молчание

- Почему же ты молчишь? Ответь что-нибудь, - Вера аккуратно держит её за руки, внимательно, почти нервно и как-то нездорово, рассматривая девушку, совсем недавно без колебаний выстрелившую Иакову в голову. Та в ответ лишь безэмоционально рассматривала место, где она находится, игнорируя чужие слова и действия. Сид снова приняла прежние состояния безмятежного спокойствия и некого веселья, держа себя в руках. - Неужели ты не понимаешь, что иного пути для тебя нет? Ты - сильнее, твоя вера будет сильней, чем у других, ведь Иосиф сам сказал мне это, - бледно-серые глаза столкнулись с мутно-зелёными, чувствуя некую опасность. - Да, он поведал мне о том, что пред тобой откроются они, Врата Эдема, стоит тебе только поверить. Вера Сид - один сплошной облик кого-то, но точно не её настоящей. Девушка на неё смотрит то ли с презрением, то ли с откровенной жалостью, но Вере это явно не нужно и она этого не хочет. Она хочет, чтобы та, как и все остальные, в беспамятном восхищении и повиновении склонилась и тянулась к ней, доверяла ей всё, что у неё есть и делала всё, чтобы лишний раз (или последний) удостоить себя её похвалы. Иллюзорной. Фальшивой и совершенно неискренней. А эта - нос воротит. Зевнула б ещё, совсем заебись было бы. Поэтому Вера льнёт к ней, как мотылёк к фонарю, желая опустить на колени, желая видеть пред собой послушание, а не мятежный взгляд сквозь её русые волосы. Такова была их первая встреча - когда чужая кожа, вся в грязи и мозолях была истинным шёлком в руках Сид, но сама Вера для неё - пустым звуком и болезненным трипом от наркоты и головной болью от религиозных пустословий. Одним словом - никем. В следующие разы Вера настойчиво шепчет на ухо тёплые слова и уговоры, предложения быть с Вестниками и Отцом. Руки бережно касаются шеи, волос и очерчивают ключицы лёгким, щекочущим прикосновением. Помощница всё так же молчаливо смотрит по сторонам, видимо, ожидая, когда же всё это кончится. Вера поднимает её высоко над землёй, плетёт ей венки из цветов блажи, обнимает при "встрече" и позволяет себе мягко коснуться чужого лба губами. - Ты, верно, думаешь, что Иаков был чудовищем, - огорчённо говорит Сид, - но он был верен Отцу, как и я. И, разве убила бы ты меня, раз я также верна ему? Не дожидаясь ответа, Вестница припадает губами к всё таким же, как и в первый раз - грубым и истёртым - рукам и целует их, словно боясь чего-то. Лёгкие и почти мимолётные прикосновения вызывают странные ощущения у помощницы. Но последняя и не намерена была отвечать. В последний раз, по колено в воде, Вера смотрит на неё и думает о том, что хочет умереть чуть скорее, потому что грызущее её осознание того, что истинно наяву она ни разу не коснулась её, не слышала её голоса, терзает её и выворачивает наизнанку. Она говорит что-то потухшим голосом, о Иосифе, о ней, о том, что, на самом деле, другого пути нет и никогда не было. У помощницы в голове: "ёбаные фанатики" и желание крепко выпить. Она встаёт рядом с ней; глаза, впервые, внимательно смотрят в ангельское лицо Сид, смотрят на её вздымающуюся грудь со сквозной раной, смотрят в разбитые губы и ссадины на такой нежной коже Веры. Она слегка касается пальцами её затылка, притягивая к себе, шумно вздыхает как бы в разочарование ситуацией, а затем безмерно долго целует Вестницу, чтобы та ушла без презрения к ней. Без презрения к тому, что ей плевать на её религию, коллапс и Иосифа, плевать на грехи и очищение от них. Разрывая тонкую связь, Сид вдруг с силой сжимает девушку, от чего та на мгновение задерживает дыхание. - Ты... твой язык... - Вера в восторге смотрит в чужие серые глаза, извлекая из этого максимум религиозного значения. - Бог позволил тебе нести обет молчания. И каждый твой грех омоется в нём, хочешь ты этого или нет. Хватка ослабевает, помощница с резким вдохом жадно глотает воздух. Руки её пусты, тело преломляется над недавно лежавшей рядом Сид. Из рации очередное "эй, салага!", и хочется лишиться не только возможности говорить, но и слышать.