***
Он вернулся в Ортханк только для того, чтобы прихватить приготовленную ещё с вечера сумку с провизией, необходимым инструментом и снадобьями. Ему нужно было непременно увидеться сегодня с Шаухар. Снять с её колена лубки, передать припасы, рассказать обо всем произошедшем и посоветовать… что? Побыстрее вернуться «домой», к Скале Ветров, и предупредить сородичей о том, что против них готовится карательный поход? Или, напротив — ни в коем случае туда не возвращаться, а уйти куда-нибудь подальше в горы и спрятаться там понадежнее? Во всяком случае, Шаухар должна узнать о случившемся, сказал он себе, и как можно скорее, а потом пусть думает сама, что ей делать, вряд ли Гэдж вправе ей сейчас что-то советовать и вообще принимать за неё подобные решения. У ворот его поджидало неприятное открытие: тяжёлые, окованные железом створы были отперты, но решётки оказались опущены, хотя обычно в это время дня путь в долину был свободен и привратник, беспечно насвистывая, сидел на камне в тени каменной стены, почесывая за ухом большого лохматого пса… Впрочем, Гэдж не удивился — над всем Изенгардом с утра висел флер не то чтобы тревоги, но смутного беспокойства, недобрый и душный, неохотно рассеивающийся, как та поднятая над дорогой ленивая пыль. Он постучал в караулку, чтобы его, как обычно, выпустили в потайную калитку. На посту был Терри — с такой кислой, выражающей отвращение к миру физиономией, точно его неизменная утренняя порция каши оказалась сегодня нестерпимо прогорклой. — А, звереныш, это ты. Знаешь что, — он помялся, — ты, того… иди-ка домой. Велено сегодня никого не впускать и не выпускать, уж извиняй. Приказ начальника гарнизона. — Никого? — севшим голосом пробормотал Гэдж. Вот такого он действительно не ожидал. — Или… только меня? — Никого, — буркнул Терри, — без бумаги с личной подписью Бальдора. Есть у тебя такая бумага, нет? Ну, раз нет, так и заворачивай оглобли, ничем уж тебе сейчас помочь не могу. Травки твои вполне пару дней могут и подождать… Завтра приходи, может, чего и изменится. Гэдж облизнул губы. Почему-то подобный поворот событий застал его врасплох. Хотя — чему тут, собственно, было удивляться? «Я бы тебе посоветовал вообще в ближайшее время не высовывать нос из Изенгарда…» Бальдор, кажется, обозначил свою позицию предельно коротко, честно и ясно. — Послушай, Терри. Я не могу ждать до завтра. Скоро осень, травы отцветут и будут непригодны для сбора. Мне нужно всего пару часов… — он осекся: все эти жалкие уговоры и доводы звучали поистине нелепо. Терри, обычно приветливый и добродушный, смотрел на него взглядом угрюмым, не осуждающим — но и не сочувствующим, каким-то неузнаваемым, отстраненным, совершенно чужим. Ловить здесь определенно было нечего — Гэдж повернулся и молча побрел обратно в Ортханк.***
Вот так. И что теперь? Значит, Бальдор твёрдо решил не выпустить Гэджа из Изенгарда и пресечь ему все возможные пути в этом направлении… ну, еще спасибо, что в Ортханке под замок не посадил. Интересно, это только его, бальдорское, намерение или саруманово — тоже? И что теперь ему, Гэджу, делать? Идти к Белому магу? Просить у него помощи и совета? Рассказать ему о Шаухар? Показать, где она сейчас обитает? Гэдж остановился. Облака над Метхедрасом наконец разошлись, и туман, ещё не до конца рассеявшийся, был пронизан золотистыми солнечными лучами, которые обращали парящие над рекой мглистые клочья в веселенькие радужные фестоны. Жизнь в Изенгарде, несмотря ни на что, текла своим чередом. Прокатила мимо тележка молочника, запряженный в неё ослик смешно кивал головой и двигал ушами. Из пекарни вышла девочка-продавщица с корзинкой румяных сдобных булочек, робко — должно быть, у орка был совсем уж мрачный вид, — улыбнулась Гэджу. Какой-то серьезный малыш, придерживая рукой спадающие штанишки, хворостиной гнал вдоль улицы отбившегося от стаи негодующего гуся. Дребезжал где-то во дворах овечий колокольчик, и тонко звенели в прохладном утреннем воздухе доносящиеся из кузницы отрывистые удары молота. Когда-то давно, теплым, почти жарким днем в конце весны, Гэдж забрёл в Заклинательный Чертог — и металась возле окна шальная ласточка, и так же светило солнце, и слышался раздающийся внизу, в кузне, размеренный стук молота по наковальне. И был рядом старый брюзга Гарх, и поучающе пыжился, и что-то каркал насчёт того, что Гэджа никто из Изенгарда не выпустит… «С чего ты взял, что для того, чтобы покинуть Изенгард, мне непременно нужно проходить мимо караульни? Мне известен потайной ход, прорытый под башней — он выведет меня из Ортханка прямехонько за Круг Изенгарда»… Потайной ход! Ну, конечно. Гэдж не задумывался о существовании этого тоннеля с того самого, глубоко врезавшегося в его память весеннего дня — и до сегодняшнего мгновения был уверен в том, что это знание ему никогда и не пригодится. Но теперь другого выхода у него не было.***
У меня всего пара часов, напомнил он себе. Потом нужно будет вернуться в лазарет, вновь осмотреть раненых… да и мое более длительное отсутствие могут заметить, чего мне бы совсем не хотелось. Ничего, я успею. Он спустился в подвал, в закуток возле винного погреба, где хранился всякий хлам и стояли пустые дубовые бочки, предназначавшиеся для отправки на гондорские винодельни. Бочек было около десятка, а в самом дальнем и тёмном углу доживала свой век и вовсе настоящая рухлядь — старые гнилые сундуки, кадушки, корзины, сломанные прялки и дырявые корыта, всё — отсыревшее, покрытое пылью и паутиной, пораженное грибком, издырявленное до трухи жуками-древоточцами и вряд ли годное даже на дрова. Унылое заброшенное кладбище перемолотых временем одряхлевших вещей… В закутке было темно, пахло мышами и мокрой каменной кладкой; принесенный Гэджем фонарь отбивал у мрака лишь узенький уголок окружающего пространства. Гэдж заглянул за последнюю в ряду бочку: между ней и стеной вроде бы по небрежности оставался узкий, упиравшийся в стену проход. Где-то рядом должен был находиться и рычаг, отворяющий невидимую дверцу; прикрывая фонарь полой куртки, чтобы огонек не привлекал внимания каких-нибудь случайных зевак, вздумавших заглянуть в подвал, Гэдж направил пятно света на поверхность стены, внимательно осмотрел и ощупал каждую пядь ноздреватого камня. Где-то здесь… Дрогнул язычок пламени в фонаре; позади, за спиной Гэджа, что-то едва слышно прошелестело, будто промчался по полу гонимый ветерком сухой лист. Гэдж замер и прислушался. Мыши? Сквозняк? Здесь — в подвале? Или ему просто почудилось? Он наконец нащупал нужный камень-рычаг в стене, с силой надавил на него. Что-то коротко скрежетнуло, выдвинулась вперёд каменная плита в глубине закутка, открылся узкий проход, из которого вывалилась плотная, как замазка, темнота, пахну́ло сырой землей, поганками, плесенью — таким знакомым запахом Лабиринта… Гэдж шагнул вперёд. И тут же краем глаза ухватил короткое движение — будто клочок мрака внезапно сгустился у орка за спиной и торопливо, стараясь остаться незамеченным, скользнул прочь, к выходу из подвала. Едва слышно простучали по полу острые коготки… Гэдж резко обернулся, швырнул в таинственного подвального гостя (который размерами был едва ли больше кота) скомканную куртку — и тот, сбитый с ног, кубарем покатился по полу. Но тут же, произведя звук, похожий на сдавленное кудахтанье, кое-как утвердился на ногах и поспешно шмыгнул в узкую щель между соседними бочками. Ах ты… старая крыса! Гэдж в два прыжка оказался рядом; поставил фонарь на пол, подобрал куртку, обернул ею ладонь и, запустив руку в щель между бочками, тотчас нащупал там что-то теплое, мягкое, покрытое перьями и издавшее испуганный хрип… — Да когда же ты наконец перестанешь за мной следить, старый валенок?! Горазд шнырять по подвалам… Невзирая на отчаянное царапанье, взгаркивания и яростные, но не слишком умелые попытки вырваться, Гэдж ухватил пойманный трофей за горло и рывком вытащил его из-за бочки. Гарх — это, разумеется, был он — возмущённо дрыгал лапами в руках орка: — Отпусти-и… Ты меня задушишь! Наверно, в порыве гнева Гэдж стиснул ворона и впрямь чересчур сильно. Он слегка ослабил хватку, но отпускать добычу отнюдь не спешил. Гарх, вытягивая шею, трепыхался в руках орка в поистине унизительном положении пойманного для супа цыплёнка, но кипел от обиды и негодования ничуть не меньше Гэджа: — Тупица, дурной орк! Решил, раз ворота закрыты, этой подземной норой из Изенгарда улизнуть, да? Я так и знал! Враз догадался! Я тотчас понял, что ты сюда подашься, если другого пути не будет… — Мне надо уйти, хочешь ты этого или нет, — процедил Гэдж. — И я уйду. Гарх раздраженно скрипел: — Не делай глупостей! Старик твоему своеволию явно не обрадуется… Я уже давно должен был ему всё рассказать, да всё надеялся, старый дурак, что ты наконец образумишься и сделаешь это сам. А ты… — Расскажу. Как только вернусь. Но ты не сможешь помешать мне уйти. И никому ничего не растреплешь, драная шляпа. Сейчас, по крайней мере. — Гэдж огляделся, с крайним непочтением всунул беднягу Гарха в какую-то стоявшую на верху ближайшей бочки старую корзину и плотно прикрыл деревянную крышку. — Посиди-ка тут пару часов. — Дурень! Выпусти меня! — Гарх, втиснутый в узилище кверх ногами, отчаянно вопил и барахтался там, пытаясь перевернуться и придать непослушному, скрюченному в форме кхандского иероглифа телу положение, более подобающее достойной птице. — Саруман должен обо всем узнать… как ты шляешься по ночам неизвестно где… и якшаешься с орками… и как со мной обращаешься, болван, невежа, неслух пустоголовый! — Вернусь — и выпущу, а потом делай что хочешь, — проворчал Гэдж. Предоставив Гарху сомнительное удовольствие сколько угодно негодующе голосить, хлопать крыльями, царапать когтями и сокрушать клювом бортики корзинки в отчаянных попытках вырваться наружу, он взял фонарь, и, пригнувшись, шагнул в тёмный тоннель. — Жди, я скоро буду.***
Каменная плита за спиной Гэджа встала на место с таким же коротким скрежетом. Перед ним лежал узкий, вымощенный камнем проход, тянущийся под Изенгардом до стен крепости и дальше — до склона Метхедраса. Тоннель был тёмный и сыроватый, но ровный, прямой и даже относительно чистый — видимо, за ним приглядывал кто-то из доверенных сарумановых людей, — да и гнетущим духом Лабиринта, к счастью, не обладал: здесь не надо было ни протискиваться по узким лазам, борясь с приступами обессиливающего страха, ни брести наощупь, считая шаги и повороты и опасаясь вконец заблудиться насмерть… Закончился ход крепкой, обшитой горбылем дверцей, которая также отворялась посредством тайного рычага, и открылась достаточно легко, хоть и не без усилия — и закрылась, впрочем, точно так же. Снаружи она представляла собой поверхность серого, поросшего мхом валуна, неотличимого от окружающих камней и теряющегося из глаз сразу же, стоило только отвести взгляд. Каким образом она открывается с этой стороны, Гэдж не знал, но решил поискать потайной рычаг по возвращении, сейчас у него не было на это ни времени, ни желания. Он торопился, бежал по едва приметным горным стёжкам, придерживая рукой сумку с припасами, спускался по козьей тропе, ведущей по склону утеса к водопаду, так лихо прыгая с камня на камень и почти не глядя под ноги, что только чудом не оступился и не свернул себе шею. Внизу, в ущелье, стояла тишина, только привычно грохотал водопад, да высоко в небе чёрной запятой плавал силуэт хищной птицы… Над долинкой поднимался туман, сквозь расползающиеся лохмотья пятнами проступал лес на противоположной стороне — он тянулся по горным склонам с одного на другой, шероховатый на вид, темно-зелёный, будто небрежно наброшенная шаль. Спустившись к подножию утеса, Гэдж на секунду-другую приостановился на опушке леса. Переводя дух, внимательно осмотрелся. Что-то было не так. Что? Он не мог понять. Шаухар не встречала его? Не ждала ни возле пещеры, ни на берегу озерца? Ну, по совести говоря, она и не обещала его встречать… Трава на берегу была странно примята, водопад шумел как-то по-иному, куда-то пропала птичка, которая обычно заливалась трелями на ближайшем дереве? Что за чепуха; Гэдж укорил себя в том, что в последнее время становится каким-то уж чересчур подозрительным… Тем не менее он чуть помедлил, прежде чем подойти к пещере. Прислушался — напряжённо, до звона в ушах. Сжал в ладони рукоять кинжала, осторожно потянул его из ножен… — Шаухар! Где ты? Отзовись… И, к своему облегчению, тут же услышал приглушенный голос орчанки, доносящийся из пещеры: — Я здесь! Гэдж! — она, кажется, всхлипнула. — Я… застряла. Гэдж слегка удивился — где там можно было застрять? — Тут… стенка осыпалась, — пояснила Шаухар. — Меня завалило… И голосок её звучал так испуганно и растерянно, даже жалобно, что Гэдж разом отбросил всякую осторожность — вогнал кинжал в ножны, решительно шагнул вперёд, вошёл в пещеру… И его тут же сбили с ног. Ужасающий удар камнем обрушился ему на голову — били со знанием дела, в висок, рассчитывали разом его оглушить. Перед глазами Гэджа помутилось, но он каким-то чудом не потерял сознания — катнулся по земле в сторону, пытаясь стряхнуть с себя нападающих — их было двое или трое… а может, и четверо — в полумраке пещерки и том полуоглушенном состоянии, в котором Гэдж находился, он никак не мог разглядеть. Дотянуться до кинжала он тоже не успевал; мелькали в темноте чьи-то руки, ноги, тела в вихре разноцветных кругов, кто-то рычал у Гэджа над ухом, кто-то сдавленно бранился, кто-то пытался его пнуть, достать не то палкой, не то древком копья, но Гэдж не давался, кусался и лягался, даже, кажется, умудрился заехать кому-то пяткой по колену, кого-то толкнуть, кого-то опрокинуть, потом чья-то неподъёмная туша навалилась на Гэджа и прижала его к земле — палкой поперек горла. — Попался, паршивец! — Кто-то тяжело пыхтел ему в лицо. — Мы уж думали, ты сегодня вообще не явишься, с-сукин сын. Гэдж захрипел. Ему не хватало воздуха — палка, упершаяся ему в горло, давила под подбородок с такой силой, что, казалось ему, вот-вот переломит шейные позвонки. В голове у него, рассыпаясь искрами и брызгами, грохотал водопад, мир перед глазами мутнел и расплывался, рассыпа́лся на разноцветные квадратики, как картинка в испорченном калейдоскопе… Значит, «храбрые и отчаянные» соплеменники Шаухар каким-то образом наконец обнаружили её убежище и, конечно, прознали обо всем, что с ней приключилось… И Гэдж в их картину мира вписывался отнюдь не дорогим и почётным гостем. Его били — недолго, но яростно, отобрали оружие и сумку с инструментом, стянули руки за спиной крепкой, засаленной до липкости верёвкой. Схватили за волосы и азартно, с удовольствием, возили физиономией по земле, тыкали носом в пыль, будто непослушного щенка, чтоб не пакостил и знал свое место… Напоследок пнули несколько раз по ребрам — уже не злобно, скорее для порядка, в качестве предупреждения, — но весьма ощутимо и прикладисто, с несомненной сноровкой. — Хватит! Ты обещал его не трогать, Гыргыт! — возмущённо пищала где-то позади Шаухар. — Он мне ничего плохого не сделал. Ты обещал! — Помолчи, а? — буркнул Гыргыт. Он был дюжий и жилистый, крепко сбитый, весь в шрамах и татуировках, самый, кажется, грязный и отвратительный из всех, с гривой сивых волос, заплетенных в неряшливые полурастрепавшиеся косицы. — Сказано тебе было по горам не шастать, за реку не заходить, на камнях не рисовать! Хочешь, чтобы тарки нас по твоим дурацким калякам-малякам обнаружили, овца ты драная, а? — Вовсе они не дурацкие! — взвизгнула Шаухар. — А ты… сам баран драный! Если чужих коз жрать и все, что ни попадя, у людей из-под носа воровать — это нас никто не обнаружит, да? Гыргыт не услышал. Со сдержанным торжеством осклабился Гэджу в лицо, ткнул его острием копья в бок. — Ты, говорят, лекарь? Врачевательству разумеешь? Ну, твоё счастье, а то щас бы зараз шкурку с тебя чулком спустили да кожаных заплат из неё нарезали. Давай, поднимайся, не то иголочкой тебе живо мясцо прощупаю, мало не покажется. — Он кивнул своей шайке. — Ну, парни, подхватились, добычу на хребет — и бегом в логово! И эту овцу Шаухар не забудьте… В кои-то веки и от неё, надо же, какая-то польза случилась.