Мнимые числа

В Японии весь последний месяц солнце сходит с ума настолько, что не спасают даже кондиционеры и вентиляторы. Токио же стал адом в миниатюре. Гокудера лениво бредет к холодильнику, достает холодную жестяную банку чая и блаженно прижимает ее ко лбу. В пальцы впиваются множество ледяных иголок, но большую часть из них он уже не чувствует, поэтому в конце этого месяца ему ампутируют кисть. Включенный ноутбук гудит, и даже на расстоянии полуметра явственно ощущается его жар. Таблицы: строчки-столбцы, вечные расчеты… Гокудера раздраженно щелкает мышкой, закрывая окно, но промазывает. «Левой», - наставительно говорит он себе. Правая рука бесполезна. Как много иронии в этой фразе во всех ее аспектах. Чай открывается с трудом. Ладони липкие от пота, и палец постоянно соскальзывает с выемки. Он ругается, долгая тирада на итальянском помогает сконцентрироваться, банка поддается и раздается долгожданный щелчок. Первые несколько секунд Хаято наслаждается разливающимся внутри холодом, затем отставляет недопитый чай и щелкает пультом телевизора. Цветной ящик опять крутит глупые передачи, пропитанные сахарным притворством ведущих и их гостей. Его интересует только один канал. Знакомый язык ласково вливается в уши, заставляя его почувствовать, что он снова дома, в своей комнате, по привычке просматривающий новостные ленты, отсеивающий шелуху и отбирая крупицы сведений, способные пригодиться Вонголе. Осколок его прежней жизни, долга, которым он посмел столь эгоистично пренебречь. Когда в сводке новостей невзначай мелькает официальный представитель Вонголы, Хаято напрягается – все его существо стремится сорваться с места, не собирая вещей купить билет и через несколько часов стоять в знакомом до боли аэропорту, встревожено вглядываясь в лица прохожих, а затем тайком пробраться в кабинет Джудайме и, бухнувшись перед ним на колени, в очередной раз поклясться быть идеальной Правой рукой. Вот только порушенного доверия уже не вернуть. Раз споткнувшись, ободрав в кровь коленки, уже не будешь таким как раньше – шрамы покроют ровную гладь кожи. Гокудера обливался холодным потом, представляя, что глаза его Дечимо будут пустыми, замороженными янтарными шариками вместо пылающих первозданным огнем звезд. Он страшился их встречи хотя бы потому, что сам подставил Тсуне подножку и издалека смотрел, как тот летит с небес на землю, раздирая нежную кожу в клочья. Он недостоин Десятого. Так пусть лучше босс считает его предателем, думает как угодно плохо, ненавидит – Хаято готов это стерпеть, но тот, в конце концов, выберет себе жену, продолжит род и забудет о светловолосом парнишке с дурным характером и кучей вредных привычек. Правильный выбор, точно заданное направление пути для верного пса Десятого, вот только почему ему так погано? Хаято знает ответ, но упрямо стискивает зубы, отгоняя крамольные мысли. Он недостоин и тени того, чем его одарил Дечимо. «А ты его все равно будешь любить», - насмешливо дразнит внутренний голос. «Да, всади он тебе нож в сердце, ты бы до последнего шептал его имя и сдох счастливым. Как же – собака, любовно заколотая дорогим хозяином». А кадры на экране меняются, и вот уже знакомый квартал, особняк, обнесенный тонким ажурным заборчиком, в подвалах которого он так неудачно подставился, вот только на месте шикарного строения – завалы камней, одинокие обугленные остовы стен и черный пепел, подобно бабочкам-снежинкам кружащий в воздухе, оседающий нетающим снегом на волосах и одежде… Хаято заворожено смотрит на экран, весь мир сузился до двумерной картинки. Потом он начинает слышать звуки: хорошо поставленный голос диктора вещает о «кровавой бане», «ужасном пожаре, пламя которого так и не смогли потушить», о том, что «выживших нет». Мелькают фотографии незнакомых людей. Владельцы, их слуги, семьи слуг, мужья-жены, даже дети. Гокудера смотрит на слайды и чувствует подступающий к горлу комок. Его подташнивает, хочется взвыть и разнести к чертовой матери лживый ящик. Потому что не может такого быть, не мог же его босс, не мог, просто не мог! Но факты стоят перед глазами – руины и людской прах, уже смешавшийся с землей, уже развеянный вольным ветром… - … в это время находился в деловой поездке, он не представляет, кто мог такое сотворить с его семьей. – Девушка совсем молоденькая, ее голос дрожит, ей страшно жить в мире, где существует вечное пламя, где могут просто так, с виду ни за что, уничтожить целую семью. Хаято знает, что значит такой шаг – ответная месть, вендетта. Но за кого? Он гонит от себя тешащие самолюбие мысли. Не такой уж он незаменимый. А здесь где-то ошибка. - Дечимо не такой, - тихо шепчет он в пустоту. Но внутри все равно что-то предательски екает, и Хаято еще долго-долго смотрит на потухший экран: палец рефлекторно дернулся и нажал на выключение. Сигарета поджигается не сразу – нервно подрагивающая рука каждый раз отводит огонек зажигалки чуть в сторону. Он бездумно скользит взглядом по ее металлической крышке, плавно переходящей в серебристый кожаный корпус, на котором золотом вырезана символическая G. «- Не думай, что поощряю курение, но я уважаю твой выбор. - Строгий голос смягчается, когда Тсуна протягивает ему маленькую коробочку, перевязанной перламутровой ленточкой. Гокудера принимает ее бережно, словно хрупкую драгоценность. Хотя это и недалеко от истины». Сейчас он смотрит на бликующий гладкий металл и ему хочется выть от тоски, невысказанных слов, нерастраченных чувств. Третья пачка за сутки – своеобразный способ самоубийства, уж лучше сдохнуть подобно таким же курильщикам как он от никотина. …А пальцы уже почти не гнутся, ему страшно дотрагиваться до кожи – сухой, почти бесчувственной – мертвой. У нее неестественно бледный цвет, отливающий синевой. Гокудера вспомнил, что, когда только приехал в Токио, зашел в музыкальный магазин и привычно пробежал пальцами по клавишам фортепиано, воскрешая в памяти звуки детства. Гладкие клавиши открывали закрытые двери воспоминаний, то, что он старался забыть, и это неожиданно раздражало. Сейчас же ему было просто больно, словно сердце располосовали когтями, крепко перевязали, оставив напоследок только саднящую, не проходящую боль. Стук в дверь Хаято не услышал. Восьмой этаж стал казаться неожиданно привлекательным. Но заложенный в генах инстинкт самосохранения все портил – он заставлял дрожать руки, бешено колотиться сердце, путал мысли и заставлял нервно вертеть в руках зажигалку, чтобы потом вскрикнуть, когда она выскользнула из рук и отправилась в полет, напоследок сверкнув блестящим боком. Стук он не услышал, но вот грохот слетевшей с петель двери – вполне. Пообещав себе спуститься вниз и обязательно найти мелкую вещицу, Гокудера вихрем влетел в комнату – разбираться. Единственная существующая возможность, ошиблись дверью, тут же растаяла, когда он увидел виновника. И сразу стало понятно, что суицид, рак легких и некроз не достойны его внимания, потому что пес может умереть только от руки своего хозяина. Предательство наказуемо – легко нашел ответ Гокудера внезапному появлению Дечимо. Хаято молча подошел и опустился на колени перед застывшим в проходе Тсуной. - Добивайте. – Он хотел сказать что-нибудь пафосное, достойное быть предсмертными словами, но с губ слетела короткая просьба-приказ. Раздавшийся шорох заставил прикрыть глаза и приготовиться к удару. Но вместо этого чужие-знакомые руки обхватили его за голову и прижали к себе. Он зажмурился сильнее, но к ощущению чужого дыхания в ухо прибавился еще и подрагивающий голос. - Т-ты идио-о-от. Хаято сидел на полу и думал, что, наверное, сошел с ума или это неизвестное свойство никотина вызывать такие галлюцинации. А Тсуна продолжал что-то бормотать себе под нос. - … думал, что никогда не найду… будет ждать твой труп… - Но чаще повторялось одно и то же слово – «идиот». Логика и здравый смысл капитулировали, и Гокудера не нашел ничего лучше, чем прижать к себе босса и едва слышно начать болтать всяческие нежности на итальянском. Тсуна замолк, прислушался, на очередной тираде зафыркал, а потом смущенно кашлянул. - Думаю, хватит. - Как скажете, босс, - улыбнулся Гокудера, не разжимая объятий. Словно птицу - отпустишь, а потом уже не поймаешь. Вместо этого он прошелся губами по виску, спустился ниже, поцеловав уголок губ, и замер, с ужасом осознав, что только что сделал. Он же пытался оградить Джудайме, заставить забыть о нем, а сам… Хранитель урагана покаянно вздохнул и мягко отодвинулся от Тсуны. - Десятый… - Помолчи, - попросил Тсуна. – Мы возвращаемся в Италию. - Нет, Дечимо, вы возвращаетесь. – Мягко возразил Гокудера. - Хаято, я когда-нибудь тебе лгал? – Хранитель Урагана покачал головой. – Тогда почему ты мне не поверил, когда я сказал, что все наладится? Минута нежности истекла и острый, требовательный взгляд по-прежнему принадлежал человеку, которому Хаято когда-то завещал свою жизнь. - Потому что для меня уже ничего не станет как прежде, - просто ответил он. – Когда я увидел вас, то одновременно испугался и обрадовался. Убейте меня сейчас, пока не поздно, своей рукой, я уже не боюсь. Это лучшее, что вы можете сделать. Тсуна хмуро посмотрел на него. Пламя предсмертной воли вспыхнуло красно-оранжевым огоньком, и Хаято расслабился – босс его понял, он не заставит его больше мучиться. Первый удар выбил из легких воздух, заставил закашляться и судорожно хватать ртом воздух. Скулу обожгло хлесткой пощечиной, словно приложили раскаленным металлом. Гокудера скорчился на полу и непонимающе таращился на стоящего перед ним незнакомца. Впервые он видел Тсуну таким: того трясло, лицо исказилось в болезненной гримасе, а руки судорожно сжимали и разжимали кулаки. - Кому от твоей смерти станет лучше? Мне что ли?! – Резкие, такие несвойственные Дечимо нотки злости в голосе резали по ушам. – Так вот я тебя разочарую – ничего подобного. - Десятый, - как-то совершенно обреченно выдохнул Гокудера, - вы эгоист. Почему вы не хотите признать, что все это бесполезно и просто отпустить меня? Я сам этого хочу, это лучше бессмысленного угасания. Как награду за все эти годы подарите мне смерть. Тсуна молчал. - Хаято. - Имя вылетело с каким-то надрывом, и Гокудера удивленно поднял глаза, рассматривая присевшего рядом босса. Тот смотрел с каким-то мечтательным прищуром прямо в пустой проем, раньше загораживающийся дверью, на серую лестницу, желтые стены коридора, и говорил, словно не ему вовсе. – Я ведь люблю тебя, знаешь. – Смех тихий, почти неслышный. - Как легко оказывается это сказать, - удивленные нотки, - а ведь совсем недавно заплетался язык, путались мысли и я так глупо краснел, правда, забавно? Тсуна поворачивается к нему лицо и улыбается, светло, искренне, так, что щемит сердце, и дело даже не в словах, а в том, что это – правда. Хаято молчит, его любовь – темная, жгучая, с ядовитыми шипами, оставляющая порезы и царапины на сердце того, кто посмеет его полюбить, и снова и снова ему кажется, что он просто недостоин чувств Тсуны. - Знаешь, за этот месяц мне начинало казаться, что я схожу с ума – представляешь, я начинал разговаривать сам с собой, спрашивал что-то, а потом вспоминал, что тебя рядом нет. И возможно, никогда не будет. Так вот, Гокудера-кун, - фыркнул Дечимо, называя его школьным именем. – Я сравнил жизнь с тобой и без тебя. И последнее мне не нравится. - Потом будет хуже, - тихо заметил Хранитель Урагана. - Пока не поздно отступитесь, забудьте меня, подыщите кого-нибудь другого… - Как будто тебя можно заменить, - неожиданно саркастически рассмеялся Тсуна, но смех прозвучал жалко. - Можно, - твердо сказал Гокудера, – нужно только постараться. Я верю, что вы - сильный. - А я верю в красную нить судьбы, - просто парировал Тсуна, но знаешь, даже если я отрежу мизинец, он все равно будет ныть, вечно, даже когда тебя не станет. Просто потому, что будет помнить нашу связь. - Дечимо, я не вернусь. - Я не уеду без тебя. - Через одиннадцать месяцев я буду паралитиком, которого придется кормить с ложечки и поворачивать, чтобы не было пролежней, - тактично напомнил Хаято. - Я думаю, из меня выйдет отличная сиделка, - задумчиво выдал Тсуна. - На вас лежит ответственность за судьбы всех членов Семьи! – попробовал подойти с другого конца Гокудера. - И поэтому лучше тебе побыстрее собраться и вернуться со мной назад, - согласно покивал головой босс. – Ты же не хочешь, чтобы в Италии что-то случилось? - Нет-нет-нет, - энергично возразил Гокудера. – Исключено. Я куплю вам билет, и вы сегодня же улетите обратно. Гокудера энергично встал и стал копошиться в ноутбуке, выискивая сайты авиакомпаний. - У тебя найдется, во что переодеться? В костюме жарковато, - буднично спросил Тсуна. - Да, конечно, в шкафу… Стоп. Нет, вы здесь не останетесь! - Кто интересно мне помешает? – насмешливо осведомился босс, тем самым заставив Хаято напрочь позабыть, что же он хотел сделать. *** - Как я соскучился по японской еде! - Десятый, вы можете поесть ее и в Италии, - со вздохом напомнил Гокудера, наполняя тарелки. - Но в Италии нет тебя. И крыть нечем. - Тсуна. - И имя-то простое, и в мыслях столько раз так его называл, а годами не мог произнести. Босс так и замирает с недонесенными до рта палочками. - К-как ты меня только что назвал? - Тсуна? – неуверенно уточняет Хранитель Урагана. Дечимо быстро наклоняется вперед, хватает его за ворот майки и притягивает в поцелуй, жадный, несколько дикий – он кусает губы Хаято и тут же зализывает места укусов, напористо ласкает языком, на пару секунд останавливается и все повторяется. Хаято тает, как снег на ладони теряет форму, и его хватает только на то, чтобы поднять здоровую руку и посильнее вцепиться в затылок Дечимо, не отпуская, пока хватает кислорода. - Хаято-о-о, - тянет Дечимо чуть позже, когда они наконец сумели взять тайм-аут, и Десятый снова сидит у него на коленях. – Я тебе говорил, что ты идиот? - Да, Десятый, в самом начале, - хмыкает Гокудера. Ему пока совершенно не хочется думать, что будет завтра и на следующий после него день. Может быть, через неделю-другую он снова соберет вещи, но пока он малодушно позволит побыть себе счастливым. - Ты ведь сбежал с кольцом Урагана, и как прикажешь искать тебе замену? – нарочито недовольно сетует босс. Гокудера скосил взгляд вниз и впервые в жизни почувствовал себя недоумком. - Привычка, - криво улыбается бывший Хранитель, стаскивая кольцо. Тсуна вертит в руках красивую безделушку, а по совместительству опаснейшее оружие, и смеется. - Дечимо? - Я, Савада Тсунаеши, более известный, как бесполезный Тсуна, а также Дечимо Вонгола, навеки обрекаю тебя, Гокудеру Хаято, быть моим Хранителем Урагана, и с этого момента в радости, в горе, в богатстве, в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас, вместе с этим кольцом, я клянусь тебе в моей верности и любви. – Тсуна выдохнул и надел кольцо на безымянный палец левой руки Хаято, скрепляя наспех переделанную клятву. - Теперь не отвертишься, - победно ухмыльнулся он и поцеловал ладонь. Кажется, он все-таки где-то допустил ошибку, и в его уравнение закрался один действительный корень…