Храм Мантикоры

      Аргилак Дюррандон лучше всех остальных из ныне живущих королей понимал, что очередная война неизбежна. Вопрос был только в том, когда, с кем и за что она разгорится. Он был уже не молод и не так силён, как в былые времена, а поэтому считал жизненной необходимостью позаботиться о будущем своего королевства уже сейчас. Желая обезопасить свои земли и заодно заручиться поддержкой сильного союзника, Штормовой Король решил предложить свою единственную дочь в жёны Эйгону Таргариену – человеку, который из всех возможных претендентов казался наиболее подходящим на эту роль. Однако план Дюррандона потерпел неудачу, ибо лорд с Драконьего Камня не просто отверг щедрое предложение своего соседа, но выдвинул встречное, которое гордый Аргилак счёл самым настоящим оскорблением – вместо себя Эйгон предлагал в качестве мужа для Аргеллы одного из своих ближайших сподвижников, Ориса Баратеона, который, если верить слухам, являлся его незаконнорожденным братом. Придя в ярость, Дюррандон велел отрубить послу Таргариена руки и отослать их же в ларце обратно на Драконий Камень в качестве ответа. А спустя некоторое время по всем королевствам раскатом грома пронёсся ультиматум Эйгона, который провозглашал себя единственным королём всего Вестероса и обещал склонить всех непокорных к своим ногам кровью и огнём. Стало ли главной причиной тому его послание, сам Аргилак старался не задумываться, полагая, что иного выбора у него просто не было. Он не мог проигнорировать оскорбление своей семьи, а уж тем паче согласиться на позорный неравный брак своей единственной наследницы и какого-то бастарда. Как бы то ни было, а сожалеть об уже содеянном и так и не свершившемся было бессмысленно, ведь изменить всё равно уже ничего было нельзя. Даже если не Таргариены, на Вестерос в то же время из-за моря надвигалась уже другая, но не менее опасная угроза. Поэтому, собрав все доступные ему силы, Аргилак выдвинулся навстречу вторгшимся в его земли силам Таргариенов, твёрдо вознамерившись дать достойный отпор хотя бы им.       Их противостояние проходило с переменным успехом для обеих сторон. Из сражения в сражение полководцам то одной армии, то другой казалось, будто окончательная победа над неприятелями была уже у них в руках, но всякий раз случалось нечто такое, что склоняло чашу весов в противоположную сторону. Но именно сегодня, как были уверены все, близ Бронзовых Врат всё должно было разрешиться раз и навсегда. Зная о значительном численном перевесе своей армии, Аргилак не побоялся вступить в бой с противниками, которых сопровождал дракон. Даже внезапная непогода не только не остановила Дюррандона, а как будто бы придала ему уверенности в собственных силах – сильный ливень с ветром Штормовой Король счёл добрым знаком. И действительно, поначалу войска штормовых лордов успешно теснили неприятелей, занимая всё новые и новые позиции, и уже давно одолели бы их, если бы не их поддержка в виде драконицы, которая на земле оказалась не менее смертоносна, чем в небе. Впрочем, и Таргариенам недолго пришлось радоваться своему успеху. Когда оба войска были уже изрядно истощены и продолжали сражаться друг с другом на пределе своих возможностей, раздался звук боевого рога, а следом со всех сторон на них набросились объединённые силы асхертов и речных лордов.       А тем временем на одном из холмов неподалёку от столкновения находился Ноа Мантихор, который восседал верхом на своей мантикоре и едва дыша наблюдал за происходящим. На самом деле, само сражение мало интересовало асхертского принца, все его внимание было приковано к главному оружию их врагов. Несмотря на более чем двукратную разницу в габаритах между его мантикорой и драконом, ослеплённый жаждой крови и подвигов юноша не долго думал и принял решение вступить в неравную схватку, наплевав на все наставления старших родственников, которые строго-настрого запретили ему в одиночку даже приближаться к дракону, если тот окажется на поле брани. Направив Шерстобрюха в сторону огнедышащего крылатого ящера, юный Мантихор ринулся в бой.       С разбега врезавшись в бок Мераксес, которая была занята сожжением ближайших к ней воинов, Шерстобрюх едва не опрокинул её на землю, однако на том их с хозяином преимущество, состоявшее во внезапности, себя и исчерпало. Придя в ярость, драконица попыталась опалить наглеца, однако тот, пользуясь своим меньшим ростом и гибкостью, уворачивался и кружил вокруг неё, ожидая удобного момента для броска. Дождавшись, Шерстобрюх сделал рывок, намереваясь вцепиться противнику в шею, но в последний момент Мераксес успела увернуться, позволив лишь слегка поцарапать себя, и нанесла мантикоре удар хвостом по спине. И если самому зверю это практически не нанесло серьёзного вреда, то его седока удар выбил из седла.       Чудом не разбившись при падении, Ноа тут же попытался подняться с холодной мокрой земли, но резкая боль во всех конечностях не позволила ему этого сделать. Теперь даже просто встать на ноги не представлялось возможным, не говоря уже о том, чтобы вновь вернуться в сражение, поэтому принцу не оставалось ничего другого, кроме как сдаться на милость судьбы и покорно ожидать своей участи. На самом деле, встретить свою смерть в сражении – отнюдь не самая худшая, а вполне себе достойная участь для любого асхертского мужчины. Сам Ноа мечтал умереть именно в бою и никак иначе, однако никогда не думал, что это случится так скоро и при таких обстоятельствах. Досадно, что его подвела собственная же юношеская горячность, однако единственное, о чём мог себе позволить думать и сожалеть юный Мантихор в этот самый момент, так это то, что он не сможет быть рядом со своей семьёй, членов которой его смерть наверняка очень сильно расстроит, в момент их общего триумфа. И виной всему его горячая кровь.       «Пламя в крови, пламя в сердцах, – последнее, о чём успел подумать юный асхертский принц, прикрывая стремительно тяжелеющие веки. – Надеюсь, вы все сможете меня простить».       Провалившись, наконец, в спасительное забытье, он уже не мог видеть, как верный Шерстобрюх грузно рухнул на землю рядом со своим наездником и накрыл его своим крылом. В следующее мгновение раздался драконий рёв, за которым последовал ещё один, но принадлежавший уже мантикоре – то Мераксес по приказу своей наездницы извергла пламя, намереваясь сжечь своего незадачливого убийцу, но вместо этого опалила крыло Шерстобрюха, вырывая из его груди громогласный рёв неописуемой боли. Разъярённая драконица уже была готова нанести ещё один, но на этот раз уже наверняка смертельный удар по противникам, как неожиданно оказалась повалена на землю несколькими налетевшими на неё молодыми мантикорами. Звери Мантихоров тут же принялись рвать и вгрызаться в плоть своего огнедышащего врага, мгновенно пресекая все попытки своей жертвы вырваться или атаковать в ответ.       К концу трапезы от Мераксес остались лишь обглоданные кости да нетронутые крылья и голова.