прокаркал Гарх откуда-то из-за спины Гэджа. Он, оказывается, все это время был рядом, сидел на ветке ближайшего дерева, только отчего-то не желал напоминать о себе.        — Я думал, ты уже улетел с доносом в Изенгард, — мимоходом заметил Гэдж.        — Ну, это много времени не займет, — надменно отозвался ворон.       Орчанка, пытаясь не выпускать Гэджа из поля зрения, тем не менее как-то подобралась и украдкой косила глазом туда и сюда. Наверно, не могла понять, с кем Гэдж разговаривает.        — Значит, так, — сказал он ей. — Или ты будешь сидеть тихо и смирно и позволишь мне вправить тебе сустав, или мне придётся дать тебе булыжником по затылку. У меня просто не будет выбора, уж извини.       Она не ответила. Её трясло мелкой непроизвольной дрожью. Наверно, все его действия, слова, вообще само его появление и присутствие были для неё полнейшей неожиданностью, чем-то не вписывающимся в её привычный мир, выбивающим из колеи, чем-то таким, что ей трудно было и понять, и принять. Что ж, мимоходом подумал Гэдж, подходящий булыжник найти у подошвы утеса будет не так уж и трудно.       И что я здесь делаю? — тоскливо спросил он себя. Не лучше ли наконец послушать Гарха, собрать пожитки, плюнуть на все и убраться восвояси? Девчонка, кажется, не пропадет, ранена она пусть и не особенно легко, но явно и не смертельно…       Он достал из кармана найденный в ручье кожаный ремешок с разноцветными стеклышками и показал его орчанке.        — Это твоё?       Она нервно облизнула губы.       По её тоскливому взгляду было ясно — её. Но она отчего-то опасалась в этом признаться, только настороженно переводила взгляд с ремешка на Гэджа и обратно, точно боялась, что кто-то из них её сейчас укусит.       «Если ты будешь сидеть смирно, я его тебе верну». И она в это поверит, да?       Гэдж, раздумывая секунду-другую, перебирал в пальцах ремешок, ощущая под пальцами острые твердые грани стеклышек и камешков. Потом просто сказал:        — Возьми, — и протянул ремешок орчанке.        — Это мой трофей, — уныло сообщил с дерева Гарх.       Девчонка вновь опасливо скосила глаза — она, конечно, не понимала в сиплом карканье Гарха ни единого слова, но резкий вороний грай за плечом заставлял её каждый раз испуганно вздрагивать. Потом исподлобья посмотрела на Гэджа. Медлила. Хотела — и не решалась протянуть руку, точно он предлагал ей прикоснуться к горсти раскаленных углей.        — Ну же! — негромко сказал Гэдж.       Орчанка рывком подалась вперёд, выдернула ремешок из пальцев Гэджа и торопливо сунула за пазуху. Скорчилась, как будто хотела получше спрятать злосчастный браслетик внутри своего грязного одеяния, всем телом укрыть его от грубого враждебного мира. Издала сквозь зубы глухой вымученный рык, больше похожий на прерывистый стон.        — Это ты рисовала мелом — там, на скале?       Он не ожидал, что такой невинный вопрос вызовет у неё чуть ли не приступ паники.       Орчанка замерла — будто он хлестнул её хворостиной.       Взгляд её, устремленный на него сквозь пряди спутанных волос, исполнился… растерянности? потрясения? ожидания издёвки? Губы у неё задрожали… и вид вдруг сделался такой виноватый и пришибленный, точно Гэдж уличил её в чем-то невероятно постыдном. Она сидела, окаменев, не моргая, превратившись в неподвижную статую, и, кажется, не могла (или не хотела?) найти в себе сил даже на короткий отрицательный жест.        — Там… красивые рисунки, — сказал Гэдж медленно. — Я видел… И не думаю, что они... достойны только насмешки.       Орчанка молчала. По-прежнему смотрела на него с плохо скрываемым подозрением и страхом. Облизывала кончиком языка потрескавшиеся губы.        — Послушай, я действительно не желаю тебе зла, — миролюбиво повторил Гэдж. — Но пока мы не вылечим ногу — ты не сможешь ходить… А разве хорошо быть беспомощной и бездвижной? Сидеть здесь в холоде и темноте, не умея подняться на ноги и вернуться домой?       Он не ожидал какого-то ответа — но она вдруг опустила глаза… и, по-прежнему глядя в землю, едва заметно дернула головой. Согласилась с его словами — ну, уже хоть что-то.        — Отлично. Тогда попробуем ещё раз? — бодро-деловито сказал Гэдж. — Возьми тряпицу и прижми к колену, а я вправлю сустав на место. Если ты будешь мне помогать, это, я полагаю, не займет много времени… Ну как, приступим?

***

      Он нашел небольшую пещерку в склоне утеса неподалеку — скорее, щель между нагромождениями камней, прибежище летучих мышей и бледных полупрозрачных грибов, — натащил туда елового лапника, бросил на груду колючих веток свою куртку. Подставил орчанке плечо и помог перебраться на это довольно убогое ложе — к счастью, кроме колена, раны на бедре и синяков на ребрах, особенно серьёзных травм у неё не нашлось. Тем не менее надвигался вечер, и оставаться под открытым небом было нежелательно и опасно, а о том, будут ли лохматую деваху искать её неумытые сородичи (если они вообще присутствовали где-то поблизости), Гэдж не имел ни малейшего представления.       Если и будут искать, сказал он себе, то, скорее, наверху, в лощине; вряд ли им придёт в голову мысль спуститься в ущелье, к подножию водопада, а сама она ни идти, ни подняться наверх, ни каким-либо образом подать о себе знак никак не могла.       Кроме куртки он оставил ей и свёрток с хлебом и ветчиной. Сказал на прощание:        — Побудь здесь, я утром приду, чтобы перевязать рану. Принесу ещё еды и одеяло. Наверно, тебе придётся пожить в этой пещерке несколько дней, пока все повреждения не заживут.       Она не отвечала. Сидела на охапке елового лапника, скорчившись и подтянув к животу здоровую ногу, пряча лицо в ладонях, глядя на Гэджа сквозь растопыренные пальцы, словно опасаясь обжечь глаза. Скрывалась, как за завесой, за прядями спадающих на лицо спутанных черных косм… Он повернулся к выходу, собираясь уйти — и вдруг впервые услышал её голос: тихий, неуверенный, слегка дрожащий, как натянутая до предела и готовая вот-вот лопнуть тонкая тетива.        — Кто ты? — спросила она едва слышно. Не спросила — скорее выдохнула, туда, в собственные ладони и растопыренные пальцы, желая и одновременно не желая, чтобы Гэдж услышал.       Это было так удивительно, что Гэдж даже растерялся на мгновение. Он, собственно, уже начал утверждаться в мысли, что она — немая.        — Орк, — сказал он, на секунду остановивишись у выхода. — Такой же, как ты.        — Не такой, — сказала она, чуть дыша. — Нет. Совсем не такой…       И опять умолкла, как будто исчерпав отведенный ей на сегодня запас неуклюжих слов.

***

       — Надеюсь, ты понимаешь, что насчёт всего произошедшего следовало бы… не каркать? — спросил Гэдж у Гарха, пока они по узкой горной тропе возвращались в Изенгард. Вокруг начинали сгущаться сумерки, висели над землёй густой серой кисеёй, обволакивая долины, ущелья и возвышавшуюся по левую руку вершину Метхедраса. — Или тебе надо это объяснять?        — А ты, я надеюсь, понимаешь, что эта орчанка появилась здесь неспроста… и что по крайней мере Саруман должен об этом узнать? — отозвался ворон. Вопреки ожиданиям Гэджа, он все-таки не улетел с доносом в Ортханк, а сидел у орка на плече, а это, пожалуй, значило, что с ним можно договориться. — Или тебе тоже надо это объяснять?        — Саруман непременно узнает, только… не сейчас, хорошо?        — А когда?        — Ну… через пару дней. Хочу убедиться, что с этой девчонкой все будет в порядке, и она сможет добраться до своих. А потом я сам ему всё расскажу. Лады?       Гарх долго молчал, прежде чем ответить. Гэдж уже вполне уверился в том, что ворон, сидящий у него на плече, попросту заснул на ходу, но нет — Гарх, по-видимому, всерьез предавался каким-то тяжким думам, разгонял мрачные сомнения, взвешивал «за» и «против»…        — Это игра с огнём, — сердито прокаркал он наконец. — Кто знает, кто она, эта дикарка, откуда взялась, и кто тут еще бродит по горам кроме неё… Мало тебе, я вижу, в свое время в Дол Гулдуре досталось?        — Здесь, к счастью, не Дол Гулдур, — сдержанно сказал Гэдж. — И я, обещаю, буду осторожен. По-твоему, та история с Крепостью меня ничему не научила?        — Я уже начинаю думать, что нет. Ты по-прежнему иногда бываешь невероятным дурнем. — Гарх, глядя в сторону, с неудовольствием нахохлился и встопорщил перья. — И я — тоже, — негромко добавил он, помолчав.

***

      Возле ворот дежурил Терри, один из стражников: сидел на приступочке у порога караулки и выскребал ложкой ячменную кашу из деревянной плошки. За прошедшие четыре года ничего не изменилось: ни каша, ни сам Терри, ни его полуязвительная-полудобродушная ухмылка. Только плошка поменялась — наверно, предыдущую Терри уже проскреб ложкой насквозь.        — Здорово, звереныш. Где это тебя леший носил весь день? Хавальд рвал и метал… — Посмеиваясь, он сделал ложкой неопределенный жест в воздухе. — Тебе повезло, зашло бы солнце за гребень горы, и закрыли бы ворота. Пришлось бы тебе под стеной ночевать.       Возможно, Терри преувеличивал, и Гэджа в любом случае впустили бы в потайную калитку, но проверять это орку совсем не хотелось.       Он криво улыбнулся в ответ, прошел через подвратный тоннель и вступил в Круг Изенгарда, мало-помалу заливаемый ночной темнотой: она медленно протягивала лапы с востока, захватывала сторожевые башни и площадь у подножия Ортханка, лужайки и деревья, домики изенгардцев и хозяйственные постройки вдоль стен; по вымощенным камнем дорожкам парка бродил фонарщик со стремянкой и горящим факелом в руках, зажигал фонари. Утки спали на берегу пруда, беспечно сунув головы под крыло, где-то чуть поодаль фыркали лошади в стойлах, уныло мычала корова, до которой еще не дошла хозяйка с подойником…       В лекарской огонь не горел — видимо, Хавальд уже ушёл домой, то есть поднялся на второй этаж простецкого каменного домика, и Гэдж решил к нему не заходить, смысла в этом не было никакого. Высказать все, что он думает по поводу разгильдяя орка, в праздности и безделье слоняющегося по горам вместо того, чтобы работать, Хавальд вполне сумел бы и завтра утром.       На пороге отцовской лудильни стоял Лут, пряча руки под грязный рабочий фартук. Прочие подмастерья уже разошлись по домам, но Лут почему-то торчал тут, в мастерской, не торопясь к ужину — и Гэдж, в общем-то, даже догадывался, почему… Он не удивился бы, если бы узнал, что Лут поджидал здесь именно его, Гэджа — но на этот раз вовсе не для того, чтобы подставить мерзкому орку подножку или подсыпать горсть колючек ему за шиворот. Переминаясь с ноги на ногу, Лут посматривал на Гэджа так, словно хотел его о чем-то спросить — и не решался заговорить первым. Гэдж, проходя мимо, счел за благо облегчить ему задачу:        — Как матушка?        — Плохо. Слаба, — Лут нервно вытирал руки краем засаленного фартука. — Слушай, неужели и впрямь ничего нельзя сделать?       Гэдж покачал головой. Он сегодня слишком устал, чтобы подыскивать для Лута слова ободрения и утешения.        — На этой стадии — ничего.        — Совсем ничего? Только ждать… пока помрёт?        — Послушай, — сказал Гэдж так мягко, как только мог, — у твоей матушки — опухоль груди, уже давняя и изъязвившаяся, к сожалению. Такие вещи сами по себе не рассасываются… Можно облегчить состояние твоей матери, уменьшить боли, но излечить полностью уже невозможно.       За спиной Лута, в темноте мастерской, кто-то был: подошел тихо, почти неслышно, передвигаясь на цыпочках. Остановился за дверью, не желая быть обнаруженным. Лут и впрямь ничего не заметил, но Гэдж, благодаря своему по-орочьи чуткому слуху, отлично слышал и поскрипывание половиц, и осторожные шаги, и чье-то тихое сдержанное дыхание за дверью.       Лут смотрел куда-то на противоположную сторону улицы.        — Бабка тоже от этой напасти померла, — негромко, точно через силу, сдавленным голосом произнес он. — Слушай, я хотел спросить. Эта опухоль… она что, по наследству передается? То есть, ну… сеструха тоже от неё может помереть, когда вырастет?       Гэдж хотел сказать: «Передается», — но промолчал: он знал, кто́, невидимый для Лута, стоит за его спиной в глубине мастерской.        — Не обязательно… хотя вероятность, конечно, есть. Прабабка твоя от чего померла, не знаешь?        — Ни от чего, — сказал Лут сквозь зубы. — От старости.        — Ну вот видишь. К чему загадывать? Передаётся — не передаётся… Надо жить и радоваться, пока живётся. Помереть-то от всего можно — даже от обычной простуды, к примеру.       За спиной Лута молчали. Горько молчали, с обидой на вселенскую несправедливость, и в то же время — с робкой потаенной надеждой. Напряженно ловили каждое слово.       Лут глотнул.        — Слушай, а если… ну, попробовать убрать… эту опухоль… у матушки? Вырезать её, к примеру… а? Отсечь грудь… Чик-чик ланцетом — и готово… Это поможет?        — Вряд ли. Ты с Хавальдом говорил?        — Ну, говорил, — пробурчал Лут. — Он сказал — по такому поводу к тебе обращаться… Ведь ты можешь? Отрезать эту напасть — и дело с концом.        — Не могу, — сказал Гэдж, помолчав.        — Почему?        — Слишком опасно, да и, по большому счету, бессмысленно… Легче твоей матушке всё одно не станет, а просто так умножать её страдания, я думаю, ни к чему.        — Ты думаешь! Думальщик какой! А каменщику Заруху ты руку отрезал! — сказал Лут с неожиданной злостью. — Когда ему пясть в вороте расплющило. И ничего — живехонький, бегает, зубы скалит, и одной рукой с мастерком управляется. А моей матушке помочь, значит, не хочешь, орк? Ни единого шанса не хочешь дать? Былые обиды мне припоминаешь, да?        — Лут, — негромко, с укором сказали из темноты. Лут вздрогнул и обернулся, только сейчас обнаружив присутствие сестры. Растерянно потёр лоб тыльной стороной ладони.        — Ладно, извини, — буркнул он Гэджу, — я немного не в себе. Я не то хотел сказать… Просто… Хавальд говорил, что такие случаи бывали. Можно… отсечь опухоль и все ткани поражённые. И тогда хворь… отступит.       Гэдж неохотно разомкнул губы:        — Да, можно… Но не тогда, когда дело зашло слишком далеко. И люди от такого иссечения все же чаще умирают, чем выздоравливают… А матушка твоя подобного рукодействия просто не переживёт, уж извини. К чему её мучить?        — Ладно, понял я. Слушай… болеутоляющее нужно… посильнее. У Эофера ничего нет… Ты там хоть со стариканом посоветуйся, что ли, — Лут кивнул в сторону Ортханка, — может, он чего предложит. Невмоготу мне… смотреть на все это… и ничего не делать.        — Хорошо, — сказал Гэдж. — Посоветуюсь.       По совести говоря, ничего большего он Луту все равно пообещать не мог. Ни Луту, ни молчавшей за его плечом младшей сестре.

***

       — Это точно? Сведения проверенные?        — Вне всяких сомнений.       Голоса доносились из «лаборатории», дверь в которую была слегка приоткрыта. Гэдж, поднимавшийся по лестнице в свою каморку, прошёл бы мимо, но что-то — плохо скрываемая обеспокоенность, даже тревога в тоне говоривших? — заставила его приостановиться.       Он осторожно приоткрыл дверь чуть шире и прислушался.       Голос Бальдора рокотал под сводами просторного помещения гулко и раскатисто, как старый контрабас:        — Дунландцы — те, что пасут коз у Скалы Ветров, к северо-западу от Изенгарда — говорят, что видели следы в одном из ближайших ущелий. Да и зверье в лощинах пуганое стало, туры выше в горы ушли, зайцы, лисы и куницы тоже редко попадаются, сторожатся, кто-то на них охотится. Горцы из пастушьих деревенек опасаются, что рано или поздно эти… пришлые… и до них доберутся…       Саруман отвечал негромко, почти неслышно:        — А что, были случаи нападений?        — Пока нет. Но горцы уверены, что это лишь вопрос времени. Если орки пришли с гор, добра не жди… В общем, надо бы те ущелья севернее Скалы Ветров наведать, проверить, посмотреть, что там, да как.       Негромко чмокнула пробка, зазвякало стекло, забулькала переливаемая жидкость, распространяя вокруг крепкий сладковато-кислый дух смородиновой наливки.        — И что ты намерен делать, — спросил Саруман, — если выяснится, что там действительно обосновались орки? За Скалой Ветров?       Бальдор чуть помолчал.        — Что делать — вопрос известный, — пробурчал он. — И решать его разом придётся, без промедления, мечом да каленым железом, как заразу выжигают… чтоб уж одним махом — и наверняка…        — Как… в прошлый раз? — негромко спросил Саруман.       Гэдж больше не в силах был не вмешиваться — рывком распахнул дверь и переступил порог «лаборатории».        — Это, по-вашему, преступление — жить в ущелье севернее Скалы Ветров?       Они обернулись и посмотрели на него — и на их лицах ни малейшего удивления не отразилось. Бальдор, досадливо крякнув, пригладил усы, неторопливо опустил на стол ополовиненную чашу с вином.        — А, это ты, звереныш… с чересчур длинными ушами, как и всегда. Только вряд ли это твоего ума дело, уж не обессудь, так что зря ты тут со своими возмущениями заявился…        — Вы, конечно, были бы рады, если бы я просто прошёл мимо?        — Нет. Я рад, что ты не прошёл мимо, — спокойно сказал Саруман, — и готов принять участие в обсуждении этого весьма, гм, щекотливого вопроса. Только…        — Только что? Эти орки… если они и вправду там, в том ущелье, есть… чем они перед вами провинились? Что их надо вот так, сразу… каленым железом, а? Вы же сами сказали, что нападений не было!        — Не было — так будут, — буркнул Бальдор. — Чего еще ждать от этих дикарей, по-твоему?       Белый маг молчал, мрачно смотрел на пузатую бутыль бурого стекла, стоявшую на столе среди оплывающих свечей, колб и спиралей змеевиков. На её тонком вытянутом горлышке поблескивала темная, как кровь, и кажущаяся такой же густой грузная винная капля.        — Почему от них обязательно следует ждать чего-то плохого? — с тихой яростью спросил Гэдж.       Бальдор криво усмехнулся.        — Ну, что я тебе говорил? — проворчал он, обращаясь к Белому магу. — Вот, полюбуйся. Выучил орка на свою голову… теперь о́н тебя жизни учить будет. От кого чего ждать… кого надо каленым железом, кого не надо. Ты сам-то от твоих сородичей много хорошего увидел, а? — спросил он у Гэджа. — То-то и оно…       Саруман поднял руку и поймал стекающую по бутылке каплю кончиком пальца. Промокнул её чистой тряпицей, зачем-то задумчиво поскреб ногтем край деревянного кубка.        — Вообще-то парень прав… Я полагаю, с каленым железом торопиться всё же не следует. Выяснить, что там, да как — это необходимо, без сомнения, но все-таки без резких движений. Рано пока саблями и мечами размахивать, достаточно веского повода для этого нет.        — Главное — чтобы не стало поздно. И чтобы повод для этого не стал бы слишком уж веским. — Бальдор залпом осушил свой кубок и поставил опустевшую посудину на стол. — А вообще-то ты не думай, что мне́ это в охотку — «каленое железо» лишний раз в ход пускать, — сердито посопев, добавил он, обращаясь к Гэджу. — Если удастся без этого обойтись, я только рад буду… Так что ты рожу не криви, звереныш, ничего личного ни супротив тебя, ни супротив твоих сородичей я, в общем-то, не имею, работенка у меня такая… поганая, куды денешься-то. Ну, — он поднялся, скрипя кожаным гамбезоном, — мое почтение, господа, доброй ночи. Живы будем — не помрём! — он подмигнул Гэджу и, повернувшись на пятках, вышел из комнаты — бодрой и размашистой, но слегка нетвердой походкой.       Саруман со вздохом протянул руку, взял бутыль за горлышко, взболтнул в ней остатки вина, опрокинул их в свой кубок. Посмотрел на Гэджа:        — Где ты был?        — В горах, — буркнул Гэдж. — Собирал клубни козьего копытца.       Саруман как будто поверил — или, по крайней мере, сделал такой вид.        — Я думаю, в ближайшее время тебе не стоит выходить в горы.        — Почему? — спросил Гэдж невинно. — Чтобы избежать возможной встречи с сородичами, буде они и впрямь живут в том ущелье? Я не собираюсь ни от кого прятаться.       Белый маг поднял брови.        — Я думал, ты понимаешь, что подобная встреча может быть… небезопасна. Для тебя в первую очередь.        — Чем небезопасна? Тем, что я для них слишком другой, хоть и орк?        — А ты хочешь быть для них «своим»? Одной неудачной попытки тебе оказалось мало?       Гэдж не сразу нашелся с ответом. Вопрос не то чтобы застал его врасплох, но всё же оказался и явно не из лёгких.        — «Своим» — вряд ли. Но, возможно, я мог бы стать для них хотя бы не чужим, — сказал он наконец после недолгой паузы. — Почему бы, в конце концов, просто не… попробовать?       Саруман поднял взгляд на Гэджа — в темных глазах мага отражались мерцающие огни свечей.        — Я боялся, что ты об этом заговоришь... Но цена такой «пробы» может оказаться для тебя слишком высока. И для меня — тоже.        — Я уже не ребёнок, — сказал Гэдж таким ровным голосом, каким только мог.        — Вот именно поэтому я и смею уповать на твоё благоразумие, Гэдж, — таким же ровным голосом отозвался Саруман. — Мне жаль, что ты услышал наш разговор с Бальдором, я бы предпочёл, чтобы ты оставался в неведении о происходящем, так было бы спокойнее… для всех нас. Я, знаешь ли, доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было, друг мой, и мне бы хотелось, чтобы ты и впредь не давал мне поводов в тебе усомниться.       Гэдж хотел заставить себя не отводить взгляд — и не смог. Опустил глаза. Проглотил комок в горле:        — Обещай, что никакого… «каленого железа» не будет.        — Я — не начальник гарнизона, Гэдж, всего лишь хранитель Ортханка, — мягко сказал Саруман. — Вопросы безопасности Изенгарда решаю не я.        — Бальдор все равно шагу не ступит без твоего совета, — возразил Гэдж.        — Я обещаю, что сделаю все, что в моих силах, чтобы свести на нет вероятность пустить в ход «каленое железо». Если орки не станут нам докучать и не будут представлять опасность для поселений горцев на севере, мы тоже не будем их трогать… Но последнее слово в этом вопросе все равно останется за Бальдором, уж не взыщи. И, в конечном итоге, все будет зависеть именно от твоих сородичей — от того, насколько они будут способны сохранять у рубежей Изенгарда мир и покой.        — Я… понимаю, — через силу пробормотал Гэдж.        — Вот и славно, — Саруман чуть заметно улыбнулся уголком губ. — Рад, если нам с тобой удастся добиться взаимного понимания… Что ж, доброй ночи.        — Доброй… — Гэдж повернулся, уже собираясь уходить, но, сделав несколько шагов, остановился на полдороге. — Ах да…        — Что?        — Я о матушке Лута. Хавальд тебе не говорил? Она совсем плоха.       Саруман медленно кивнул.        — Мне жаль, Гэдж. Но вряд ли мы чем-то в силах ей помочь.       Гэдж яростно потёр ладонью костяшки пальцев.        — Я читал… в трудах Аш-Харави кажется… что подобную опухоль можно… вырезать. Иссечь полностью грудь вместе со всеми пораженными тканями, чтобы и следов не осталось. Как по-твоему — может быть, и в нашем случае стоит попытаться? Хавальд её осматривал, — поспешно пояснил он, — ну, матушку Лута, и утверждает, что опухолевая язва не слишком велика и лежит близко к поверхности. Так что...       Взгляд Сарумана сделался встревоженным.        — Не вздумай, Гэдж.        — Ты считаешь, дело безнадежно?        — Да. Ты сам это знаешь. Во-первых, будем откровенны — у тебя пока недостаточно умений для такого рукодействия. Возможно, язва, которую видно на поверхности кожи, действительно не слишком велика, но это — только часть опухоли, основное её тулово расположено куда глубже. Во-вторых, судя по состоянию матушки Лута, болезнетворными опухолями поражены многие ткани её тела, и удаление одной из них ничего, в сущности, не решит, да и выдержать подобное иссечение бедной женщине будет явно не по силам. А в-третьих…        — Есть еще и «в-третьих»?        — Да… к сожалению. Ты хочешь, чтобы в случае неудачи о тебе стали говорить, что мясник-орк зарезал почтенную матрону ланцетом на лекарском столе?       Гэдж молчал. Об этом он почему-то не думал. Хотя следовало бы.        — Прости, — после паузы добавил Саруман. — Но в нашем деле лучше смотреть на вещи трезво.        — Неужели? — не удержался орк, глядя на чашу с вином в руках учителя. Впрочем, он понимал, что Белый маг прав, спорить с этим было глупо. — Да, и ещё… Лут просил для матери какого-нибудь болеутоляющего посильнее.        — Маковый настой и цикута не помогают? Что предлагаешь?       Гэдж пожал плечами.        — Вытяжка из пещерных грибов… Ничего более действенного я просто не знаю.       Саруман, склонив голову на грудь и задумчиво пощипывая взъерошенную бороду, рассеянно выдернул волосок, накрутил его на палец.        — Что ж, средство небезопасно, конечно… но терять бедной женщине явно уже нечего.        — В Крепости, помнится, ты подмешивал эту вытяжку в снадобье для Каграта.        — Ну, по совести говоря, у меня не было иного выхода. Надо было вызвать у твоего папаши зависимость…        — Беда в том, что у Эофера, в аптеке, этого зелья нет.        — И не должно быть, — заметил Белый маг. — Это одно из тех снадобий, которые неукоснительно следует хранить под замком. Впрочем, у меня его тоже сейчас не имеется, средство это достаточно редкое и дорогое, а я как-то за ненадобностью не делал особых запасов.        — Тогда где нам эту вытяжку раздобыть?        — Ядовитые грибы можно купить у горцев, они знают места — гроты, шахты, пещеры — где растут подземники, это один из их тайных промыслов. Я выясню этот вопросец при случае, когда явится торговый караван из Дунланда.        — Хорошо, — пробормотал Гэдж. Он вдруг вспомнил, что в той пещерке, где оставил орчанку, видел какие-то белесые грибы, правда, особенно к ним приглядываться у него не было ни времени, ни желания. Что ж, сказал он себе… Подземники любят сырость и темноту, а в том ущелье под водопадом имеются и другие темные и сырые пещеры, стоит только их поискать. Ждать каравана из Дунланда можно и месяц — а снадобье необходимо как можно быстрее — завтра, сегодня, уже сейчас… А вдруг в щелях и расселинах под водопадом, как и в подвалах Крепости, тоже найдутся колонии пещерных грибов, если повезет, то даже и нужных?..       Ведь наверняка найдутся. Просто, подобно горцам, надо знать, где искать.