turn around and say good morning to the night

Если бы кто-нибудь сказал Гаррету Руку, что он спасётся от конца света в захудалом бункере в компании лидера культа, он рассмеялся бы им в лицо. Ну разумеется с его везением, особенно после прибытия в лагерь фанатиков с Маршалом, это именно то, что должно было произойти. Всё, что он пережил: крушение вертолёта, убийства под эффектом наркотиков, казалось, будто это элементы поганого Голливудского кино, или чёртовой видеоигры. *** После того, как Иосиф перерезал путы, позволяя ему свободно бродить по бункеру, Гаррет никогда не отходил от основных комнат; он видел это место раньше, когда Датч показал ему всё это месяцами ранее и он просто… Гаррет действительно не находил в себе сил, чтобы просто осмотреться. Это не его дом, это был дом Датча, и теперь Гаррет живет в нём с человеком, который убил его друга. Он помнит, что ненадолго очнулся, когда религиозный фанатик оттащил его от места крушения, помнит Датча, бездыханного, не движущегося на сыром бетоне. Гаррет время от времени задается вопросом, а что случилось с телом его друга, но он не может заставить спросить об этом, боясь, что ответ не обрадует его. И тогда горе и вина продолжают давить на его плечи; возможно, если бы тогда он был в сознании, Датч всё ещё был бы жив, и если бы он следил за дорогой вместо того, чтобы отвлекаться на Пратта. Гаррет должен был погибнуть в той аварии. Он должен был умереть в той машине вместе с шерифом, Праттом и Хадсон. Он должен был быть там средь пепла, его тело должно было гореть вместе с ними. Вот почему однажды ночью он затягивает петлю и пинает стул, виня себя за смерть его друзей и семьи. Он очухивается на холодном полу в дрожащих руках плачущего Иосифа Сида. Ему кажется, что у него глюки, ведь этот душевнобольной человек ни слезинки не проронил, когда его семья погибла. Но сейчас он плачет из-за него, Гаррета. После этого Иосиф редко упускал его из виду, следуя за ним, как разговорчивая и неуравновешенная тень. Гаррет также отправился бродить по большей части бункера вместо привычных двух-трёх комнат, в которых он бродил раньше. Вот почему он был удивлён, когда наткнулся на свободную комнату, которая ранее была битком заполнена, находя в ней проигрыватели и старые записи, книги, которые Гаррет упоминал несколько раз, и несколько инструментов. Но самым главным было пианино. (Ничего подобного не было здесь ранее, трогательно, что Датч решил скопить все любимые вещи Гаррета здесь. Гаррет никогда особо не заботился о чуши вроде самых необходимых вещей для выживальщика, но тем не менее был тронут, что его друг позаботился о нём). Он смотрит на него с приглушённым трепетом, не обращая внимания на то, что другой человек наблюдает за ним, когда он подходит к музыкальному инструменту. Гаррет осторожно откидывает доску, есть нечто простительное в этом, нажимает на несколько клавиш, проверяя, настроен ли инструмент. — Датч, ты предусмотрительный засранец, — шепчет Гаррет, задыхаясь от слёз, когда он садится на скамью и начинает играть что-то, чего он не делал с тех пор, как начался весь этот ужасный беспорядок. Он играет одну из своих любимых мелодий*, тихонько подпевая, и чем дольше он играет, тем громче становится его голос. Ему так этого не хватало, излить всего себя в музыку. Последняя нота прозвучала, и он наконец заметил, что Иосиф теперь сидит рядом с ним на скамейке, не обратил внимания, когда тот успел. Они сидели в тишине несколько минут, много дольше без речей другого мужчины. — Раньше я преподавал музыку индивидуально, — признаётся Гаррет. Он не уточняет дальше, и Иосиф, к счастью, держит рот на замке, не начинает нести бред про Бога, или Библию, а просто позволяет Гаррету вернуться к клавишам и играть дальше. *** Через некоторое время Гаррет подумывает убить Иосифа. Это было бы довольно легко: он мог взять одну из струн и использовать его в один из разов, когда он поддаётся приставанию Иосифа и присоединяется к нему в его молитвах. Он много думает об этом и соврал бы, если бы сказал, что это не так. Он думает об этом, но не действует. Они всё, что есть друг у друга в этом бункере, всё, что осталось у двоих в этом мире, и Гаррет знает, что одиночество творит с человеком. Кроме того, он не уверен, что в нём есть силы, чтобы убить кого-то, независимо от того, насколько они этого заслуживают. У него уже руки по локоть в крови. И если бы он был полностью честен с собой, если бы он собирался убить Иосифа Сида, то сделал бы это, как только его путы были сняты. *** Многие книги, собранные Датчем в комнате с музыкальным инструментом, — незаполненные кожаные журналы. Гаррет сделал набросок всех людей на пустых страницах, о которых он когда-либо заботился, и записал их имена и приятные воспоминания о них; он боится забыть их, забыть, как они выглядели. Он даже рисует умерших братьев и сестру Сида и пытается хотя бы написать о них что-то хорошее. Это трудно, но он пока справляется. После, без лишних слов, он передаёт дневник Иосифу, чтобы тот дополнил пробелы. Гаррет никогда не знал, какими они были раньше — до культа, до того, как он убил их, — и он всё ещё думает, что они были чертовски ужасными, и он, вероятно, всегда будет ненавидеть их, по крайней мере, немного (включая выжившего Сида), но он не думает, что они заслуживают того, чтобы их просто забыли. Иосиф нехарактерно тих, когда отдаёт ему журнал, и даже часами позже он остаётся молчалив. Гарретт не смотрит на то, что написал другой человек, просто кладёт его обратно на полку. Может быть, когда-нибудь он сможет заглянуть в записи, но не сейчас, когда ужас, который он причинил своим друзьям, всё ещё свеж в его сознании. *** Он не был уверен, когда всё изменилось от «умалишенный лидер культа и враг шерифа, пропитанный виной выживальщика» до… того, кем они сейчас стали. Конечно, они делили вместе постель, ибо Гаррет оголодал от отсутствия прикосновений, и вероятно мужчина тоже, ведь они застряли тут уже хрен знает сколько времени. И да, всё чаще он просыпался от ощущения чужого стояка на своей заднице, но он не поднимает эту тему. Игнорирует и спит дальше. И уж тем более они не говорят о том, как они прижимаются друг к другу, ни за что. Между ними есть напряжение, которое Гаррет не чувствовал с тех пор, как учился в колледже, но они не говорят об этом, лишь ходят вокруг да около. Поэтому его удивило, когда он решил сыграть очередную мелодию, словно вулкан взорвался. Во второй раз, когда он играл, его грубо развернули и впились в его губы. Иосиф целовал его, а Гаррет не сопротивлялся. *** Шёл 2010 год, ровно 16 лет прошло с тех пор, как умерла его жена, он безустанно посвятил себя Богу. Он и его братья прошли долгий путь из Джорджии, и Всемогущий привёл их в округ Надежды, Монтану. По прибытию в бар, он и его братья растворились в толпе, готовые начать искать потенциальных новообращённых, в то время как он сам восседает за барной стойкой. Он обычно не вмешивается, но сегодня нужно смешаться с толпой. Места в баре постоянно опустошаются и наполняются, поэтому неудивительно, что рядом с ним садится молодой человек, хотя он завязывает разговор с барменом, вместо Иосифа. Что прекрасно для него, всё, что он делает сегодня вечером, это наблюдает и слушает, наблюдает за людьми вокруг него, кто был бы хорошим дополнением к их крошечному стаду. — Ну-ка, ну-ка, какие люди, Гаррет, ты ли это? — говорит бармен молодому человеку. — Давно тебя здесь не было. Где ты пропадал? — Колледж, — отвечает молодой человек — Гаррет. — Как ваша семья, Фэйргрейв? Фэйргрейв хмыкает. — У них всё хорошо. У Мэри Мэй религиозная фаза. Билли должен быть где-то тут, возможно снаружи, оккупирует пианино. Гаррет кивает Фэйргрейву и затем уходит. Иосиф дальше всматривается в толпу сквозь зеркало, стоящее позади стойки за спиной бармена Немного после Фэйргрейв всматривается в зал сквозь бокалы, что он протирает, до чего-то дотягивается позади себя и шумный бар канет в тишину. Иосиф оборачивается и видит Гаррета, молодого человека, коего видел несколько минут назад, сидящего за пианино на сцене, а также человека со скрипкой. Он может слышать, как Гаррет отсчитывает тихое «один, два, три…», а затем они играют вступительные ноты песни*, и Иосиф оказывается в восторге от неё. Когда Гаррет начинает петь, он единственный занимает внимание Иосифа. Они начинают играть другую песню, когда первая заканчивается, а затем другую, другую и другую. Он так увлекается, слушая этот прекрасный голос, и он поражён, когда импровизированное выступление внезапно заканчивается, и бар вспыхивает аплодисментами. Когда Фейргрейв включает обратно радио, всё становится на свои места и наблюдает как Гаррет направляется к двери. «Идеально. Идеально», — повторяет как мантру у себя в голове Иосиф, затем он поднимается со своего места и пробирается сквозь толпу к молодому человеку, который выскользнул за дверь и скрылся за нею. Когда Иосиф, наконец, выбрался наружу, Гаррет уже скрылся, но его песня засела в мозгу Иосифа вместе с повторяющейся мантрой: «идеально, совершенно».