Пике

      Роды. Страшное слово. Атриан всегда боялся даже мысли об этом. Конечно, он никогда не думал, что придётся так скоро испытать всё на себе. Но даже далёкая перспектива наводила на него ужас. До дрожи. За свою короткую жизнь он стойко выносил трудности и без проблем терпел боль. Но почему-то именно родовая боль пугала его до чёртиков.       Теперь он убедился на собственном опыте, что роды во сто крат больнее и страшнее. Почему он не избавился от этих детёнышей сразу? Лёжа на больничной койке после нескольких часов ада, Атриан думал об этом беспрестанно. Ну и пусть он бы никогда больше не смог иметь детей после аборта. Пусть его организм омеги превратился бы в хлам. Сейчас он понимал, что больше никогда не захочет детей. И причины, по которым пришлось произвести на свет близнецов, исчезли. А вот дети нет. Он не называл их своими и совершенно точно таковыми не считал.       В дверь постучали. В армейском госпитале роды принимали нечасто, потому у Атриана, несмотря на его незавидное по жизни положение, была отдельная палата. Вошёл врач, высокий бета с припорошенными сединой волосами.       — Вы уверены насчёт детей? Это последний шанс передумать.       Как врач, бета обязан был быть беспристрастным, но для Атриана уже не было тайной, какого незавидного доктор мнения о юном пациенте. Плевать.       — Да, я не изменю решение. Не хочу ничего о них знать. Отдайте на усыновление. Младенцы вроде бы востребованы, — он позволил себе ехидно усмехнуться, убеждал скорее себя, чем врача, в собственном сволочизме. — И я хочу полной секретности своих данных. Их будущий опекун и тем более сами дети не должны ничего узнать обо мне.       Врач сжал зубы, поиграл желваками, кивнул и, не сказав больше ни слова, вышел. Атриан снова остался один на один со своими мыслями. Но он уже не страшился их. У него было много времени, чтобы принять решение и договориться с самим собой.       Первая течка к омеге пришла рано, в тринадцать. Это был год, когда Атриана приняли в военное училище. Потому проблем это доставило куда меньше, чем могло бы в детском доме. Своих родителей Атриан не знал, да и никогда особо не интересовался, кто они. Ему хватало и того факта, что его подкинули, как котёнка в коробке, к зданию городской управы. Но на свою жизнь ему было совсем не плевать. И военное училище было шансом. Да, он предоставлялся всем сиротам, но Атриан собирался, если придётся, выгрызать себе право на лучшую жизнь зубами. С дисциплиной в училище было строго, с обеспечением курсантов необходимыми медикаментами всё в порядке, потому немногочисленным омегам справляться со своими проблемами удавалось легко, хотя до совершеннолетия полноценную дозу подавителей выдавать всё же было запрещено.       И вот Атриану исполнилось пятнадцать, он учился как проклятый, для него не существовало ничего, кроме училища и собственной цели. Ему не был интересен окружающий мир, его не интересовали люди. Однако судьба распорядилась иначе: на спортивных соревнованиях между училищами он встретил альфу. Своего альфу. Гормональный бум, начавшаяся раньше течка, первый в жизни секс, животный, страстный, в подсобке. Атриану тогда знатно снесло мозги, он даже не запомнил толком ни внешности альфы, ни событий. Почему-то в памяти ярким маяком светилась мысль, что в бок упиралась жёсткая ручка швабры. После под рёбрами остался синяк. Хотя по телу их было разбросано множество в память о прикосновениях альфы.       Уже на следующий день их команда вернулась в родное училище, и Атриан вновь втянулся в размеренную учёбу. Мысли об альфе навещали по ночам, бередили душу, заставляли ныть сердце. Но что делать с этим, Атриан не знал. Впервые его путь был нарушен, гладкая и проторенная, казалось бы, дорожка вильнула, свернула и не ясно теперь, как быть дальше. Больше невозможно просто упасть в безмятежное равнодушие и забыть об окружающем мире. Организм ещё слишком хорошо помнил запах альфы, его прикосновения и ощущение, которое ни с чем нельзя было сравнить, — наполненности, единства, целостности.       А потом не пришла течка, и омега запаниковал. Медпункт, изумлённый взгляд врача, вопросы директора училища. Беременность. Но Атриан не мог ничего рассказать, кроме того, что альфа его ровесник, в темноте он даже не разглядел нашивку с эмблемой отделения учебного заведения альфы. Пришлось сцепить зубы, смириться и терпеть. Жалость к себе и тоска по единственному важному, хоть и незнакомому, человеку быстро сменились отвращением и презрением к окружающим, а также тихой ненавистью к альфе. Он ведь не мог не почувствовать того же, что и Атриан, истинности. Но никак не проявил себя, не разыскал. Да, он знал об Атриане ровно столько же, что и сам омега о нём, то есть ровным счётом ничего. Но он же альфа! Мог ведь что-то придумать! Надежда, как говорится, умирает последней. Надежда Атриана подыхала долго и мучительно, но когда первый родовой спазм сотряс его тело, омега попрощался с тем наивным и глупым куском души, что ждал чуда. За время беременности равнодушный, но спокойный и доброжелательный Атриан превратился в озлобленного, язвительного человека, еще более отрешённого от окружающего мира и людей. Он резко повзрослел и с ещё большим упорством взялся за учёбу. Теперь над ним уже не подшучивали и не издевались, смотрели косо, кто-то с жалостью, кто-то с презрением.       Атриан обвёл взглядом больничную палату.       — Нет, дети мне не нужны, — твёрдо произнёс он, в последний раз убеждая себя.       Ему не на что было содержать их и некому было ему помочь. Атриан знал, что такое быть сиротой, ни разу в жизни он не испытывал привязанности, видимо, душевное одиночество сделало его нечувствительным даже к собственным сыновьям. Судьба свела его с истинным, показала, подразнила, а после вышвырнула обратно в безрадостную жизнь, словно говоря: вот твое место, хочешь что-то изменить — вперед. А потому забыть, вычеркнуть, попрощаться и продолжить строить военную карьеру. Атриан один во всем мире и полагаться может только на себя.