Когда звёзды падают

      «Ты кто?»       Обжигает.       «Думаешь, ты особенный?»       Под дых.       «Я бы тебя запомнил».       Нокаут.       Нет, Иван никогда не считал себя особенным, да и что в нём особенного — типичен, не урод — уже хорошо. Силовые нагрузки — тренажёры три раза в неделю. В зеркало смотреть не стыдно. Конечно, он ничего не понимает в искусстве завязывания шарфиков, но ведь не это определяет личность.       Стрижётся коротко, внешность славянская. Иван разглядывает своё лицо в зеркало и усмехается: «Ну да, куда уж до особенного».       А Ян?       А Ян особенный. В нём особенное абсолютно всё. Как держит себя, как смотрит, как говорит — сегодняшний день последний и единственный — вот такое впечатление. Но эта характеристика касается только того Яна, который зажигал посреди танцпола, который, наполовину высунувшись из опущенного стекла машины, кричал в ночное небо:       «Твои глаза такие чистые, как небо       Назад нельзя, такая сила притяжения.       Твои глаза… Останови это движение       Я для тебя остановлю эту планету»…       Эта песня намертво зафиксировалась в памяти. Иван вздрагивает, когда слышит её, машинально начинает оглядываться, потому что слова песни как заклинание, которое направлено на материализацию мечты.       Только так. Никак иначе.       А мечта так и остаётся мечтой, и волшебные слова не срабатывают.       Особенный.       Тот Ян, которого Иван встретил в чужом вузе, тоже был особенным. Другим. Совсем другим. Если первый Ян работал на батарейках, его энергия искрила вокруг него, то второй Ян, скорее, был рыцарем печального образа, со взглядом уставшим, который невозможно ничем заинтересовать, потому что это был взгляд утомлённого жизнью отшельника, случайно спустившегося с высоких гор Тибета.       Зацепил.       Как же зацепил, мать вашу.       Зачем?       Почему он?       Забыть. Только забыть. Стереть из памяти. Заниматься мазохизмом, гоняя в голове то, что никогда не сбудется — никогда Иван не страдал подобным. И сейчас не будет.       Но почему так сильно хотелось именно того, уставшего Яна, обнять, как ребёнка, потому что, Иван поражается своей уверенности, тот так необходимо нуждался в этом.       Отвлечься. Надо отвлечься.       — В клуб? — предлагает Самойленко очередным субботним вечером.       — В клуб, — да, именно то, что нужно.       И плевать на всё, надо расслабиться, надо забыть про человека, который за одну короткую и мимолётную ночь так крепко въелся в его сознание, растворился, впитался во все поры, пустил корни — и нет от этого спасения.       Подцепить там какого-нибудь сладкого мальчика и забыться в чужих объятиях на какое-то время. А там, глядишь, и отпустит.       Самойленко, следуя своим инстинктам, сразу же теряется в море извивающихся на танцполе тел, стараясь пробиться к центру, стреляя кокетливыми и приглашающими взглядами направо и налево — нет никаких сомнений, что через несколько минут вокруг него уже будут увиваться несколько претендентов на его руку, сердце и маленькую аккуратную попку. Самойленко знает свои сильные стороны и совершенно не стесняется их демонстрировать всем желающим.       И, действительно, через пару песен любвеобильный Генка уже виснет у кого-то на шее, что-то шепчет на ухо, Волошин усмехается — наверняка клянётся в вечной любви до самого гроба. И ведь верят же.       А как не поверишь таким искренним и чуть удивлённым глазкам Самойленко? Такой наивный, чистый и неиспорченный мальчик — вот первое впечатление, что производит Генка на незнакомых людей.       Это потом, когда наступает утро, Генка, как та принцесса, начинает хаотично собираться и названивать Ивану с требованием забрать его. Вот тогда становится ясно, что капризный принц захотел вон ту конфетку и взял её, а теперь не очень интересно — «Забери меня отсюда-а-а-а, Ва-ня-я-я», — причитает он в очередной раз, пытаясь побыстрее свалить от очередного незадачливого любовника.       — Купишь мне выпить? — голос возле самого уха заставляет Волошина повернуть голову вбок, чтобы рассмотреть чуть ли не прижавшегося к нему в сутолоке парня.       Хорош. Строен, симпатичен — почему бы и нет.       Иван кивает, делает знак бармену.       — Ты один? — парень улыбается, опускает ладонь на руку Ивана и поглаживает слегка пальцами.       Волошин снова кивает — Самойленко уже не в счет, друг и забыл о нём, занятый соблазнением очередной жертвы.       — Скучаешь?       Знакомая схема. Ну, конечно, он скучает. А этот чудесный эльф, спустившийся с небес, сейчас развеет всю грусть-печаль. Иван залипает на чуть припухших губах парня, а тот, как специально, обводит их по контуру кончиком языка.       — Меня Артём зовут, — чуть повышая голос, сообщает он, пытаясь перекричать музыку.       Артём. Ну что ж, пусть будет Артём.       — Потанцуем?       Иван самому себе обещал в начале вечера, что будет отрыв, поэтому он не сопротивляется, когда Артём тянет его к танцполу.       Потанцуем… и руки обнимают за шею.       Потанцуем… и губы скользят по коже.       Потанцуем… и запах чужих волос по рецепторам.       Потанцуем… и нарастающее возбуждение в ритме танца.       — Ха-ра-шо, — орёт где-то Самойленко, и Иван улыбается, прижимая к себе жарко льнущее тело партнёра.       — Я давно за тобой наблюдаю, — Артём так близко, что их дыхания смешиваются в одно. — Ты мне нравишься.       Так просто.       Почему бы и нет.       И парень неплох на первый взгляд.       И могло что-нибудь получиться.       И может быть, возможны отношения, которых так не хватает.       Иван смотрит на Артёма и понимает, что сегодня — да, всё получится, но потом — нет, не хочется. Не цепляет.       Хороший.       Простой.       Чужой.       Отдышаться. Воды. Хочется скинуть с себя чужие руки. Но Иван не делает этого. Зачем обижать.       — О, классная песня, — Артём двигается рядом, прижимается, заглядывает в глаза. — Про любовь. Ты веришь в любовь, Ваня?       «В твоих глазах я вижу свои мысли,       И дождь поёт на ломаном английском»…       И Волошин вздрагивает. Ненавистная песня, которая тут же напоминает о нём.       — Я верю, — не дождавшись ответа, Артём улыбается и подпевает.       «Твои глаза такие чистые, как небо       Назад нельзя, такая сила притяжения.       Твои глаза… Останови это движение       Я для тебя остановлю эту планету»…       Хочется сказать ему: «Замолчи».       Но Иван молчит, молчит и смотрит в глаза поющего парня.       Ну почему ты не он?       Почему особенный не ты, а другой? Глупо. Как глупо. Ведь они даже не разговаривали — на чём основана такая уверенность?       «Запутались мы в городах и числах,       Нет никого на свете только мы с ним»…       — Виски, — рядом шумное дыхание, горячий жар тела и рука, тянущаяся за стаканом.       Нервы Ивана натягиваются хрупкой паутиной, и горячая волна снизу и сразу в голову.       Голос.       Знакомый.       Выворачивающий до нутра.       «Неловкое молчание повисло»…       Парень возле стойки медленно поворачивается.       Ян.       Рядом.       Да как же так…       Ян опрокидывает стакан, залпом выпивает содержимое и машет бармену:       — Повтори.       Чувствует на себе чужой взгляд, склоняет голову и улыбается Ивану в лицо.       «Слишком, слишком, близко, близко»…       — Привет, — улыбается как тогда, широко и от всей души.       Хочется презрительно скривиться и небрежно бросить в ответ: «Ты кто?».       Но вместо этого, сглотнув комок в горле, Иван хрипло отвечает:       — Привет.       Ян обнимает его за шею и прижимается губами к уху:       — Тут такой тухляк. Валим?       Волошин удивлённо смотрит на него, а в голове проносятся слова Яна: «Ты что, думаешь, что особенный?»       — Решайся быстрее, время. Очень мало времени.       И Иван решается. Какая разница, что будет завтра. Завтра, может, и не будет. Пусть на ещё одну ночь, но да, он будет особенным, потому что звезда снова, во второй уже раз, упала в его ладони.       — Идём, — Ян сжимает его ладонь, переплетаясь с его пальцами своими, и тянет к выходу.       «Твои глаза такие чистые, как небо       Назад нельзя, такая сила притяжения»…       Стойкое ощущение Дежа-вю накрывает Ивана, но он так же, как и в первый раз, покорно и безропотно идёт следом за Яном, даже не обернувшись на возмущённый возглас Артёма, брошенный ему в спину:       — Ва-ня-я?       «Твои глаза… Останови это движение       Я для тебя остановлю эту планету»…       И снова по кругу.       — Гони.       И педаль в пол.       Ян смеётся так заразительно, что невозможно не присоединиться.       Хочется кричать во все горло, до хрипоты, до сорванных голосовых связок.       — Не останавливайся. Быстрее. Главное — не тормози, — кричит Ян и резко, без предупреждения, в своей манере, ставшей такой привычной, быстро и выверено дёргает вниз молнию на джинсах Ивана.       — Ты что, — Волошин пытается отпихнуть жадные и холодные руки, — мы же разобьёмся к херам.       — Зато какими яркими будут последние мгновения, — снова смеётся Ян и, высвободив из плена одежды уже возбуждённый и заинтересованный адреналиновой наглостью член Ивана, тут же втягивает его в рот.       Волошин задыхается, побелевшие пальцы впиваются в руль.       Сосредоточиться.       Пульсация крови в висках.       Полная координация.       Знойная пустыня в горле.       Не отвлекаться на раздражители.       Руку на затылок.       Следить за дорогой.       Прижать. Сильно. Крепко. До полного опустошения лёгких.       Самообладание.       Бёдрами вверх с мучительным стоном.       Следить за дорогой.       Горячо, влажно — ох-же-ж.       Следить. За. Дорогой.       Сила воли, сила воли… бляяя-я-ядь.       С трудом удерживая уплывающее сознание, Иван сквозь пелену пытается хоть что-то контролировать. В висках стучит, машина несётся по трассе, а Ян уже отодвигается от него, вытирает тыльной стороной ладони мокрый рот и широко улыбается.       Так улыбается только он.       Непосредственно.       Так по-детски.       С душой.       Бери. Твоя.       — Съезжай с дороги.       Сердце постепенно возвращается в свой привычный ритм, Иван роется в бардачке — где-то должны быть сигареты.       Выходит из машины, ещё чуть подрагивающими пальцами выдёргивает сигарету из пачки, прикуривает. Ян обходит с другой стороны и обнимает Ивана за шею.       — Ты куришь? — спрашивает и тут же прижимается к его губам в глубоком поцелуе. Отстраняется, улыбается. — Горько.       Опирается спиной на машину и задирает голову вверх, к небу с мерцающими там холодными и равнодушными звёздами.       — Красиво. Нравится?       Иван тоже поднимает голову.       — Нравится.       — Я люблю смотреть на звёзды. Они такие далёкие и такие красивые. Кажется, что они близко — протяни руку и сможешь схватить. Но нет, рука хватает лишь пустой воздух, — тут Ян вздыхает и заканчивает. — Вот и в жизни так.       — Скажи… — начинает Иван, но Ян тянется пальцами к его губам:       — Тс-с-с-с, не порти момент. Помнить надо мгновения. Жить сейчас. Понимаешь?       Иван кивает, обнимает такого близкого и тёплого Яна, который сейчас тут и с ним, тот кладёт голову на его плечо и закрывает глаза.