Игра на двоих.

она в дребезги разбивает, как земные девушки посуду, его сердца. Каждое слово впивается, разъездая тело тело и душу, вгрызается, заставляя лишь бессмысленно открывать рот, как выброшенная на горячий песок рыба. Страх лентой обвивается вокруг рук. Вдруг становится невыносимо пусто. Нет, она ещё здесь, но только теперь эмоции нахлынут на него, словно цунами, заставляя задохнуться, давясь тягучей и такой невыносимой тишиной. ему нечего сказать. Руки с силой опускаются на консоль, сжимая металлические перекрытия в худых и обветренных пальцах. Удар. Ещё один. ТАРДИС недовольно гудит, одарив его пучком золотых искр. Теперь и она обижена. Молодец, Доктор Идиот. Он знает, что с ней лучше не спорить, но каждый раз упорно пререкается, хмуро сдвигая брови к переносице. Выдыхает, устало опуская веки и роняя голову. ему больно. Речь всегда заходит о Доме. Их родном Галлифрее, где они бегали мальчишками, прячась от взрослых в сарае на отшибе. Где Тета, упорно не желающий сидеть на скучных уроках, сбегал, валяясь часами в кровавого багрового цвета траве, пока ждал отличника Кощея. Просыпался от серьёзного взгляда и хлопал длинными ресницами. — Опять с дверью подрался? — качнул головой темноволосый мальчуган, рассматривая лицо Теты. — Я просто запнулся. — Как всегда. — задумчивый взгляд опять упирается в книгу. но он все равно каждый раз сгребает все осколки, раздирая бледную кожу. Она давится слезами, упивается одурманивающей тишиной, сбивает костяшки о стену, разметав перья из подушки. Не танцует, отбивая сумасшедший ритм каблуками, а лишь сжимается в уголок у стены. Ладони нещадно саднит, когда она впивается тонкими пальцами в острые колени. проклинает всю Вселенную, надеясь на то, что он просто отвернется, но не простит ее, это больнее. Через несколько часов он толкает дверь в ее комнату, молча опускаясь рядом с ней и перевязывая раны. Ему тяжело видеть ее истерзанные руки. Бережно сжимая угловатую фигуру в объятьях, роняет кудри на её плечи. он ее простил. как всегда.