Границы доступного

      Этот день был тяжелым для меня: физически я не чувствовала, что отдохнула на осенних каникулах, и я также не чувствовала по своему состоянию то, что отдохнула на один день больше, чем мне полагалось, ибо даже мама разрешила мне во вторник не идти в школу. Видимо, даже в таком чёрством человеке, как моя мама, я пробуждала чувство жалости своим внешним видом. Хотя, почему «видимо»? Она мне всегда говорила во время ссор, что я несчастная, и что ей меня, якобы, жаль; правда, в чем заключается эта жалость, мне понять так и не удалось. В любом случае, я благодарна маме за то, что она мне разрешила не идти во вторник в ненавистную мной школу. Я ненавидела вторник. Как и четверг, потому что этим дням у нас в том году была физика, химия и геометрия — мои самые нелюбимые предметы. И кто додумался поставить химию и физику во один день? Сейчас же все по-другому, но будем вести эту историю в хронологическом порядке, и, чтобы не сбить читателя, вернёмся к школе: я её всем своим сердцем ненавидела. Нет, я не относилась к ученикам, которые не любили учиться; напротив, я была очень любознательна: меня, в отличии от моих сверстников, мало волновали оценки, поскольку мне так хотелось много знать - именно это стремление к самопознанию и саморазвитию меня и погубило. Дети, особенно в том возрасте, в котором мы были, не любили тех, кто от них кардинально отличался. А я отличалась. Очень.       Мои способности к анализу — я никогда не была по складу ума математиком, но сам предмет мне очень был интересен, хоть и давался с большим трудом — были на самом пике в девятом классе; но странные взгляды в мою сторону начались ещё в седьмом, когда эти самые способности только начали проявляться во мне, и к началу девятого класса я возненавидела свой класс. Они все мне казались безумно глупыми и невоспитанными. Как же я их ненавидела! Это было что-то: они меня презирали всем своим существом, даже не подозревая о моей ненависти, которая росла с каждым годом все сильнее. Они очень часто травили меня, когда я шутила, ибо мой юмор несколько отличался от того, что высказывали они в качестве шуток. Мой юмор был интеллектуальный. Меня никто не понимал. Презирали все. А я ненавидела. Ненавидела как могла. Я жила ненавистью. Каждый день были нервные срывы, но не только из-за проблем в отношениях со своими сверстниками. Но об этом чуть позже. Дело в том, что если я сейчас начну рассказывать о проблемах в семье, то читатель не сможет полностью окунуться в мир моей школьной жизни. Да, о чем это я? Ах, да. Друзей в школе у меня не было, кроме одной приятельницы, к которой я по сей день питаю нежные чувства — Анна-Мария. Да, вот такое вот красивое имя, но называла я её просто Мария — дело в том, что имя Анна ей не очень нравится, как, собственно, и Мария, но ко второму она относится более лояльно. Все, конечно, называли её просто — Маша. А мне это не нравилось. Она была так умна, воспитанная и прилежная, что иногда мне хотелось быть чем-то похожей на неё, и назвать её Машей у меня просто не поворачивался язык, поэтому я называла её Мария. Она, к слову, тоже имела большую страсть к гуманитарным наукам, как и я; у неё также не очень получалась понимать технические науки, к которым она, так же как и я, относилась хорошо, несмотря на не самую лучшую успеваемость по ним; у неё не было такого таланта к анализированию, как у меня; но её интересовала... политика. Впрочем, она интересует её и по сей день. Мария была очень странная. Иногда она меня даже чем-то раздражала, но я её не переставала уважать. А, возможно, у меня просто был страх потерять единственного человека, который не относился ко мне с презрением. Но сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что редкая раздражимость по отношению к ней — это всего-навсего юношеское убеждённое в том, что моё мнение всегда правильное, ведь оно было обоснованным. Я вообще в те времена — да и сейчас я иногда грешу этим, чего греха таить, — очень часто забывала о том, что у людей, кроме мнения, которое считала правильным, могло быть и своё. Хотя, возможно, это из — за того, что я считала себя умнее своего окружения… Но об этом позже. Хочу сказать, что Мария тоже в нашем классе не была принята с большой радостью, в отличии от её одноклассницы — они обе к нам перевелись из начальной школы в пятом классе. Но моей приятельницы было глубоко плевать на травлю — она полностью отдавала себя учебе, потому что мечтала поступить в вуз, который принимает либо по блату, либо самых сильных. Немного отойду от темы, но все же скажу: в тот вуз она, увы, поступить так и не смогла, о это не помешало стать ей отличным мэром нашего маленького городка, который процветает благодаря ей и по сей день. К моему сожалению, Мария ушла из нашей среднестатистической школы в престижный лицей исторических наук, потому что она была очень одарена в истории, как и в обществознание — думаю, это один из факторов, который очень помог ей в дальнейшем стать тем кем она является сегодня. Но общение мы не прекратили.       Девятый класс — класс, когда меня ждали экзамены. Это то время, когда моя ненависть была на пике. Это то время, когда разногласия с семьёй достигли вершины. Мама меня никогда не понимала — я была натурой тонкой. Может быть, мне просто нравилось ощущать себя нежной и хрупкой. Но сейчас я считаю это глупостью, которая всё-таки девочке моего возраста простительна. Моя мама была человеком, который не у его себя вести. Она не пренебрегала ругать меня, применяя маты в своей речи, да и вообще, — если говорить о том, как она говорила, то это можно охарактеризовать одним словом, немного старомодными, правда, но уж простоите. Это слово — ужас. Она очень много материлась. Невероятно много. Она была хорошим экономистом, которого в городе все уважали, но она была очень невоспитанной. Также, она не стеснялась поднимать на меня руку, и в детстве я её боялась; а потом, когда подросла, осталось только отвращение к этой женщине, которая любила выпить. Она была мне омерзительна. Даже когда она меня обнимала, что случалось крайне редко, то мне было очень противно — хотелось потом пойти в ванную комнату и пробыть там весь оставшийся день, оттирая кожу от грубых рук, которые были мне омерзительны. От всех этих проблем у меня случались нервные срывы. Пиком ненависти к этой женщине стало то, что она прожила с мужчиной, который пытался меня изнасиловать, полгода. Я её не понимала. Она ведь его не любила. Однажды моя лучшая подруга, о которой я расскажу сейчас, сказала: «Мне кажется, что твоя мама просто хочет, чтобы тебе было плохо», — тогда я не видела поводов с ней не согласиться; но сейчас, я смотрю на все это более взрослыми глазами и понимаю, что такой стресс был в силу моего подросткового максимализма. Да и к тому же, я была излишне эмоциональной, и остаюсь такой по сей день — это тоже от мамы. Да, все, что я пережила, было ужасно, но с таким пренебрежением со стороны своих сверстников сталкивается каждый третий. Мне просто не нужно было принимать все это так близко к сердцу. А с мамой… Она меня любила, но по своему. Очень любила. Только сейчас я это понимаю. Но, к сожалению, те года не вернуть. А то, что я была незапланированным ребёнком, было не важно, но я тогда считала иначе. Она меня любила.       Кстати говоря, к четырнадцати годам, у меня появилась лучшая подруга, которая остаётся для меня в этом статусе и по сей день. Познакомились мы случайно, но она была другой: Саша — так её зовут — была невероятно харизматичным человеком с техническим складом ума, и если я была закомплексованным ребёнком, то она была прекрасной девой, которая любила времени попивать и покуривать. Честно говоря, ей даже удалось привить мне небольшую симпатию к спиртному, — до знакомства с ней я относилась к такому виду напитков резко отрицательно, — но такое отношение у меня по сей день осталось только к табачным изделиям. Однажды я её спросила, почему ко мне так относиться, и она мне ответила: «Ты настолько умна и необычна для них, что каждый из них тебя опасается. Ты ведь знаешь, что в былые времена девушек, которые были не такими как все, сжигали на кострах, потому то считали их ведьмами. Вот такое же и с тобой. Хорошо, что мы живем в цивилизованном обществе» — я тогда только усмехнулась, подумав про себя: «Рыжая бестия», потому что мои волосы и вправду были рыжими. Немного подумав, я все же согласилась с подругой. Я всем казалась такой глупой из-за невероятного для моего возраста ума, — звучит странно, но это факт. Тем не менее, побороть ненависть к моим одноклассникам у меня так и не вышло вплоть до десятого класса — именно это был тот момент, когда многие ушли после девятого, поступив в колледжи и техникумы.       Хочу сказать ещё то, о чем моя история умалчивать не должна, ибо тогда моё поведение будет вам в дальнейшем при прочтении работы на совсем понятным: у меня отца не было. Он очень сильно бил маму, когда мне было два месяца от роду, за что он поплатился; мой дедушка, который был моим единственным лучом света в то время, выгнал его. Кстати говоря, скончался мой лучик, когда мне было тринадцать. Так вот, а мужчины мне стали противны после того, как я подверглась изнасилованию со стороны сожителя мамы, пусть и не состоявшегося. Думаю, у любой девочки была бы такая реакция на представителей сильного пола после того, как отец её бросил, а человек, который тебя воспитывал, пытался изнасиловать. Неважно. Суть в том, что я боялась мужчин. Не презирала. Просто боялась. И они мне были противны. Но я не была феминисткой. И уж тем более, не выступала за равноправие женской половины населения, ибо думала, что это глупость — без мужчин женщины бы не смогли делать многое. И я это прекрасно понимала. Да и не только понимала — я ощущала; ощущала, что физически очень слабая. Спасибо генам отца, которые подарили мне страшную худобу и маленький рост.       Ну вот, я в подробностях рассказала о своей жизни в шестнадцатилетнем возрасте, и поэтому, прочитав описание, у вас должен был сложиться некий портрет моей личности. Если кто-то невнимательно читал или чего-то не понял, то я опишу свою внешность и расскажу о своём характере. Я никогда не была красавицей: симпатичной — да, красавицей — нет; у меня длинные рыжие волосы, зеленые глаза и худощавое тело с маленьким ростом; я очень любознательна, но до меня очень трудно доходит понимание точных наук, за исключением химии — её я понимала, хоть и не любила. Сама по себе я очень замкнутый человек, но таким меня сделало общество, но я теперь не жалею об этом. Я рада себя видеть такой, какая я есть. Жаль, что тогда я этого не понимала и натворила очень много глупостей. Продолжим: у меня очень хороший талант к анализу, чему я очень рада. И самое главное — я очень эмоциональна. Это и сейчас видно, но в юношестве мои эмоции владели мной, а не я ими — это тоже стало фактором многих ошибок, которые я совершила в юном возрасте. У меня есть страх перед мужчинами, и я всегда думала, что из-за этого буду одинока. Временами я была эгоистична, но это тоже можно списать на юношеский максимализма, как и многое в моем поведении, собственно. В память о бабушке я стремлюсь стать настоящей леди с утонченными манерами и вкусом. Кстати, о бабушке я совсем ничего не говорила. Я и не хотела, поскольку это больная тема. Просто знайте: эта самая дорогая женщина в моей жизни, которая в моем сердце всегда будет занимать первое место. Вот и все.       Теперь у вас есть некоторые представления обо мне; вам будет легче судить и анализировать мои поступки и мысли во время прочтения данной истории.        Этот день был очень холодный и пасмурный. Я любила такую погоду и люблю по сей день. Я стояла возле большого и самого дальнего окна в школе, усевшись на подоконник. Это была большая перемена. Я ела плитку темного шоколада, нездоровую страсть к которому питаю и сегодня, и внимательно читала мою любимую книгу. Я до сих пор перечитываю эту книгу чуть ли не каждую неделю. Книга — «Джен Эйр», рассказывающая о любви умной и воспитанной гувернантки и вспыльчивого хозяина поместья. Банально и просто,но почему-то именно эта книга прочно засела у меня в душе. Через несколько минут мне пришлось оторваться от моей книги, так как я увидела, что пошёл первый снег; и только мой мозг принял эту информацию, как я тут же была скинута с подоконника своими небрежении и возбужденными от появления первого снега одноклассниками. О Господи, как же мне тогда хотелось их ударить. Но я сдерживалась. Я выше этого!       — Как же красиво! — Воскликнула Мария, которая стояла чуть поодаль.       — Да уж, великолепно, — грубо отозвалась я, сложив руки на груди; мои одноклассники даже умудрились испортить мне впечатление о первом снеге.       — Полин, ты чего? Сколько тебя знаю, снег всегда вызывал у тебя восхищение! И неважно — первый или двадцать первый.       — Да нет, ничего, просто… — я хотела просто выговориться, но во время одумалась: «Если мне испортили впечатление, то это не значит, что я двойная портить его Марии. Это было отвратительно с моей стороны».       — Что "просто"?       — Ничего, извини. Я просто немного расстроилась из-за тройки по контрольной. А так, я рада снегу. Я его очень люблю.       — Да все нормально. Я тоже, на самом деле, расстроена из-за результатов этой контрольной, но это не самая последняя контрольная в нашей жизни, так что не расстраивайся, — я улыбнулась её словам, — хоть дело было вовсе не в оценке, которую я, собственно, ожидала, — я всегда здраво оценивала свои труды, — а в другом, но искренние и добрые слова Марии подняли мне немного настроение.       — Ты, — сменила она тему, — идёшь на факультатив по-английскому?       — Нет. Сегодня я выжата, как лимон, — от меня не будет никакого толку. Так что отсижу химию и пойду домой. Ну, а ты идёшь?       — Нет. Пойду с тобой. Если честно, не хочу просто идти. Впрочем, ты недалеко от меня ушла, — улыбнулась она и несильно толкнула меня в бок. Я рассмеялась.

*****

      — Насчёт усталости ты верно сказала: я тоже выжата по полной, — сказала Мария, когда мы выходили из раздевалки одетые.       — Да, именно. Кстати... — не успела я задать свой вопрос, — который, как сейчас помню, касался домашнего задания по алгебре, — как на меня налетел обаятельный молодой человек одетый в рубашку и джинсы.       — Прошу прощения. — Сказал он и прошёл из фойе прямо в коридор, где находился кабинет директора. Все это сопровождалось криком полной консьержки.       — Кто это? — Спросила я, нахмурившись.       — Наверное, кто-то из родителей, — ответила мне Мария, удивившись моему вопросу, ибо он и вправду звучал странно, — а, может, и нет. Да какая, собственно, разница?       — Да так, просто. — Пожала я плечами, пожалев о заданном вопросе.       — Ну ладно… Ты, кстати… — хотела начать Мария беседу, а я уже и позабыла об этом мужчине. Но, как оказалось, это был новый учитель математике, но у нас он не вёл. Я не придала этому особого значения, так как в то время была обеспокоена своим другими проблемами…