Зимой ничего особо не происходило. Жизнь как будто заняла выжидательную позицию, даже переживания и волнения вокруг Жениного отъезда на время заморозились. Мы эту тему и не поднимали. Всё шло своим ходом как обычно.
В школе, правда, разразился скандал в январе. Ушастого этого стукача, Даничку, поймали на вымогательстве. Он и ещё парочка ушлёпков отнимали деньги у детей, кому-то из них сигареты сбывали, а может и что-то другое… Полиция приезжала даже. Короче, я не особо в курсе дела, только знаю, что маман его быстро перевела в другую школу, а инцидент технично замяла. Связи, она ж «в прокуратуре работает» — жопа с ручками.
А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо. Было…
Но сегодня перед уроками случилось происшествие, из-за которого я весь день проходила в тревоге. Всеобщее внимание привлекла перебранка на школьном дворе. Я стояла несколько в стороне, и мне хорошо было видно — это Соколов ссорился с какой-то женщиной. Наверное, с мамой. Она пыталась схватить его за руку, но Федька уворачивался, огрызаясь.
— Федя, пожалуйста… — крикнула она с надрывом.
— Я сказал нет! — рявкнул тот в ответ и ринулся к школе.
Он прошёл мимо, с перекошенным злобой лицом, ничего не замечая на пути. Кучка школьников расступилась, не желая попадаться ему под горячую руку.
Уроки закончились, а я всё не решалась позвонить Соколову. Пошлёт ведь нафиг. Ну… Попытка — не пытка! Глубоко вдохнув-выдохнув пару раз для храбрости, нажала набор. Долгие гудки — не взял трубку. Набрала ещё раз.
— Что надо?
«Такой надтреснутый голос!»
— А… Привет, это я.
— Я уже понял, говорите быстрее, — раздражённо подгонял Федя.
— Ты на вокзале, что ли? Колёса стучат.
— Нет.
— Слушай… Ты свободен? Мы можем встретиться?
— Прямо сейчас?
— Ну да, я подойду, можно? Где…
— Нельзя. Я занят, — резко бросит он мне, не оставляя ни капли надежды.
От моих отчаянных метаний по классу уже перед глазами всё плыло. Я была уверена, что у него проблемы и отступать нельзя. Больно стукнув ладошкой по парте, предприняла последний возможный вариант и перешла в атаку:
— Мы же пообещали перед Новым годом, если с одним из нас случится что-то плохое, другой обязательно поможет. Ты сам так сказал. Я сейчас… Не знаю, что сделаю. Я поеду на вокзал и перетрясу там всех, ты понял?
Он помедлил, а потом хмыкнул в трубку:
— Я на заброшенном мосту через пути. Знаете где?
— Знаю! Скоро буду, — облегчённо выдохнула, радуясь его сговорчивости — редкое везение. Хотя по тону можно догадаться, что он меня не ждёт. Скорее сказал, чтобы отвязалась, но не на ту нарвался — я попрусь туда!
Но что же случилось? Дома проблемы?
Вообще-то вход на мост запрещён, так как сие творение инженерной мысли не достроено и находится в аварийном состоянии, но это не мешало людям сновать по нему.
Забралась на развалюху — сидит на бревне, красавчик. Было холодновато, хоть снег накануне и сошёл. Подошла ближе, Федя даже не повернулся, всё смотря вперёд и вниз на железнодорожные пути.
— М-м-м, воздух такой свежий! Хороший вечер.
Пытаясь задать позитивный настрой, я плюхнулась рядом с Соколовым и посмотрела на него сбоку: челюсти плотно сжаты, глаза, не моргая, уставились в пустоту, лицо осунулось — как раненый зверь. Только вот на душевные раны пластырь не наложишь, здесь нужно действовать осторожно.
Я ничего не стала говорить, просто сидела и молчала.
Федя поднёс бутылку водки ко рту и сделал большой глоток, поморщившись.
— Подожди, у меня есть… Вот, — быстро достала из сумки несъеденное за обедом яблоко и две шоколадные конфеты. — Угощайся.
Тяжёлый взгляд серых глаз вперился в меня, сверля.
— Бери, оно мытое, — я схватила яблоко, потёрла о длинный край шарфа и протянула Соколову, напряжённо всматриваясь в его лицо.
Отвернулся, снова отхлебнул из горла и понурил голову.
Я пододвинулась вплотную, нога к ноге, робко кладя руку ему на плечо. Федя не скинул её. Слегка провела ладонью, поглаживая — протеста не последовало. Тогда я осмелела и начала проводить круговыми движениями по широкой спине. Почувствовав, что он немного расслабился, потянула за шею на себя. Соколов упрямо дёрнулся, но я настойчиво потянула снова, тогда он сдался и опустил голову мне на плечо.
«Фу-ух, дело сдвинулось с мёртвой точки! Только не расслабляйся, осторожно, не спеша».
Моя вторая рука легла на русые волосы, легонько перебирая их. На ключицу упали тёплые капли слёз. У меня в груди болезненно сжималось, самой хотелось плакать, но я сдерживалась и молчала.
— Сегодня день смерти отца, — глухо прозвучало.
Сильнее прижала Федьку к себе.
«Вот оно что!»
— Ты решил побыть один?
— Мать улетела в Челябинск на могилу, а я не хочу, — его голос осёкся.
— Ничего… Ничего. Это нормально.
— Нормально?! — он выпрямился и, испытующе смотря на меня, усмехнулся. — Нужно же обязательно ходить на грёбаное кладбище, скорбь и всё такое.
— Нет, — уверенно заключила я. — Каждый переживает утрату по-своему. Разве можно сказать, что этот человек страдает правильно, а этот нет? Если сердце не лежит ехать туда, зачем заставлять себя?! Это будет нечестно, неискренне. Можно помянуть отца и здесь. Дай мне тоже, — потянулась за бутылкой.
Соколов покосился с подозрением и бутылку не дал.
— Не косорылься на меня! — отвоевала-таки. — В одиночку пить нельзя — примета плохая.
Никогда не пью водку, сразу мутит от одного запаха, но не до капризов сейчас. Громко выдохнула, собираясь с силами, зажмурилась, сделала короткий глоток и тут же закашлялась.
— Не умеешь пить — не берись, — он подставил к моему рту яблоко. — Закусывай.
— Ничего, — вытирая навернувшиеся слёзы, зажёвывала гремучую смесь. — Дальше лучше пойдёт.
— Хватит с тебя и этого.
— Положено вроде как три для ровного счёта. Твоя очередь.
Соколов отпил, потом я. Еле осилила три, но раз такое дело! В голову слегка дало, Федьку тоже повело. Он хорошо приложился ещё до моего прихода.
— Слушай, а ничё так, вкусная. «Финляндия», — прочитала этикетку. — А-а, эта дорогая, — привалилась к его плечу и, понизив голос, спросила. — И давно он умер?
— Мне было восемь. На шахте дали аванс в честь праздника, отец ушёл в очередной запой с друзьями. 10 марта его нашли мёртвым на улице: бухой свалился и замёрз, никто даже не поднял. Позор такой, — Соколов горько хмыкнул. — Мама боялась идти одна в морг, потащила меня с собой. Помню, она громко рыдала, кричала, — Федя пытался сдерживать слёзы, кривился, но они прорывались наружу. — На кладбище было холодно, наехала родня, все плакали, а я вообще ничего не чувствовал. Был только парализующий страх. Мне везде мерещилось перекошенное мёртвое лицо. На следующий день в школе пацаны из класса что-то сказали мне по этому поводу, хм, не помню. Мы подрались, сбежал с уроков. Дед, батин отец, забрал тогда меня к себе домой.
— Это который часы тебе подарил?
— Да. Когда переехали сюда, мать таскала меня с собой в Челябинск на кладбище: «Надо же обязательно к папе сходить». Пф-ф, я ездил только чтобы с дедом встретиться. А в прошлом году дед умер, — он замолчал и вперил в меня затуманенный взгляд, ожидая хоть какой-нибудь реакции.
Я растерялась, не зная, что и сказать, и просто молча смотрела на него во все глаза. Федина откровенность меня ошеломила.
— Что, не хотите разговаривать с таким лохом позорным?! — гаркнул он.
— Что за бредовые мысли?! — взорвалась негодованием в ответ, выходя из ступора. — Здесь вообще нет твоей вины. С отцом случилась такая трагедия, но это ни о чём не говорит, не даёт ему никакой оценки ни плохой, ни хорошей.
— Последние годы жизни он только спивался и опускался, логичный финал.
— Ну-ка, посмотри на меня! — я обхватила Федино лицо ладонями и придвинулась ближе.
Серые глаза послушно поднялись, открывая самые потаённые чувства и мысли.
— Знаешь, что я слышу в твоём голосе? Боль, обиду. Ты имеешь полное право испытывать эти чувства. Отец причинил тебе много боли, он бесконечно виноват перед тобой, за то, что ребёнку пришлось одному справляться со всем этим дерьмом, столько пережить. Дети не должны решать такие проблемы. Но прошлое, его не изменить, как бы мы ни хотели. Человек уже мёртв, он не может ничего исправить, извиниться. Не может! Не для него, для себя самого прости отца, — крепко обняла Соколова, целуя в висок. — Отпусти его.
Федя не сопротивлялся, затих в моих руках.
— Давай выпьем ещё по одной, м-м? — я быстро смахнула выступившие на глазах слёзы. — За вас… Как папу звали?
— Михаил Фёдорович, — его язык ворочался с трудом.
— Красиво! Михаил Фёдорович, за вас! Обретите там покой, — подняла вверх беленькую и решительно отхлебнула. В расход пошли конфеты.
— Пф-ф, — криво улыбнулся мой собутыльник, но взял сосуд и тоже выпил. — Каким отстоем я занимаюсь из-за тебя, — отвернулся Соколов, вытирая мокрую щёку рукавом. — Скажешь кому-нибудь, прибью!
Чуть не свалилась назад с бревна, хохоча.
— Знаешь, о чём подумала? Если в школе узнают, что я водку глушу с горла на пару с учеником, представляешь их лица? Ха-ха… Я и так вряд ли получу звание «Учитель года».
Федька посмотрел на меня и покачал головой:
— Ты чокнутая нафиг училка.
— Учитель, которого вы заслужили, — пьяно подмигнула ему.
— Угу. Хм, у меня нарезка с хлебом есть, будешь? — он полез в рюкзак.
— Ах ты, жмот! — двинула его локтем в бок. — У тебя закуска такая была, а ты молчал?
— Да я сам только вспомнил, уймись. Тебе больше пить нельзя, скоро поножовщина начнётся. Ведёшь себя как бомжиха в войне за коробку.
Я ничего не могла ответить от распирающего смеха.
Успокоившись, наконец, выпрямилась, поправила куртку и устремила взгляд в вечернее кроваво-красное небо.
— Смотри, какая красота!
— Да.
— Ветрено будет.
Мы посидели ещё немного молча, зачарованно провожая скрывающийся за горизонтом краешек солнца, и тут меня пробрало на пение. Я набросила шарф на плечи и закружилась на мосту, пародируя голос Михалкова:
« Мохнатый шмель — на душистый хмель, цапля бе-елая — в камыши,
А чё-то там чё-то там, туру-туру ночь, та-та-там бродяжьей души.
Та-ак вперёд за цыганской звездой кочевой, на закат, где дрожат паруса,
И глаза глядят с бесприютной тоской, ай…»
Не успела допеть, потому что Соколов поймал меня за руку и дёрнул к себе:
— Не надо скакать у края. Свалишься сейчас.
—
В багровеющие небеса! — показала ему язык и побежала в другую сторону.
« И вдвоем по тропе навстречу судьбе,
Не гадая — в ад или в рай,
Так и надо идти, не страшась пути,
Хоть на край земли, хоть за край… »
***
— Ты как? Домой пойдёшь? — было уже почти девять, когда мы доплюхали до моего подъезда. Прогулка на свежем прохладном воздухе отрезвила.
— Сейчас пойду.
— Всё нормально? Если нужно, можешь у нас сегодня остаться. Есть запасной матрас, на кухне ляжешь. Там удобно.
Федя улыбнулся и потрепал меня по голове:
— Меня отчим заберёт на машине, он уже звонил.
— Тогда, я посижу с тобой на лавке.
— Хм, охота торчать на холоде?
— А давай подождём его в Макдаке, здесь недалеко. Попьём чай или кофе, погреемся, м-м?
— Это хорошая идея.
Пока Соколов расплачивался, я приземлилась за столик у окна. Внутри было пусто — мы, да ещё трое парней в другом конце зала. Федька вернулся и сел на диван рядом со мной. Интересно, обычно люди выбирают место напротив.
— Держи свой чай, — он протянул мне дымящийся стаканчик и тарелку с чизкейком.
— Спасибо! А тебе? Хочешь, поделюсь?
— Нет, я не люблю сладкое. Бери картошку, — по-хозяйски пододвинул красную коробку ко мне поближе и жадно откусил большой кусок от бургера.
«Бедный, голодный. Небось, не ел с утра».
— Ты чего? — покосился он на меня, стирая ладонью соус с губ.
«Вот грубиян!»
— Ничего, просто смотрю, — я стащила одну солёную палочку. — М-м-м, хрустящая, горяченькая — только что достали. Идеально! А ты чё уставился, а? Лицо попроще сделай, — покривлялась, возвращая ему должок.
— На кого рамсишь, малая?! — Соколов зажал мою шею сгибом локтя.
— Я же ем! — в ответ ткнула его в бок. — И вообще, парниша, давно мы на «ты»?
— Мы теперь кореши: вместе дрались, с горла вместе водку пили — это точка невозврата.
На ум тут же пришёл текст красивой песни, и я тихонечко напела:
« …
Есть точка невозврата из мечты,
И мы с тобой смогли её пройти!
Плыть в серебре лунных морей,
Солнце нам вслед пошлет свой ветер.
Плыть по волнам в тот океан,
Что называется «Бессмертие»… »
Соколов всегда внимательно и с каким-то таким особенным интересом смотрит на мои импровизации. Приятно.
— Слушаешь «Арию»?
— Да я всё слушаю, что меня цепляет и под настроение.
— Приехал, — увидел он в окне серебристый внедорожник, и тут же затрезвонил мобильник. — Иду.
Мы выползли на улицу. Отчим не стал выходить из машины, ждал внутри.
— Ну, доброй ночи! — помахала Соколову раскрытой ладонью.
Он притянул меня к себе и крепко обнял, прижимаясь щекой к макушке:
— Спасибо!
— Всё хорошо! — я выдохнула и обняла его за талию в ответ.
Это были мгновения приятного спокойствия, защищённости и невесомости. Прикрыла глаза. Он очень тёплый, надёжный. Кто кого поддерживает? Хотелось стоять так ещё и ещё дольше.
— Иди. Поздно уже, — Федя отстранился, разжимая руки.
— А, да. До завтра, — я смущённо заправила прядь волос за ухо. — Пока! — быстро зашагала домой, не оборачиваясь. Лицо горело, на губах бродила дурацкая улыбка.
***
— Ты чё так поздно? — выглянула кудрявая голова из кухни.
— Да-а, дела были.
— Опять чужую работу повесили на тебя? — в голосе звучали нотки недовольства. Меня явно собирались прессовать в случае положительного ответа.
— Нет. Ничего такого. М-м-м, обалденно пахнет! — быстро перевела тему.
— А, это я экспериментирую, нашла рецепт французского супа. Захотелось чего-нибудь новеньгого вгузьненьгого.
— Ну ты мажорка! Лягушки в начале марта бессовестно дорогие.
Женька скривила губы:
— Места знать надо. На, попробуй, готов или нет, — она зачерпнула ложкой дымящуюся ароматную жижу и поднесла к моим губам.
Я энергично подула и проводила Женькино творение в рот.
— Ну как?
Выставила большой палец вверх:
— Фкушнятина!
— Ты пила, что ли? Понять не могу, спиртуганом воняет же.
— Я не пила, это рядом со мной алкаши постояли.
— Ага, и надышали тебе в рот.
Я нагнулась, изображая спазмы:
— Фу-у, бля! Женя! Меня стошнит сейчас от такой мерзости, буэ-э…
— Нет, серьёзно, где это ты наклюкалась? И с кем?
Она подбоченилась, всем своим видом показывая, что не слезет с меня, пока не узнает правды.
— Выпила чуть-чуть… Ладно, мы бухали с Соколовым на заброшенном мосту.
— Э-э?
— Водку, прямо с горла, и мне так херово сейчас, что твой похмельный супчик, как глоток воды умирающему в пустыне. Дай мне его! — я встала перед ней на колени, теребя за штанину.
— Офигела?! Это Bouillabaisse! Знаешь, сколько я всего туда вбухала? Четыре вида рыбы, ну ладно, три, мидии, кальмары, морские гребешки… Два с половиной часа уже скачу тут на кухне, чтобы какая-то неотёсанная Нюська называла мой шедевр «похмельным супчиком»! Oh, la-la, il est impossible!
— Буйабес, — передразнила Женькин пафосный прононс. — Уха это самая обыкновенная!
— Понятно всё с тобой — деревня, — она картинно закатила глаза. — Ты мне зубы не заговаривай. Рассказывай, что вы там с Федькой мутите?
— Да ничего. Так, поддержали друг друга.
— Я ещё даже не уехала, а она уже нашла себе новую подружку.
— А ты думала? Ха, да я нарасхват.
— Ну, теперь могу быть спокойна, Соколов скрасит твоё одиночество, гы-гы-гы.
— Вали, вали, мы тут весь город перевернём. А ты, су-учка, ещё пожалеешь.
— Слышь, сучка, от сучки слышу. Вы только это… Предохраняйтесь. Пусть парень хоть школу закончит, а то папулей станет.
Я тяжело вздохнула и покачала головой:
— Курочка ты моя безмозгленькая. А чего это ты пошла на такие кулинарные подвиги?
— Тоффик завтра придёт в гости, суп настоится как раз.
— Ну, ясно. Сделала из меня лабораторную крысу.
